Судьба? Возможно

Шёл домой я быстро, попутно пытаясь разобраться с целым ворохом мыслей. С одной стороны, всё во мне стремилось разозлиться на Худи за то, что он меня потревожил - вполне логичная и давно ставшая привычной злость. С другой, почему-то злиться совершенно ни на кого не хотелось: во всём теле и сознании была приятная, лёгкая пустота, уютная и умиротворяющая. Было твёрдое ощущение, что всё хорошо, а дальше будет только лучше и, хотя я и понимал, что это совсем не так, все вопросы казались решенными, мысли - распутанными и понятными, а проблемы - абсолютно незначительными и решающимися в одно мгновение. Очень приятно. Даже непонятно - почему так? Уже подходя к дому и заходя во двор я внезапно понял, что мы с ней, ну, с Райли, даже потрахаться-то забыли. Нет, она, конечно, не забыла, она вообще не в курсе моих планов была. Забыл я, причём забыл, как полный идиот. Как это так получилось? Ведь секс, по сути, это единственное, помимо водки и телека, что если не успокаивает, то хоть немножко расслабляет мозг и тело. И то, это только способ отвлечься от всего кошмара, в котором я живу, это не успокаивает, это только ненадолго переключает мысли. А тут... Только, по сути, поговорили, а так хорошо... Может, она мне в чай чего-нибудь подсыпала? Да нет, я бы понял, и ей вряд ли нужно меня травить. Как же это тогда вышло? Мои раздумья прервались, так и не достигнув логического завершения: до двери моей тюрьмы, кхм, простите, моего дома, я всё-таки дошёл. Отперев её, я зашёл внутрь: было полутемно, как, впрочем, и обычно. Уличную обувь я зачем-то снял, хотя раньше никогда этого не делал, а после, оглядевшись, сделал совершенно неожиданный для себя вывод о том, что тут неплохо бы убраться. На логичный вопрос «зачем», заданный самому себе, я ответить совершенно не смог и, несколько забив на эту тему, направился в кухню, не сомневаясь в том, что Худи именно там. Мои предположения подтвердились: напарник мрачно сидел за столом, сцепив руки вместе и угрюмо глядя в пол. Меня он не заметил, так что пришлось подойти и хлопнуть его по плечу, чтобы обратить на собственную персону внимание. - Здорово́, - невесело проговорил Худи, бесцельно мазнув по мне глазами. - Ты где шлялся? - Гулял, - уклончиво ответил я, садясь на соседний стул и кладя подбородок на сцепленые вместе руки. - Ты что такой кислый? - Этот козёл меня разбудил и приставал долбаные полчаса, - недовольно пожаловался Худи; кого он имел ввиду мне и так было более, чем понятно. - Чуть не убил эту хрень, но бить не стал. Что у него с его дурной башкой? - Если ты про бинты, то он, походу, когда в ванной истерил расшибся обо что-то, - как только диалог зашёл в сторону Тоби я мгновенно почувствовал себя последним уродом, гадом, мразью, и с каждый услышанным или сказанным словом это ощущение усугублялось в несколько раз. Тупо, глупо и нелепо, знаю, но что ж мы его последними словами ругаем, будто он нам что-то плохое сделал? Даже по имени не зовём никогда, как с собакой какой. Хотя нет, хороший хозяин свою собаку так называть не будет. Это мы тут, короли драмы, блин.... Нет, королевы! Впрочем, чего я его жалею? Почему нельзя называть его дураком, если он дурак? « — Сам ты дурак, - упрямо проговорил какой-то молчавший до этой секунды голос из подсознания. - А он и без вас болен, можно было бы и позаботиться. Взрослые уже вроде, а за одним ребёнком присмотреть нормально не можете». Я хотел было возразить этому несносному голосу и объяснить, что мы не нанимались присматривать за этим дауном и что мне он нахрен не сдался, пусть подыхает, но мои размышления прервал Худи, который до этого тоже на минуту замолчал, видимо, раздумывая о чём-то. - Ну зашибись, - лениво бросил он, закатив глаза. - А теперь этот придурок опять ноет, что никуда не хочет идти. Может, отлупить его... - У тебя настроение плохое что ли? - я подозрительно покосился на напарника. Да, конечно, он, как и я, Тоби недолюбливал, но если он начинал выражаться так это значило только то, что ему не на ком сорвать злость. - Отвратное, - поморщился Худи. - Ладно, пошли уже. Этого здесь оставлять нельзя, с собой потащим. У тебя верёвка есть? - Без верёвки обойдёмся, - махнул рукой я и только собирался подняться, как дверь на кухню тихо скрипнула, открываясь. Мы с Худи ритмично повернулись на звук, хоть и понимали, что ничего особо интересного увидеть не удастся. Так и получилось: на кухню очень тихо, глядя строго перед собой, вошёл Тоби, полностью игнорируя нас. Он подошёл к буфету, достал стакан, потом налил себе воды из под крана и, кажется, собрался уходить. Этого я ему сделать не дал, перехватив парня за руку; тот нервно дёрнулся, вскрикнул; стакан, выпав из его разжавшихся тонких пальцев, разбился вдребезги. Тоби зажал рот рукой и, испуганно глядя на нас, постарался как-то вырваться; я не отпустил, крепче сжав его руку так, что парень тихо застонал от боли, которую, кстати говоря, испытывать не должен. - Простите, - едва слышно проговорил он, низко опустив голову; его жёлтые очки печально блеснули в слабом свете окна. - Возьми веник и убери, - велел я, всё-таки отпуская его кисть; Тоби, кивнув, быстро вышел из кухни, направляясь в ванную: почему-то место обитания веника у нас образовалось именно там. Захотелось разозлиться на него, но, глядя в спину напарнику, я подумал о том, что это не тот Тоби, которого я знал ещё хотя бы две недели назад. Какой-то он стал.... Более тихий, покорный, более запуганный и незаметный; этого, кажется, не видно, но это чувствуется, ощущается каждой клеткой кожи, когда остаёшься с ним наедине. Интересно, что это с ним? И на секунду мне показалось, что я уже знаю ответ... - Когда подметёшь здесь пойдём за врачом, - бросил Худи, когда Тоби, вернувшись в кухню уже с веником, принялся торопливо, не глядя на нас, убирать осколки. - И не смей возражать, чёрт тебя дери. Это из-за тебя мы носимся, как белки в колесе, так что не выпендривайся. - Но я не хочу..! - тихонько возразил парень, выкидывая бывший стакан в мусорное ведро. - У меня голова болит..! Может, вы как-то без меня? Я тихо буду сидеть, обещаю. Можете даже к стулу привязать, правда, но, пожалуйста, не надо меня никуда тащить! Мне плохо! Мы с Худи от такой выразительности слегка охренели и, переглянувшись, уставились на этого придурка, как на чудо. Обычно он обходился короткими однотипными фразами, иногда ныл, да, но чтоб вот так... Ещё и жалобно так сказал, будто репетировал перед зеркалом часа полтора. Вот только вера в его слова у меня была слабая: он не чувствует боль, по крайней мере, физическую. - Нет. Пойдёшь с нами, - отрезал я, даже не из вредности, а просто потому, что оставлять его небезопасно: не помогут ни верёвки, ни замки. В ответ на эти мои слова Тоби затравленно глянул сначала на меня, потом на Худи, а после, отбросив веник и совок в сторону, неожиданно горько расплакался, ладонями закрыв лицо; честное слово, как ребёнок, которому сказали что-то очень плохое. - Ну почему нет? - отчаянно спросил он, глядя на нас и всхлипывая, давясь слезами. - Ну чем я хуже других, за что вы все так меня ненавидите? Ну что я вам сделал? - он ещё крепче прижал руки к почти полностью закрытому маской лицу и разрыдался в голос; его неизменные очки, соскользнув, упали плашмя на пол с тихим хрустом. Я почувствовал, что у меня трясутся руки, а на Худи глядеть не хотелось; он, я уверен, растерялся не меньше меня. - Да потому что у тебя с головой не всё в порядке! - не контролируя себя закричал я, резко вставая со своего места и опрокидывая этим стул. Кричал я просто от бессилия: хотелось, чтобы он замолчал, а добиться этого я не мог. - Будь ты как все, соображай хоть немного, ни у кого претензий не было бы! Так нет же, с тобой бесполезно разговаривать! Ты просто ноешь! Постоянно! Это же невозможно - жить рядом с тобой! Замолчав, я тяжёло вздохнул, одной рукой опираясь о столешницу, а другую кладя себе на поясницу. Я устал. Я дико устал. - Не надо... - тихо, неузнаваемо прошептал парень, даже перестав плакать. Я удивлённо глянул на него: чего не надо? Но как-либо отреагировать или спросить не успел. Тоби, резко вжавшись в угол, упал на пол, закрыл лицо руками и разрыдался так отчаянно, что защемило сердце. Он задыхался, всхлипывая сквозь слёзы, и что-то безостановочно шептал, неразличимо, почти неслышно. До меня в долю секунды дошла причина его слёз: вы только на меня посмотрите! Злюсь, кричу, судя по всему собрался избить - понятно, кого он видит на моём месте. Хотя тот, за кого он меня невольно принял, вряд ли закричит, он всегда спокоен, и от этого ещё хуже. Нет! Нет-нет-нет-нет-нет! Не хочу быть таким как он! Не хочу быть убийцей! Не хочу, не хочу, не хочу! - Я не такой! - не знаю, почему именно эту давно забытую фразу я закричал в тот момент, но лишь она казалась действительно важной, действительно необходимой. - Я не как он, я живой, живой, посмотри! - упав перед Тоби на колени я схватил его за худые плечи, чуть ли не с истерикой заглядывая ему в лицо. - Не бойся, не бойся, всё в порядке, я больше не ударю, не бойся! - Перестаньте орать! Шизоиды! - не выдержал Худи. Он тоже встал и, резко подойдя, опустился возле нас на колени; как ни странно, он выглядел спокойнее, чем я. - Мы просто кричим и ничего не понимаем! Как слепые котята! Тоби, успокойся! Маски, не пугай его! Он боится! - Вы... Вы правда больше бить не будете? - совсем тихо прошептал Тоби, кажется, успокаиваясь. Большую часть наших реплик он, понятное дело, пропустил мимо ушей, и сейчас, почувствовав то, что его никто не будет бить или мучить, просто расслабился, выдохнул. - Обещаете? - Обещаем, - я, по-прежнему удерживая его за плечо одной рукой, другой мягко погладил его по щеке, в душе всё ещё бесполезно надеясь на то, что я делаю это, чтобы успокоился Тоби, а не потому что мне мучительно больно и стыдно. Худи облегчённо вздохнул и тоже кивнул: - Обещаем. Мне отчего-то захотелось плакать; не знаю, отчего. Может, мы наконец-то выяснили все недомолвки и непонимания между нами, может, просто разобрались в том, чего хотим, но это было как-то... Неважно. Почему-то казалось, что все проблемы теперь решились и всё стало таким, каким должно было быть. Что мы теперь, как бы это глупо ни звучало - действительно команда. Пусть глубоко в душе мне как-то не верилось в то, что всё может наладиться после одного разговора, но ведь... С Райли же получилось. И, вовремя вспомнив её совет я, несмело и неловко, приобнял обоих товарищей, слегка, стараясь не ошибиться. Тоби, почувствовав заботу, ткнулся в моё плечо, а Худи просто улыбнулся, хлопнув меня по спине. Минуту мы сидели молча. - Всё, все успокоились, - проговорил я слегка охрипшим от криков голосом. - Тоби, я... На минуту я затих. Просто подумалось о том, что на самом деле я, оказывается, как, впрочем, и Худи, понятия не имею о том, почему он... Такой. Что с ним делал Слендер? Как наказывал? Почему не помог? Почему он так боится, когда его бьют - боли ведь он не чувствует? Кто ему разодрал щёку, зачем он носит очки? Как много вопросов и как мало ответов... Главный редко пускал его тренироваться с нами, потому что каждая тренировка заканчивалась дракой, и наказывал он его без нашего присутствия. Хотя, зная методы Слендера я даже не удивляюсь тому, что Тоби такой дёрганый. Нас с Худи били за малейшую провинность, лишали еды, запирали в подвале, когда мы стали чуть старше давили гипнозом, сводили с ума воспоминаниями. Была у Слендера ещё одна страшная пытка; я только пару раз испытал её на себе, но от воспоминаний до сих пор по коже пробегают мурашки. Помню, как, когда он вызывал меня к себе в кабинет я мечтал про себя о том, чтобы наказание было каким угодно, но не этим. Помню, как меня трясло, когда он, велев мне выйти на середину комнаты, усаживался в кресло - значит, я пропал. Помню это страшное, жуткое, леденящее до костей ощущение длинных щупалец, медленно обвивающих тело полностью, целиком. Это... Так страшно. Он полностью обматывал моё тело векторами и, заставив меня принять какую-нибудь неудобную позу, например, согнуться под угол в девяносто градусов, вынуждал стоять так часами. Держал крепко, не давая и возможности пошевелиться, и от этого было так больно и мерзко, что хотелось плакать. Все мышцы в теле напрягались, немели, по всему телу вместе с пульсом растекался непереносимый, могильный холод, а от собственной беспомощности становилось так плохо, что сознание мечтало отключиться, лишь бы не быть в этом кошмаре. Когда пытка наконец заканчивалась я попросту падал на этот холодный пол в его кабинете, и он казался мне таким тёплым, что не было никакой возможности встать, приподняться или хотя бы пошевелиться: не получалось ничего, я будто умирал на несколько минут. А Тоби... Он же так ненавидит, когда его запирают! Это все знают, а значит, и Главный - тоже. И что он с ним делал? Наверняка именно запирал где-нибудь, обездвиживал, да и цепь в углу его кабинета слишком уж двусмысленно выглядит, как по мне. Может, с помощь гипноза внушал чувство боли - он же может, я знаю. Может, что-то ещё делал - не понять, что; этот чудик же весь закутанный ходит, только часть лица и видно, шрамов не углядеть. Но даже того, что я перебрал, хватает... Наблюдал я пару раз, как он выходил из кабинета после наказания: вроде не избитый даже, на ногах держится, но в глазах такой дикий ужас, что самому жутко становится. А иногда, наоборот, плакал навзрыд, чуть ли не задыхался - приходилось или мне, или Худи его тупо выносить из кабинета, он же ничего не слышал за своей истерикой. И Главный даже не подошёл к нему ни разу; у нас-то он хоть иногда спрашивал, что не так и почему глаза на мокром месте. А с ним обращается так, будто он очень сильно провинился и никак не может ничего исправить - хотя, может, так и есть? Тоби судорожно утыкался в моё плечо. Какой-то сюр... Сколько раз я его бил, и вот буквально первый раз попробовал приласкать, а он сразу... Доверчиво так уткнулся, как котёнок, и явно не страшно ему, не тревожно. Насколько же надо изголодаться по любви! Хотя, эту мысль я уже думал однажды: у меня есть Худи, у него - только его собственный воспалённый разум. - Пойдёмте, пора, - я так и не нашёл в себе сил закончить начатую, кажется, бесконечно давно фразу, хотя, кажется, у меня даже предположений не было о том, что мне хотелось бы сказать. Худи, кивнув, поднялся - он выглядел на удивление спокойным, лишь в карих глазах что-то мерцало, будто бы слёзы. - Тоби, вставай, - напарник помог заплаканному подростку подняться на ноги. Мне захотелось застонать: всегда после таких истерик у этого чудика болела голова, а сейчас нет никакой возможности помочь, нельзя его тут оставлять. В сердце кольнула жалость: опять он мучиться всю дорогу будет, потом ещё и ночью не успокоишь... Признав наконец то, что я это делаю не ради собственного спокойствия, а потому, что мне его тупо жалко, я наконец позволил себе задаться непростым вопросом: за что ему это всё? Он не понимает ничего, галлюцинации у него, кошмары, голова постоянно ноет, всё тело дёргается, сдерживай он это, или нет - вот чем же он заслужил такой ужас? Ещё и мы, идиоты такие, жизнь портим, и Главный его не любит. Что-то внутри нестерпимо заболело от осознания очевидного: не только Главный... Его не только Главный не любит - его не любит никто. - Пошлите, - тихо всхлипнув, проговорил Тоби, даже не упрашивая нас остаться. Слух резануло неправильное слово, но тут я выпендриваться не смею: сам-то говорю, как зек, отсидевший несколько пожизненных. Мы пошли в коридор; напарники к выходу были готовы, я же, как идиот, принялся натягивать непонятно зачем стянутую обувь. - Надо убраться тут, - эти слова вырвались изо рта как-то сами собой. Тоби фыркнул, непонятно, почему, Худи, не сомневаюсь, закатил глаза. - Потом обсудим, - уклончиво ответил он, открывая входную дверь. - Уходим.