Без руля и ветрил

Бывали дни, когда Эда захлёстывала усталость. Она появлялась исподволь, как вода в трюме, которая медленно просачивается между прохудившимися досками обшивки. В один момент всё было хорошо: успешный рейд, здоровая и сытая команда, годовой запас чая на борту и сонный улыбающийся Стид со следами подушки на щеке. Но потом откуда-то из тёмных глубин его души начинала подниматься тоска, и мысли Эда, как и его суставы, начинала сковывать ледяная усталость. Он не хотел принимать решения, нести ответственность, строить планы, снова планы и опять чёртовы планы. Он становился раздражительным и рассеянным. Эд рявкал на команду, третировал Иззи и дулся на Стида. Он хотел, чтобы кто-то выжал усталость из его костей и суставов, как выжимают воду из губки. Но ему самому не хватало на это сил. Слава Нептуну и Дэви Джонсу, что рядом был человек, который готов сделать для него что угодно. Даже вынуть из него душу, перетряхнуть ее, разгладить и вложить обратно, согретую и обновлённую. Стид знал, что в такие моменты нужно Эду. Не говорить — только слышать. Не видеть — только обонять. Не двигаться — только принимать движения. Просто существовать. Просто быть и плыть по волнам удовольствия, зная, что, рано или поздно, они захлестнут его с головой. Но это не страшно. Это безопасно, потому что есть руки, которые удержат. Есть голос, который направит. Есть человек, который любит. Любит его — Эда — и любит разбирать его на мельчайшие части, на песчинки, усеивающие морское дно. Чтобы потом собрать его заново. Более спокойного, цельного и счастливого. И Кракен… Нет, Чёрная Борода… А может Эдвард… Нет, просто Эд. Эд может просто существовать и просто чувствовать. Свободный от усталости и горечи. — Ш-ш-ш, — тихо шепчет Стид и его дыхание касается колена, когда он прижимается лёгким поцелуем к ноге Эда, закинутой на своё плечо. Эд раскрыт, расслаблен и полагается на милость его рук. Палец Стида, гладкий и ловкий, упруго кружит вокруг сжатой мышцы, лаская и расслабляя её. Подушечка большого пальца мягко вжимается в центр, надавливая и дразня. Раз, другой, третий, потом опять скользит кругами по мягкой от масла коже. Эд вздыхает. Стид целует его лодыжку, проводит носом к колену, чуть касается зубами бедра. А тем временем его палец кружит и надавливает, надавливает и кружит, пока Эд не подаётся вперёд. — Нетерпеливый. Он кожей чувствует улыбку Стида, а потом его палец наконец-то проникает внутрь. И Эд стонет. Пахнет бергамотом, кокосом, потом и возбуждением. Масла много, поэтому скольжение пальца тугое, но гладкое. Внутрь и наружу, внутрь и наружу. Размеренно и неумолимо, как прибой. Эд отдаётся на волю стихии. Его мысли уплывают, подхваченные тихими — пока тихими — волнами удовольствия. Немного жжения и сопротивления мышц, но Стид осторожен и целеустремлён. Он может быть убийственно дотошным в том, что касается Эда — его вкусов, интересов и, особенно, удовольствия. Стид сделает всё, что попросит Эд. А он попросил заставить его не думать. Эд хочет уплыть, утонуть в неге, потерять контроль и опуститься на дно. Где будет только он, Стид и блаженный посторгазменный покой. — Ещё? Тихий шёпот волной тепла скользит по его коже. Эд не отвечает — лишь шире раскрывает бёдра и подаётся вниз, глубже насаживаясь на ласкающий его палец. — Я понял тебя, — в голосе Стида слышится нежная усмешка. Он снова откупоривает флакон с маслом и запах бергамота в насыщенном теплом и желанием воздухе становится гуще. Мгновение — и Стид ласково кружит двумя пальцами вокруг уже немного раскрытого входа. — Давай, — понукает его Эд. — Ш-ш-ш, — мягкий укор и твёрдое давление пальцев. — Мы же договорились: никакого контроля. Ты просто расслабляешься и позволяешь мне позаботиться о тебе. Эд сглатывает: — Стид. — Я всё сделаю, Эд. Забудь обо всём и расслабься… Эд закусывает губу, а потом блаженно выдыхает, когда два пальца уверенно проталкиваются в него и Стид начинает двигать рукой в устойчивом ритме. Он жмурится и закидывает руки за голову. Стид трахает его глубоко, но неспешно. Его пальцы входят до упора, костяшки трутся и растягивают кольцо мышц. Эд медленно уплывает. А потом Стид сгибает пальцы и начинает всё так же, настойчиво и размеренно, мягко потирать пятно нервов внутри него — и Эд начинает плавиться. — Да-а, вот так, — удовлетворённо бормочет Стид, целуя его колено. Пальцы — его ловкие, длинные, джентльменские пальцы — творят чистое непотребство. Каждым движением, похлопыванием, надавливанием и скручиванием опуская Эда под воду удовольствия. Блаженство нарастает медленно, но неумолимо, как цунами. Эд знает, что стоит подождать, чтобы потом гигантский вал снёс всё на своём пути. Закрутил, перемолол и выбросил его на берег, дрожащего, изнемогающего и счастливого. — Стид… Эд не может сопротивляться тому, чтобы подаваться навстречу движениям. Он раскачивается, чуть вздымая бёдра вверх, чтобы пальцы Стида попадали точно в цель, позволяя телу Эда медленно распадаться на шипящую пену удовлетворения. Внутрь и наружу, внутрь и наружу. Давление, жар, скольжение. Дыхание Стида на разгорячённой коже. Блаженно поверхностные мысли — неуловимые, как лунный свет на ночных волнах. Эд стискивает углы подушки. В тёплом и влажном воздухе каюты вновь плывёт тонкая нота бергамота и Эд слышит, как Стид снова открывает флакон. Стид не касается его тяжёлого, налитого кровью и желанием члена. Он лишь скользит по завиткам тёмных с проседью волос, гладит складку бедра и осторожно массирует мошонку. А затем льёт на пальцы ещё больше масла и твёрдо вдавливает внутрь его тела три пальца. Эд испускает грудной стон. — Вот мы где. Глубокое удовлетворение в тоне Стида тёплым течением омывает тело Эда. Искры удовольствия вспыхивают под веками как огни святого Эльма. Толчки пальцев глубокие, сильные, но неторопливые. Эд хочет быстрее — эта неспешность накачивает его ожиданием, заставляя нервы гудеть, а мышцы сокращаться. — Стид… Нгх!.. Он хнычет, пытаясь дёрнуться вверх, но Стид твёрдой рукой прижимает его к простыням, продолжая размеренную пытку нарастающим удовольствием. Член болезненно пульсирует, пачкая живот предъэякулятом, мышцы напряжены почти до онемения. Эд хорошо знает, что такое шторм — он всегда заранее чувствует его приближение. — Я… почти. Стид влажно выдыхает и давит. Мягко, но сильно бьёт пальцами прямо в скопление нервов. Девятый вал поднимает Эда на своём гребне. — Я рядом… Я… Стид! Не прекращая прекрасных мучительных движений, Стид сжимает в кулаке член Эда — и шторм налетает, погребая его под собой. Он захлёбывается в волне сокрушающего удовольствия, жаркой и сметающей всё на своём пути. Он хрипло выстанывает имя Стида и скользит в потоке горячей неги, омывающей его с ног до головы. Несколько блаженных мгновений небытия словно перезапускают его мозг — и он медленно приходит в себя. Мышцы дрожат, во рту пересохло, но в голове блаженная сладкая пустота, а на животе тёплая густая влага. Эд покачивается в ласковом прибое затухающего удовольствия, когда рядом с его мокрым виском звучит сдавленное «О, Эд!..». Стид прикусывает мочку его уха и кончает на бедро, добавляя свою сперму к белёсым всплескам среди татуировок на животе Эда. Эд тихо и сыто смеётся, притягивая в объятия отяжелевшее тело Стида. — Хорошо? — Лучше не бывает, — невнятно бормочет Стид, обвивая его руками и зарываясь носом под челюсть. Эду тепло и спокойно. Усталость ушла, как вода сквозь песок. Он целует Стида в макушку и закрывает глаза. Он счастлив.