Все, что я забыла о тебе

Драко не знает, когда всё это началось. Будь у него маховик времени, он бы вернулся назад и увидел, что внутри его самого любимого человека что-то сломалось. Он нашёл бы причину. Блять, нет, ему даже необязательно знать почему. Ему нужно было вовремя обратить внимание на всё то, что происходило вокруг него. Попросить Грейнджер ударить его в нос ещё раз, чтобы мозг включился, стянуть ёбаную повязку с глаз, чтобы прозреть. Но нет. Малфой слеп. До сих пор. Годы, чёрт подери, годы он засыпал с мыслями, что у него всё в порядке. У них. Драко утыкался носом в эти буйные кудри, вдыхал аромат ванили, исходящий от неё, и улыбался, слушая её сопение. Он счастлив, она счастлива. Потому что у них свой дом с маленьким садом и белоснежными качелями, в котором она растит пионы и алые, как кровь, розы, а ещё нарциссы и лилии. Потому что Гарри Поттер женился на Пэнси Паркинсон, и у них дочь, которую назвали Лили Гермиона Поттер. Потому что война давно забыта. Потому что она улыбается, когда уходит на работу, целуя его на прощание. Потому что стонет под ним так, что у него к чёрту сносит крышу. Потому что любит его. Он думает, что всё в порядке. Так много моментов, в которых всё хорошо… Пока однажды не замечает, что её кружка стоит не там, где обычно. Уже после того, как Грейнджер выпорхнула за дверь, он допивает свой утренний кофе, смотрит на стол и понимает, что она не на своём месте. И не может понять, почему это вообще его заботит. Глупо, правда? Стоять и как идиот впиваться глазами в предмет посуды. «Торопилась, поставила по-другому» — думает Драко и отмахивается от собственных мыслей. Но ловит себя на них следующим утром. А потом и следующим, и следующим, ведь каждый день она ставит грёбаную кружку не туда. Гермиона больше не поёт песни Фрэнка Синатры, пока готовит завтрак. Она не кормит Живоглота перед тем, как убежать на работу по понедельникам. И не протирает книги в библиотеке по четвергам. С её стола в Министерстве пропадает фотография с их свадьбы. Потом она начинает поздно приходить с работы. Забывать что-то важное, о чём он её просил. Драко сходит с ума. Он не понимает, почему любимое платье, которое она всегда носила на день святого Валентина, в этом году остаётся пылиться в шкафу, а любимые серьги с изумрудами запрятаны подальше. Сперва он думает, что Грейнджер ему изменяет. Это бы объяснило многое. Всё, вообще-то. И ранние побеги на работу, и отсутствие секса, и поздние приходы, и то, как она опускает глаза в пол. Пэнси отмахивается от него. — Гермиона Грейнджер не изменяет. Она — самый верный человек в этой вселенной. Да, блять, да, но что тогда происходит? У него закипают нервы, но прийти и поговорить с собственной женой он не может. В конце концов он врывается прямо к ней на работу поздним вечером, когда она снова задерживается, отправляя ему Патронуса. Он идёт с идеей, как будет бить любовника своей женщины, а теперь стоит и вглядывается в её усталые глаза, пока невысказанные слова режут горло. Теория об измене рассыпается в прах. Гермиона работает как проклятая, а он — идиот, посмевший усомниться в её верности. В тот вечер он ведёт её домой, готовит вкуснейший ужин и кутает в плед после горячей ванны, слушая её тихий смех. И на секунду всё становится на свои места, как будто ничего не было. Она на вкус всё ещё как его любовь. Целовать её — словно погружаться в самый сладкий сон с любимым сюжетом. Жить во сне. В таком, где можно взлететь, если очень постараться. Она смотрит в его глаза, и он знает, просто знает, что ошибся. Следом за теорией об измене как карточный домик рушится и другая — что Грейнджер его разлюбила. Так не смотрят на тех, кто безразличен. Но Драко до сих пор не спрашивает. Он боится услышать ответы, к которым не готов, поэтому идёт к Поттеру, и тот пожимает плечами. — На работе у них ничего особенного не было в последние дни. Не знаю, Малфой, всё как всегда. Всё НЕ как всегда. Всё совсем иначе, и почему-то эти грёбаные мелочи составляют общую картину, которая выглядит по-другому. Кто-то заменил синий цвет на белый, жёлтый на чёрный, и вот уже «Звёздная ночь» Ван Гога не похожа на саму себя. А Малфой стоит перед картиной и не может понять, какому придурку пришло в голову всё перекрасить. Он становится параноиком, который ловит каждую маленькую несостыковку в своей голове. И это должно бы свести его с ума — все те вопросы, на которые так легко получить ответ. Драко спрашивает. Спустя два месяца он спрашивает, в чём же всё-таки дело. Гермиона не хмурит брови, она даже не лжёт ему, судя по всем признакам. Улыбается, целует в щёку, проводя пальцами по чуть отросшей щетине на лице. — Прости, милый. Слишком много всего происходило в последнее время, я просто была занята. Обещаю, всё изменится. Её ответ оставляет горькое послевкусие лжи и предательства. А ещё разочарования. Хочется рвать на себе одежду, а лучше — сразу вырвать сердце из груди, потому что всё не может быть так просто. Это не решение, это не ответ для него, это просто пыль в глаза. То ли его паранойя достигла пика, то ли предчувствие не врёт… Гермиона действительно всё меняет. Она чётко исполняет всё то, в чём Драко её обвинял: и еда в миске Живоглота появляется в понедельник, и пыль с полок исчезает в четверг, и даже кружку она возвращает на место — по правую руку, но подальше от края, чтобы случайно её не смахнуть. Ему не кажется это странным. До одного момента. На приёме в Министерстве в честь очередной годовщины войны во время речи Поттера Малфой не видит ничего. Совсем. Ни слёз, ни радости, ни сожаления, ни горечи, ни страданий. Грейнджер пустая. Как чистый белый лист — на нём ещё не написали ни строчки о её чувствах. Он видит такую же безэмоциональную улыбку уголками губ, когда ей напоминают о произошедшем на дне рождения Лили полгода назад. Тогда Гермионе пришлось отмывать с лица куски торта, и она смеялась каждый раз, когда это всплывало в разговоре. Сегодня она стоит и стеклянным взглядом смотрит в окно. Мир для Малфоя становится чёрно-белым так же стремительно, как картина Ван Гога. Тогда он спрашивает её, почему она больше не ездит по пятницам в продуктовый магазин за любимым малиновым джемом. И Грейнджер едет, привозя какую-то банку с такой улыбкой, как будто это всегда и делала. Вот только она ненавидела малиновый джем. С тех самых пор, как умерла её мать, продававшая его соседям в маленькой деревне Англии. Как-то вечером он задаёт вопрос, а помнит ли она о поездке на озеро Комо в Италии во время медового месяца. В ответ та правдоподобно смеётся, словно погружаясь в воспоминания. Но на медовый месяц они ездили во Францию. И так шаг за шагом, задавая правильные вопросы, Драко понимает, что не так — Гермиона не помнит. Она вообще ничего не помнит. Все детали встают на свои места, образуя наконец цельную картину. Малфой стоит посреди её кабинета. Кабинета, увешанного записками ядерно-жёлтого цвета. Ему хочется кричать. Эти канареечные пятна останутся у него узором на сердце. В глазах пестрит, пока мозг пытается уложить всё в себе. Он подхватывает одну из записок пальцами и давится воздухом. «Драко Люциус Малфой — твой муж. Он безумно любит тебя и заботится о тебе. Ему нельзя говорить о том, что происходит» Слово «нельзя» обведено ручкой три раза, подчёркнуто, а потом сверху выделено розовым маркером. Малфой шагает к следующей записке, приклеенной к стеллажу с книгами. «Гарри Поттер и Рон Уизли — твои лучшие друзья со школы» И к следующей. «2 мая 1998 года была битва за Хогвартс. Орден Феникса победил Тома Реддла» И ещё. «Твои родители мертвы» «Кормить Живоглота нужно по понедельникам перед работой. Протирать пыль в библиотеке по четвергам. Ездить за джемом во вторую пятницу каждого месяца» «Твою ассистентку зовут Амелия» «Волан-де-Морт = Том Марволо Реддл» «Ваш медовый месяц с Драко был в Италии» «На день рождения Лили в тебя кинули тортом» Десятки, сотни маленьких напоминаний, развешанных повсюду. Как в детективном сериале, где все ниточки сводятся к чему-то одному. На её столе блокнот зелёного цвета с несколькими исписанными желтоватыми страницами, в самом верху строка: «Все, что я забыла». Драко чувствует, как в уголках его глаз собираются слёзы. Он пытается их сглотнуть, но кто-то царапает ему горло, от боли хочется выть. Малфой судорожно листает страницы, но их содержимое плывёт перед глазами. И прежде чем его окончательно губит отчаяние, он хватает со стола ручку. Аккуратно Драко исправляет все ошибки в том, что написала Гермиона. Напоминает ей, что она ненавидит малиновый джем, что были они во Франции, а затем исправляет те же записи в блокноте. Понимает, что Грейнджер не помнит их свадьбу, медовый месяц, не помнит битву за Хогвартс, день, когда родилась Лили, события дружбы с Поттером и Уизли. Драко просиживает не один час над этими напоминаниями. Смотрит на них, пока слова въедаются в память едким пятном чернил на жёлтом цвете. Его выбивает из мыслей стук каблуков по мраморному полу Министерства и голос жены. Малфой устало поднимает к ней голову и встречается взглядом, когда Гермиона заходит в кабинет. Она замирает, её дыхание в ужасе останавливается от того, что секрет раскрыт. — Объяснишь? — первым нарушает молчание он, обводя рукой пространство, в котором уже успел оставить частичку себя. Она стоит несколько секунд, в глазах плещутся эмоции, а потом по щекам бегут слёзы сожаления. Смотреть на то, как она плачет, для него всегда было невыносимо. Страшно представить, что бы было, если бы у них была дочь. Каждая её слезинка заставляла бы его преклонять колени. Прямо как сейчас, когда Драко срывается с места и обхватывает руками всхлипывающую девушку. — Я хотела рассказать. Столько раз хотела, но на записках… Он устало выдыхает, утыкаясь носом в её волосы. Ладони Драко медленно гладят её спину, стараясь успокоить. Он имеет право злиться и не имеет одновременно. Блядское противоречие. С одной стороны, он должен обвинять свою жену, с другой, уже не ту жену, что стоит перед ним. Когда это всё, чёрт возьми, началось? Гермиона так сильно впивается в его рубашку, что может проткнуть тонкую ткань ногтями. Малфой осторожно обхватывает её ладони одной рукой, это заставляет её поднять голову. — Дома… — Он напрягается. Кто бы мог подумать, что он будет спрашивать что-то такое. — У нас дома тебе будет спокойнее, чем здесь? Грейнджер осматривает комнату, и выражение её лица сменяется испуганным. Драко даже не нужны никакие слова, чтобы осторожно подхватить жену на руки и шагнуть в камин. А после они долго разговаривают. Проходят часы, прежде чем они осознают, что стало слишком поздно. У Драко в бокале огневиски, перед ним стикеры, но уже разных цветов, не только противного жёлтого. Гермиона сидит напротив, обёрнутая в плед, перелистывает блокнот и задаёт вопросы, на которые он отвечает. Она спрашивает о свадьбе и улыбается, делая вид, что переживает эти воспоминания сейчас по его рассказам. Драко больно. Он всеми силами пытается не срываться, не кричать — держаться. Ради неё. Ради хрупкой Гермионы, которая каждый раз испуганно и смущённо смотрит на него в надежде на новую информацию. Она забудет её завтра? Или через неделю? Месяц? Сколько? Забудет ли? Он знает, что она не виновата, но чувствует себя так, словно она забыла поздравить его на Рождество. Рождество. Драко выписывает ещё одну строчку дрожащей рукой и передает ей. — Я сделал тебе предложение, когда мы праздновали Рождество у Поттера и Пэнси. Её слезы он вытирает нежными движениями и улыбается каждый раз так, чтобы она чувствовала себя в безопасности. Драко напоминает себе, что это не её вина. Вынужден напоминать об этом, потому что злиться на плачущую Гермиону он не может, как бы ни хотел. Она слишком растеряна и напугана. Позже, глубоко ночью, Малфой обещает ей, гладя по голове, что они найдут лекарство. Вместе. Обязательно найдут, и всё будет как прежде. Часы спустя Грейнджер уже не слышит того, как он разбивает на миллионы осколков старые рамки с колдографиями и кричит, разрывая горло от отчаяния. Она не слышит его боль, потому что теперь это задача Драко — оставаться сильным для неё. Если у неё не будет его, то не будет никого. Некому будет рассказать, что она замужем, что её родители погибли, а война давно выиграна. И некому будет написать на стикере «я люблю тебя», чтобы об этом она никогда не забывала. После выходных, наполненных тем, что Драко и Гермиона развешивали записки по всему дому, а потом решали, что делать с её работой, Малфой трансгрессирует к дому Поттеров, оставив жену под присмотром домовиков. Отчасти он благодарен себе за то, что не поддался на уговоры Грейнджер и не дал им свободу, а просто стал выплачивать зарплату (которая им, правда, нахрен не нужна). Потому что теперь он знает, что даже если уедет, то с ней всё будет хорошо — за ней есть, кому присмотреть. Малфой стучит в двери, пока слушает, как дождь барабанит по крыше и окнам. На улице так же паршиво, как у него в душе сегодня. Серо, уныло, отвратительно. Драко сжимает правую руку в кулак и закрывает глаза на несколько секунд, чтобы собраться. Но когда сонная Пэнси в пижаме открывает ему дверь, он снова ломается. Чувствует, как постепенно его всего захлёстывают чувства, такие колючие, разъедающие душу изнутри. Он не выдерживает, не готов справляться с этим в одиночку. Единственная, на кого он всегда мог опереться в своей жизни, теперь не может держать его руку и мягко гладить ладонь, повторяя «всё будет хорошо». Она больше не может понимающе взглянуть на него и обвести шрамы кончиками пальцев. Драко остался один в этом мире, хотя и знает, что это не так. Всё в нём теперь кажется другим, всё его существование теряет свой смысл. Паркинсон всегда была хрупкой рядом с ним, словно он мог бы её сломать, но сегодня она мужественно выдерживает весь его вес, обхватывая руками торс, и помогает зайти внутрь, спасая от холода улицы. Пэнси практически тащит его до дивана, пока Малфой путается в своих словах, а по его лицу текут слёзы. Он знает, что сказать, но не знает как. Пэнси мягко вытирает слёзы подушечками пальцев, в то время как он всё ещё тихо всхлипывает, мысленно коря себя за эту слабость. Ему плохо, но ещё хуже от того, что он рассыпается на её глазах. Ведь для Паркинсон он тоже должен быть сильным. Но она понимает всё без слов. Долго не задаёт никаких вопросов, пока не удостоверится, что Драко спокоен. Точнее, пока не поймёт, что он потерял все возможности чувствовать и его сердце закрылось. Снова. Но даже тогда Пэнси хранит комфортную для него тишину, словно давая ему возможность разобраться в своей голове самостоятельно. Его мысли лихорадочные в одну секунду и пустые в другую. Кажется, что он думает обо всем и ни о чём одновременно. — Она забывает, — наконец произносит Малфой, безразлично уставившись в пламя камина. У него нет эмоций, нет сил их переживать. — Она не помнит свадьбу, битву за Хогвартс, не помнит часть школы, дни рождения. Слишком многое. — Ты знаешь причину? — мягко интересуется Паркинсон, наклоняя к нему голову. Её руки обвивают его запястье, и это заставляет его сжать губы в тонкую линию. — Нет, — тихо отвечает он в пустоту. — Я надеялся, Поттер поможет. — Он вернется с работы через пару часов. Драко кивает, шепча: — Хорошо. — А через мгновение добавляет: — Спасибо. Пэнси даже не интересуется за что. Она и так всё знает. Ему стоило бы удивиться её проницательности, но они ведь знакомы столько лет… ей никогда не нужны были объяснения, она видела всё в его глазах. От первой встречи до нынешней минуты. Кажется, что, даже когда он умрет, она будет знать, что с ним происходит на том свете. Драко благодарен ей за то, что она рядом. И он держит обе её ладони в своих, не говоря более ни слова, ещё, наверное, час. Отпустить её кажется кощунством. Но в конце концов она ускользает, колдует вокруг него согревающее заклинание и исчезает на кухне. Стук секундной стрелки стоит в ушах, шум какой-то готовки с кухни лишь изредка вырывает его из всех событий, мелькающих перед глазами. Малфой не может выкинуть из головы глаза Гермионы, наполненные слезами. Он думает о том, что в них больше не видно любви, такой безусловной, какую он видел раньше. Она не вспомнит, за что его полюбила. В её голове больше нет тех чувств, в глазах нет понимания. Зато Драко будет помнить. Как она впервые поцеловала его шрам на руке от метки глубокой ночью, когда он проснулся от кошмара. И как Гермиона гладила его по голове, когда умирала Нарцисса. Он запомнит на всю жизнь её улыбку на свадьбе. И слёзы, когда ей сказали, что она не сможет иметь детей. Малфой проклинает свою собственную память. Если бы была возможность, он бы отдал эту память ей… — Что случилось? — голос Поттера звучит в прихожей, шёпот Пэнси Драко уже не слышит. Он может себе представить, что она ему говорит. И чувствует себя дерьмом за то, что не может собраться и сделать всё правильно. Ничего ещё не потеряно. Он не имеет права сдаваться. — Мне нужна твоя помощь. — Когда Малфой появляется в дверях, он встречает обеспокоенный взгляд Гарри. Они не были друзьями никогда, но годы постоянных встреч сделали свое дело. — Хочу, чтобы ты посмотрел мозг Гермионы. — Зачем? — он хмурится, ещё мало что понимает. — Она теряет память относительно некоторых событий. Поттер заламывает пальцы. Он всё ещё в слегка влажном чёрном пальто, стоит на пороге, готовый сорваться в любую секунду. — Ты пробовал легилименцию? — спрашивает он спустя несколько секунд. Драко качает головой. — Я не практикую уже много лет. И не рискну. Если её память закрывается, моё вмешательство может вызвать приступ. Поттер кивает, в его голове почти очевидно крутятся шестерёнки, словно он прогоняет в ней почти все варианты событий. Когда он наконец стягивает пальто с себя и бросает его на диван, Малфой понимает, что сегодня они уже ничего не сделают. — Привезешь её завтра в мою клинику? Я посмотрю. В Мунго не ездили ещё? — Не доверяю этим засранцам, — фыркает Драко. Его взгляд бегло проходится по Пэнси, и они оба понимают, что это значит. Поттер кивает. — Тогда я сам. Останешься на… бокал огневиски, может? — попытка быть дружелюбным выходит действительно милой, заставляет Драко чуть улыбнуться уголком губ. Паркинсон провозилась на кухне с ужином, видимо, на всех, но сегодня он отказывается. — Не хочу оставлять её одну надолго. Я и так тут пробыл полдня. Гарри понимающе кивает, и теперь зелёные глаза светятся той искоркой жалости, которую он ненавидел всю свою жизнь. Драко не знает, это предназначалось ему или себе тоже. В конце концов, Грейнджер его подруга, он должен быть в ужасе от новостей. — До завтра, Малфой. — Спасибо за помощь, Поттер, — он жмёт ему руку, прежде чем уйти и трансгрессировать домой. Туда, где Гермиона сидит в гостиной с книгой, которую читала уже, наверное, тысячу раз. Её волосы влажные после душа, рядом эльфийка пытается вышивать на каком-то клочке ткани. Эта картина ему до боли знакома, но в ней трещина, которую он пока не может никак заделать. Малфой подходит к жене и целует её в лоб, даже не утруждая себя приветствием. Запах её волос, её улыбка, её пальцы, аккуратно обхватывающие лацканы его пиджака, чтобы притянуть к себе… кажется, что её память проясняется, и она снова помнит его целиком, по крайней мере она целует его так же, как всегда, и вкус вишни вспыхивает на их губах. Драко садится с ней рядом и укладывает на себя, так и оставляя её читать книгу, только на его груди. Он бегает глазами по строчкам вместе с ней, нисколько не концентрируясь на словах. Ему важнее то, как ровно бьётся сердце Гермионы рядом с ним, не сбивается ли ритм; как она дышит и как её глаза прикрываются каждый раз, когда он аккуратно гладит её по волосам. Рядом с ней ему всегда было слишком комфортно, любые тревоги отступали. — Где ты был? — откидывая голову на его плечо, спрашивает спустя время Грейнджер. Она носом почти касается его подбородка, и Драко наверняка смотрится весьма смешно с её точки зрения — вверх ногами. — Я был у Гарри и Пэнси. — Зачем? — тонкая морщинка залегает меж её бровей. Малфой тут же стирает её прикосновением большого пальца, а затем закрепляет поцелуем. — Я хочу знать, что не так, Гермиона. Хочу найти способ, если и не вернуть все эти воспоминания, то иметь возможность создавать с тобой новые. Не хочу просыпаться в страхе, что однажды ты забудешь и меня. — Я не смогу тебя забыть. Это не обещание и не клятва, а надежда. Она светится в её глазах, которые тут же снова застилаются слезами, и Малфой крепче обхватывает жену поперёк груди рукой. Ему нечего сказать, потому что он прекрасно знает, что Гермиона сможет, и если он ничего не сделает — она забудет. Поэтому он целует её в макушку и прижимает к себе так сильно, словно ничто не смогло бы отобрать её у него. — Это я никогда тебя не забуду, — шепчет он ночью, когда Гермиона давно заснула в его руках. — Никогда. Вся его забота о Грейнджер превращается в заботу о маленьком ребенке. Они оба понимают, что она не потеряла способность думать, анализировать, что она способна одеваться сама, но быть с ней каждую секунду для Малфоя жизненно необходимо. Поэтому он сам одевает её в платье и делает хвостик на голове, аккуратно перебирает пряди волос своими пальцами, следя за Гермионой в отражении зеркала. Она похожа на кошку, тянущуюся к любому его прикосновению и, похоже, совершенно не против такого внимания. Ему страшно отпускать её от себя, страшно осознавать, что его не будет рядом, если что-то случится. Да, она взрослый человек, её личность не стирается, не оставляет после себя простую оболочку, но она позволяет ему заботиться о себе, осознавая, как ему это нужно. Поэтому, когда Драко подхватывает её на руки и несёт к камину, Гермиона приглушенно смеётся рядом с его ухом, посылая мурашки по всему телу, и на мгновение он чувствует искорки счастья в груди. С помощью камина они оказываются где-то в Лондоне, неподалёку от клиники Поттера, в магазинчике, скрытом от чужих глаз, и Малфой ведёт её по улицам города. В своём платье розового цвета она напоминает ему один из первых дней медового месяца, когда с ленточкой в волосах она обошла с ним весь город на своих шпильках, ни разу не пожаловавшись на усталость, только лишь светясь от счастья. Так и сейчас — её теплая ладонь сжимает его, а глаза заставляют верить в лучшее. Оказавшись у дверей больницы, Драко пропускает свою жену внутрь, а затем они идут по долгим коридорам, в которых сразу становится неуютно, пока не достигают кабинета Гарри. Поттер выглядит более разбитым, чем вчера, его вид буквально говорит о том, что всю ночь он провёл за изучением вопроса, которым его озадачил Малфой. Гермиона обнимает его сразу же, прижимает к себе, радуясь первой встрече за некоторое время. Она должна быть здесь мимоходом, случайно забежать к другу и сообщить радостные новости, к примеру, о ребёнке, которого она всегда так хотела. Но она здесь за тем, чтобы разместиться на его кресле и закрыть глаза в ожидании волшебства. Драко встаёт у двери, опирается на ту, сложив руки на груди. У него нет сил, чтобы комментировать происходящее, поэтому он позволяет себе молчать и ждать, Гарри и так ничего не спрашивает у него. Он колдует какой-то прообраз памяти над её головой и довольствуется тем, что рассказывает Гермиона. Некоторые вещи она помнит в мельчайших подробностях: может рассказать, какого цвета было сахарное перо, которое ей подарили на Рождество на пятом курсе, как звали всех профессоров Хогвартса, какую звезду они нашли на первом уроке Астрономии. Но в то же время теряется, если её спросить про знакомство с Гарри или про Турнир Трёх Волшебников, про расставание с Уизли или поиск крестражей. Лицо Поттера столь неутешительно, что слышать его вердикт абсолютно не хочется. Он подзывает Драко к себе и пытается что-то объяснить, слова достигают разума далеко не сразу. — Смотри, — он указывает кончиком палочки куда-то на отдел её памяти и просит рассказать что-нибудь, что Гермиона помнит достаточно хорошо. Сотканная из волшебных нитей память похожа на огромную библиотеку со своими отделами, и один из «шкафов» будто зажигается чуть более золотым светом, сияя ярче остальных. — А теперь расскажи про последнюю битву за Хогвартс, — вспышка появляется резко, она красная, практически огненная, и буквально наполняет комнату своим свечением, но почти мгновенно угасает, и Гермиона тут же начинает теряться в словах. — Красные? — Малфой слышит свой холодный голос будто со стороны. — Это яркие воспоминания. Они должны особенно хорошо сохраняться в нашей памяти, мы должны помнить их в мельчайших подробностях, потому что их хранят наши эмоции, — Поттер взмахивает волшебной палочкой ещё раз и все книги на стеллажах в памяти Гермионы начинают гореть сразу, одни синеватые, другие красные, но тусклые, есть золотые, есть серые. — Видишь? — он аккуратно указывает на некоторые точки. — Она хорошо, почти идеально помнит всё, что не красное. Но именно самые яркие воспоминания стираются. — Гермиона, что ты помнишь о свадьбе? — обеспокоенно спрашивает Драко, не сводя глаз. Загорается куда более поздний отрезок, тот, где он сам ей и рассказывал об этом, не та дата, не то время. — Они уходят совсем? Навсегда? — В её памяти нет блоков и нет стен, она не пытается спрятать что-то, воспоминания просто гаснут, пока не исчезнут полностью, — Гарри дышит тяжело, Гермиона всхлипывает, слушая их слова. Драко протягивает руку и сжимает её ладонь. — Ты знаешь причину? Поттер не отвечает, пока картинка в воздухе не сменяется другой, куда более привычной, теперь это не библиотека, а мозг Грейнджер с каждым отделом, который в данный момент отвечает за определенные процессы. Часть его окутана тёмной дымкой, со своими щупальцами, хватающимися за мозг. — Проблема в этом, — констатирует он. — Но что это — я не имею ни малейшего понятия, я не видел ничего подобного. — Я умираю? Драко не знает, как ему дышать. Он не слышал этот вопрос уже долгое время, достаточно долгое, чтобы забыть о нём вовсе, и теперь, когда Гермиона спрашивает снова, земля уходит у него из под ног. Малфой садится перед ней и наконец опускает взгляд на её лицо, по которому бегут слёзы. Сначала он стирает каждую слезинку, наклоняется, чтобы сцеловать каждую следом, и накрывает коленки ладонями, оставляет на них по поцелую. — Ты не умираешь. Это похоже на проклятье, возможно, родовое, которое воздействует на твою память. — Значит, я никогда не вспомню, как мы поженились? Драко смотрит на Гарри, и тот качает головой. — Воспоминания теряются безвозвратно. Каждое утро мы просыпаемся и забываем что-то навсегда, просто ты забываешь это слишком стремительно и совершенно не те вещи, которые должна. — Сколько времени у нас есть? — интересуется уже Малфой, поглаживая пальцы жены. — Сложно сказать. Может быть несколько месяцев, может быть недель. — А если сохранить всё в омуте памяти? — снова спрашивает Гермиона. — Ведь Дамблдор так делал, когда память его подводила. — Это будет иметь такой же эффект, как если показать тебе колдографию, — Поттер качает головой в отрицательном ответе. — Ты не сможешь вернуть воспоминание себе, ты понаблюдаешь со стороны, что ты чувствовала и что делала. Не больше. — Но пока я ещё помню, я ведь могу их сохранить? Чтобы хотя бы наблюдать со стороны? Гарри задумывается на мгновение, после кивает. — Можно попробовать, но нужно понимать, что это магия, а магия всегда противостоит тому, что пытается её нейтрализовать. — Нужно попытаться! Настойчивость всегда была её чертой характера, не Драко, она сражалась за него до последнего, она стояла на своём и не сдавалась, узнать это в ней вновь приятно и в какой-то мере болезненно. — Я поеду в медицинскую библиотеку в Цюрихе в конце недели, поищу ответ там. Что-то должно было вызвать это проклятье, если найдём причину — найдём способ его устранить, — он задумывается, после переводит взгляд на Драко. — Малфой, как давно ты не практиковал легилименцию? — Несколько лет, — хрипло отвечает он. — Что ты хочешь? Поттер кривит губы, он знает, какой это риск — проникать в память Гермионы, захваченную чем-то неизведанным, но, похоже, это единственный способ выяснить, что с ней не так. — Мне нужно, чтобы ты попрактиковался и попробовал влезть в её память. — И где мне искать? Я не могу шерстить абсолютно всё. Если я буду достаточно долго внутри — это может все усугубить. — Я попрошу Пэнси заняться твоей родословной, Гермиона, если ты не против. Грейнджер кивает, не думая. — Если у родителей есть или было что-то подобное, то возможно дело в этом, нужно поднять каждого родственника по твоей линии, магия где-то должна была проявиться. Но… — он сглатывает, боится произносить следующие слова вслух. — Если это родовая магия, мы это не остановим. — Что насчёт легилименции? — нервно одёргивает Малфой, не желая даже думать о том, что Гермиону, его Гермиону, не спасти. — Если это проклятье, внедрённое кем-то или чем-то, то это битва за Хогвартс или поиски крестражей — там мы были наиболее уязвимы и наиболее открыты для атаки. Мы могли не заметить очевидных симптомов. Искать нужно там. — Что будет… — Грейнджер тяжело сглатывает, пытается выдавить из себя слова. — Что будет, если мы не успеем? Гарри вздыхает. — Я не знаю. Скорее всего, ты забудешь о мире магии полностью, потому что эти события наиболее важны для тебя, они — самая яркая часть твоей жизни. — Это не будет похоже на альцгеймер? — Нет, нет, это не он. Твоя память под замком хранит какие-то базовые принципы жизни, под угрозой только воспоминания, связанные непосредственно с людьми вокруг тебя. Возможно, что ты полностью забудешь, кто мы такие, ты не вспомнишь первое письмо из Хогвартса, продолжишь жизнь, как ни в чем не бывало в мире магглов. Как ни в чем не бывало. Слова встают Драко поперёк горла, он не может набраться сил, чтобы взглянуть на них обоих, наклоняется и касается лбом коленок Гермионы. Ему больно, он не может даже представить себе, что его самый близкий человек просто не будет существовать в его мире, он будет совершенно в отдельной жизни, никогда не пересекающейся с его. — Я не вспомню вас… Её обещание, которое она так отчаянно пыталась дать, рушится прямо у неё же в ладонях, и она сжимает пальцы до появления полумесяцев ногтей на них же, и Драко чувствует, как ей хочется кричать от этого осознания. Он позволяет ей. Всё, что она только захочет, теперь в её распоряжении. Но он даже не мог себе представить, как тяжело ему будет сидеть у двери её комнаты на полу и слушать этот крик. Истошный, разрывающий ей же горло, и такой яростный. Она ненавидит всё, что ей дано, она проклинает день, когда стала волшебницей, она умоляет дать ей больше, чем это. Малфой зарывается пальцами в волосы, слушает её, не зная, как описать каждое чувство, раздирающее душу. Он не может слышать этот вопль с каждым предметом, что крушится в пространстве. Осколки наверняка покрывают красноватый ковёр, а некоторые останутся у Гермионы в ладонях, а Драко не может ничего. Она заперлась от него, спряталась в надежде, что не покажет, какой стала, но он уже знает. Знает всё. Малфой стучит в двери, напоминая, что он всё ещё здесь, только вот разрешения войти не просит, оно ему не нужно. Он лишь хочет, чтобы она помнила, что в своей комнате боли Гермиона не в одиночестве. Она боится, она злится, она знает, что умирает. Потерять магический мир для неё то же самое, что смерть. Грейнджер прислоняется к двери по ту сторону, их магия почти переплетается невидимыми нитями, соединяясь в одну, но уже через мгновение снова исчезает. Она не разговаривает с ним целую неделю, и лишь иногда Малфой уносит её из библиотеки с бесконечными стопками книг в её комнату. Он не спит рядом с ней, даёт ей всё пространство, в котором она нуждается сейчас, и Драко понимает почему. Она не хочет давать ему ложную надежду, что всё наладится. На вторую неделю появляется Пэнси, которая помогает разобраться в семейном древе. Они поднимают какие-то совсем старые архивы, читают истории жизни родственников, их истории болезней, которые где-то ещё хранились. Потом приходит Поттер, у него на руках ни единого решения. Малфой пытается практиковать на нём легилименцию, но он не способен проникнуть даже в самые последние воспоминания и мысли. Несколько месяцев, может быть недель. Драко старается не опускать руки, как и Гермиона, которая не сдаётся в своих попытках найти хоть что-то, но и его вера рушится, когда она снова тихо плачет на кухне после завтрака в одиночестве, уткнувшись лбом в стол. Каждый всхлип словно гвоздь в крышку гроба с их надеждой внутри. Однажды он подходит к ней за ужином, и на мгновение Грейнджер выглядит так, будто не помнит Драко вообще. Его сердце не бьётся до момента, пока она не смахивает дымку со своих глаз, не пытается улыбнуться уголком губ и не смотрит таким знакомым взглядом. Тогда он пугается по-настоящему. Поттер, приходящий к нему, просит попробовать ещё раз, и это первая удавшаяся попытка для Малфоя по проникновению в разум. Он аккуратно изучает те же полки памяти с битвой за Хогвартс, какие должен найти у Гермионы, и когда выскальзывает, обнаруживает Гарри в порядке. — Я приду утром. Попробуем ещё раз. У них получается и на следующее утро, а затем через пару часов после, и к вечеру Малфой окончательно вспоминает каждую особенность проникновения в чужое сознание, которой его учили много лет назад. В тот же вечер Гермиона спускается к ним и тихо просит: — Можно мы, пожалуйста, попробуем с омутом памяти? Конечно, они оба соглашаются, теперь они не способны ей отказывать, не когда так боятся её потерять. Пэнси интересуется почти шёпотом у Гарри, не хочет ли он полностью перебраться к Малфою, пока всё не станет ясно. Поттер напоминает о том, что Розмари всё ещё в Хогвартсе и вернуться она захочет домой, а не сюда. Дальнейшие аргументы подруги Драко уже не слышит, но знает, что он будет совсем не против их переезда всей семьёй на некоторое время, как и Гермиона. Стоя перед ним, Грейнджер смотрит перед собой, но совсем не на него. Она пустая, вымотанная часами поисков и страданий. Малфой помогает ей с заклинанием и напоминает, как это делается, так что, когда она подносит кончик палочки к виску, он почти уверен, что всё должно произойти правильно. В самый последний момент она пугается и просит Драко сделать это за неё, потому что он знает технику лучше. — Пожалуйста, попробуй ты. Я… — она сбивается. — Я боюсь навредить. — Как будто я не боюсь, — он усмехается и держит её ладонь, сжимающую палочку, в собственной. — Гермиона, никто не может вытянуть из тебя твои же воспоминания. Только ты. — Какое мне выбрать? — Ты помнишь нашу поездку в Уилтшир? Грейнджер кивает, это было не так давно, поэтому она должна ещё хранить это воспоминание, тем более, что оно почти ничем не выделялось — всего лишь маленький спокойный отпуск вдали от шумного Лондона. — Хорошо, — Драко улыбается, старается не выглядеть нервно, когда поднимает руку Гермионы. — Представь себе всё, что сможешь вспомнить. Воздух, шум птиц, где мы были, что ты говорила. Она замолкает, закрывает глаза и рисует в своей голове именно ту картинку, которую хотела бы запомнить. Когда она кивает в подтверждение готовности, Малфой осторожно упирается кончиком палочки в её висок и тянет из него воспоминание. Первая лента памяти, переливающаяся жемчужным блеском, кажется обычной, но уже через секунду всю Гермиону словно сковывает судорогой, она дергаётся, не открывает глаза, сжимает ладонь Драко второй рукой. — Неужели должно быть так больно? — всхлипывает она сквозь все чувства, что сейчас сжимают её голову. Малфой чуть скорее вытягивает всё воспоминание, боль прекращается мгновенно, как только оно оказывается на краю палочки. Едва последняя ниточка отцепляется от виска Гермионы, магия перекрашивает каждую в чёрный цвет. Драко подставляет флакон и старается поймать хотя бы эту субстанцию угольного цвета, пока Грейнджер содрогается от боли в его руках. Всё кажется таким же, каким и должно быть, только цвет не перламутровый, а чёрный. Гермиона хмурится, она вскидывает к мужу голову, испуг светится в глубине её зрачков. — Я не помню. Малфой тут же смотрит на неё. — Что именно? — Уилтшир. Я помнила его… секунду назад. Но я не… не могу вспомнить, что там было. Где мы были. Что делали. Как он… — она сбивается. — Как он выглядит. Драко с ужасом переводит внимание к флакону, он мгновенно выливает его содержимое в омут, но воспоминание не появляется. Жидкость, словно масло, рассеивается по всей поверхности, не поддаваясь ни магии, ни попытке в неё окунуться, даже когда он проводит по воде пальцами. Воспоминание утрачено. Навсегда. Гермиона падает на колени и закрывает лицо руками, Малфой тут же оказывается рядом. Не сдаваться, не сдаваться, не сдаваться… Он слушает её слезы так давно и так долго, что уже, кажется, привык к ним, но почему-то именно то ощущение, как она цепляется за него пальцами и тянет к себе, чтобы не отпускать, ломает раз за разом. В ту ночь она впервые приходит к нему, залезает под одеяло и просто греется о его тело, пока не засыпает в его объятиях. Драко не может спать, он не смыкает глаз уже не первый день, мысли не позволяют. Раз за разом он поворачивается к Гермионе и утыкается носом в её волосы. Он не может её потерять. Грейнджер шепчет ему что-то сквозь сон, напоминающее «я люблю тебя». Может быть, только во сне она помнит всё по-настоящему и столь же ярко, Драко не имеет ни малейшего понятия. Когда Гермиона просыпается, он уже приносит ей завтрак в постель, выпив не одну склянку зелья бодрости, как делал это каждое утро. Улыбка на губах Грейнджер дарит ему крошечную надежду, что всё далеко не так плохо, как ему кажется. Он обещает ей попробовать легилименцию к вечеру, а она обещает, что скажет, если что-то пойдет не так, хотя оба и знают, что она будет терпеть до последнего. В день, когда Гермиона Грейнджер перестанет пытаться, не согласится терпеть страдания ради результата — мир разрушится, Драко в этом уверен. Он готов был пожертвовать миром, если это значит, что ей будет лучше. Всем целиком. Пэнси заговаривает с ним о переезде в Мэнор за обедом, пока малышка Лили играется с ужасно интересующей её ложкой на коленях у Паркинсон. Драко соглашается не думая. — Ты уверена, что хочешь этого? — стараясь быть как можно более обходительным, уточняет Драко. — У нас всё ещё есть камины и трансгрессия, и портключи. — Гарри считает, что это может навредить ей, — она успевает улыбнуться Лили, забирая из ручек нож, который она схватила со стола. Девочка обиженно надувает губы и поднимает к матери глаза. — Я хочу быть рядом до самого конца, если мы не найдём выход. — Мы найдём. Её взгляд, полный сожаления, противен Малфою, будто он один пытается что-то сделать, хотя прекрасно знает, что это не так. Пэнси проводит часы, помогая Гермионе в библиотеке; она водит её на прогулки, потому что в маггловском мире свежий воздух всегда полезен; она доверяет Грейнджер Лили, потому что от этого им обеим спокойнее. — У неё нет никого, кроме нас, — напоминает Паркинсон. — Мы — её семья, поэтому я не хочу жить на другом конце страны и не знать, как она. — Я не против, Паркс. Твоя комната всегда в твоём распоряжении, — Драко опускает голову, зарывается пальцами в волосы. — Просто… — слова сжимают горло болезненно сильно, — так поступают, когда прощаются. Когда не хотят оставлять близких в одиночестве. — Врать не буду. Я правда не хочу оставлять тебя в одиночестве. Как и её. — Я справляюсь. — Мы оба знаем, что нет, — она качает головой и тут же накрывает его ладонь своей, сжимает сильно, чтобы напомнить ему о своём присутствии в этой ситуации. Он не один, он не обязан быть сильным в одиночку. — Ты писал Блейзу? — Нет, — Малфой закатывает глаза от одного лишь упоминания бывшего лучшего друга. — Мне нечего ему сказать, а просить о помощи я тем более не хочу. — Он сильный легилимент, который занимается этим все эти годы. Он может помочь. — Я не позволю ни одной живой душе залезть в её голову, кроме себя. Ни за что. Этот тон не терпит споров, поэтому Пэнси сдаётся, один лишь смех Лили разлетается по комнате, как напоминание о капле счастья, что ещё осталась в этом доме. Когда-то Драко мечтал построить с Гермионой настоящую большую семью, она обещала ему сына, они придумали всё, вплоть до имени. Сейчас он всё больше задумывается, что, будь у него ребенок, которого бы не вспомнила собственная мать, это уничтожило бы его мир окончательно. — Розмари приедет на каникулы? — Она едет к подруге в Шотландию. — И как вы только её отпускаете… Пэнси улыбается, не отвечает ему. Скорее всего, ответ на это он смог бы получить, только если бы сам стал родителем. Чего не случится никогда.

~*~

— Что будет, когда всё закончится? — Гермиона не сдаётся, нет, так уверяет себя Малфой, когда слышит этот вопрос. Он сидит перед камином, греет её ноги своими руками, пока она завёрнута в плед. Он не знает, как отвечать, хотя думал над этим тысячу раз. Драко знает, что может и дальше уверять её, что всё не закончится, но она ведь требует от него честности. Он не может ей отказать. — Я отпущу тебя, — он выдыхает, глаза прикованы к какой-то крошечной точке на стене. — Куплю тебе квартиру в Лондоне, перевезу твои вещи, попрошу помочь тебе с поиском работы, чтобы ты ни в чём не нуждалась. — Так просто? — Это не будет просто, — Драко горько усмехается, пальцы очерчивают крохотный шрам на её ступне, который так и не зажил. Помнит ли она, откуда он? — Но если всё закончится, Грейнджер, у меня не будет выбора. Мне останется только приглядывать за тобой со стороны. Он знает, что врёт, но именно эта ложь ей нужна сейчас. Как всегда Гермиона прежде всего заботится не о себе, а о том, чтобы его жизнь была выстроена без неё, чтобы он был счастлив. Драко знает, что никогда не будет без неё. Он подыскал им обоим квартиры, которые уже записал на её и своё имя, уже нашел способ сделать маггловский счёт в банке, уже спрашивает у Гарри об особенностях жизни без магии. Потому что даже если она забудет его, то это не значит, что она не сможет полюбить его заново. Это будет нелегко, но Малфой готов рискнуть, не готов только отпускать её совсем. Кажется, слова успокаивают её, поэтому она откидывает голову на спинку дивана и прикрывает глаза. — Попробуй, — просит Гермиона. — Сейчас? — его брови взлетают вверх, он не хочет рушить этот момент, один из немногих счастливых. — Да. Просто попробуй. Малфой не соглашается с ней так явно, он подаётся вперёд, притягивает Гермиону к себе и целует её, медленно, возможно, впервые за очень долгое время. Она пахнет ванилью, сладкой, но не приторной, и её руки не такие холодные, когда она обвивает ими его шею. И в этот момент он рискует, аккуратно впуская свои щупальца в её сознание. Грейнджер не кричит, хотя Драко видит, как много боли ей это приносит, она только замирает в его руках и сжимает губы, сдерживаясь. Драко довольно быстро проносится по незначительным отрезкам её памяти, но когда достигает отдела с магическим миром, сталкивается со стеной. Толкаясь в неё каждый раз, он слышит всхлип Гермионы, чувствует, как её тело дрожит. Она кричит, когда он пытается в последний раз, и Малфой тут же выскальзывает. Грейнджер в лихорадке, она хватается за Драко, стремясь успокоить организм, который её подводит, и впервые за всё время она видит его слезы, текущие по лицу. Легилименция была последней надеждой, а теперь нет и её. Утром Драко пытается снова, затем опять после ужина, и каждый раз старается сделать всё аккуратно, но результат всё тот же — стена без трещин, закрывающая собой всё, что однажды исчезнет, и истощение Грейнджер после каждой попытки. У него нет вариантов, нет у Гарри, нет у Пэнси, у лучших колдомедиков, которым Драко написал письма, нет. Ни у кого. Его жена больна, но вылечить её не может никто, сколько бы денег у него не было. Поттер проводит какие-то маггловские анализы в больнице, те, естественно, не дают ничего: ни опухолей, ни путей решения проблемы. Последняя ниточка ускользнула от них навсегда вместе с очередным воспоминанием. В тайне от него Гермиона пишет письмо Уизли. Одно лишь имя поднимает в Драко волну ненависти к нему, но Грейнджер пытается её успокоить, когда начинает говорить. Она зачитывает его ответ за общим столом, как бы сильно Лили у неё на коленках не пыталась вырвать листок из рук. — Ты дашь мне дочитать, дорогая? — Гермиона наклоняет голову. — Обещаю, ты получишь его сразу после. И пусть Лили всего год, она прекрасно всё понимает, опуская свои ручки вниз и позволяя продолжить. Грейнджер целует её в щеку и возвращается к чтению. Думаю, что ты, Гарри, да и Малфой не вспомнят, но во время битвы за Хогвартс в тебя прилетело заклинание. Тогда оно навредило лишь твоей руке, и мы смогли его остановить. Это единственный раз, который я помню, когда в тебя попала магия, ранее нам неизвестная. Возможно, что, раз мы тогда решили, что инфекция на твоей руке остановилась, мы упустили другое её воздействие — на твою память. Я спросил, возможно ли это, у своих знакомых здесь, в Америке, мне сказали, что действительно есть такое заклинание. Оно забирает самые яркие воспоминания человека. Предупреждая твой вопрос, лекарства или контрзаклинания, к сожалению, нет. Это проклятье действует, пока магия есть в твоём теле, и исчезает вместе с ней бесследно — воспоминания не возвращаются. Мне жаль, Гермиона. Я боюсь, что помочь невозможно. Омут памяти, как ты наверняка знаешь, не действует, а легилименцией не обойти защиту проклятья. Я договариваюсь о поездке к вам, постараюсь вернуться на следующей неделе, уже отправил несколько знакомых колдомедиков. Они попробуют остановить течение проклятья. Держитесь. С любовью, Рон Уизли. Гермиона возвращает листок бумаги Лили, и пока девочка играется с ним, смотрит на Драко. Это ответ, который им нужен, но который не даёт ничего, кроме проигрыша. Её голос даже не сбивается, когда она снова заговаривает с Лили, пока в остальной комнате висит тягучее молчание, бьющее по лёгким. Малфой почти слышит, как сильно стучит сердце Гарри, сидящего рядом с ним. Тогда они видят, как постепенно надежда ускользает из глаз Гермионы, и пусть она улыбается и пытается разговаривать, словно ничего не случилось, это видят все. Мир официально уничтожен. Гермиона Грейнджер сдалась.

~*~

Нет никакого смысла в том, чтобы создавать новые воспоминания или пробовать хоть что-то новое, если ты всё равно ничего не запомнишь позже. Какой толк от записок, если каждое утро их становится в два раза больше, и в конце концов ты не успеваешь их все читать, даже обходя поместье по кругу. Гермиона срывает их все на следующий же день. Она не сожалеет об этом, яркие цвета всё равно пестрят у неё в глазах, хотя Лили, конечно, наслаждается их изобилием во всём доме. Вместо них Грейнджер заказывает ей ещё целую кучу игрушек и книжек с картинками — её способ попрощаться с девочкой, которая никогда не запомнит, как она выглядела. Гермиона тоже не запомнит, поэтому, вероятно, в этом они квиты. В какой-то момент она всерьёз задумывается над тем, чтобы забрать у Драко воспоминания о ней или изменить их, пока она ещё может. Она думает об этом, слушая, как он разговаривает с Пэнси внизу, и крепче сжимает палочку в своих руках. Если он забудет, ей будет проще уйти, жить с тем, что она никогда не разобьёт его сердце своим исчезновением. Прямо перед тем, как одним вечером она решается на это, Гермиона забывает, какое заклинание нужно для стирания памяти. Она пытается обратиться к библиотеке ночью, но, похоже, совершенно не знает, где искать. Спросить у Пэнси или Гарри — всё равно что подписать приговор своей идее, они отберут у неё любую возможность, поэтому Грейнджер не сдается и ищет дальше. Пока однажды она не просыпается утром и не понимает, как ей правильно взять палочку в руки. Гермиона смотрит на неё, берёт в руку совершенно незнакомый предмет с тумбочки и абсолютно не понимает, что с ним делать. Взмах разносит в щепки лампу, и тогда воспоминание загорается вновь. Магия. Точно. Малфой прибегает на шум и смотрит на неё, окружённую осколками от разбившейся секунду назад лампы, потом переводит взгляд на Гермиону. Нет, он не спрашивает, только молча собирает всё стекло с пола и убеждается, что она не порезалась. Кажется, они начинают понимать, что начало происходить. Гермиона запирается в кабинете и пишет письма каждому, кто ей дорог и о ком она ещё в состоянии помнить, запирает их на ключ в столе, но никому об этом не говорит. Она отправляет письмо с ключом единственному человеку, с которым знакома достаточно, чтобы знать, что она всё исполнит в лучшем виде. Пятнадцатилетняя Розмари отвечает ей письмом со сладостями из Хогсмида, пергамент запачкан расплывчатыми пятнами слёз, но она обещает выполнить поручение Гермионы. Удивительно, что и Розмари, и Лили были для неё не просто крёстными детьми, а будто чуточку её родными. Именно этими двумя девочками она восполняла свою тоску по сыну из их с Драко фантазий. Больше они не мечтают, кажется, уже достаточно давно. Когда колдомедики, обещанные Роном, появляются у них на пороге, Гермиона шумно выдыхает с недовольством. Ей хотелось бы провести оставшиеся недели или дни в спокойствии, а не в бесконечных тестах. — Сколько у нас времени? — Драко не может успокоиться, надеется на лучшее, у Грейнджер нет сил его переубеждать или обещать лучшее. Каждую секунду она чувствует, как что-то ускользает от неё, но уже никогда не сможет сказать что именно. — Не больше двух недель. Вердикт неутешителен. Гермионе кажется, что это ложь, даже когда на неё накладывают какое-то заклинание и вручают зелье, которое должно замедлять действие проклятья. Почему-то она думает, что всё закончится раньше даже с этими жалкими попытками. Ожидание смерти подобно. Оно разъедает всех присутствующих в доме, поэтому Гермиона абсолютно игнорирует эту настойку и выливает её по утрам в ближайший горшок с растением. Не хочет терять все так медленно. Она хочет проснуться и забыть, а не наблюдать за тем, как Драко угасает на её глазах. Возможно, это эгоистично, возможно, она слишком много думает о себе. Какой-то стрункой души Гермиона осознает, что и Драко этого хочет, пусть и пытается задержать её возле себя. Но он не задержит то, чему суждено исчезнуть, он будет лишь дольше наблюдать, как её сознание рассеивается на куски. Когда попытки тайно стереть ему воспоминания проваливаются и даже создать простой Люмос у Грейнджер не выходит, она начинает планировать. Конечно, она знает, что Драко купил ей квартиру и себе поблизости, что уже давно занялся подделкой её документов для Лондона. Она давно сделала то же самое, запрятав всё необходимое там, где сможет найти, когда ей придется возвращаться в неизвестность. Ту, которую она назовёт своей новой жизнью. Пусть она не сотрёт ему воспоминания, но она исчезнет из поля его зрения. Пусть он начнёт новую жизнь, счастливую, с женой, которая будет помнить, которая сможет подарить ему настоящую семью, волшебницей, возможно чистокровной, с ней будет гораздо меньше проблем, чем с Гермионой. Поэтому Грейнджер исчезнет, не в Лондоне, в Париже. Есть некая ирония в том, чтобы закончить всё там, где всё и началось когда-то. Флёр, безусловно, знает, что происходит, она обещала помочь. Остаётся только ждать. Грейнджер предупредили, что она поймёт, когда секунда настанет. Это будет не больно, она почувствует, как из её разума исчезает всё, как краски с холста, но возможно ей всё-таки будет плохо от этого. Гермиона знает, что будет, но не физически. Она приходит к Драко и старается делать всё, чтобы быть рядом с ним каждую секунду. Попрощаться. И пусть «прощай» она никогда ему не скажет, каждый приготовленный ею ужин, зачитанная вслух книга или совместная ванна — это её способ подарить ему всё, что у неё есть. Драко помогает ей с Лили, когда Пэнси и Гарри решают съездить в Хогвартс за Роз. Тоска в его глазах — то, что Гермиона никогда себе не простит. Она последний раз проводит по его шраму на руке пальцами и целует его, когда он снова дергает рубашку, чтобы его скрыть. Едва ли она может вспомнить, откуда он, но память подсказывает, что это важно. Они засыпают на кровати втроём: Драко и Гермиона по сторонам от Лили, укрывая её от всего жестокого мира, который подготовил для неё столько опасностей. Лили Гермиона Поттер. Через пару дней она абсолютно забывает, что за маленькая девочка бегает по их дому, и спрашивает у Малфоя. Он терпеливо объясняет, что это дочь её друзей, но она всё ещё не понимает, откуда вдруг могла взяться полуторагодовалая малышка так скоро. К вечеру она задает тот же вопрос и получает тот же рассказ. Вещи становятся для неё чужими, книги в библиотеке всё более незнакомыми — их названия она уже не понимает. И почему Гарри ругается с каким-то именем Мерлина — она тоже не знает, спрашивать становится неловко. Драко не говорит ей, что он ненавидит индейку, о чем ей, безусловно, положено бы знать. Гермиона замечает это по одной его реакции, промелькнувшей на мгновение на его лице, и тут же заставляет весь ужин исчезнуть по щелчку пальцев. А потом проводит, кажется, не меньше двадцати минут, не понимая, как она это сделала. Слово Хогвартс звучит глупо, Пэнси объясняет ей, что это школа, где учат волшебников, названия факультетов звучат ещё глупее. Гермиона спрашивает, почему нельзя перейти из одного в другой и, похоже, ставит этим вопросом в тупик. Где находится этот Хогвартс ей тоже не рассказывают. А ей бы хотелось увидеть, как выглядит этот замок, наполненный волшебством, о котором она, кажется, мечтала, будучи ещё ребенком. Кто такой Рон Уизли Гермиона тоже забывает, и его лицо кажется ей абсолютно незнакомым. Когда он пытается её обнять, она почти отшатывается в сторону, прячется в руках Драко, не знает, почему таким взглядом этот рыжий мужчина смотрит на неё. Кто он такой и почему он выглядит так, будто они знакомы? Розмари также стирается из её памяти, но они обе знали, что это произойдёт. По крайней мере, так она говорит Гермионе, когда появляется в доме. Девочка сжимает её ладонь и улыбается. — Я всё помню, о чём ты меня попросила. Проблема в том, что не помнит Гермиона. Розмари не рассказывает, Грейнджер не спрашивает. Всё чаще она обращается к единственному, что ещё является оплотом её памяти — дневнику, в котором обрывками записаны какие-то важные события и напоминания о её жизни. Слова на страницах теряют свой смысл. Кто такой Том Реддл? Что за битва за Хогвартс? Где находится Министерство Магии? Драко отвечает на всё, что она спрашивает, прекрасно зная, что через пару часов она спросит снова, потому что не запомнит. Зато часами она может рассказывать ему о юридических тонкостях своего мира, о каких-то делах, о которых он никогда не слышал, и всех этих законах, которые он не понимает. Но Малфой всё равно слушает её часами. А ночами он плачет в своём кабинете, закрыв двери на замок, одни лишь всхлипы слышны ей, он не заботится о том, чтобы их сдерживать, думает, что Гермиона давно спит. Она боится засыпать, всё ещё помня, что от неё может всё ускользнуть в любой момент, но раз за разом усталость берёт своё. Грейнджер спит почти круглыми сутками в отдельные дни, всё её тело вымотано. Потом она всё никак не может вспомнить фамилию Пэнси. Та вертится на языке, и только когда та напоминает ей, она вскрикивает: «Паркинсон!» — будто угадала какую-то загадку. Драко смотрит на неё так, словно это конец. Впрочем, это он и есть, его приближение Гермиона ощущает всем своим существованием. Смотреть на него у неё больше нет сил. Синяки залегли под его глазами, он совсем не похож на Драко с фотографий, которые ей показывают: скулы теперь более выражены, а волосы посерели. Грейнджер спрашивает у Пэнси, можно ли как-то помочь, и она вручает ей склянку с зельем и просит подлить его в чай на ночь. Так Гермиона и поступает. Последнее, что она помнит о Пэнси — как сильно подруга обнимает её в последний раз, понимая все, что нужно. Кажется, это их способ сказать «прощай». Горячие слёзы чувствуются на плече, и отпускать Паркинсон не хочется, Гермиона не знает почему, но она ей очень близкий человек, будто их души сплетены как-то по-особенному. — Береги себя. Эти слова впечатываются в память навсегда. Гермиона перебирает волосы Драко своими пальцами, пока он не засыпает. Всё ещё дышит неровно, готовый вот-вот проснуться, но эта жидкость фиолетового цвета всё-таки действует, и он расслабляется хотя бы на пару часов. Тогда Грейнджер ложится ему на грудь и слушает размеренный стук его сердца. В её глазах собираются слезы. Дыхание замедляется, мир плывёт и становится сборищем тускловатых красок вокруг. Постепенно Гермиона ощущает, как что-то очень важное закрывается от неё. Она пытается ухватиться за это пальцами, схватить за хвост, но уже не может — всё ускользает лентой, что светится вдалеке. И тогда случается вспышка. На долю секунды Гермиона вспоминает абсолютно всё. Свадьбу, медовый месяц, Хогвартс, родителей, Гарри и Пэнси, их детей, болезнь Паркинсон — всё это. Её застилает этим как волной, знание оседает в голове, она не может вообразить в своей памяти ничего конкретного, но будто знает всё и сразу. Ей едва удаётся дышать. Она помнит, как Драко в первый раз поцеловал её и как прошептал первое «я люблю тебя», поэтому он — первый, кому хочется об этом сказать. Гермиона поднимает глаза к нему, спящему. Это мгновение заканчивается столь же быстро, сколь и началось. Теперь уже слишком поздно. Она знает, в каком ритме бьётся его сердце. Она знает, чем он завтракает и как потягивается по утрам во время чтения газеты. Она знает, как блестит его кожа после душа и как он закидывает голову назад, когда без раздумий смеется. Она знает, как он выглядит, когда спит, и как сны мелькают на его веках. Она знает, как он напевает себе под нос, когда думает, что никто не слышит, и как надувает губы, когда ему необходимо сосредоточиться. Она знает, как он произносит «люблю» — так осторожно, отдавая это слово как подарок. Знает это всё ещё минуту, пока есть время. Но она встаёт раньше него и уходит, натягивая одежду. Понимает, что так нужно, действуя на пределе своих инстинктов. Так же тихо, как сон покидает тело или птица своё гнёздышко — не потому что хочет, а потому что другого выбора нет. Гермиона дотягивается и оставляет последний поцелуй на его губах, обжигает слезами его кожу. Осознание охватывает её ещё на секунду, прежде чем она шагает за дверь. Она знает, что это чувство тоски никогда не покинет её, пусть Гермиона больше никогда не вспомнит по кому оно. Утром, засыпая в своей квартире в Париже, Грейнджер не может понять, почему душу рвёт на кусочки. Она не знает, почему на кусочке бумаги в блокноте написано имя Драко Малфой и кому оно принадлежит.