Цветение

✙✙✙

Больно. Больно-больно-больно! Как же больно и отвратительно. Тошно от себя и своей слабости. Давит в гортани, словно он опять выпил на глоток больше дедушкиного отвара и теперь будет неделю выхаркивать собственные легкие кусками. Больно! На что он надеялся? Все же в отряде знают, что у Ориона вечная-чистая и прекрасный омега на гражданке, трепетно ждущий своего героя. И все равно полез. Все равно открылся. На что надеялся? Думал, обломится? Хотел разок почувствовать, как это — быть по-настоящему живым перед тем, как сдохнуть в авангарде отряда? Зачем? Иден шел, не особо задумываясь куда. Отслеживал пустоту вокруг в бронированных коридорах базы сугубо по привычке. Сжимал кулаки, сжимал челюсти, сжимал хваткой собственное самообладание, как сука щенка за загривок. Какой же он жалкий. Убожище, решившее, что никому нахер не нужные чувства к капитану получат отклик хотя бы из жалости. Хотя бы крупицу сострадания. Один-единственный раз. Но в глазах старшего Иден — разменная монета. Временное усиление отряда. Отброс. После Цветения, если вдруг выживет, его опять отошлют в новый отряд и придется по новой привыкать к неизвестным людям, чужакам, втираться в их стройную структуру группы, доказывать, что чего-то стоишь и к тебе лучше не лезть. Если, конечно, он опять выживет. Нет, не так — если захочет выжить! Что там на прощание приказал капитан? Запрыгнуть на первый попавшийся член и не лезть к нему больше? Тяжелые шаги по рифлёному полу и дыхание с присвистом из-за обожжённого правого легкого. Тяжелые шаги, запах машинного масла и едва уловимый скрип от постоянно сжимаемых челюстей. Тяжелые шаги, тяжёлая аура, стальная хватка. Завернув за угол коридора, Иден останавливается лицом к лицу с альфой. Капитан другого отряда. Ленарт — глава Своры. Под его началом сражалась команда, где ни единого омеги не было и не будет. Единственный бета числился техником и сидел в тылу как и их Дэван-омега. Свора — боевая группа, дышащая Орионовской Арго в затылок, норовящая вырвать первенство и регалии. Вторые в рейтинге базы, злющие как черти, сплоченные, как звериная стая. И капитан у них — молчаливая, знатно обгоревшая в десантном транспорте образина. С поседевшими раньше срока волосами и глазами светло-серыми, как у большинства обитателей западного побережья. — Капитан, — салютует уставившемуся на него альфе Иден. Лен — странная личность. Про него ходят байки, слухи, шепотки. Молчаливый, жестокий и жёсткий. Слова не вытянешь. На кривой козе не объедешь. Альфы из его команды периодически подваливали к Идену с предложением поебаться по-быстрому. Получали по морде, назначали показательные спарринги и получали по морде уже прилюдно. Ленарт в эту возню не вмешивался. Он, видимо, считал, что защита омеги — удел капитана того отряда, в котором состоит данная особь. Иден был не в накладе. Ему новые спарринг-партнеры всегда нужны. Особенно злые, осатаневшие от того, что перед их альфьим обаянием не сдались и не раздвинули булки. У Ленарта обаяния не было. Ни альфьего, никакого. Только вымораживающий до подкорки стыло-пепельный взгляд, уродливая рожа, одной половиной напоминающая кусок оплавившегося протопластика, натянутый на человеческий череп косо-криво, и аура перманентно-агрессивного неодобрения всего на свете. А еще Ленарт очень глубоко дышал, словно пытался взять след или отфильтровать в воздухе что-то незнакомое, но чертовски интересное. Чужой капитан — тоже доминант. Клыки как у питбуля, подавляющая аура власти, взгляд угрожает лоботомией — с таким напором ввинчивается в глаза Идена. Это даже на мгновение отвлекает от молчаливого внутреннего самосожжения. Притупляет боль. — Чего тебе? — сквозь зубы интересуется альфа. Ого! Целых два слова! Невиданный перфоманс для главаря Своры. Хоть беги в свою конуру, обводи памятный день в календаре красным. И в голове Идена опять всплывает приказ. В голове кипящей и залитой океаном боли вдруг становится пусто от звука чужого голоса. — Потрахаемся? — в лоб спрашивает. В лоб, и, кажется, этот лоб вот-вот поползут осматривать удивленные глаза капитана, проверяя на наличие трещин, расколов и несовместимых с жизнью травм. — Что, блять? — вожак Своры дельное предложение то ли не оценивает, то ли не понимает. Пялится на Идена. Моргает в рассинхроне. Обожжённое веко немного опаздывает, и в моменты излишней эмоциональности чудом спасенный глаз начинает косить. — Я предлагаю уединиться для снятия напряжения, сэр. Говорить с Ленартом нужным тоном, привычным и лишенным человеческих эмоций, просто и естественно. Он же в ответ еще полминуты с присвистом и шипением фильтрует воздух сквозь раздувающиеся ноздри, а потом молча ловит Идена бугрящейся от шрамов лапой под локоть и тащит в сторону отведенных Своре казарм. Иден перебирает ногами в нужном темпе. Перебирает в уме варианты. Каков шанс, что этот мудень захочет им поделиться? Устроит своим ребятам праздник. За три месяца на новой базе он успел покатать по матам почти всех из Своры. За исключением их техника, очень меланхоличного беты и самого капитана, который, кажется, еблей с омегами базы вообще не интересовался. Поговаривали, в той бойне, где кэп получил ожоги половины тела, его альфье достоинство тоже пострадало. Может, не стоило предлагать ему? Но приказ ведь был напрыгнуть на первый попавшийся член… Разумнее было пойти в свою казарму. Там желание временного бойца восприняли бы спокойнее. И точно не пустили бы по кругу. Если подходить к вопросу рационально, сержант Кайзен, зам Ориона, был бы идеальным кандидатом, молчаливый, умный бета. Такой не станет трепаться о том, что завалил неприступного нулевку, и сделает все аккуратно. Мысли из головы вышибло, когда Ленарт втолкнул его в дверь капитанской и припер к стенке сразу за ней, едва успев запереть массивное полотно. Странное чувство дежавю накрыло, как ударной волной от взрыва прямо под ногами. Иден ошалело хватанул воздух ртом и уставился в перекошенное уродством лицо напротив. Ленарт был громадным. Больше даже, чем Брок, спец по тяжелому вооружению в их отряде, на пару с которым Иден составлял ударную группу. И Ленарт смотрел на спятившего омегу из чужого отряда то ли с ненавистью, то ли с плохо сдерживаемой похотью. Может, все вместе. — Повтори еще раз то, что там сказал, — требует, вжимая тяжелые лапы в плечи, как фиксаторы в десантной машине. Так знакомо. Это давление почти успокаивает. — Я сказал, давай потрахаемся, капитан. Если ты не против и если нет более важных дел, — ровным голосом без тени сомнений озвучивает заманчивое предложение по просьбам собравшихся. Подумав секунду, Иден добавляет вдумчивое: — Сэр. И кладет ладони поверх рук командира Своры. Зачем-то. Гладит горячую кожу. Контраст между здоровой и покрытой шрамами рукой неожиданно увлекает. Как живая иллюстрация «До и после». Иден водит и водит пальцами по окаменевшим ладоням, прощупывает бугрящиеся рубцы и пястные кости под слоем плоти. — Ты. Хочешь. Со мной? — недоверие и надежда в голосе такие яркие, что Иден отрывается от своего занимательного знакомства с чужими руками и внимательнее всматривается в исковерканное войной лицо капитана. Он, наверное, был потрясающе красив до того, как чуть не сгорел заживо. Волевое лицо, светлые глаза. Одна уцелевшая бровь, темно-русая. Наверное, до того, как поседеть, Ленарт был золотистым блондином, как и Орион, или немногим темнее. — А ты? Хочешь? — вопросом на вопрос, потому что чёткого ответа у Идена нет. Он не знает, чего хочет сейчас. Но точно не возвращения в свою казарму. В омежью комнату, где только он и техник отряда. Чтобы переваривать все, что на него вывалил так неуместно любимый Орион. Лучше здесь. Лучше чувствовать, как подрагивают пальцы вожака Своры на его плечах, по миллиметру подбираясь к воротнику форменной куртки. — Хочу, — признается Ленарт, едва ощутимо прикасаясь к коже над линией черной ткани. Словно проверяя реальность прижатого к стенке омеги или прощупывая пульс. — Но я не понимаю, почему? Ты отказывал всем. Из своего отряда, из моего. Вышестоящим чинам, таким же омегам, как ты. Почему я? Почему сейчас? В чем подвох, Иден? Тебе от меня что-то нужно? Они быстро перешли на «ты» и забыли про звания. Они стоят так близко, что Иден может ощутить на ощупь — альфье достоинство Ленарта не пострадало. Ну или пострадало недостаточно, чтобы перестать работать. Потому что член ярко демонстрирует уже озвученное «Хочу» капитана, настойчиво стучится в пупок омеги сквозь форменные штаны. Необычно оказаться так близко с кем-то, кто выше на голову и в плечах шире. Иден привык, что его и за омегу-то не считают, пока не увидят документы. А здесь и сейчас эта гора обгорелого и кое-как отрегенерировавшего доминантного мяса почти подавляет своими габаритами. Почти, потому что Иден чувствует, как уязвимо дрожат подушечки пальцев на его шее, видит в бледно-серых зрачках куда больше, чем ему хотят показать. Считывает эту затаенную надежду и улыбается, внезапно совершенно успокоившись. — Нет подвоха, Ленарт. Мне от тебя ничего не нужно, кроме того, что ты можешь мне дать сам прямо сейчас. Скоро Цветение. Третье Цветение для меня. Нулевки никогда не переживали больше трех. А я, может, и крут, но не бессмертен. Объяснение, почти правда, с парой маленьких упущений. Правда, которой капитану Своры должно быть достаточно. Но Иден решает помочь. Подтолкнуть и убедить. Склонить к решению, которое им так нужно сейчас. Омега отпускает руки капитана, расстегивает молнию куртки, медленно стаскивая ее по рельефно-вылепленным тренировками светлокожим рукам. Китель с шуршанием падает. Под ним — майка в облипку с широкими проймами позволяет увидеть татуировки, наползающие со спины на ключицы и плечи. Багровые цветы, темные листья, побеги и завитки. Ленарт молчит. Ленарт не моргает даже, рассматривая клановые цветы. — Королевская глициния Вистеров. И так много… ты? Иден улыбается, перехватывая потрясенный взгляд капитана. То, что верзила в курсе тонкостей обычаев за Заградительными Хребтами — приятно удивляет. — Да, да, попал к вам прямо из правящей ветви. Круто, да? Межнациональная помощь как она есть. Дипломатичнее некуда… Этот разговор помогает расслабиться. Достаточно, чтобы оторвать от стены задницу и прижаться к паху предполагаемого партнера плотнее, толкнуться навстречу, тихо намекая, что время для болтовни прошло. Ленарт хрипит, сдерживая стон, смыкает объятия, как погрузочные клещи, вжимается лицом в изгиб шеи, открытой и белой, как проникающий сквозь туман свет. Они топчутся по скинутой на пол форменной куртке Идена в комнате, где он никогда не должен был оказаться. Капитан жадно дышит, потираясь носом о прохладное плечо омеги над покрытой татуировками ключицей. — Там, в коридоре, я чувствовал твой запах. Едва уловимо. Вентиляция почти все украла. Но я чувствовал. Что-то такое … Кажется, Ленарт байки об омегах правящей ветви не читал. А если и читал, то не до конца. Удивительно, что о татуировках знает. Здесь, на западе, за почти непреодолимым разделительным хребтом, люди не особо интересуются культурой более удачливых соседей, выбравших во время колонизации другую часть материка, которых от постоянных нашествий морских тварей спасает сама природа. — Вот это? — с тихим смешком переспрашивает Иден, отпуская на свободу феромоны. Совсем немного. Только обозначая свой личный запах, раз уж он так понравился капитану. Обоняние у доминантного альфы должно быть запредельное. Ради них на всей базе установлена система вентиляции, как на космическом крейсере. А еще военным альфам подавители не скармливают. Как же, боевые единицы высшей ценности. Никто не стал бы лишать их обоняния и быстроты реакций ради безопасности чьих-то задниц. А вот омеги на этой дряни сидят постоянно. Уставом не регламентируется секс, но течки и беременность нежелательны. Изнасилования, особенно групповые, наказываются. Лишением звания для всех альф-участников. Отставкой для омеги. И только если об этом инциденте докладывают, что бывает далеко не всегда. Идену все эти тонкости подковерной ебли не очень интересны. Его вполне устраивает поток постоянных предложений поколотить друг друга на матах. Если это сразу трое альф — так замечательно, веселее будет. Такой расклад омегу не тревожил и по всем пунктам устраивал. До того момента, как случился Орион, прекрасный светлоглазый Орион, смотреть на которого было подчас больно. Уравновешенный и умный, идеально распределяющий роли в команде, не стремящийся подавить или унизить временного бойца-нулевку, лучший в мире Орион, который казался таким притягательным и особенным. Мечтая о нем, Иден вдруг обнаружил в себе мучительную потребность почувствовать этого альфу не только в очередном бою или спарринге, но и в себе. Влажные сны о своем непосредственном начальстве стали пыткой. Не помогали ни медитации, ни тренировки в пустующем зале по ночам на пределе взвинченных до небес возможностей и кровавого пота. Не помогало ничего. Прекрасный Орион тоже не помог. Орион его послал. Орион показал свое настоящее отношение, выступившее из-под маски идеального офицера, как рыхлый труп из-под тонкой корки ссохшейся земли. Рычащий стон над ухом заставляет вынырнуть из сумбурных собственных мыслей. Ленарт сжимает в объятиях почти до хруста. С оттягом медленно проводит по шее языком. — Отец-прародитель! Еще! Как же охуенно ты пахнешь, Ид! Пожалуйста, еще… По уму следовало бы осадить капитана. Напомнить ему про то, где они, кто они. Про его свору бойцовских альф за стенкой. Но Идену было абсолютно поебать сейчас. В странном полубреду он улыбается и отпускает контроль над собой и над феромонами, позволяя всему просто происходить. Отдает этот сраный контроль Ленарту. Обхватывает руками его талию и беззастенчиво трется пахом о пах капитана. Делай что-то, говорит это движение. Я совсем не против, — нашептывают подернутые поволокой темные глаза из-под полуопущенных ресниц. Лицо Ленарта, когда он отрывается от предметного вылизывания омежьей шеи, можно фотографировать и предъявлять как иллюстрацию «Доминантный альфа под воздействием феромонов». Приподнятая в оскале верхняя губа обнажает выпирающие клыки, расширенные зрачки вытеснили радужку до состояния тонкого серебряного ободка вокруг черного колодца. По виску стекает струйка пота, остро пахнет прелой листвой, костром и липовым цветом, медом и древесной корой после дождя. Ленарт пахнет летним лесом, влажно, тепло, одуряюще. Идену нравится. Иден тянется к лицу альфы, обхватывает ладонями, слизывает горячую струйку пота на щеке, чтобы завершить движение языка поцелуем в висок. Несанкционированная нежность выносит капитана окончательно. Как финальная точка под заключенным впопыхах договором, который они подмахнули, не читая условий. Оглушительно громко трещит эластичная мягкая ткань, демонстрируя порванные шаблоны-стопоры-устои. Клочья Иденовой майки остаются в пальцах Ленарта ровно одну секунду, после чего мужчина стряхивает ошметки и тянется к ширинке омеги. Идену хватает мозгов отбить нетерпеливые грабли. И здоровую, и обожжённую. Иначе штанам придёт тот же пиздец, что и майке. — Я с-сам… — шипит, развязывая пояс и расстегивая замок, стаскивает по ногам вместе с казённым бельем и потом торопливо топчется, пытаясь стряхнуть с ноги тяжелый ботинок, зашнурованный чересчур старательно для таких манипуляций. Ленарт с перекошенным на обгоревшую часть лицом два вдоха просто стоит истуканом, в полном ступоре смотрит вниз. На торчащий колом член, белый-белый на фоне черных лобковых волос. С нежно-розовой острой головкой и вздувшимися венами от навершия к основанию. Ленарт смотрит и с усилием сглатывает вязкую слюну. Смешно фыркает, наблюдая за попытками Идена стащить с себя берцы или оттоптать себе пятки. Второе получается куда успешнее. — Не дергайся, Ид… — уже сползая вниз, командует капитан и для верности впечатывает омегу в стену, прижав раскрытую ладонь к сухому, играющему мышцами, напряженному прессу. Омеги не бывают такими. Омеги такими быть попросту не должны: идеально-прекрасными, слепленными из сплошных мышц и плавных выверенных линий. Белая кожа делает чужого подчиненного совершенно нереальным. Так выглядят репродукции доколониальных статуй в музее. Наползающие со спины на ключицы и плечи багровые кисти цветов только подчеркивают нереально-светлый цвет тела. И член у омеги ровный и длинный. Красивый. Не то чтобы Ленарт видел много омежих членов, но, принято считать, природа внушительные агрегаты омежкам не выдает за ненадобностью. Иден, кажется, существует только для того, чтобы противоречить устоявшемуся мнению. Или чтобы свести Ленарта с ума. Второй вариант более вероятен. Второй вариант уже всецело воплощен в жизнь. И то, что альфа опускается перед Иденом на колени, подрагивающими пальцами отстегивает зажимы на ботинках мужчины — лишь логичное следствие. Как и теплые, тонкие губы, обхватившие головку стоящего члена омеги, едва капитан закончил со своими первоочередными делами. Иден от неожиданности шипит. Так сдавленно и сладко, что приходится давить ухмылку, чтобы не поцарапать клыками тонкую кожицу. Запах омежьего возбуждения бьет в нос и по мозгам. Хочется приподнять ногу сумасшедшего рядового и нырнуть языком поближе к источнику запаха. Но проклятый Иден еще не снял обувь. Стоит, стреноженный собственными штанами и бельем, скомканными у щиколоток бесформенной черной кучей. Ленарту еще никогда никого так не хотелось, как этого строптивого и злого, способного раскатать по матам его лучших бойцов, совершенно бесчувственного напоказ и такого трогательно-отзывчивого сейчас. Иден — странный. Непонятный, пугающе-сильный чужак. Командование покупает на востоке всех, кого готово продать тамошнее руководство. Преступников, неугодных, сорвиголов и наемников. Побережью всегда нужны бойцы. Неважно какие. Иден выбивается из общего числа нулей. Иден — отравленный клинок среди кухонных ножей и ржавых заточек. Иден принадлежит ему. Здесь и сейчас. Облизав головку, альфа втягивает в рот больше горячей, пульсирующей притоком крови плоти. Заглатывает почти до половины. Останавливается и осторожно двигает головой туда-сюда, выбивая из груди омеги удивленный стон. Его тонкие пальцы ложатся на затылок Ленарта, сжимают седые вьющиеся пряди. Омега сгибается, словно на него давит запредельный вес, стонет и захлебывается, непроизвольно толкается в рот партнера. Ладони на ягодицах омеги сжимают одеревеневшие мышцы сильнее, подталкивают на себя, намекая — можно. Уговаривая — давай. Даже несмотря на то, что Ленарт почти задыхается с непривычки, ловя странный кайф от того, что Иден трахает его в рот. Впрочем, долго такие развлечения длиться не могут. Ленарту просто не хватает сноровки и опыта. Когда воздуха становится критически мало, альфа отстраняется, выпуская покрытый слюной член. Разжимает хватку на упругой заднице партнера и вопросительно смотрит снизу вверх. Иден ему улыбается. Так непривычно видеть скуластое фарфоровое лицо, выражающее эмоции. Омега опять обхватывает его лицо руками и наклоняется, чтобы поцеловать скошенный на правую сторону тонкогубый рот. Беззастенчиво лезет языком глубже, облизывает выпирающие клыки, сплетается с его языком, молчаливо благодаря. Выдыхает из губ в губы еле уловимый, похожий на мурлыканье стон. Тянет Ленарта с колен вверх, наконец-то сбрасывая обувь и лишние шмотки. Идену кажется, он впервые в жизни пьян. Эйфория распирает изнутри, как свернутые клубком ивовые ветви. Кажется, отпустишь хоть на секунду, и брызнет, ударит по пальцам тонкими прутиками, расправит лаковые острые листочки и зашуршит песнь реки на ветру. Земные виды, привезенные в новый дом, очень быстро мутировали и изменились. Высокогорные ивы его прошлой родины похожи на доисторических исполинов, подпирающих кудлатыми затылками облака. Ленар все не может успокоиться и приступить к главному. Шарит по телу Идена руками, зацеловывает до саднящих отметин на нижней губе от его клыков, трется и прижимается, словно примеряет их тела друг к другу, и старается прорасти в омегу, как горная ива в несокрушимый базальт. Нервы у Идена сдают первыми. Чужая пряжка в руках кажется раскаленной. Но это только до того момента, когда он распускает ширинку и просовывает ладони под белье. Член ещё горячее, он обжигает кожу. Массивный и тяжелый. Жадно пульсирующий в ритме учащенного пульса и рвущийся на свободу из-под ткани. — И-и-ид, пожалуйста… — стонет на выдохе Ленарт, так и не уточнив, чего именно он так сильно хочет. Потому что омега эту протяжную мольбу дешифрует по-своему. Приспускает форменные штаны капитана вместе с бельем, закидывает одну длинную белую ногу на талию альфы и пытается подстроиться под монументальный рост партнера, привстав на цыпочки. — Су-у-ука! Хули ты такая каланча, Лен, — нетерпеливо-раздраженно-в пустоту сетует, напарываясь в ответ на самодовольный смешок. Монументальный у капитана не только рост. Монументальное там все. От рубленного профиля и квадратного подбородка до лопатообразных рук и колоссального стояка, который по уму нужно было бы как минимум уменьшить вдвое перед тем, как пытаться заталкивать в живых людей. Но им сейчас точно не до соотношения размеров и благоразумия. Облако совместных, смешанных в безумный коктейль феромонов накрывает наркотическим приходом и заставляет течь. Притом не только Идена, который явственно ощущает струйки смазки, ползущие по внутренней стороне бедер. Но и альфу, у которого на головке выступает прозрачный предэякулят, тут же подхватываемый чуткими пальцами Идена, растертый по всему стволу до самого основания. От чего агрегат сверкает и переливается, словно покрытый лаком или отполированный до зеркального блеска. Впрочем, Иден явно настроен член Ленарта основательно дополировать собой. Капитан в этом его стремлении солидарен. Подхватывает долговязого омегу под задницу, приподнимает повыше, протаскивая того обнаженными лопатками по стене. Приговаривает: — Сейчас, мой хороший, сейчас… — правильно истолковав нетерпение омеги, и на ощупь пытается найти его дырку головкой члена. А там все мокро и скользко. А там все мокро и от беспорядочных тычков и прокатываний хуем по набухшему от возбуждения анусу Иден срывается в бестолковый скулеж, зажевывая постыдные звуки собственной нижней ярко-малиновой губой. Он не думал, что это может быть так приятно. Что плавиться в руках альфы, чувствуя его силу, это не отвратительно, это не глупо, это заводит. Особенно, когда альфа смотрит восторженно-отъехавшим взглядом, перехватывает за задницу поудобнее, пробирается пальцами одной руки между ягодиц и, нащупав край жаждущей дырки, наконец-то вдавливает в нее головку, не давая соскочить. — М-м… бля-адь! — Иден, чувствуя, как член раздвигает кольцо ануса и без остановки проникая внутрь, хрипит, словно собрался прямо так сдохнуть. Он надевается на колом торчащий ствол под весом собственного тела. Руки Ленарта спасают от падения, но не от этого дикого ощущения, когда головка упирается в затянутое плеврой второе кольцо и продирается внутрь, вспарывая по-живому. Иден кричит, свято веруя в толщину казарменных стен и солидарность Ленартовой Своры. Они ведь не придут проверять, кого тут убивает капитан, в свободное от боевых вылазок время? Внутри захлебываются своим беззвучным воплем кишки, которые распирает и сдвигает в непривычные места втиснутый по самые яйца альфий член. Иден не может проморгаться, заткнуть свою пасть и очухаться слишком долго. Боль и чувство заполненности сплелись так туго, что от них некуда спрятаться, и дыхание становится совершенно второстепенным делом. Куда важнее цепляться всеми конечностями за напряженное парализованное тело Ленарта, прижимающего его собой к стене. Его запах странным образом успокаивает. По чайной ложечке сквозь сжатые зубы. По тонкой ленточке в ноздри, забитые этим запахом, как ангельской пыльцой. Лето, лес, влажная кора, цветущие липы, обгоревшая древесина и послевкусие дождя на самом кончике языка. Вязкое и соленое. Иден приходит в себя, обнаружив, что исступлённо вылизывает шею капитана поверх твердых, похожих на хаотичное плетение шрамов. Они горячие и покрыты потом. Они запоминаются как экстренный путь отхода в жизненно важной миссии на рельефной 3d-карте. Ленарта бьет дрожь, и он не шевелится. Ленарт похож на подставку — вычурный канделябр, на который водрузили свечу. Пришло время её зажечь. Отклонившись назад настолько, что затылок вжимается в холодную стену, Ид заглядывает в полные паники глаза капитана. Видимо, стоило потише орать. Омега выдавливает из себя улыбку, почти такую же кривую, как те редкие, озаряющие изуродованное шрамами лицо альфы. Омега сплетает руки на шее капитана в замок, скрестив щиколотки, вжимает пятки в обнаженные ягодицы мужчины. — Давай же, ну! — подстегивает, намекая, что уже можно. Прижимается теснее, едва уловимо качнув бедрами. Хотя и этого слабого движения хватает, чтобы от шибанувших по нервам ощущений закатились глаза и дыхание выгорело прямо в легких, словно химическая взрывоопасная смесь. В этот раз омега протяжно стонет, закусывая губы лишь в финале. Ленарту не удается понять, от боли или от удовольствия. Ленарту не удается и дальше сдерживать собственное желание двигаться в этом узком, опаляющем и сводящем с ума нутре. Омега пахнет умопомрачительно чисто. Девственной природой, цветами, озоном и высокогорными ледяными пиками, хвоей, припорошенной снегом. Инеем на горькой траве. Пахнет похотью и готовностью принимать. Первый толчок в сжимающее до искр тело всё ещё осторожный. Первый, он самый запоминающийся. Кажется, Ленарт до этого ни с кем не трахался. Кажется, этот нездешний — его единственный. Первый-последний-незабываемый. Тугая дырка нехотя скользит кольцом сфинктера по стволу. Пара сантиметров туда, пара обратно. Собирая тонкую влажную кожицу и выбивая из лёгких весь кислород. Охерительно! Тесноузкомучительнохорошо! Иден в объятиях, обнажённый и липкий от пота. Каждой мышцей тренированного смертоносного тела трепещет. Доверчиво жмётся к груди, безропотно принимает, не стараясь приподняться на каждом новом толчке, чтобы альфа не засаживал в него до упора из раза в раз. Иден тяжело дышит и елозит лопатками по стене в ритм движений. Они стремятся навстречу друг другу. Омега встречает каждый рывок стоном и ответным движением. Ему совсем не тяжело балансировать, вцепившись в плечи альфы. Ему скорее уж тяжело вместить в себя его член, каждый раз распирающий на всю длину восхитительно тугое нутро. — Иден, Отец-прародитель, какой же ты тесный! — хрипит, наращивая темп, альфа. Смазки столько, что она капает на пол. Омега источает феромоны, словно уже в преддверии течки. Стонет и вскрикивает всё чаще и громче. Закусывает губы. Свои. И Ленартовы, когда тот тянется за рваным поцелуем. — Лен, ещё! Мне нравится! Не сдерживайся, всё хорошо! Омега вынослив, как черт, и явно не настроен строить из себя скромника. Он всё нетерпеливее насаживается на член альфы, приподнимается и оседает, принимает в себя так, словно они делали это тысячу раз. Капитан срывается. С цепи, с собственного понимания о том, что правильно, а что нет, с краешка реальности, за которую цеплялся все это время ногтями. Всё разумное меркнет, уступая место удовольствию и потребности в ощущении чужого тела. Всё сворачивается в спираль, туже затягивается на горле, подстегивает разрядами предвкушения, вынуждая вколачиваться в омегу в бешеном ритме. Безжалостно. Приближая неизбежное и уже предчувствуя его на кончиках пальцев. Иден вскрикивает на одной протяжной ноте и сжимает в объятиях с силой гидравлических тисков. Насаживается на член Ленарта до упора и замирает, содрогаясь в конвульсиях, словно в припадке. Становится жутко. Становится хорошо. Становится так ярко, что весь мир взрывается осколками старинного витража. Вспышками пульсации по члену, толчками чужого сердцебиения, ощущаемого изнутри. Стоном, криком, вдавленными в плечи пальцами. Ленарт рычит, оглушенный удовольствием, как вспышкой светошумовой гранаты. Выплескивается в жадно сокращающуюся дырку и хочет тут же выдернуть. Чтобы не… — Не-ет! — вскрикивает Иден и рывком насаживается обратно, впечатавшись в грудь Ленарта, как нейроконтактная ткань. — Сука-а! Ты что творишь, ненормальный! — пожурить омегу капитан пытается, но тот обнимает так крепко, что на спине совершенно точно останутся отметины от вдавленных в кожу пальцев. Удовольствие накатывает и глушит. Нарастает. Саднит на губах осознанием. Пробирается внутрь дрожащим хрупким теплом. Узел медленно разбухает и закупоривает растянутую дырку омеги намертво. Они продираются сквозь это дикое ощущение, привалившись к стене, прижавшись грудью к груди, выстукивая в ребра друг друга бешеное крещендо пульса. Надетый на член капитана, Иден тихо поскуливает от полноты незабываемых впечатлений. Трётся носом о его шею, расплывшись на плече альфы безвольно и доверчиво. — Ну и что теперь? — спустя минуту интересуется Ленарт. В ответ ему что-то мычат прямо в ухо бессвязно-довольным тоном на своем горском диалекте, который хрен поймешь. Мычат именно в правое плечо, то, что похоже на кусок жеваной плоти, и в него же следом целуют. Капитан запоздало понимает — полоумного омегу Арговцев его уродство не беспокоит совсем. А еще он вряд ли понимает, что только что произошло. Иден впервые на памяти Ленарта так покладист и тих, мягок, как взбитый крем. Впервые не ощущается куском живой стали, о который можно обломать все зубы. Приходится самому очухиваться, оттолкнуться от стены и маленькими шажочками, медленно, неся на себе почти до обморока оттраханную ношу, идти к койке. Следя, чтобы штаны не съехали по бёдрам ниже, спутывая ноги. Придерживая полувменяемого Идена под ягодицы. Ленарт, конечно, догадывался, что этот опасный засранец полон сюрпризов, но не подозревал каких… Омега издаёт членораздельные понятные звуки, только когда Ленарт осторожно садится на свою кровать. Видимо, это движение и возможность окончательно расслабиться возвращают Идена в мир адекватности. — Боги вершин… это было нечто… если я вырублюсь, подбрось меня в омежью к Дэвану, хорошо?.. — мурлычет ему в шею, целует поверх шрамов, совершенно не заморачиваясь над тем, что выбрал не ту сторону для своей спонтанной нежности. Он и альфу для спонтанного секса выбрал не того. Но Ленарту грех жаловаться. Рубцы оказываются очень чувствительными к невесомым осторожным прикосновениям языка и губ. Раньше капитан этого не знал. Покрывать влажными дорожками его уродство никто до этого момента не пытался, даже за деньги в редких увольнительных. Откуда свалился на его седую голову этот ненормальный, совершенно неясно. Все эти россказни про цветочный клан и их особенных омег Ленарта сейчас скорее сбивали с толку, чем объясняли хоть что-то. Еще лучше с данным заданием справлялся сам Иден. Рядовой, видимо, передумал вырубаться. Он ерзал и прижимался к груди откинувшегося на стенку у жесткой койки капитана. Недовольно сопел и опять ерзал еще активнее. Пока не понял, протереть до дыр форменную ткань кителя не получится. — Можно? — Иден отстранился, наконец-то давая возможность взглянуть в свое лицо. И без того темные и выразительные глаза напоминают о курильщиках сурьмы. Сверкающе-чистые белки и зрачок, уничтоживший радужку за ненадобностью. Отголоски наркотического удовольствия в уголках восторженных глазищ. На Ленарта никто никогда так не смотрел, даже когда он был нормальным. С человеческим лицом и младше лет на пять. Как же, скучный вояка. Солдафон. Доминантный альфа рожей суровее горного откоса. Омежкам нравятся посимпатичнее, поинтереснее и чтобы умели в комплименты. Ленарт в обществе прекрасного пола всегда терялся, либо молчал истуканом, либо начинал нести что-то несуразное про первые столетия колонизации или про постройку сети прибрежных цитаделей и их продуктивность. А Иден хочет его раздеть. Почему-то. Поймал за воротник и держит, вопросительно заглядывая в глаза. Стоило признать — в адском котле желаний Идена капитан не понимал ровным счетом ничегошеньки. Он и своими собственными был почти контужен. Поэтому вместо внятного ответа тянется к волосам омеги. Черным настолько, что отраженный свет в хитром плетении отливает холодным серебром с едва уловимыми синими проблесками. — Можно? — вопросом на вопрос. И омега улыбается так же невменяемо-счастливо. Наклоняет красивую, будто идеально выточенную из лунного камня голову к его рукам, позволяя запустить пальцы в хитроумную прическу, и торопливо тянет замочек кителя по груди капитана вниз. Идену за каким-то хером нужно раздеть уже оттраханого альфу. Иден в благодарность позволяет распустить узел косиц и жгутов у себя на затылке. С металлическим звоном на пол осыпаются шпильки. Ленарт старательно расплетает несколько тяжелых кос, раскручивает свернутые в жгутики пряди от висков, увлекается этим настолько, что даже мерно пульсирующий узел, обжатый со всех сторон омежьей дыркой, отходит на второй план. Им так сидеть в сцепке с полчаса еще минимум. Успеет насладиться редким ощущением единения с кем-то. Негласный кодекс джентльмена не благословляет вязать не своего омегу. Да еще вот так, впечатав в стенку, на весу, без нормальной прелюдии и предварительных осторожных расспросов о том, что с ним делать можно, а что нельзя. Ленарт радуется, что хотя бы не успел пометить странного Арговского нулевку, хотя под конец хотелось до искр. Клыки до сих пор ломит. Вряд ли тот бы обрадовался такому повороту. Определенно пошел бы в медблок сводить ненужное свидетельство их близости. А это долгая и болезненная процедура. Дня три придется корчиться под капельницами, пока организм отфильтрует чужие феромоны. Орион вряд ли скажет спасибо за то, что вывел из строя убойную запаску перед Цветением. Мысль о том, что омегу ставят в авангард, внезапно бесит еще больше обычного. Именно этого омегу. Да и любого другого, в принципе, тоже. Даже учитывая, что Иден успел наставить фингалов всем его парням в спарринге, он все-таки омега. Им не должны пробивать бреши в волнах атакующих тварей. Ленарт готов признать, что нулевка — хорош. Он сам подбивал парней таскаться к нему за пиздюлями, как за пирожками горячими. Парочку последних, самых меланхоличных и не склонных искать приключений, Дэмьена и Карга, Ленарт прямым приказом послал, раз уж намеки не помогли. Пусть опыта наберутся, растеряют спесь, пару раз поцеловав маты в тренировочном зале. Стиль боя у Идена непривычный, парни у него переняли пару приемов и тренировались потом как не в себя. По уму Идена бы в инструкторы, молодняк гонять, а не убиваться о каждую новую волну нашествия. Для этого существуют альфы. Для этого существует Ленарт! Ведь… Ленарт увлекся и, когда Идену надоело шарить под его майкой ладонями, очень удивился настойчивым попыткам омеги вытащить руки капитана из своих волос, чтобы снять долой китель и майку вслед за ним. Они так и зависают, глядя друг на друга, словно впервые встретились. Полуобнаженный капитан со стянутыми до колен штанами и рядовой-нулевка чужого отряда с волосами, распущенными по плечам, настолько длинными, что их кончики сворачиваются на коленях Ленарта петлями, укрывая спину омеги тяжелым черным плащом. Иден блаженно улыбается. Его вроде бы не смущает расплывшийся морским паразитом сплошной шрам на полтела альфы, отсутствие одного соска, длинные грубые рубцы, линями наползающие с плеча к шее. Омега блаженно улыбается и липнет к открывшемуся изуродованному телу. Обнимает за талию, кладёт голову на грудь, поддев затылком подбородок Ленарта повыше, и затихает. Гладить его поверх растрепанных и собственноручно Ленартом распущенных волос — невообразимо хорошо. Это успокаивает и странным образом тревожит одновременно. Как тихая мелодия, готовая каждый следующий миг превратиться в тревожный оркестровый раскат. Становится еще более непонятно, почему этот безумец на него полез. Объективно, на базе более привлекательных альф — пруд пруди. Из-за того, что доминант? Так не он один тут такой. Из-за того, что сам никогда не донимал? Возможно. Иден вполне походил на омегу, который не ляжет под пристающего к нему мужика только из принципа или чувства противоречия. Кто знает, как их там растят, в этих благословенных цветущих долинах востока? Соседи живут закрыто. Максимум присылают посольства в зоны свободной торговли на перевалах. Защищают свои тайны как полоумные. Странно, что Идена не защитили. Ленарт понять не может, какими путями аристократ из клана Вистер оказался бесправной нулевкой в армии Запада? — Потрясающе, что тебе их не остригли. Я ваших всегда только бритыми наголо видел. Тоже красиво, но твои волосы мне нравятся больше, — бормочет в макушку омеги, скорее чтобы проверить, спит он или не спит, чем ради поддержания светской беседы, пока его член вогнан по самое основание в омежью задницу. — Я бы не дал… — шепчет влажным жаром прямо в шею Иден. Значит, не спит. Значит, все еще с ним. — В моей культуре волосы демонстрируют статус. Простолюдинам такие длинные носить нельзя. Аристократам обстригают, если те проигрывают поединок. Я ни разу не проиграл. Даже в день, когда был изгнан из клана. Тот бой я тоже выиграл… — поцелуй вместо паузы между фраз становится для Ленарта тоже открытием. Он не привык, что кто-то может хотеть к нему просто так прикасаться губами, особенно поверх шрамов. — К счастью, у вас есть какой-то пункт в уставе про уважение традиций и верований служащих. Я, конечно, нулевка, но такие общие параграфы действуют даже на меня. Тем более, я достаточно беспроблемный смертник, чтобы мне позволили маленькую вольность в виде непривычно длинных волос. Они же никому не мешают. Ну, разве что только Дэвану. Бедняжка вечно ворчит, что слив нашей душевой забит. Оказывается, Иден умеет говорить на отвлеченные темы нормальным живым голосом. Оказывается, его ладони, поглаживающие ложбинку вдоль позвоночника, это приятно до мурашек. Оказывается, Ленарт может улыбаться так широко, что стянутая шрамами половина лица начинает покалывать от непривычной активности.

✙✙✙

Скулу подергивает. В лице человека так много мимических мышц. И какая-то одна, особенно нервная, решила именно сейчас вспомнить, что её, бедняжку, пришили не совсем удачно. Раздражающий ритмичный тик ощущается как продетая сквозь щеку леска, за которую ежесекундно тянет невидимый садист. Хотя Ленарт готов сейчас сам с себя содрать пару кусков шкуры. С уродливой рожи так точно. Чтобы заглушить мысли и ощущение отвращения к самому себе. Воспоминания жгутся, словно он опять в полевом госпитале, и криворукие санитары, попутав его с нулевкой из-за оплавившихся опознавательных знаков, лепят на свежие ожоги самый дешманский реген-силикон. Потом уже, когда сверили биометрические данные и обнаружили ошибку, было поздно что-то исправлять. Так и сейчас. Поздно в своих фантазиях отматывать время назад и думать, что можно было сделать иначе. Он облажался. Когда закончилась сцепка и Иден с него слез, снялся с члена с полным страдания стоном, Ленарт как в страшном сне увидел ЭТО. Семя и кровь, темно-розовую с прожилками смазку, текущую по ровным ногам. Мысль о том, что омега, предлагающий ему спонтанно потрахаться, сделал это не только впервые на этой базе, но и впервые в своей жизни, в голову альфы не приходила, естественно. В его голове, в принципе, было не так уж много мыслей тогда. Слишком одуряюще рядовой Азари пах. А когда правда открылась, было уже слишком поздно пытаться что-то исправить. На попытки сбивчиво извиниться и предложение отвести в медотсек чёртов Иден только делал полные непонимания глаза, отшучивался и искреннее удивлялся, в чем тут трагедия. Может, ему так было легче переварить случившееся? Сделать вид, что так и надо было, что он сам хотел лишиться девственности у стенки, по-быстрому, словно шлюха из какого-то третьесортного порно. О чем думал Иден, предлагая себя ему? Ленарт не знал. Он смотрел на карту побережья во всю стену над столом. Хмуро прислушивался к нервной пульсации и боли в обожжённом бедре. Скоро опять придётся идти и просить, чтобы там сделали пару насечек. Изуродованная кожа тянула, словно вплавленный в плоть пластик. Так гадко капитан себя не чувствовал очень давно. И не мог до конца понять причину этого ощущения. Омега сам кинулся ему на шею, не предупредил, что неопытен, не дал вовремя вытащить из себя член в конце. Сам напросился на вязку. Потом ещё и заверял с идиотской улыбочкой, что всё было как надо и всё понравилось. Даже в душ потащил его вместе с собой, отираясь в тесной кабинке о капитана, словно ему это всё действительно в кайф. Казалось бы, нужно радоваться: потрахался с совершенно чистым омегой. Девственники ведь такая редкость. Сейчас своих омежек до брака берегут только какие-то совсем ортодоксальные папаши. Ему же все это великолепие досталось даром. Без последствий. Без обязательств. Без необходимости ухаживать за истерящим, вечно ноющим созданием. Но Ленарт сидел с постной миной, растирал изуродованными пальцами висок и пытался думать о том, как всё могло сложиться, если бы… Если бы он нормально поговорил с Иденом перед тем, как на него наброситься, словно животное. Если бы довел его до кровати и попробовал нормально подготовить. Он ведь точно бы понял, что омега ни с кем до этого ещё не был. Вход в половые пути у девственников почти полностью закрыт кожистой мембраной. В ней только пара отверстий для течки. Мог бы нащупать, почувствовать и сделать первый раз Идена не таким торопливым и грубым. Да и кто с ходу пихает член в неподготовленного партнёра? Это же чистое скотство. А ведь Ленарт считал, что давно научился себя контролировать. Повезло, что Иден — выносливая сука по сути своей, давно привыкшая к боли в армии, и, видимо, ещё дома. Кто-нибудь помягче мог схлопотать шок прямо в самом начале или потом, получив альфий узел в неразработанное толком нутро. Отец-прародитель! Что вообще могло побудить не склонного к случайным связям омегу отдаться ЕМУ? Ладно бы выбрал кого-то из его отряда. В Своре есть альфы — эталон мужской красоты на любой вкус. Карг — брутальный брюнет, почти не уступающий Ленарту габаритами, только с нормальным лицом. Итан — белобрысый, с утонченными чертами франт, способный соблазнить даже кусок камня. Дэмиан — похожий на ангела бета, с голубыми глазами и золотистыми кудрями. А Иден обратился к нему. Зачем? Почему? Чего он добивался? Что там говорил этот ненормальный? У него третий цикл. Эту кризисную фазу омега боится не пережить и решил попробовать секс, просто чтобы узнать, каково это. Допустим. Но это всё равно не объясняет, почему выбор пал на Ленарта. Или Идену было аж настолько плевать, с кем именно? Капитан вспоминает, как омега одевался в остатки своей формы. Майка его превратилась в ошмётки. Китель они истоптали и перепачкали. Штаны и бельё пришлось застирывать в раковине, чтобы не пахли смазкой. К двери Иден шёл странной текуче-плавной походкой. Обернулся, махнув на прощание рукой, словно они не в армии, а где-то в студенческом общежитии, и со старшим по чину можно прощаться вот так — легко и с улыбкой на багровых, истерзанных его клыками губах. Ленарту в тот момент очень хотелось его не отпустить. Поймать за эту бледную ладонь и дёрнуть на себя. Утащить в кровать и повторить всё, что они делали, ещё раз, но уже основательно, как надо. Показать, на что действительно способен, чтобы омега захотел прийти ещё. Чтобы не просто махнул рукой в дверях, а извивался под ним змеей, умолял не останавливаться и сам подставил шею под клыки. Но Ленарт ничего не сделал. Он просто смотрел на закрытую дверь, стоя у кровати, все бельё на которой пропахло феромонами Идена. Простыни следовало герметично упаковать и отнести в прачечную, но капитан, как идиот, улёгся на них спать. Кутаясь в облако омежьего запаха. Забивая им лёгкие, как забивают прикладом обречённого на поле боя, чтобы не мучился, уже зная, что подмога не придет и раненых лучше положить самому, пока не утащили к себе в норы океаниты. — Дэмиен, зайди ко мне в кабинет, — развернув над запястьем голографический экран комлинка, послал своему технику сообщение капитан. Кое-какие вещи ему всё ещё не давали покоя. И в отличие от ублюдочного первого раза, с этим Ленарт ещё мог что-то сделать.