Клубничный джем

Джисон определённо вписывается в окружение, Минхо подмечал не раз. Наверное, он даже был создан для того, чтобы быть таким по-домашнему милым и стеснительным при родителях — это точно не тот Джисон, который отправляет непристойные фотографии, пока Минхо на парах, а после школы залетает в квартиру с ноги, умоляя его чем-нибудь накормить. При всём семействе Ли он боится лишний раз вздохнуть и занимает крайнее место на диване, как самый бедный родственник, складывается пополам в надежде, что госпожа Ли его не заметит. Минхо и Джисон дружат с самого детства, но второй по-прежнему, даже когда стал взрослее, стесняется его родителей, как какой-то трёхлетка. Загородный дом Ли, летняя духота в саду на гамаке, запах маминого домашнего джема по всей кухне, несколько сырых кустов от недавнего дождя ягод — а среди всего этого скромный Джисон, поедающий спелую клубнику прямо с куста под умилённый взгляд Минхо и смех родителей. Он запихивает ягоды себе за щёки и медленно-медленно жует, не понимая, почему все так на него смотрят. «Джисон-и, булочка, иди попробуй мою клубнику, не стесняйся!». Госпоже Ли ну очень долго приходится уговаривать его сорвать пару ягод, и даже мама Джисона подключается, потому что точно знает — если он не попробует сейчас же, госпоже Ли придётся встать. Они дружили семьями сколько себя помнили, и представлять их всех теперь по отдельности было почти невыполнимо. — Хён. Хён, ты спишь? Джисон заглядывает в комнату Минхо, и взлохмаченная чёлка падает на его глаза, закрывая обзор, держит выданную госпожой Ли подушку, а другой рукой одеяло. Тут пахнет вкусно — только у входа он замечает мягкий ненавязчивый запах эфирного масла для сна. Не сказать, что Джисону нравится такой запах, но у Минхо в комнате в принципе располагающая атмосфера, и здесь хочется остаться больше, чем в дурацкой гостевой комнате, где шумит вентилятор. У Минхо в комнате приятно дует из приоткрытого окна, по полу тянется ночная прохлада, щекоча голые ступни, которыми Джисон потирает друг о друга, у входа вкусно пахнет эфирным маслом, а ещё слышно, как шумят сверчки. Он просовывает макушку дальше в комнату, не решаясь зайти, и видит только, как на кровати у окна поднимается чья-то рука вместе с одеялом, поэтому он всё сам понимает. Довольно лыбится, подпирает задницей дверь, пока она сама не захлопывается от сквозняка, и забавно перебирает ногами к кровати Минхо, кидая подушку рядом, а одеяло — на пол, потому что Минхо заботливо предлагает своё. Минхо наверняка очень старался сделать вид, что он спал и не слышал никакого «Хён, ты спишь?», но убрал телефон под подушку только семь минут назад, а из-за духоты так и не смог заснуть. Теперь он двигается к стенке и наблюдает, как довольный, словно кот, Джисон ныряет к нему под одеяло и сразу прижимается к телу. — Не прижимайся, и так жарко! — шипит на него Минхо и легонько шлёпает по шаловливым рукам, которые тянутся к оголённому животу. — Тебе моя мама даже вентилятор дала, так какого хуя ты тут забыл?! Конечно он возмущается. В комнате хёна хорошо всем, кто не хён, поэтому Минхо умирает от жары каждую ночь, хоть и клянётся себе каждый раз, что заснёт пораньше, пока кровать ещё холодная. — Ну хён… — обиженно тянет Джисон, игнорируя любые попытки пресечь свои бесстыдные действия, и всё равно тянется носом к носу, вынуждая Минхо тоже остановиться, — мы два месяца не виделись. — Это повод лезть ко мне в кровать? — Ты че, охуел? Минхо беззвучно смеётся и целует. Наконец-то целует. Мягко, нежно, так, как обычно люди целуют друг друга после разлуки в два месяца из-за сессии в университете и экзаменов в школе. Аккуратно проводит пальцами по щеке и недавно покрашенным волосам, задевает пирсинг в брови и чувствует какую-то похожую титановую штангу языком, когда скользит им в доверчиво приоткрытый рот. Джисона от этого очевидно ведёт, и он отчаянно скулит через поцелуй. — Пиздец, до сих пор не могу привыкнуть, что ты язык проколол, — вздыхает тихо Минхо, отстраняясь, и Джисон улыбается, поджимая губы. — Не язык, а уздечку под ним, — поправляет его Джисон. При лунном свете из окна видно, как лицо Минхо напротив брезгливо кривится. Потому что он едва пережил прокол обеих мочек, а каково это было пережить прокол брови и уздечки языка — он до сих пор не понимает. Понимает вот что: его парень отчаянно хочет казаться каким-то рокером, но он его так любит, что готов простить ему даже это. — Да ладно, всё равно школу в следующем году заканчивать, — хмыкает Джисон и высовывает язык, чтобы игриво облизнуть чужой кончик носа под недовольное кряхтение, — я стараюсь рот широко не открывать и никому язык не показывать. — Родители видели? — Не-а, я ж говорю. Хотя я попросил денег на пирсинг, и они ждут, пока я его сделаю и им покажу. Я пока их подготовлю к этому… Джисона, преданно смотрящего куда-то в переносицу Минхо и улыбающегося от такого долгожданного контакта между ними, под горячими пальцами хочется жестко комфортить, гладить по щеке одной рукой, другой жгуче спускаться вниз по шее, нахально зацепить пальцами ключицу и сжать. Продолжить путь вниз прямо к оголённой груди, что, кажется, не двигалась от томительного ожидания. Джисон замирает весь и смотрит прямо в Минхо, задерживая дыхание, ведь ему казалось, что его мучительно долго не трогали именно так и он испортился. Но для Минхо не изменилось ничего, кроме загоревшей кожи, шелушащейся на плечах, и очередного пирсинга, поэтому он только влюблённо чертит взглядом лицо, желая себе снова его напомнить. Минхо снова подается вперёд первым, а Джисон отзывчиво жмётся к липкому телу и не понимает — внутри всё вспыхивает огнём от чувств к этому человеку или от протянувшегося зноя по комнате. Кожа под пальцами горит, и младший торопится — углубляет поцелуй, обводит языком чужую верхнюю губу и пыхтит от собственного напора, вызывая у Минхо улыбку. — Жарко, — резюмирует Минхо, отстраняясь от губ со смачным чмоканьем, и двигает руками Джисона подальше от себя, хотя ещё пара толчков — и тот свалится с края, ведь кровать полуторная, а не двуспальная, — отодвинься. Я спать. — Ну хён!

***

На рыбалку Джисон идти совсем не хочет. Во-первых, потому что он не живодёр и ради маленького удовольствия в виде фотки с пойманной рыбой не собирается пыхтеть над удочкой, лишь бы выловить. Во-вторых, в пять утра он хочет спать, а не быть в полном обмундировании у озера. Но отказаться не получается — Минхо с отцом собирались туда едва ли не с Рождества, а оставаться наедине с госпожой Ли утром кажется ему совсем странной перспективой. Она ведь точно будет спрашивать про учёбу, про выбор университета и про его маму, хотя спрашивала всё это буквально вчера, будет пытаться накормить всем, что есть в холодильнике, потому что, как всегда, ей кажется, что Джисон слишком щупленький. Джисон правда любит маму Минхо, любит её и её попытки влиться в его общество, любит её интерес и то, как она относится к нему, как ко второму сыну. Но он всё равно выберет меньшее из двух зол, поэтому пол пятого утра дремлет на заднем сидении машины господина Ли и мечтает, чтобы его здесь случайно забыли. — Ты просто лох криворукий. Джисон ожидаемо хмурится и дуется, поджимая губы, и подавляет в себе желание зарядить термосом с горячим чаем прямо по макушке Минхо, пока он, чистый и абсолютно не промокший до нитки, в отличие от некоторых, смиренно ждёт, пока дёрнется поплавок. Минхо кутается в ворот ветровки, хотя с восходом солнца начинает ощутимо теплеть, и, видимо, этот жест был только для того, чтобы побесить Джисон, успевшего замёрзнуть от незапланированного погружения в озеро. Хорошо, что он хотя бы умеет плавать. — Да пошёл ты, — недовольно цокает Джисон, обращая на себя внимание отца Минхо, который ловит рыбу с друзьями немного поодаль, и улыбается ему, размахивая термосом в знак того, что всё отлично, — откуда я знал, как правильно надо было. Я вообще рыбалку ненавижу! — Блять, не кричи, — умоляет Минхо и тихо шлёпает комара на собственной ляжке, — я же тебе сказал: подсекай! Мама права. Ты реально щупленький… Если тебе не нравится, зачем сюда попёрся? — Я с тобой хотел… Минхо это скрывает, поэтому Джисон точно не знает пока, какую власть имеет над своим парнем, потому что эти поджатые в обиде губы и опущенный нос действуют незамедлительно. Джисон кутается подбородком в плед, найденный у одного из друзей отца в машине, и греет ладони о чужой термос, пытаясь не обращать внимания на то, как пристально смотрит Минхо. Поверни Джисон голову, увидел бы эти чёрные глаза с пронизывающим взглядом, от которого хотелось одновременно провалиться сквозь землю и раздражённо пялить в ответ, внутри сгорая от смущения и страха. Потому что Минхо смотрит так, будто выигрывал чемпионат по гляделкам последние несколько лет подряд. — Не дуйся, — говорит тихо Минхо, скользя ладонью по торчащей из-под пледа коленке, чем вызывает тихое ойканье сбоку, — ты старался. Мой отец уважает тебя даже такого — не умеющего справиться с обычным окунем. — Ну пиздец… Минхо смеётся и сильно сжимает пальцами чужую коленку, отчего Джисон подпрыгивает на месте и дёргает ногами, явно будучи не в восторге от ощущений. — Хён, руки убрал! — Хён, руки убрал! — передразнивает его Минхо и отворачивается обратно к удочке, за смелость получая смачного леща по затылку, хотя глубоко в душе он мечтает получить совсем другого леща, ведь они сидят так уже минут восемь. — Ты же останешься на неделю? — С чего бы? — Джисон хмурится, потому что его уговаривали остаться только на выходные. — Ну, я хотел остаться на недельку, а потом обратно в город. Родители уедут завтра к вечеру. Джисону кажется очень заманчивым это предложение: целая неделя в загородном доме Ли, гамак в саду, на котором можно дочитать привезённую мангу, клубника, которую госпожа Ли разрешила жрать прямо с куста, речка рядом, да ещё и хён — целая неделя летних каникул рядом с ним, что-то вообще могло быть лучше этого? — Мы будем одни, — решает дополнить Минхо, аккуратно потянув удочку на себя, — и сможем делать всё, что захотим. Ладно, вообще-то Джисон всё это время представляет вовсе не картины счастливого отдыха со своим парнем в загородном доме его родителей. Он представляет, как седлает его шикарные бёдра днями и ночами напролёт, потому что воздержание в два месяца сделало из него подростка в пубертате, которому и прелюдии не нужны, чтобы он только от одного взгляда позорно кончил в штаны. — Я подумаю, — отрезает Джисон, и Минхо только улыбается — знает, что согласится, а ломается только для того, чтобы выпендриться. — Ну, если не захочешь оставаться, родители добросят тебя до дома завтра, — обречённо вздыхает Минхо, желая показать, что ему жуть как грустно с такого неоднозначного ответа, — увидимся через неделю? — Да останусь я! — Да ебать тебя в рот, Джисон, убавь громкость, из-за твоего внезапного желания рассмотреть озерное дно и так нихуя не ловится! Джисон снова обиженно жмётся спиной в кресло, замолкая прямо до самого «Пошли отсюда нахуй, ты мне всю рыбу распугал». Дома, немного уставшие, но чистые, они делят один гамак, протянутый между деревьями в теньке, Джисон вслух читает мангу, спойлеря всё, что только было можно проспойлерить, и за это получает пяткой куда-то в щёку. Это должно было получиться нечаянным и совсем не болючим, но от этого удара он едва не летит носом к земле. Минхо извиняется быстрыми поцелуями россыпью по всему лицу, и госпожа Ли, собирающая первый урожай персиков в этом году, как-то подозрительно смеряет их двоих взглядом. Было принято думать, что Минхо и Джисон очень близки, поэтому всякое непозволительное и странное между их семьями уже давно начало считаться нормой: никто точно не знает, когда это произошло — когда эти двое в детстве пообещали друг другу быть вместе до старости или когда они в подростковом возрасте начали делить одну кровать на двоих. Если господин Ли вряд ли мог догадываться о чём-то в силу своей невнимательности и где-то даже доброжелательности, то вот госпожу Ли наверняка часто посещали мысли о том, что её сын и сын её лучшей подруги больше, чем просто друзья. — Хён, ты дурак, — обиженно говорит Джисон, свесив ногу с гамака, и прикладывает принесённые госпожой Ли замороженные овощи к щеке, когда она, убедившись, что всё хорошо, удаляется к своим жестким персикам обратно, — ты же сам попросил что-нибудь говорить. Ступил ты, а виноват опять я. Ну спасибо. — Джисон-а, — сочувственно тянет Минхо и кривит губы, аккуратно вылавливая замороженные овощи из чужих рук и двигая свободной рукой лицо напротив за загривок, смиренно держит пакет у левой щеки и заглядывает в глаза, влажные от слёз, — ну прости! Я не рассчитал, честно, я не хотел делать больно. Что ты хочешь, чтобы я сделал? Джисон предательски шмыгает носом и бессильно опускает руки, натыкается пальцами на острые коленки Минхо и в отместку щипает за кожу, оттягивая её пальцами. — Ничего, — надуто бормочет он и опускает взгляд вниз. — Я очень люблю твои щёчки, — тише говорит Минхо, поглядывая за лохматую голову Джисона, чтобы за деревом выследить действия мамы, убирает пакет с овощами от щеки и приглядывается — синяк будет точно, поэтому он виновато поджимает губы и тянется вперёд, чтобы невесомо чмокнуть в холодную кожу, — теперь от тебя почему-то пахнет замороженной свининой. Минхо точно не понимает — щёки Джисона вспыхнули из-за болезненного удара пяткой или из-за оставленного поцелуя-извинения. А, может, из-за умопомрачительного запаха замороженной свинины, которым пропиталась его покрасневшая кожа на щеке? — Больно? — Нет, блять, щекотно. Минхо воровато оглядывается и пытается отследить местоположения родителей: отец точно в гостиной на первом этаже смотрит какую-то передачу по телевизору, поэтому ему сейчас не до них, а мама несётся с целой тарелкой персиков домой, видимо, чтобы поделиться своим урожаем. Убедившись, что она скрылась за углом, он роняет пакет с овощами на землю и притягивает чужое лицо за загривок к себе, в прямом смысле впечатываясь губами в губы напротив. Джисон даже как-то инстинктивно пищит от неожиданности, но послушно открывает рот в ответ, кажется, задыхаясь. Щека немного ноет, но если Минхо хочет извиниться так, то кто Джисон такой, чтобы останавливать его губы. Ощущение быть пойманным с поличным странно отзывается внутри сладостным покалыванием ровно в тот момент, когда Джисон подставляет вытянутый язык и чувствует холодную ладонь совсем близко с краем задравшихся шорт. От такого контраста кружится голова и по телу отзывчиво бегут мурашки, а шаловливые пальцы внизу пробираются под ткань и щекотно ведут линию до внутренней стороны бедра. Джисон начинает дрожать. Возбуждение ударяет в голову слишком быстро. — Минхо. Шепчет и отстраняется первым, потому что не хочет устраивать здесь для старшего поколения прогон гомосексуальных отношений, ведь они вряд ли такое оценят, а потом тянется рукой за пакетом с овощами и прикладывает его к щеке обратно. Джисон смотрит в глаза напротив как-то отзывчиво и слишком счастливо, и бабочки в животе оживают хлеще прежнего, когда Минхо смотрит в ответ, облизывая и так блестящие от слюны губы. Бабочки… Или возбуждение? — А ты с собой презервативы не брал? Минхо прокашливается и вскидывает бровями, чувствуя, как горят собственные уши. — Нет. Откуда я знал, что ты останешься… Джисон недовольно цокает языком. — Хуёво, — мычит он, — а то я бы очень хотел объездить тебя за эту неделю столько раз, сколько мы могли бы сделать это за два месяца. Джисон говорит это с таким серьёзным лицом, что Минхо подрывается в магазин сразу после отъезда родителей в воскресенье, покупает и презервативы, и смазку, и заодно бутылку светлого пива — это уже для себя любимого, хотя Джисон не перестаёт выпрашивать всего один глоточек, даже когда Минхо очень важно заявляет о её принадлежности. Они провожают родителей, машут на прощание, стоя босыми ногами на траве, и госпожа Ли смачно целует каждого по очереди в щёку, оставляя на коже след от помады, которую Минхо после их отбытия остервенело стирает со щеки, а Джисон горделиво тыкает в свой пальцем. Госпожа Ли говорит Джисону, чтобы следил за Минхо, а Минхо, тихо и на ухо, — чтобы они пользовались презервативами и сильно не пили. Он давится воздухом от возмущения и едва ли не вся округа слышит недовольное «Ну мам!».

***

— Джисон-и, сделай так ещё раз. — Как? — издевается, и в полутьме комнаты едва видно, как он игриво приподнимает правую бровь, ведя ладонями от рёбер до груди, помогая себе. — Вот так? Минхо чуть поднимается, смотрит с явным восторгом в глазах на чужие загорелые бёдра, вжимающиеся в него сверху, что хочется это приклеить себе на веки. Джисон держится за взмокшую грудь руками и прогибается в пояснице, выставляя задницу, сжимается, тянется вперёд, раскрывает опухшие от поцелуев губы в немом выдохе и явственно видит, как Минхо заходится в мелкой дрожи и обессиленно опускает голову на подушки, втискиваясь в кровать, едва ли не пробивая её собственным затылком. Головка внутри повторяет движения и скользко проходится по стенкам. Его удовлетворённый стон бьёт по ушам, и внутри Джисона всё сжимается от одного только вида, как это оказалось приятно Минхо. У Джисона в голове пляшут маленькие непослушные чёртики, потому что хочется поиздеваться подольше, медленно насаживаться на чужой член, сжиматься вокруг него соблазнительно горячо, водить ладонями по груди, собирая чужую влагу, и целовать. Целовать в челюсть, бессовестно кусать за кожу, оттягивая, и наслаждаться судорожными вздохами на ухо. Это всё он и делает, когда на мгновение опускается к лицу, чтобы утянуть Минхо в поцелуй. Минхо где-то глубоко в душе хочет его проклясть. За издевательство длиною теперь не только в два месяца, но и в целых десять минут. За тугое кольцо мышц, сжимающееся вокруг него так охуительно хорошо. За зубы, которые кусают шею и прижимаются к коже, когда он широко раскрывает рот и гортанно стонет от того, как аккуратно член Минхо толкается внутрь. Минхо очень хочет его проклясть и обещает себе, что сделает это как-нибудь потом, когда голову не будет занимать только сжимающийся Джисон, принимающий чужой член до самого основания с позорным чавканьем. Как-нибудь потом. А сейчас очень хочется кончить. — Ты не устал? — спрашивает Минхо, оставляя на влажном виске рядом с волосами-сосульками поцелуй, и обнимает руками податливое тело, обессиленно опустившееся на него. Джисон быстро-быстро кивает, щекоча волосами щёку, и хватается одной рукой за деревянные прутья у изголовья, другой обнимает за шею. Минхо больше не нуждается в словах, его не нужно просить, потому что он всё сам понимает. Упирается пятками в простыни и приподнимает бёдра, чтобы начать вбиваться в Джисона сумасшедшим темпом. — Блять, хён, это слишком! — Джисон недовольно стонет, чувствуя крупную дрожь во всём теле, от кончиков пальцев, сжимающих изголовье кровати, до затёкших ступней. — Медленнее, пожалуйста, медленнее… Я кончу слишком быстро! — Блять, Джисон, — устало отвечает Минхо и останавливается, всё ещё придерживая того за спину, — в этом и прикол. Ты скачешь на мне уже минут семь — ты сам-то не заебался? Не надо себя доводить, просто расслабься. Перестань сжиматься. Джисон снова недовольно мычит, пока Минхо не начинает долбиться в него. У Джисона, кажется, кружится голова, потому что ему сложно чувствовать и слышать столько всего сразу, когда кожа горит от прикосновений, а головка аккурат у простаты ощущается слишком хорошо. Он не хочет быстрый и потный перепихон на скрипящей кровати — он слишком долго ждал, чтобы так быстро кончить. Он хочет растянуть удовольствие, хочет оттягивать оргазм настолько, насколько это возможно, чтобы член стал чувствительным до того самого момента, когда начнёт дёргаться от каждого толчка. Он хочет играть до последнего, а не соглашаться с тем, что действительно устал. Джисон сильно хочет кончить, и подступающий оргазм скручивает низ живота в удовольствии, но он слишком упрямый. Упрямится, пока Минхо не просовывает руку между телами и не находит пальцами его член, принимаясь ему надрачивать почти в такт собственным толчкам. Ему неудобно, он устал, и от этого настойчивого желания помочь Джисону кончить вопреки своим ощущениям его выворачивает наизнанку. Он точно не помнит, когда в последний раз срывался на крик. — Ладно-ладно... — судорожно шепчет Джисон, самостоятельно перехватывая свой член, — я сам. Просто продолжай долбиться в простату, я кончу через пять секунд. Минхо тихо хихикает ему в щёку и надёжно перехватывает его спину одной рукой, второй — задницу, сжимает пальцами до синяков, двигает тазом в хаотичном темпе и стонет куда-то вверх от того, как резко Джисон начинает сжиматься вокруг его члена. Не соврал. Оргазм накрывает его последовательно, но как-то позорно быстро, и Джисон замирает где-то напротив его лица, ломает брови и закатывает глаза, дрожит в руках и стонет прямо в открытые навстречу губы. Минхо ловит каждый судорожный вздох языком, и от такого Джисона голову сносит не хуже. Минхо соврёт, если скажет, что делать Джисону приятно — где-то между собственным оргазмом и чизкейком в одной кофейне в Сеуле. Это намного лучше, желаннее. Делать Джисону приятно — это ещё и повод кончить следом. Он сжимается туго и горячо, и это становится абсолютно невыносимым. Ощущается так приятно, что Минхо кончает, выстанывая в висок Джисону слишком много безрассудного и беспокойного: — Боже, как хорошо ты сжимаешься… Я тебя люблю, люблю. Низкий стон отскакивает от стен комнаты, мешается со стрекотанием сверчков под окнами, и становится как-то слишком хорошо, когда до разгорячённого тела долетает слабый ночной ветерок. Пот стекает по вискам, по шее Минхо прямо к груди и по спине Джисона. Минхо аккуратно приподнимает чужие бёдра, придерживая задницу пальцами, и вытаскивает собственный член под блаженный вздох куда-то в ухо. Джисон думает, что его Минхо повезло с бёдрами, потому что никому больше не хватило бы такой же выносливости тренированных мышц, чтобы после всего того, что он сделал, были силы безудержно вдалбливаться в него. Пожалуй, это всё, о чём думал Джисон после такого яркого оргазма. — Моя мама, кажется, догадывается, — говорит Минхо спустя время, чистый от чужой спермы и немного передохнувший после секса, — о нас. — Очевидно, — прыскает Джисон рядом и шлёпает ладонью по чужой груди, высматривая на потолке что-то с особой заинтересованностью, — ну, если не сосаться у всех на глазах и не лезть шаловливыми руками мне в штаны, знаешь, никто и не подумает, что мы ебёмся. — Ничего себе, — охает Минхо и поворачивает голову вправо, встречаясь с уставшим взглядом Джисона, — мы только ебёмся?! — Я образно, хён. Джисон за это «образно» получает смачный шлепок по ляжке, вытянутой на ногах Минхо. — Я могу ей рассказать? — спрашивает, потому что точно знает, как могут отреагировать родители на факт того, что их сыновья встречаются, причём, уже с очень давних пор. — Думаю, да, — после недолгих раздумий говорит Джисон и ведёт тыльной стороной ладони по чужой груди, пальцами нащупывает яремную ямку и ключицы, — я своим тоже расскажу. Они же не совсем слепые? Догадывались. А если догадывались и ничего не сказали, значит, смириться могут. — Пиздец, Джисон, мирятся с желанием проколоть уздечку языка, а такое принимают, потому что мы любимые дети. Джисон противно щиплет кожу на тонкой шее, докуда дотягивается, и ставит синяки, очень хочет дотянуться до рта и вырвать поганый язык прямо с корнем, но вовремя себя одёргивает, потому что невольно вспоминает, что может вытворять этот язык. Минхо даже не обращает внимания — просто продолжает оглаживать ладонью внутреннюю сторону бедра, закинутого на него, и машет на своё лицо другой. — Я хочу тост с клубничным джемом… — неожиданно говорит Джисон и поворачивается, вытягивая губы, и Минхо внутри борется с желанием принести ему все тосты мира прямо в кровать, — очень… Хён, пойдём поедим? — В час ночи. — Хён, очень хочется. Вообще-то мы очень много калорий потратили! Минхо тяжело вздыхает и думает о том, почему ему досталось это. Комок гиперактивности, врущий всем подряд, что он был интровертом — впрочем, Джисон всегда был таким, даже когда Минхо знакомил его со своими друзьями. Стоило всем узнать Джисона поближе и втереться в доверие, он превращался в белку из «Лесной братвы». Определённо Минхо это нравилось, ему вообще весь Джисон нравится, поэтому он готов сделать ему в час ночи столько тостов с клубничным джемом, сколько тот захочет. — Ладно, — сдаётся Минхо, — только надень хотя бы трусы, пожалуйста. Минхо всё ещё думает, почему ему досталось это. Каким образом он смог заслужить самого лучшего парня на свете, поедающего приготовленные с любовью тосты с таким аппетитом, что Минхо самому невольно хочется есть? Джисон уплетает поздний ужин за обе щеки, довольно мотает ногой, сидя на подоконнике у открытого окна, и смотрит куда-то в темноту улицы, пока Минхо смотрит на него. Влюблённо очерчивает взглядом набитые щёки и светящиеся от счастья глаза, а потом радостно тянется лицом вперёд, потому что Джисон не глядя протягивает третий надкусанный тост. Решил, видимо, что Минхо голодно глядел на еду, хотя на самом деле на того, кто эту еду уплетал. Они сидят на подоконнике в комнате и ловят вечерний ветер подставленными лицами. Джисон в одном белье, а Минхо успел где-то откопать свои домашние шорты, но им так очень комфортно, потому что тело у Джисона такое красивое и рельефное из-за регулярных занятий. Минхо уверен на сто процентов — смотрел бы на него от заката до рассвета и восхищался умением Джисона не пропускать силовые тренировки, потому что вот Минхо их терпеть не мог. — Вкусно, — резюмирует Минхо, прожёвывая тост, и Джисон согласно кивает головой. — Очень. — Поворачивается и улыбается, поджимая губы. — Мне нравится, как ты готовишь. Не дождусь того момента, когда мы съедемся в следующем году, и ты будешь мне готовить. — А ты не прихуел? — Не, а че я-то?! — возмущается Джисон и ловит на себе тот самый взгляд победителя чемпионата по гляделкам. — Я тоже буду, но не так часто, как ты. Ой, да ладно тебе! Ты ел мой кимпаб, а потом весь вечер из толчка не выходил — знаешь же, что у меня не очень получается! — Я мог бы тебя научить, — предлагает Минхо и всё-таки стаскивает с тарелки один тост, пачкая пальцы в клубничном джеме, — я ещё хотел пойти на полставки в ветклинику недалеко от общаги. Потом, надеюсь, возьмут на полный. — Правда? — Джисон вскидывает бровями и округляет глаза, потому что Минхо с ним таким точно не делился. — Ты мне не говорил. — Да, — хмыкает он, — думаю, пойти сейчас в каникулы, чтобы привыкнуть к работе. Джисон сначала радуется, но потом вспоминает, что общага и ветклиника, вообще-то, находятся в Сеуле, а они хотели провести время друг с другом в Гимпо, пока у Джисона не закончатся школьные каникулы — неужели Минхо собирается кататься каждый раз на электричке? Может быть, на пиво пару раз в месяц деньги у него были, но вот на билет на электричку каждый раз, когда хочется кое-кого затискать, вряд ли. — Ты уедешь в город? Меня оставишь?! Джисон почти замахивается половинкой оставшегося тоста и недовольно щурится. — Меня ещё никуда не взяли, — успокаивает он, ловя пальцами вскинутую ногу в попытке зарядить пяткой по предплечью, и Джисон возмущённо пищит, потому что его щиколотку поднимают непозволительно высоко так, что приходится спуститься вниз по стене, — хочешь, поедем вместе? Заглянем в твою любимую кофейню, купим тебе томик «Так сложно любить отаку». Хочешь? — Ты меня балуешь. Минхо оставляет сухой поцелуй на лодыжке и почти отпускает чужую ногу, предпочитая всё-таки положить её себе на согнутое колено. Джисон выпрямляется, помогая себе руками, когда понимает, что Минхо закончил с издевательствами, и смотрит прямо в хитрые глаза напротив. — Поедешь, бельчонок? Джисон всё-таки пихает Минхо пяткой в живот и смущается от этого прозвища, чувствуя даже, как стремительно краснеют уши под этим плотоядным взглядом, доедает последний тост, аппетитно чавкая, и Минхо тянется вперёд, чтобы слизать клубничный джем с без того сладких губ. Он влажно чмокает и облизывается, чувствуя на языке вкус маминой клубники и мягкость чужой кожи. — У госпожи Ли получается очень вкусный джем. Моя мама уже говорила, что ей тоже нужно пару баночек сделать?