не уверен - не целуй

Василий поставил бокал вина на круглый металлический прикроватный столик и взгромоздился на кровать, сминая коленями мягкое покрывало на ней. Филипп, окруженный белыми твердыми подушками, как снежными валунами, сидел на кровати, привалившись к мягкой спинке и обнимая одно колено, прижимая его к груди. Он был уже изрядно пьян - пока они ехали домой, пока они по очереди принимали душ - Паша, как назло, торчал там бесконечно долго - и за все это время Филипп успел напиться и не один раз позвонить по внутреннему телефону в room-service и заказать еще одну бутылку вина. Акользин, сидящий на кровати в одном полотенце, смотрел куда-то в окно - с высокого этажа эта часть Москвы была как на ладони. Филипп перекидывал взгляд в пределах этого треугольника с одного его острого конца на другой - Вася снимал свои черные инкрустированные драгоценными камнями Cartier с руки, рассеянным взглядом провожая расцепливающиеся заклепки на ремешке, Павел тяжело дышал - то ли из-за выпитого алкоголя, то ли пытался успокоиться. Филипп сидел посреди них, видя свое отражение в экране потухшей плазмы в стене напротив - они как будто были незнакомы друг другу, каждый занимался своим делом и не обращал внимание на других. - Так... - Вася помедлил, спотыкаясь о слова. - Кто были эти ребята, с которыми ты нас познакомил? Я так понимаю, в их компании не принято называть настоящие имена, место работы и так далее, принято быть инкогнито, все такое, - Кошечкин бегал глазами по потолку. - Не сказать, что некоторым есть дело до этих правил, но тем не менее... - В этой компании правил только два - не быть заразным и не быть навязчивым, - Акользин пожал плечами, не поворачиваясь, - имена, возраст, работа, увлечения, умения - придумывай все, что пожелаешь, будь тем, кем хочешь. Хотя бы в кругу чертовых геев, - Паша невольно усмехнулся - и по кривизне этого смешка Фил понял, насколько сильно Паша был пьян. - Почему сразу чертовых, - как-то даже обиженно пробормотал Василий - он бросил часы на столик рядом с бокалом и потер запястье, - эти ребята хоть и показались мне непростыми, своеобразными и местами озабоченными, но это все еще прекрасная компания довольно интеллигентных людей. Редко встретишь кого-то, кто играет в "мафию", а не марафонит кокаин с крышки унитаза в клубе. - Я бы никогда в жизни не позвал вас на такое мероприятие, - Паша прилег на кровать, свешивая с нее ноги, - ты-то ладно, я в твоих возможностях не сомневаюсь, но Филиппу я никогда не позволю сделать это на моих глазах. - Думаешь я позволю? - Вася усмехнулся - и с того момента, как они вошли в номер, а Филипп плюхнулся на кровать и застыл среди сугроба подушек - Майе впервые почувствовал, что на него обратили внимание, хотя раньше это чувство как будто никогда не прекращалось. - Думаю, не позволишь, - равнодушно сказал Паша и очень смело потянулся рукой к лодыжке на вытянутой ноге Филиппа, обхватывая ее сухой ладонью - Филипп вздрогнул от неожиданного прикосновения и в последний момент поймал свой рефлекс, призывающий отдернуться. - Хотя, под кокаином, наверное, он был бы таким огненным, - прищурившись, Паша посмотрел на Филиппа. - Он и без этого огонь, - упираясь одной рукой в кровать, Кошечкин потянулся к ноге Филиппа и накрыл поверхностью ладони основание стопы омеги. - Я знаю, - прошептал Акользин, хитро улыбаясь. - Еще бы я - и не знал. Присаживаясь на свои колени и нависая над Акользиным, Кошечкин уничтожающе посмотрел в глаза альфы. Акользин даже не собирался притворяться покорным, никто не знал момент, когда он перестанет противиться своему желанию встать на колени перед альфой, и времени до этого момента могло пройти просто колоссальное количество. Это не работало с Филиппом - с ним Паша просто не мог быть жестоким и вредным, с ним он всегда был чутким и спокойным, зато с другим альфой мог вдоволь наиграться в недотрогу - и Филипп посмотрел как это работает вживую, когда стал свидетелем общения Паши и Фисенко. - Ты мне так ничего про своих знакомых и не рассказал, - Васе вся интересующая его информация нужна была линейно и постепенно, прыгать по темам и путаться в вопросах он не хотел, особенно пьяный. - Да что про них рассказывать, - скучающе сказал Павел, поглаживая большим пальцем участок кожи на ноге Филиппа, - потрахался как-то в "Венере" с парнем - с этим Антоном - и он пригласил меня посидеть с его товарищами. Кто-то работает вместе, кто-то познакомился с кем-то в гей-клубе, кто-то - бывшие любовники, которые иногда спят. Не всем с большим опытом и занятостью интересно просто заняться сексом в кабинке туалета и разбежаться, многие хотят в понимающей компании отдохнуть от семей, коллектива или других обязательств "настоящего альфы", - Акользин усмехнулся. - Кстати, этот Миша с радостью дал бы тебе прямо на том столе. С того момента, как произошел неприятный инцидент с участием Акользина в скандале с его утекшим в сеть видео, Паша перестал быть таким язвительным - хотя его всегда было невозможно переговорить или поставить точку в разговоре с ним. Последнее слово оставалось за Пашей, а если ему не давали выйти победителем в ситуации - он предпочитал бросить оппонента через бедро и перевести дебаты в партер. Сейчас Паша всеми силами смущал непоколебимого Кошечкина - то ли из-за алкоголя, то ли нарочно, и Филипп не смог сдержать смех, прикрывая рот рукой. - Он не в моем вкусе, - безэмоционально покачал головой Кошечкин. - А кто тогда в твоем вкусе? - сказал Паша - они синхронно расцепили руки и расположились на кровати удобнее. - Филипп в моем вкусе, - мгновенно ответил Василий. - Ну об этом я догадывался еще с первого дня, как Филипп появился у нас в команде, - Акользин потянулся, выгибая спину, как кошка - его руки скользнули по коленям Василия, но Кошечкин держался особняком и пока что не предпринимал никаких действий, кроме слов и ничего не означающих передвижений по кровати. - Приятно осознавать, что хоть в чем-то меня, старого гея, чуйка не подводит. - Как будто тебе Филипп не нравился, - каменный взгляд Кошечкина как будто упал на лицо Акользина и не двигался с него. - С чего это вдруг? - Павел на мгновение показался удивленным. - С того, что ты с первого дня таскал его за косички, как влюбленный первоклассник, - сказал Вася. - Мы всей командой задавались вопросом - не влюбился ли ты? Потом, как-то, под гнетом проблем повестка дня смазалась, но я все равно думал, что между вами что-то есть, - Кошечкин впервые протянул руку к Паше - положив ладонь на его ключицу и уперевшись ею в плечо, Вася воздушно пробежался пальцами по груди Акользин, срывая вздох с губ альфы. - Я не ошибся, но я думал, что все было немного глубже. - Так и есть, - с воодушевленной улыбкой сказал Павел, - в какой-то момент все действительно было очень глубоко, да, Филипп? - он засмеялся. - Придурок, - с нежной улыбкой сказал Кошечкин, пихая его в плечо, - я имел ввиду, что думал, что вы с ним в отношениях, были или находились на тот момент, когда мы с Филом сблизились. - Как будто бы ты не остановился в достижении своей цели ни перед чем - будь то я, Архип, Брендон и так далее, тому подобное, - сказал Акользин. - Тьфу, эти сами выпилились - и ты сам бы слился, - ласковая улыбка Василия стала хищной, - я, в принципе, был готов тебя слить - но быстрее узнал, что ты сам находишься не в том положении, чтобы мешать мне. Хорошо для тебя. - Типичное поведение заносчивого альфы, - Акользин становился все более привычно манерным с каждой минутой. - От заносчивого альфы слышу, - усмехнулся Кошечкин. Филипп потянулся за своим бокалом - он стоял в стеклянной нише над кроватью. Откуда в нем взялась такая странная тяга к тому, чтобы смотреть на взаимодействие двух симпатичных ему альф? Привил ему это Акользин или заразительным оказался дурной пример Кошечкина - Филипп не знал, и все, с чем он мог считаться в данный момент - это некрепкий стояк между ног и ощущение влажной ткани нижнего белья на бедрах, оставалось лишь прикрывать всю эту стыдобу одной из подушек. Каждый новый глоток вина казался уже не опьяняющим, а освежающим, поэтому Филипп быстро покончил с бокалом и поставил его обратно в нишу - обычно Кошечкин не давал каплям терпкого напитка засохнуть на хрустальных стенках бокала, сразу же наполняя его вином снова, однако, сейчас он был занят Акользиным. - Тебе не всегда нужно разговаривать с кем-то больше пяти минут, прежде чем потрахаться с ним, как я погляжу, - сказал Кошечкин, провожая взглядом скользящую по его бедру руку Паши. - Плохая привычка, на самом деле - быть таким открытым и безотказным. - Сначала Филиппа отучил - теперь меня жизни учить будешь, - фыркнул Акользин. - Филиппу можно - но главное, чтобы под моим присмотром, - Вася накрыл руку Паши, прижимая ее к своему бедру и двигая в нужном направлении, - а вообще, мы в ответе за тех, с кем занимаемся сексом, так что такие вредные привычки нужно искоренять. - Я тебе еще не дал, - усмехнулся Паша. - Не дашь - я возьму силой, - вторую руку Кошечкин положил на шею Павла, и альфа с Майе вздохнули в унисон - Паша сделал это несколько сдавленно, закусывая губу, а Филипп - от долгожданного прикосновения к члену, которое он не сдержал. - Любишь брать силой? - прошептал Паша, облизывая губы кончиком языка. - Терпеть не могу, - Вася наклонился к нему почти вплотную, - зачем брать силой то, что окольными путями ты можешь заставить умолять тебя овладеть им без лишних уговоров. Лучше же поговорить, заманить, поиграть, выявить слабые стороны, немного надавить - и вот желаемое уже у тебя в кровати, хнычет и умоляет тебя взять как можно скорее, - Филипп в какой-то момент думал, что он разорвется на несколько частей в ожидании чего-то большего от них двоих - каждое даже самое крошечное движение руки по телу Василия или единичное шевеление на шее Акользина заставляло мурашки разбегаться по его телу. - Скажи, чуть приятнее твоих двухминутных диалогов. - Всем нравится разное, - Акользин состроил на лице выражение максимального безразличия - насколько это было возможно, когда губы Кошечкина находились в такой катастрофической близости от его губ. - Тебе нравится тратить время на забавы и манипуляции, мне - подставлять задницу альфам без лишних разговоров. - Делай то, что тебе нравится - за пределами этой спальни и столько, сколько хочешь, я тебе не запрещаю, - фыркнул Вася, - только вот сегодня парадом командую я. Оставив сухой поцелуй на губах разомлевшего Акользина, Вася резво взял его за загривок, переворачивая податливое тело на живот. Паша со вздохом растянулся на кровати, вынужденный собраться и поднять ноги с пола - он стряхнул руку Васи со своей шеи, взбираясь на кровать, подтянулся, сев на колени перед Василием и теряя по пути соскользнувшее полотенце - взгляд Филиппа тут же зацепился за крепко вставший член Акользина. Только Паша поравнялся с ним взглядами, как Вася нежно, словно мама своих щенков, снова схватил его за плечо, роняя его на кровать - и Акользин снова оказался на животе, но теперь уже у самых ног Филиппа, стыдливо сжимающего стояк рукой через ткань белья. - Тихо, Паша, - прошептал Василий, фиксируя плечи Паши двумя руками и не давая ему даже пошевелиться, - расслабься, ты же знаешь, что я сильнее. Ты в надежных руках. Да, крошка? - он подмигнул Филиппу. - Д-да, - неожиданно для себя заикаясь, пробормотал Филипп, на вдохе стискивая член еще сильнее. - И не стыдно тебе оставлять свою омегу неудовлетворенной? - куда-то в пустоту спросил Акользин. - Вот и позаботься о нем, пока я занимаюсь тобой, - предложил Кошечкин, кусая постанывающего Павла за загривок и укладываясь на него всем телом. - Вот так вот просто доверяешь его мне? - Паша уже не мог сдерживаться - жаркие укусы Кошечкина смешивались с его чуткими руками, ползающими по всему телу. - Почему это "просто так", - сказал Вася, припадая с поцелуями к шее Акользина - Филипп почувствовал, как намокает еще сильнее от вида закатывающихся глаз Павла и хитрой хищной улыбки Васи, которая украшала его озорное выражение лица. - Он сказал, что ты очень хорош. - Так и сказал? - губы Паши исказились в улыбке, и он прикрыл глаза, укладывая голову на кровать и подставляя ухо под поцелуи и покусывания Васи. - Филипп, как ты мог, я думал это наш секрет. - У нас с Филиппом нет секретов друг от друга, - кокетливо сказал Кошечкин, возвращаясь к спине Акользина. - Поэтому обо всех твоих приколах, особенностях и фишках я все более чем отлично знаю. Не сказать, что я удивлен, Акол, - впервые Вася позволил себе скользнуть вставшим членом по обнаженным ягодицам Павла, выбивая из Паши очарованных вздох. - Единственное, о чем я не мог подозревать - это то, что ты настолько чувствительных. - Еще бы, блять, - сквозь стиснутые зубы пробормотал Паша, выгибая бедра навстречу бедрам Василия. - Все-таки я предпочитаю, когда омежка хоть чуть-чуть ломается, прежде чем отдаться, - шепнул Кошечкин. - Хоть какой-то соревновательный интерес, как никак. - Ох, извини, что не соответствую твоим ожиданиям, Вася, - Павел выглядел так, словно он был возбужден до предела - тяжело дышал, потираясь вставшим членом о мягкое скользкое покрывало кровати, потому что дотянуться до себя рукой не было никаких вариантов - Вася все еще крепко держал его плечи. - Да ладно, ты мне и таким нравишься, - сказал Василий. - Все-таки нравлюсь? - усмехнулся Акользин. - Есть в тебе что-то непонятное, что притягивает, - Кошечкин внимательно посмотрел на Филиппа - омега тонул в своих ощущениях, медленно мастурбируя себе, и глубоко дышал, чтобы не потеряться в вихре из гормонов и алкоголя окончательно. - А если конкретно - то, как восторженно о тебе рассказывал Фил, когда мы делились этими откровениями друг с другом. А еще - тот факт, что нельзя так просто подойти и взять тебя - для этого нужно найти тысячу и одну обходную дорогу. А еще, - Кошечкин облизнулся, - моя омега до безумия любит смотреть порно "вживую". Ты же знаешь, как некрасиво отказывать омегам в их хотелках. - Господи, неужели он действительно такой зануда, Филипп? - прошипел Паша, поднимая глаза на Майе, но Фил лишь улыбнулся. - Трахни уже, альфач. Но вместо любых активных действий Кошечкин просто скатился на кровать, разлегся на спине, одну руку подкладывая под голову, а второй утягивая Акользина поближе к себе и укладывая его голову на свою грудь. Паша разочарованно выдохнул, но не стал отказываться от ласки - послушно положил голову, подчиняясь Васе, руку положил на его живот. Они расположились между ног Филиппа - Майе мог протянуть руку и коснуться макушки Василия, Фил даже чувствовал кожей тепло тела Васи. Он знал, что для него подобный темп - слишком резвый, как бы Вася не пытался руководствоваться тем, как должен себя вести настоящий альфа и какой бы партнер не был перед ним - ему все равно необходимо было держать все под своим контролем и в привычном медленном темпе. Фил ничего не имел против - чем дольше будут прелюдия, тем больше зрелища достанется ему, Филиппу, и в невыгодном положении и в меньшинстве тут оставался Акользин, привыкший к быстрому перепихону без особых чувств - или же не испытывающий потребности в чем-то большем в целом; но Филипп просто физически не мог поговорить с ним прямо сейчас, потому что стоило ему открыть рот, как от алкоголя и переизбытка чувств он начинал заикаться. - Ты нервничаешь, Паша? - прошептал Кошечкин, но его шепот был таким громким в тихой комнате, что Филипп прекрасно услышал и разобрал его. - Конечно нервничаю, Вася, - Акользин придержал все смешки и ухмылки, улавливая переживание в голосе Василия, - какой бы пьяный я ни был, я отлично понимаю, с кем я сейчас нахожусь в кровати и что сейчас происходит. - Как будто ты придаешь этому сильное значение, - Василий пожал плечами, - Фил, крошка, ляжешь рядом с нами? Филипп неуклюже перекатился по кровати, падая в объятие Кошечкина - Вася умело схватил Фила поперек груди, прижимая к себе и легко целуя Майе в висок. Филипп положил руку на грудь Василия, прикасаясь пальцами к руке Акользина, которая медленно переместилась с живота Кошечкина на солнечное сплетение. Павел выглядел уставшим - веки подрагивали, закрываясь, пока он лежал на его ключице, большая ладонь Василия скользила от его предплечья до наивысшей точки шеи, куда могла дотянуться, успокаивая и убаюкивая. Филиппу так нравилось наблюдать за тем, как Вася накидывает сбрую на необузданного Акользина, применяет все свои привычные приемы, которые применял ко всем, не позволяя никому в своей кровати действовать быстрее, чем он мог среагировать на это. Несмотря на все прикосновения Василия к Павлу - а они были не такими сдержанными и наигранными, как когда Вася касался Ярослава - Филипп не испытывал никакой ревности. Вася был перед ним как на ладони, Филипп в любой момент мог сказать "нет, не хочу", и Василий бы не продолжил - Филипп знал об этом и благодаря этому даже когда в их идеальной близости между ними кто-то вставал - он все равно чувствовал себя защищенным. Тем не менее, Кошечкин не выглядел так, словно его кто-то заставил ласкать Пашу, как это бывало в случае с Хабаровым, когда Филиппу приходилось уговаривать альфу дотронуться до Ярослава, не имеющего ничего против фантазий Филиппа. Василий очень органично вел себя с Акользиным, не торопился и сам двигался вперед, игнорируя все пожелания Паши. Филипп не понимал - притупилась ли ревность из-за алкоголя или в нем просто не живет это чувство, когда он смотрит на Василия. - Выходит, опыт с кем-то третьим до меня у вас уже имеется? - как бы невзначай спросил Паша - он водил пальцами по груди Васи, смирившись с тем, что ему придется подчиниться. - Тебя это как-то расстраивает? - спросил Кошечкин, и Паша покачал головой. - Конечно есть. Ни я, ни Филипп не такие уж и смелые, чтобы вот так вот просто взять тебя за шкирку и притащить к нам в номер. По отдельности и вне отношений может быть и были, но определенно не сейчас. - И как тебе? - Акользин обратился к Филиппу. - Магически, - Майе улыбнулся. - Но ведь это все не твоя инициатива, верно? - он приподнял одну бровь. - Нет, не его, - сказал Вася, - но мы в этом плане отлично ладим. В какой-то степени, тот факт, что ты сейчас здесь - это выбор Филиппа, и... - Не ври, Вась, - Филипп засмеялся, впервые за все время вгоняя Кошечкина в краску, - неужели ты не помнишь, о чем сам мне говорил, когда я впервые узнал о твоих предпочтениях? С кем ты меня представлял, что хотел бы попробовать, не помнишь? - Я, черт возьми, все прекрасно помню, - пробормотал Василий. - Тем не менее, - Акользин был красный от смущения, как рак - одного только Филиппа все это забавляло. - Как ты относишься к тому, что я сейчас здесь? Филипп поддался какому-то внутреннему порыву. Он перелез через Кошечкина, заключил оба запястья Паши в свою некрепкую хватку и взгромоздился на него, садясь на его напряженный живот. Мокрая ткань белья заскользила по сухой белой коже, Паша, закусив губу, сам потянул руки Филиппа, положив свои поверх подушки над своей головой, и Майе, упираясь в подушку и одновременно удерживая руки Паши, навис над альфой, смотря на его лицо. Паша был совершенно спокоен - какие-то эмоции в нем выдавал лишь кончик влажного языка, скользящий по сухим губам. - Я в предвкушении, - Филипп знал, что если ему хочется поиграть в партнера с ведущей позицией, то Паша - это стопроцентное попадание - нежный, чувствительный, податливый, красивый, громкий, но спрятанный за горой мышц и заключенный в суровом выражении лица. - Хочешь, весь мир сегодня будет вертеться вокруг тебя, Паш? Я и Вася обо всем позаботимся. - Я думал, мы будем играть немного по другим правилам, - Паша пытался воспротивиться, но Филипп увидел, как кадык заиграл под тонкой кожей на шее, - вы же не брали альф к себе просто полежать в кровати. - Это уже исключительно наше дело, зачем мы берем альф к себе в постель, - охотно поддержал позицию Филиппа Василий, видя, что Паша не особо крепко стоит на своей позиции, - это же не делается по определенному скрипту, а происходит, когда мы чувствуем что-то определенное. Сегодня - так, - он лег на бок, положив руку на ягодицу Филиппа, и омега блаженно прикрыл глаза, не имея возможности сдерживать улыбку, - завтра - иначе. Расслабься, Паша. Лучше расскажи, как ты хочешь. - Филипп отлично знает, как я люблю, - прошептал Акользин. - Все также - когда не спрашивают? - смеясь, спросил Филипп, Паша кивнул, краснея еще сильнее. - Он не любит, когда с ним церемонятся, - Фил поднял глаза на Кошечкина. - И что же делать, если мы с тобой любим церемониться, крошка? - Василий подтянулся к Филиппу, влажно целуя его, и когда Фил с головой окунулся в этот поцелуй, Вася легким движением обхватил его талию, стащил с Акользина и перебросил через себя, мягко укладывая его в кровать. - Ладно, побаловался и хватит, - он улыбнулся, заправляя за ухо Филиппа выпавшую прядь волос. - Отдай его мне. Филипп почувствовал, как по позвоночнику яркие искорки стекались по рукам и ногам куда-то внутрь, в низ живота. Вася смотрел на Пашу строгим взглядом, сглотнув, также, как Фил, зафиксировал руки Акользина над его головой, наклонился над ним, прижимаясь к его телу вплотную - двое величавых альф почти одинаковой комплекции в желтом свете прикроватной лампы и на белых простынях смотрелись в миллионы раз красивее самого возбуждающего порно-ролика; Вася облизнул губы и поцеловал Павла, сначала скользя неуверенными касаниями по его губам, а затем углубляя их поцелуй и стискивая крепкие запястья в своих руках, Фил охнул, закатывая глаза - как будто Кошечкин целовал его. В груди огнем горело желание раствориться и смешаться с воздухом, пропитанным запахами альф, стать кислородом и проникнуть в тела обоих мужчин, чтобы почувствовать весь спектр ощущений, и из-за этого Филипп в наблюдательной позиции распалял себя только сильнее, захлестываемый картинками из своего воображения. Вася с каждой секундой становился все более похожим на себя - Кошечкин любил кусаться, делать прикосновения своих рук грубыми, любил стискивать волосы в кулаке, любил оставлять алые засосы на коже, но Филипп тормозил его каждый раз, когда Вася хотел сделать что-то подобное - Фил понял для себя, что он не был фанатом таких грубостей в большинстве случаев, и сейчас, когда в голове, по большей части, главенствовал алкоголь, а не чистый разум, Вася прогуливался губами по шее Павла, то и дело кровожадно вгрызаясь в кожу альфы и оставляя на ней кроваво-красные метки, усыпанные алыми заломами кожи. Паша жадно, но тихо постанывал, перебирая ногами по кровати и манерно уворачиваясь, но Вася специально отпустил его руки, чтобы он мог оттолкнуть его от себя, впутываясь пальцами в уложенные кудри - Паша сам схватил Кошечкина, не отпуская его. - Будь с ним нежнее, - сказал Филипп, однако слова сорвались с его губ в приказном тоне, и Кошечкин, затормозив, послушно кивнул, зализывая укусы на шее и ключицах Паши - и от этого Филиппу сорвало крышу окончательно, он почувствовал себя абсолютным хозяином ситуации, что заводило его до чертиков. - Опустись ниже, он безумно хочет этого. Кошечкин улыбнулся, обнажая клыки, и влажным языком скользнул по груди вниз - Филипп в ту же секунду бросился к Паше, склоняясь над ним и с улыбкой поглаживая его губы. Акользин выглядел таким возбужденным и нетерпеливым, умоляюще смотрел на Филиппа, словно только он мог скомандовать Васе, застрявшему с мягкими поцелуями на животе Паши, двигаться дальше. Майе внимательно посмотрел на Кошечкина - альфа медленными движениями оглаживал себя, смотря на Филиппа, и когда они встретились взглядами, Вася подмигнул Филиппу и кивнул куда-то в сторону. Фил понятия не имел, что это могло означать, но даже если бы Кошечкин выразился нормально - у Филиппа были свои планы на этих двоих. Фил показал рукой Васе, что ему нужно слезть с кровати, и альфа послушно выполнил просьбу Филиппа. - Займешься им? - шепнул он Павлу, не переставая перебирать пальцами его кудри - Акользин тут же кивнул и подполз к Кошечкину, который в этот момент стягивал с себя нижнее белье. Высота кровати была небольшой проблемой в этой ситуации - Василий был выше Павла, если бы Акользин лежал на ней плашмя, но если бы Паша сел, то возможности дотянуться до Кошечкина у него было бы столько же, сколько в первой ситуации; Вася одним коленом встал на кровать, Паша, круто выгнув спину, на локтях оперся о самый край кровати, тут же обнимая губами головку члена Васи и с пошлым постаныванием втягивая ее глубже. Кошечкин ахнул, зарываясь пальцами в уже растрепанные волосы Акользина, Филипп пересилил свое желание втиснуться куда-нибудь ближе, чтобы смотреть на это со всех возможных позиций. Павел старательно заглатывал член Васи, смотря на него снизу вверх умоляющими глазами, в то время как Вася, несдержанно постанывая, требовательно тянул Пашу на себя сильнее и сильнее. Филиппу нравилась наблюдательная позиция, но и активных действий ему начало не хватать. Желтый свет каплями стекал по изящно выгнутой спине Акользина, округлые ягодицы, ничем не прикрытые, в приглушенном свете казались настолько эстетически красивой частью тела, что Фил, попытавшийся отвлечься на что-то еще, смог остановить свой взгляд только на них. Если Вася действительно собирался трахнуть Пашу - Акользину нужно было хорошо подготовиться для этого. Опыта Паше было не занимать, да и грубое проникновение он все еще предпочитал любым нежностям, но Фил хотел, чтобы для Павла все прошло максимально безболезненно - он не хотел, чтобы у него осталось неприятное впечатление о проведенном с ними времени. Филипп облизнул губы - сухой до этого рот наполнился влагой, когда Майе увидел, что Паша сам подставляется под его прикосновения и выгибается так, чтобы от Филиппа не была скрыта ни одна часть тела. Омега пересекся глазами с Кошечкиным - Вася, пьяно улыбаясь, вдруг заходился в беззвучном стоне, когда Акользин брал его особенно глубоко; Фил короткими поцелуями скользнул по спине Паши, положил руки на его ягодицы и пустил слюну прямо на отверстие - оно было все таким же мягким, податливо растягивалось даже от двух пальцев по краям сфинктера, заманчиво сжималось, когда Паша давился членом Василия. - Я бы хотел посмотреть, как ты его трахаешь, - завороженно прошептал Кошечкин, коротко двигая бедрами и закусывая губу. - Можно, Паша? - Господи, вам можно все, - Акользин задыхался, но не давал себе передышки - даже после секундной паузы бросался на Кошечкина с двойной жадностью. Но Кошечкин с кроткой улыбкой притормозил его, подмигивая Филиппу - Майе смело вобрал в рот два пальца, обильно смачивая их слюной, и нетерпеливо проник в Акользина, скользя по влажному, раскаленному нутру, словно он проникал в омегу. Паша определенно готовился к этому моменту - возможно, именно поэтому ему понадобилось так много времени на душ, когда они только приехали в отель. Майе ради приличия сделал еще несколько движений, хотя прекрасно знал, что Паше не нужна такая тщательная подготовка перед проникновением с Филиппом, Вася все это время держал рот Акользина приоткрытым, зажимая член у самой головки в другой руке и скользя ею по губам и высунутому языку альфы. - Не торопись с ним, крошка, - Васю сдерживало большое количество алкоголя в его крови - в другое время он бы уже кончился от переизбытка чувств, - он все куда-то спешит и не может объяснить - куда, так что давай задержим его с нами на как можно дольше, ладно? - Филипп все чаще ловил на себе пронзительный взгляд Кошечкина - альфа постепенно переключал свое внимание на Майе, наблюдая за действиями омеги. - Я все слышу, - прошептал Паша. - И ты против? - Филипп вынул пальцы из него, с предвкушением разглядывая виляющего бедрами Павла. - М, Паша? - подстраховывая себя, Филипп плюнул на ладонь и растер слюну по своему члену, приставляя покрасневшую головку к приоткрытому отверстию. - Я, блять, просто пиздец как "за", - на выдохе тяжело пробормотал Акользин, чуть поворачиваясь к Филиппу - Фил отметил, что Паша был изнеможден долгими ласками без единого прикосновения к себе. Майе крепко вцепился пальцами в округлые бедра Акользина - на раскрасневшейся взмокшей коже оставались следы от рук, а на шее уже проявлялись синяки засосов, обрамленные кровавыми подтеками. Паша послушно ждал, выгнув спину, Филипп чувствовал, что медлить в их ситуации было некрасиво - он одним плавным движением вошел наполовину, чуть двинулся назад, скользя рукой по рельефу спины Акользина, затем выскользнул из него совсем и пробежался рукой до затылка Паши, стискивая его волосы в кулаке, тут же заполняя его до конца резким движением и набирая активный темп с первой секунды. Паша приподнялся на вытянутых руках, громко застонал - и Вася нежно притянул его к себе, накрывая руку Филиппа своей и наклоняясь к Паше для того, чтобы поцеловать его. - Фил, я прошу тебя, - Акользин царапал бедра Васи, за которые цеплялся, - не останавливайся, - он крепко прижался лбом к животу Кошечкина, и Филипп подчинился его просьбе, перемещая одну руку на поясницу альфы, - господи, - его голос сорвался на шепот, - какой же он... а-ах. - Конечно же, - Кошечкин выглядел так, словно его разобрала гордость, - он ведет себя также, как хочет, чтобы себя вели с ним, - Вася осторожно ласкал лицо Павла пальцами, заглядывая в помутневшие от возбуждения глаза, - жаль, что когда он выпивший - его хватает очень ненадолго, - он улыбнулся, смотря на Филиппа - Майе держался изо всех сил, стараясь и сохранить заданный ранее темп, и не закончить раньше времени, - соскучился по нему? - голос Василия становился вкрадчивым и хитрым, Фил не смог сдержать смешка - уж очень тихим ему показался Вася сегодня, хотя обычно его невозможно было заткнуть. - Еще бы, - выдохнул Акользин, - как можно по нему не соскучиться. - Это ярко на твоем лице написано, - Вася снисходительно посмотрел на Павла, перебирая пальцами растрепанные волосы, - не переживай, он не оставит тебя, даже когда закончит, он еще успеет надоесть тебе. - С ним невозможно соскучиться, - простонал Паша. - А ты все провожаешь меня? - усмехнулся Майе - он шагал по тонкой кромке лезвия, балансируя на своих ощущениях; внутри Паши было так влажно и тепло, что сдерживаться было невыполнимой задачей. - Филипп, детка, - Паша сам подмахивал бедрами Филиппу, - я хочу, чтобы ты кончил мне в рот, - пробормотал он, поворачивая голову в сторону и призывно высовывая язык изо рта - Фил до посинения стиснул пальцы на коже альфы, зажмуриваясь и пытаясь отогнать яркий образ Паши от своих глаз. - Думаю, ему стоит закончить в тебя - лишняя смазка нам с тобой точно не помешает, - Кошечкин положил руку на выгнутую шею Павла. - А тебя я хочу с узлом, - Пашу окончательно развезла духота и вино - побелевшие от напряжения пальцы отчаянно скреблись по взмокшему животу Кошечкина, пока он, уперевшись в него лбом, сам насаживался на Филиппа - омега чувствовал, как его смазка течет по ногам, а сам он кончит с секунды на секунду. - О боже, - Филипп чуть не задохнулся, представляя, как Акользин будет дрожать под величавым телом Василия, когда тот кончит в него с протяжным стоном, - я бы посмотрел на это, - он кивнул Василию. - Вязать альфу? - несмотря на количество ситуаций, когда Вася сегодня мог бы смутиться, по-настоящему раскраснелся и удивился он только сейчас. - А ты точно будешь в порядке после этого? - Не задавай глупых вопросов - не получишь глупых ответов, - Акользин нашел в себе силы усмехнуться, но тут же снова зашелся в стоне. - Только секунду назад был такой прелестной душкой - сейчас снова начал дерзить, - Кошечкин наигранно злился, - ну ничего, у меня есть отличный метод наказания для тебя, - он заставил Пашу спуститься к его члену и приоткрыл его рот, - по тебе понятно, что ты мальчик с характером, но я хочу, чтобы в кровати со мной и Филиппом ты был послушным. Филипп понимал, что держаться сил у него больше не было, и финальным штрихом стали заискивающие разговоры разгоряченного Василия - может быть, участвовать в них Филиппу было несколько неуютно, но вот слушать со стороны - бесконечно возбуждающе, и Майе, крепко стиснув зубы, с неестественным для омег рычанием вошел в Пашу до самого конца, обильно кончая - секса у него не было продолжительное время из-за того, что Вася с Филиппом принимали в гости родителей Майе, и физической возможности продержаться еще немного у Фила не было от слова совсем. Паша застонал в унисон с ним, зажмурившись, Вася одобрительно улыбнулся, прижимая лицо Павла к своему животу. Майе почувствовал себя таким опустошенным - у него дрожали ноги, словно нижним сегодня был он. Слабость в коленях и лодыжках мгновенно подкосила его, алкоголь по каплям испарялся с мокрых от пота ладоней, и Фил просто откинулся на подушку, смотря в потолок уставшим взглядом и тяжело дыша. Обычно в это время к Филиппу приходило осознание ситуации - ее тревожности или глупости - но сегодня оно опаздывало. Паша не шевелился - лишь свел сильные напряженные ноги вместе и сел прямо на них. - Умничка, крошка, - прошептал Василий - Филипп лениво перевел на него взгляд и подмигнул ему. Почувствовав себя полностью удовлетворенным, Филипп перевел дыхание и поднялся с кровати. На журнальном столике среди своих опустошенных подруг еще стояла начатая бутылка красного вина, и Фил, взяв ее, сделал глоток прямо из нее - его стакан стоял в нише над кроватью, тянуться за ним Филу не хотелось. По высохшим губам вино текло вниз, сладкие капли терялись в растрепанной бороде. Звякнув толстым донышком о матовое стекло столика, Филипп поставил ее обратно и повернулся к альфам. - Чего затормозили? - Филипп усмехнулся сам себе - вместе с удовлетворением пришло ощущение усталости, накрывшее его так быстро, снежной лавиной, из-за чего Майе не смог сдержаться и зевнул. - Ты не смотришь, - почти хором сказали Паша и Вася. - Я бы хотел сгонять в душ, - начал Филипп, но запнулся, понимая, что Вася принципиально не прикоснется к Паше, пока Фил будет купаться - и не захотел разрушать шаткую интимную атмосферу, - знаете, неважно, - он стащил со стола бутылку воды и лег на кровать, подкладывая под голову подушку, - Акол, иди сюда, - он поманил альфу к себе, и Павел тут же бросился к нему, растягиваясь на кровати и укладывая голову на живот Филиппа, - ты в порядке? - Ты просто не видел его довольное лицо, крошка, - Кошечкин взгромоздился на кровать вслед за ними, упираясь кулаками в покрывало, - Паш, хочешь передохнуть или я могу...? - Вася переместил одну руку на бедро Павла, и Акользин тут же приподнял свои бедра. - Я уж думал, ты сегодня не созреешь, - усмехнулся он. - С тобой пытаешься нежно, а ты вот так отвечаешь, - Василий зафиксировал бедра Паши на нужной ему высоте и раздвинул его ноги коленом. - Неужели ты не думаешь, что не всем нравится, когда нежно? - Акользин сполз чуть ниже, прогибая поясницу и полностью открываясь перед Васей - Филипп был уверен, что между ног Кошечкину сейчас открывалось просто потрясающее зрелище. - Я не омега, чтобы со мной нежничать. - Я и не называю тебя омегой, - Василий обильно смочил слюной ладонь и растер ее по члену, - просто хочу, чтобы тебе было хорошо. - Мне хорошо, когда на сухую вставляют по самые яйца, при этом обеими руками придушивая меня до того момента, как у меня губы посинеют, - усмехнулся Павел, - или утыкают лицом в твердый стол и задирают меня без моего согласия. А еще лучше - когда это делает не один альфа, и один без остановки ебет меня в горло, пока другой трахает с узлом сзади. - Ну извини, мой максимум - это прикусить тебя за плечо, не более, - Вася улыбнулся, - подвинься ближе и расслабься. Паша послушно перебирал коленями по кровати, подбираясь ближе и ближе. Филипп осторожно поглаживал его по волосам, смотря на то, как нетерпеливо Акользин комкает дрожащими руками простыни - его вдруг одолела бесконечная нежность к другу - пусть было сложно называть его другом после того, что произошло сегодня между ними - и он не мог сдержать ласкающих касаний к его жестким, но забавным мелким кудрям, высокому лбу и деформированной переносице. Прикрыв глаза, Паша сам тянулся к его рукам. Вася навис над Павлом, коротко посмотрел на Филиппа, упираясь двумя руками в кровать по обе стороны от Паши, и одним плавным движением вошел до конца, закатывая глаза и несдержанно низко постанывая. Акользин с шипением принял его максимально глубоко - Филиппу показалось, что Паше было больно, поэтому он, касаясь ушей Павла, бережно поглаживал его. - Тш-ш-ш, Пашенька, - утешающе пробормотал Майе, спускаясь чуть ниже по кровати, чтобы быть еще ближе к Акользину, - ты отлично справляешься. Расслабься. - Жестче, пожалуйста, - Акользин схватил обе руки Филиппа, крепко сжимая их своими ладонями. - Не нужно жестче, Паш, давай привыкнем к этому темпу, - Вася грудью опустился на лопатки Павла, обнимая его шею и утыкаясь губами в его макушку, - я не хочу, чтобы тебе было больно. - Может быть я хочу, чтобы мне было больно, - Паша жмурился, охая от каждого толчка Кошечкина - Майе все больше и больше казалось, что Паше дико неприятны эти ощущения, - хочу чтобы ты порвал меня своим узлом. Вася, прошу, - несмотря на болезненное выражение лица Акользина, он сам начал двигать бедрами, насаживаясь на член Павла. Вася вопросительно посмотрел на Филиппа - как будто Майе знал, что ему нужно сказать. Павел по своим предпочтениям, видениям и желаниям очень сильно отличался и от Филиппа, и от Василия, но Фил знал точно, что Паша - один из тех людей, кто прекрасно знает свое тело и свои желания, наизусть знает эту методичку и с радостью перескажет ее любому желающему; и если Паша что-то просит - он делает это не просто так, он знает, что это поможет ему кончить. С Филиппом Паша просил каких-то грубостей лишь изредка, но Фил понимал почему - он ассоциировался у него с его бывшим мужем, и в этих отношениях у Паши теплыми были не только бытовые моменты, но и вещи, спрятанные от чужих глаз за дверьми спальни, из-за чего Акользин не просил у Филиппа ничего экстраординарного. В это время Кошечкин был похож на тех альф, которых Паша описывал Филиппу как свой типаж - высокий, холодный, с большими руками и большим членом, и поэтому Паша не мог отказать себе в том, к чему он привык с такими альфами. - Сделай как он просит, - прошептал Филипп, и Вася только коротко кивнул. Он поудобнее уперся руками в кровать, но уже через мгновение чуть сменил положение - переместил одну руку на шею Акользина, обхватывая ее пальцами, а второй уткнулся в кровать над его головой. Павел замер, потому что и Вася в поисках удобного расположения своих рук затормозил, но когда Кошечкин навалился на Павла плотнее, выбирая интенсивный темп с глубоким проникновением - круто выгнутая спина Паши обеспечивала его в полной мере - тот заскоблил сгибающимися от наслаждения пальцами по уже мокрому покрывалу кровати, застонал - Вася уткнул его подбородком в кровать еще сильнее, перенося часть центра тяжести на руку, которой обхватывал шею Паши - и задрожал. Филипп видел, как закатывались глаза Паши, как в беззвучном крике наслаждения открывался его рот, как каждый толчок, сильный, грубый и несдержанный, пусть и хорошо вымеренный, подкидывает его все выше и выше. Филиппу в голову лезли все эти альфы, с которыми у Паши была связь, которые так нагло пользовались им - и продолжают пользоваться по сей день. Паша выглядел таким ранимым и беззащитным, он открывался в постели полностью, не оставляя ничего скрытым от своего партнера, перекидывал всю ответственность за себя на своего верхнего - может быть, когда-то просто хотел почувствовать, какого это - быть омегой, и увлекся этим ощущением, и теперь никак не может вернуть все в свои руки; у Филиппа просто не укладывалось в голове то, как Паша позиционировал себя, то, как Акользин видел себя, словно сам Паша изначально собрал осколки разбитого как-то не так. Омега видел, как Вася словно переступает через себя - да, Кошечкин не был крылатым ангелочком, который не приемлил любой грубости, он сам любил иногда добавить в их с Филиппом интимную жизнь какое-то разнообразие, связанное с БДСМ или другими садистскими практиками, но все это было в такой легкой форме, было лишь невинным заигрыванием по сравнению с тем, чему Паша смотрел в глаза - и это что-то самого Акользина боялось. Слезы текли по щекам Паши, и Филипп нежно стирал их пальцами, в голове по прежнему перебирая все варианты того, о чем мог думать сам Павел. - Паш, - голос Васи звучал сорванным, - я скоро. Но я не могу закончить без тебя. - Не парься, - дрожащим голосом прошептал Паша, - только оставь узел, пожалуйста, Вася, - он захныкал, сжимая ладонь Филиппа сильнее. - Блять, только альфы даже в нижней позиции умудряются оставаться мудаками и не меняться ни при каких обстоятельствах, - Вася разозлено начал вколачиваться к Павла еще сильнее - звук его бедер, шлепающихся о ягодицы Паши, был вызывающим и пошлым. То, что Кошечкин скоро кончит, ознаменовывалось тем, что Вася, закатывая глаза и закусывая губы, сдерживал тонкие стоны и терялся в отлаженном темпе, то ускоряясь, то замедляясь, движения его становились хаотичными и непредсказуемыми, но Вася сделал еще несколько толчков и замер, входя в Пашу до самого конца. Акользин наслаждено застонал, выгибаясь всем телом, напрягаясь каждой мышцей и зажмуриваясь, самостоятельно двигаясь на члене Василия, который с шипением от неприятных ощущений на чувствительном узле навалился на Пашу всем телом, отрубая ему всю возможность шевелиться. Филипп чуть потянулся и положил руку на затылок Кошечкина - Вася тяжело дышал, с утробным рычанием вгрызаясь в плечо Акользина, который, хныкая, также глубоко вздыхал, пытаясь выровнять дыхание. - Кончил, сученыш? - прорычал Василий, разжимая пальцы на шее Павла и приподнимаясь над ним. - Д-да, - не своим голосом прошептал Паша, утыкаясь лицом в кровать и содрогаясь. Вася расслабил узел и вышел из Паши, вытирая взмокшее лицо тыльной стороной ладони. Паша как-то подозрительно долго не поворачивался, и Вася взял его за плечо и развернул сам - лицо Акользина стало таким спокойным и мирным, словно всего, что было сегодня ночью, не было и в помине, а сам Паша уже дремал, вымотанный событиями ушедшего дня. Филипп усмехнулся, умильно смотря на Пашу. - А я поклялся себе не пить и не творить хуйню, - Акользин разлепил глаза и приподнял голову. - Каждый раз, как я не выпью, я обязательно потрахаюсь с тем, с кем категорически заниматься сексом нельзя. - Да ладно тебе, думаешь, мы расскажем кому-то? - непонимающе спросил Кошечкин. - Я себе после Фисенко поклялся никогда не заниматься сексом с одноклубниками - но вот я здесь, - Паша легко засмеялся, но быстро успокоился, - пустите меня в душ? И я поеду. - Далеко собрался? - фыркнул Майе. - Вон, наша вторая комната, - Филипп кивнул на серую дверь напротив двери ванной комнаты, - там, конечно, валяются чемоданы и не расстелена кровать, но также уютно, как и здесь. Ты никуда не поедешь. - Я не хочу вас стеснять или смущать, - возразил Акользин. - Ваша компания - просто волшебная, я в восторге от того, что между нам было, но я все равно третий-лишний... - Так, блять, не нуди, все, - Филипп должен был уснуть еще после того, как кончил, но героически держался до этого момента, - душ и соседняя комната. Утром нормально попрощаемся и тогда вали на все четыре стороны, - Майе пробормотал эти слова совсем невнятно, но достаточно эмоционально, чтобы его поняли, повернулся на бок и закрыл глаза. *** Филипп проснулся от того, что под его подушкой вибрировали его часы - по привычке трекинговая программа от Apple в три часа дня отправляла ему уведомление, если он не делал необходимое количество шагов в день. Эта норма была рассчитана на сезон и в нее входили в том числе и тренировки в зале, а сейчас у Фила был отпуск, и в зал он наведывался раз-два в неделю, не больше - только вот уведомления все никак не мог отключить, ленился. Тем не менее, Филиппа скорее удивил - не раздражал - тот факт, что часы заливались птичьей трелью уже сейчас - по его ощущениям было совсем раннее утро, а никак не поздний день, перетекающий в вечер. По соседству на смятой простыне никого не было - Филиппу казалось, что он засыпал с Василием. В душе шумела вода - дверь была приоткрыта, и шум как будто усиливался пропорционально со временем, с которым Филипп лежал, глядя в потолок, натягивая на себя простынь - проснуться окончательно было непростой задачей. Майе сделал решающее усилие и сел на кровати, тут же потягиваясь и разминая шею - очнулся он ровно в той же позе, что и засыпал, на боку, подбородком прижимаясь к своей груди. Телефон Кошечкина лежал на прикроватной тумбе, по телевизору беззвучно шла РПЛ, влажное полотенце валялось на диване у стены. Фил не решился тревожить того, кто находился в душе, нашел лежащие на диване шорты, надев их, заглянул в приоткрытую дверь второй комнаты - в ней никого не было. Филипп зевнул и вернулся на кровать. Ему некуда было спешить сегодня, нечем было заняться, не от чего отдыхать, единственное, что он мог предложить сам себе - это надеть что-то кроме свитера и джинсов и сходить с Василием поужинать в какое-нибудь тихое местечко, может быть, прогуляться где-нибудь в городе, посмотрев на Москву именно как турист. Пусть с Кошечкиным они проводили каждый день, не разлучаясь, Филиппа утомляла даже мысль об очередном посещении какой-либо компании, типа тех ребят, с которыми их познакомил Акользин - Фил предпочел бы смотреть "Спайс Джем" с Джорданом под одеялом и притвориться мертвым. Омега заправил кровать - единственный неубранный след вчерашнего дня, все остальное было тщательно убрано, бутылки вынесены, одежда спрятана; и тут же прыгнул на шелковистое зеленое покрывало кровати, которое было пропитано палитрой приглушенных, выветрившихся запахов альф. Филипп положил на него голову и прикрыл глаза, делая глубокий вдох. Замшелый каменистый запах неудачно ложился на ледяной с остринкой аромат Василия - Фил, становившийся все более чувствительным к запахам в связи с приближением середины месяца, повел носом и перевернулся на спину. Дверь ванной комнаты бесшумно отворилась - из нее вышел Василий. - Доброе утро, спящая красавица, - он улыбнулся - он уже был одет в темную футболку и мешковатые спортивные штаны, словно собирался на пробежку; его лицо было гладко выбритым и блестело от геля после бритья, - ну ты и проспал - почти двенадцать часов, - он все еще размазывал гель по лицу, морщась от неприятных ощущений, - как ты себя чувствуешь? - Пока не понимаю, - честно ответил Филипп - по всему телу распространялась слабость, но головной боли, сухости во рту или желания скончаться на месте не было, так что жаловаться на отходняки от алкоголя Майе не мог, - а ты как? - Нормально, на удивление, если учесть, что я вчера выпил бутылки полторы вина, - Вася сел на край кровати, - встал, позавтракал, проводил Пашу, думал, пока ты спишь сходить на велотренажер, но раз уж ты снова со мной - побудем вдвоем хоть немного, - он вздохнул и с улыбкой растянулся на кровати. - Извини, что потащил тебя вчера к Паше, - осознание доходило до Филиппа не сразу и волнами, - мы вполне могли побыть вдвоем и также отлично провести время, нет, блять, мне понадобилось тащиться к нему, нажираться - в итоге я так, собственно, и не в курсе, как у него дела, обзавелся кучей совершенно ненужных знакомств и вдобавок потащил его к нам в кровать, - он покачал головой. - Не бери на себя лишнего - в кровати он у нас оказался по моей инициативе, - Вася фыркнул, - я тоже вчера наговорил и наделал лишнего, но в итоге все закончилось нормально и мы вполне весело провели время, - Кошечкин потянулся и подложил под голову подушку, - тебе понравилось? - Да, это было что-то неземное, - Филипп провел рукой по своей груди, вздыхая - Вася так горячо смотрелся с Акользиным этой ночью, Филипп никак не мог развидеть картинки, которые ярким слайд-шоу плыли в его голове, - а тебе? - Паша, оказывается, ничего такой, - несмотря на слова Васи, радости в его голосе было слышно мало, - но не все эксперименты бывают удачными. Все-таки альфы - это не мое, хоть это местами и весело. Особенно такие, как Паша. Я привык совсем к другому, Паша - к другому, и на этом моменте мы немного не сошлись. Но я рад, что понравилось тебе. - Я правда не хотел, чтобы ты остался недоволен, - Майе не знал, как утешить Кошечкина - но вместе с отсутствием какой-либо радости в голосе Васи там не было слышно и явного сожаления, и это успокаивало Фила. - Слушай, я сам загорелся идеей заняться с ним сексом, сам об нее обжегся, а ты теперь виноват в этом? - Вася внимательно посмотрел на Филиппа. - Не нужно. Я свой гештальт закрыл, я для себя отметил, что хоть ты и смотришься невообразимо горячо, когда трахаешь кого-то - лично мне нравится видеть именно тебя окруженного лаской второго альфы. Я падок на всякие пошлости, но люблю я в первую очередь тебя и нежничать хочу только с тобой. - Там было навалом альф, - зачем-то начал Филипп, - и как я заметил, с некоторыми ты начал очень даже неплохо общаться. Почему именно Паша? - Неплохо общаться - это еще не значит, что им можно доверять тебя, - сказал Кошечкин. - И вообще - я начал терять саму идею секса втроем, пренебрегать этикетом внутри него, вестись на какие-то свои желания, которых никогда раньше в моей голове не было и появляются они там исключительно из-за того, что я сам это позволяю, - Вася выглядел озадаченным. - А главное - начал утаскивать тебя за собой. Может быть, нам стоит сделать перерыв и вернуться к классике? - Ты же прекрасно знаешь - мне полностью хватает тебя и никогда не нужно было никаких новшеств, - Фил потянулся к своему альфе, придвигаясь ближе, чтобы приобнять его, - а чем-то ты прав - с такими вещами нельзя заигрываться, можно прийти к тому, что это, как и все хорошее, вызовет привычку и отвращение. Я не нуждаюсь в других альфах, неважно, хорошо знакомый это нам человек или просто рандомный парень с улицы - я бесконечно люблю тебя, ты удовлетворяешь меня и все мои потребности. И я только за снова призакрыть наши отношения, - Филипп положил голову на грудь Кошечкина, и он тут же приобнял его в ответ, обвивая руку вокруг его талии. - Если ты хочешь поговорить о чем-то конкретном - то нет лучшего момента сделать это, если не сейчас. - Да блять, - Вася чертыхнулся, - я даже не знаю, как тебе это объяснить. Если у нас дома Хабар - я могу даже его одного тебя с ним оставить, потому что я уверен в нем, как в себе. Он не меняется, когда мы приглашаем его потрахаться, а Паша становится совершенно другим человеком. Я, конечно, понимаю, что это связано с тем, что он - пассивный, или как там это правильно называется, но в нем неуютно все, начиная с того, как он ведет себя с тобой и как быстро меняет свою риторику по отношении ко мне, заканчивая тем, что у меня не вяжется его визуальный образ с его поведением. Может быть таким, как Фисенко, нормально, но я в каком-то культурном шоке. - Паша в жизни и Паша на работе, то есть, с тобой - это два разных человека, - вздохнул Филипп, - с этим просто нужно смириться. В нем меняется весь спектр эмоций, начиная от агрессии, заканчивая излишним дружелюбием, перед своими гетеросексуальными друзьями он носит одни маски, перед геями - другие, а по факту - даже я не понимаю, кто он на самом деле, чего он хочет, чего боится и в чем нуждается. Он очень сложный человек, очень вспыльчивый и вместе с тем очень ранимый - и все это скорее всего взаимосвязано с его прошлым. Типичная глупая история, к которой мы не имеем никакого отношения. - Слушай, этот Миша, - Кошечкин понизил голос, - который якобы его бывший муж, ты меня понял, - он покрутил рукой в воздухе, выписывая пальцами какую-то фигуру, - что это вообще за перец? Про него никто и никогда не слышал, не видел и даже не подозревал. Как ты вообще узнал о нем? - Мы в этот период с Пашей активно выясняли отношения, помнишь, когда я только пришел в клуб, то Акользин постоянно поднимал руку на меня? - Филиппу тяжело было копаться в этих воспоминаниях, но не из-за их эмоциональной нагрузки, а потому что это было целый год назад. - Я попросил его честно рассказать, что с ним не так, когда он снова начал бросаться в крайности и после того, как мы уже переспали впервые, снова начал задирать меня - он разрыдался, рассказывая мне об этом Мише, рассказал все от и до и потом еще по мере общения докидывал некоторые детали: познакомился он с ним на учебе, первое время не мог подступиться к нему, потому что этот Миша был тем еще вредным товарищем, но в итоге добился его и начал жить с ним, заключил с ним брак в Штатах, когда они узнали, что ждут ребенка, а затем у него на фоне ревности потекла крыша, он начал систематически избивать его, и этот Миша, еще беременный, улизнул от него куда подальше, - Фил рассказал все, что знал или мог вспомнить, - Паша говорил, что я ему очень сильно напоминал его бывшего, поэтому он сначала вскипел ко мне такой ненавистью, затем неприязнь переросла в желание снова окунуться в прошлое, а когда мы с Пашей разговаривали об этом последний раз, он сказал, что он не испытывает влечение к омегам вообще. Но все так спутанно - кажется, он все еще любит этого Мишу. - Тогда каким боком здесь оказался Фисенко? - Кошечкин медленно воспринимал информацию. - Паша утром проснулся вполне веселым, даже составил мне компанию на завтраке, но как только ему позвонил Фис - он сразу побледнел и сорвался, потому что тот сказал ему приехать, - сказал Василий. - Если на одном Мише у Акользина завязано все на свете, зачем ему Фисенко? - Я не уверен в мотивах Фисенко, но я подозревал о нем кое-что еще задолго до того, как у них с Пашей произошел конфликт, - специальный эпизод сериала "Сплетница" набирал все новые и новые обороты, но Филипп чувствовал себя комфортно, когда делился всей информацией с Кошечкиным - в конце концов, кому ему это все рассказывать, как не своему лучшему другу и партнеру, - мы заводили разговоры о том, что у Бога в его религии есть определенное видение "неправильной любви", и затем он хотел в чем-то признаться, но я не был тем человеком, кому он бы захотел рассказывать хоть что-то. Я подозревал, что он бисексуал, как минимум, но все равно пиздец как удивился, когда они с Пашей так играючи переспали в гей-клубе. - Вот так живешь спокойно и не знаешь так много всего веселого, - усмехнулся Вася, покрепче прижимая Филиппа к себе. - Зато ты - всегда в центре бури. - Алкоголь все время толкает на бездумные поступки, - буркнул Филипп в свое оправдание - пусть и совершенно неустойчивое, - так стремно просыпаться утром, понимая, что ты опять совершил какую-то несусветную дичь, за которую тебе ужасно стыдно - но зато вчера, под литром виски ты чувствовал себя королем мира, а даже самый стремный альфа казался тебе самым прекрасным. - Наш первый секс тоже был для тебя несусветной дичью? - Кошечкин засмеялся. - О чем ты, наш первый секс был на трезвую, - Филипп не принял попытку газлайтинга и начал отстаивать себя. - Мы говорим о разных вещах: ты - про нашу первую течку в Канаде, а я - про тройничок с эскортницей у меня на старой квартире летом, - Вася приглаживал волосы Филиппа мягкими ласкающими движениями, - и ты тогда был смертельно пьян. Как и я, кстати, - он пожал плечами. - Ты просто подрочил мне, так что это не считается, - Майе улыбнулся, - и только попробуй сам не признать, что с утра ты был в шоке от того, что ты сделал прошлой ночью. - Первым делом после того, как мы убрали весь беспорядок и разошлись спать, я забрал из стирки полотенце, которым вытирал тебя от твоей смазки, уткнулся в него лицом и подрочил несколько раз, - Вася звучал совершенно серьезно, - а потом с чувством выполненного долга осознал, что это и правда полный пиздец. И как же мне хотелось провалиться сквозь землю, когда на мой вопрос о чувствах ко мне ты сказал, что я тебе не нравлюсь - я уже было тогда подумал, что мне вообще ничего не светит, - руки Василия становились настойчивее, и от прикосновений суховатой ладони Филипп, вроде бы измученный вчерашней ночью, чувствовал, как начинает возбуждаться. - Вот не сидится тебе спокойно, - выдохнул Майе. - Все-все, не пристаю, - Кошечкин хитро улыбнулся. Билеты в Челябинск они взяли на раннее утро - это был самый ближайший рейс из Москвы, а оттуда их еще ждала дорога до Магнитогорска на машине. Филипп с неохотой возвращался в привычный день сурка, на котором закольцевался его отпуск, ведь ближайшие поездки были распланированы на начало месяца, и еще как минимум неделю им с Кошечкиным пришлось бы просто валяться дома и ничем не заниматься. Даже Ярослав, который время от времени списывался или созванивался с ними, уже запланировал отпуск с семьей - они улетали в теплые страны на несколько недель, Филиппу за это время нужно было слетать в Канаду, а Василию - появиться в Барселоне и Тольятти. О моменте разлуки Майе думал и с предвкушением, и с ужасом - он уже не представлял себя без компании Кошечкина, боялся, что на поверхность вылезет вся его тревожность и параноидальность по поводу того, что с Васей что-то случится, а Филиппа даже не будет рядом с ним в этот момент; но вместе с этим эта разлука была бы небольшим тестом для них обоих, потому что лето и отпуск не будут бесконечными, и в период сезона им придется разлучаться все чаще и чаще - Фил переживал, что это негативно повлияет на них. До самого вечера они, поужинав в ресторане в отеле, смотрели какой-то русский сериал. Фил соскучился по обычному валянию на кровати, когда не нужно было никуда ехать, ни с кем видеться и делать хоть что-то, кроме переворачивания с одного бока на другой. Номер постепенно погружался в темноту, и Вася сдался на третьей серии - Филипп в этот момент обнимал его за шею, поглаживая по спине, а Кошечкин просто внезапно засопел и расслабился, уткнувшись лицом в грудь Майе. Фил запустил руку в волосы Василия, легкими прикосновениями перебирая пряди на затылке и смотря уже куда-то сквозь экран телевизора - в отличие от Васи, который проснулся довольно рано, Фил не чувствовал никакой усталости или утомленности. Рушить сон Кошечкина Фил не хотел - в самолете Вася бы толком не выспался, а ему еще предстояло несколько часов за рулем автомобиля по дороге в Магнитогорск, поэтому Майе мирно вытянул руку, которой обхватывал шею Васи, устроился поудобнее, повернувшись полубоком и подбирая под себя подушку, и взял в руки телефон - привычка проживать с гаджетом все свои самые яркие моменты в жизни за последний год у Филиппа напрочь отпала. Все его самые важные разговоры с самыми важными людьми были только вживую, все самые важные и драгоценные моменты ярко отпечатались в памяти, самые памятные слова - сказаны вслух и закреплены ни одним повторением, самые трепетные прикосновения - кожа к коже или губы к губам, самые ценные и важные люди - не в телефонной книжке, а рядом, самый важный - беззащитно спит, расслабившись в его руках. Раньше Филипп только и делал, что прятал свои глаза в меню приложений стартового экрана, перескакивая между калькулятором и будильником, когда ему нужно было сделать вид, что он ничего не видит и не слышит, сейчас - он бросается с головой в омут, даже не пытаясь скрываться от чего-либо. IPhone Филиппа был с ним с незапамятных времен, Фил помнил, как он купил свой самый первый смартфон на свои собственные деньги; до этого момента он пользовался BlackBerry, и когда он впервые совершил такую ответственную, пусть и мелочную покупку, он еще умел радоваться таким мелочам - в отличие от себя сегодняшнего. ICloud Фила был заполнен многочисленными фотографиями, многим из них было больше пяти-семи лет, Фил хранил все свои архивы в социальных сетях, раз в промежуток окунаясь в воспоминания, Фил хранил переписки, заметки, чеки, письма на почте, телефон Майе напоминал нижний ящик в столе, в который его хозяин складировал совершенно все важное и неважное, но Фил с какой-то гордостью нес эти воспоминания за собой - и вдруг обнаружил, что он за весь этот год так толком не сфотографировался ни с кем из команды, не сохранил ни одно из сотен видео из раздевалки, с выезда, из отелей, с их гулянок или семейных мероприятий, словно этого года в галерее Филиппа толком и не было - пусть он и был самым насыщенным в его жизни. "Спишь?" - вопрос Шварца в коротком сообщении в WhatsApp был глупым - он, скорее всего, видел, что Филипп появился в сети. - "Есть разговор", - Фил ненавидел, когда его агент так писал - это не означало ничего хорошего. "Если у тебя для меня плохие новости, то лучше не пиши мне ничего, я впервые за сто лет проснулся не в настроении откинуться", - ответил Фил, глубоко вздыхая. "Фу, да нахуй ты упал кому со своими плохими новостями", - Александр был в своем стиле, - "это про твоего юного подопечного Максима Майорова. У меня есть возможность пообщаться с ним, его родителями или агентом? Дела развиваются очень быстро, мне нужно знать, как они настроены на то, что он после своего совершеннолетия сможет поехать в Шарлоттаун". "В эту ебанную дыру?" - Филипп скорее возмутился, чем удивился - провинциальный городок крошечной островной канадской провинции был настолько унылым местом, что никакая Балашиха или Подольск не могли сравниться с Шарлоттауном в унынии, где, по факту, кроме рыбалки и хоккея больше никаких развлечений не было от слова совсем. - "Какой молодой игрок захочет поехать в настолько дикое отдаление и в настолько неперспективное место, Алекс, ты в своем уме?" "У меня там очень хороший знакомый с прошлого сезона работает заместителем генерального менеджера, и когда мы виделись сегодня утром, то он сказал, что "Шарлоттаун Айлендерс" получат неплохую помощь от муниципалитета и нового частного инвестора на новый сезон - они уже подписали топ-десять защитника лиги Онтарио и взяли в аренду нескольких потенциальных пиков драфта НХЛ в новом сезоне, от таких шансов нельзя отказываться. Они в поисках молодого голкипера, в их системе новый тренер вратарей, который не любит играть старыми лошадками, и если ты думаешь, что у них на просмотре не десяток голкиперов - то ты ошибаешься", - Шварц писал быстро и с ошибками. - "Тем более, тебе это место должно быть хорошо знакомо - твой товарищ Джош Карри не только оттуда родом, но и, возможно, займет неплохую должность в тренерском штабе в этом сезоне". "Ты бредишь или да? Джош в "Оттаве", какой к черту тренерский мостик?" - недоумевал Майе. "Ты придурок или притворяешься? Я не привык с критикой обсуждать клиентов других агентов, но тот факт, что в начале этого тренировочного лагеря НХЛ Карри, дай бог, проведет полторы тренировки с основным составом - это заслуга исключительно Алеши Пилко и больше ничья. Где Джош и где "Сенаторз", скажи мне? Ты вообще хоть с кем-то из своих бывших одноклубников общаешься или застрял в своем информационном пузыре и не высовываешь голову из песка?" - спросил Александр. - "Вот тебе инсайд - Карри начнет сезон в "Оттаве", но только в АХЛ, затем получит свои отступные и поедет в родной Шарлоттаун дожидаться появления первенца - в "Айлендерз" уже лежит почти готовый контракт для него, как для ассистента. А все эти пляски с контрактом в "Оттаве" - это просто очередная попытка Пилко набить себе цену для клубов из России, мол, смотрите, какого игрока я могу увезти в НХЛ. Давай будем честны - Джошу уже не интересен хоккей, и это видно не только по его статистике". "Я не общаюсь ни с кем из одноклубников, особенно бывших, пока я в отпуске, я даже особо в соцсетях не сижу", - написал Филипп. - "И я прекрасно знаю про ситуацию Джоша - они с его женой давно хотели стать родителями. Только я все еще не понимаю, почему именно Шарлоттаун". "Там он будет максимально далеко от такой фамилии, как "Кошечкин", но все равно будет под пристальным контролем не только с моей стороны, но и при помощи других связей", - объяснил Шварц. - "Думаешь, я не понимаю беспокойство его отца по поводу карьеры ребенка? Я все прекрасно понимаю. Сколько на моих глазах сгинуло в небытие детей талантливых отцов, и лишь единицы смогли пробиться выше, чем все остальные, где их встретили настолько завышенные ожидания, что им ничего не оставалось делать, кроме как вернуться в университет и продолжить играть в хоккей, как любитель. И все это из-за гиперопеки, потому что для альфы успешный сын - это личный успех, и для Василия Максим - это такой же личный бренд. Посмотри на юного Сергея Овечкина - пацану всего шесть лет, а от него уже ждут кубок Стенли, хотя он еще мочится в кроватку, и я не считаю, что это смешно или мило - это печальная суровая реальность, и они ждет любого ребенка любого звездного игрока. А теперь только представь, что "Шарлоттаун Айлендерс" - это система, которая никак не связана даже с НХЛ, игрок из нее выбирался на драфте последний раз в семнадцатом году под двести-хуй-пойми-каким номером, но в которой я - друг и товарищ правой руки генерального менеджера, у которого есть для меня полный расклад на происходящее в клубе, раздевалке, влияние на тренера и еще - вполне возможно, новый ассистент, который является твоим хорошим товарищем. Это отличная платформа для старта юнца, уверенность которого теоретически раскроется вдали от отца, и где мы, при этом, не потеряем его из виду, где у нас будет возможность направить его в нужном русле. Тебе ведь тоже это интересно - это ребенок твоего парня, тебе, наверное, важно, чтобы у него все было хорошо". "Насколько хороший финансовый интерес тебе заложили за эту авантюру?" - Филипп не смог удержать себя от очевидного вопроса. "Не поверишь - я делаю это ради развития новых полезных знакомств. В современном хоккейном мире они важны, как ничто другое, и пока я копал в Саудовскую Аравию, Японию и Китай, мне подвернулся этот вариант, и я просто не смог отказаться от него. Ты же знаешь, что мое дело - это просто предложить, я же еще не подписывал никаких бумаг. Ну так что, ты дашь мне поговорить с его отцом или агентом?" - Александр звучал очень убедительно, но так как речь шла не о чужом для Фила человеке, Майе колебался - все звучало уж очень хорошо, а когда водная гладь зеркально чистая и спокойная - значит, что под водой слишком много камней. "И менеджер Шарлоттауна так уверен, что ему нужен именно Максим?" - спросил Фил, решив разобрать все возникшие вопросы по полочкам; в ответ на это Шварц скинул ему переписку с неким Жаком Смитом, в которой Алекс отправил ему ссылку на профиль Максима в Transfermarket, и судя по вопросам Жака, "Шарлоттаун" был заинтересован даже отправить скаута в Россию, но Александр переубедил его, сказав, что Майоров в состоянии сам приехать на просмотр, если в Канаде наберется достаточно коммерческих предложений или опекуны несовершеннолетнего игрока дадут на это согласие - Алекс умудрялся набивать цену своему еще несостоявшемуся клиенту даже в такой простой переписке. - "И что если в какой-то из мультивселенных они откажутся от его кандидатуры?" "Не задавай глупых вопросов - не получишь глупых ответов", - Фил даже через экран прочувствовал злость Шварца. - "Сколько лет мы с тобой работаем и сколько раз у меня в работе был только один реальный безальтернативный вариант? Думаю, даже писать не стоит, что ни разу я не оставлял себя и своего клиента без подушки безопасности. Но в этом парне я уверен - он все-таки не просто очередной сынок богатенького успешного хоккеиста, в его игре есть и стиль, и явные следы упорного труда - я потратил пару часов и посмотрел материалы по нему в хронологическом порядке, при грамотном тренере и при наличии мотивации у него все получится, и даже если он не станет звездой, он станет крепкой трудовой лошадкой, которая понадобится любому клубу". "Предположим, я сейчас полностью доверяюсь тебе и сообщаю эту новость Васе - с вероятностью в девяносто процентов он скажет мне, что он не хочет, чтобы его ребенок ехал в такую даль, что он настаивает, чтобы вариант, предложенный тобой, был гораздо ближе, а еще лучше - в России, под его присмотром", - Майе почувствовал непонятную тревожность, думая об этой теме. - "И против его слова вряд ли сможет пойти сам Макс, у них не самые простые отношения. Мне кажется, что его рвение уехать подальше от него связано даже не с тем, что он действительно думает, что в низших канадских лигах можно попытать шанс, а с тем, что он просто не хочет находиться под его контролем." "Это нормально для детей в его возрасте, юношеский максимализм, все дела", - буднично написал Шварц. "Ты меня немного не понял, у них действительно не самые простые отношения", - Фил бы не стал писать что-то настолько откровенное Александру, если бы не знал, что на его работу может повлиять что-то даже такое незначительное, как обстановка в семье. - "С Васей они не в ладах, с матерью вообще что-то неладное - она забрала с собой в Испанию только младших детей, а его отпустила обратно в Россию и как-то не особо занимается им". "Если у них все действительно так, как ты говоришь, то вот мы и нашли его мотивацию", - Александр чуть притормозил с ответом. - "Желание получить признание, которого ему не добиться от родителей, заставит его двигаться вперед с очень большой скоростью, ровно как и желание сделать свое имя самостоятельно, без помощи родителей, с которыми у него плохие отношения". "Каждая семья несчастна по-своему", - уклончиво сказал Филипп. - "Я просто не хочу, чтобы потом виноватым во всем выставили именно меня. Сейчас я и их разлучу, и Максим в карьере накосячит, меня же потом просто убьют". "Майоров уже взрослый мальчик, тебе не кажется, что и ты, и Вася, и его мать - все уже приняли решение за него? Да, за своих детей нужно переживать и бояться, но если ты собираешься высиживать его всю свою жизнь - то смысл был его рожать? Чтобы он всю жизнь сидел при тебе? Я не понимаю этого прикола, при чем чем более узкая в своих взглядах нация, тем сильнее этот стереотип, что ребенок должен тебе по гроб жизни. Может быть, нужно поговорить с мальчиком лично и спросить лично у него без влияния его родителей, что он хочет от этой жизни? Я не могу это сделать - я все-таки к этой истории никаким боком не отношусь, а вот тебе, как знакомому, он может доверить что-то, что поможет мне и ему окончательно принять решение". "Будет ли Вася доволен тем, что я общаюсь с его сыном за его спиной?" - Фил задал этот вопрос скорее себе, чем Алексу. - "Это тяжелая для него тема, я даже не знаю, как поступить лучше". "А как бы ты поступил, будь ты отцом Максима?" - спросил Шварц. "Наверное, купил бы ему целую лигу только для его развлечений", - Филипп ответил ровно первое попавшееся из головы. "И оттуда бы родился человек, который при встрече с реальным миром не выдержал бы натиска и свел счеты с жизнью, неважно, быстро или медленно. Но твою точку зрения я понимаю - ты хотя бы пережил все эти ужасы, которые не пожелаешь испытать ни одному подростку на этом свете", - Александр закончил предложение многоточием. - "Поговори с ним, я прошу тебя. Ты сам когда-то вопреки всему настоял на своем и отправился за своей мечтой. За тебя не решали ни папа, ни мама, ни я - ты сам, в одно рыло, стоял на пороге грандиозного шухера - и все это рисковало закончиться ужасающим провалом, если бы не твое стремление к жизни. Откуда ты знаешь, может быть, этот парень - это ты, только десять лет назад, но от тебя его отличает только то, что ему нужна рука помощи. От одного разговора ничего не изменится, я уверяю тебя. И Василию об этом разговоре необязательно знать", - Шварц часто вдохновлял Филиппа на разного рода глупые поступки. "Ты меня убедил, я подгадаю момент и поговорю с ним. В любом случае, этим летом ему исполняется восемнадцать лет, и он будет волен сам решать, куда ему ехать", - Фил успокаивал только себя - от одной мысли, что он может даже попытаться скрыть разговор с Максимом от Кошечкина, его бросало в дрожь, словно он делал что-то противозаконное. Рука, держащая телефон, уже подрагивала от напряжения, и Филипп осторожно вытащил ее из-под Кошечкина - но голкипер даже не дрогнул. Фил взял с кресла покрывало для кровати и накрыл им альфу, подоткнув края под его бок, а сам обратно взял телефон в руки, открывая диалог с Александром. Майе чувствовал, что может лезть не в свое дело, и именно этого Филипп боялся больше всего на свете - быть отвергнутым Васей за попытку предоставить помощь, потому что Фил знал - если его действительно отвергнут, он закроется для этого человека навсегда и во многих аспектах, а открыться обратно будет дорогого ему стоить. Фил так мало знал об отношениях Васи и Макса, Кошечкин практически ничего не рассказал ему и вел себя так, словно и не собирался рассказывать, но Фил уже по уши вляпался в эту ситуацию и обратной дороги у него не было - ему нужно было пообщаться с Максом. Поговорить с Майоровым один на один - узнать такую необходимую Шварцу информацию и понять, стоит ли вообще предлагать парню такой серьезный контракт; рассказать об этом Васе и пригласить его в этот разговор третьим - лишить себя правдивого мнения Максима, потому что, очевидно, рядом с отцом он закрывался и не говорил того, что хотел бы сказать на самом деле. Фил был в очень серьезных раздумьях. "Чтоб я еще хоть раз в своей жизни отравился с двумя грудничками дальше своего заднего двора", - написал Шварц. - "Наоми свалилась с температурой из-за акклиматизации и теперь с Каем и Тео я совершенно один, только и могу, что качать одной рукой качать люльку, а второй - переписываться по работе. Хотя с радостью бы уже выпил пива." "Не скучаешь по временам, когда ты был свободен?" - спросил Филипп. "Да, пожалуй, не скучаю - всего лишь я жил в разъездах в новых веселых компаниях каждый день, пил, когда хотел, трахал, кого хотел, мог ложиться спать в четыре утра и вставать в четыре вечера, мог все бросить и уехать в теплые страны, мог обдолбиться кокаина и несколько дней не смыкать глаз где-нибудь на вечеринке. А теперь я после работы стабильно приезжаю в дом Наоми, провожу почти все время с мальчиками и ложусь спать в девять, лишь бы завтра не проспать офис, а мой отпуск теперь - это Италия, Франция или Испания", - написал Александр, отправляя тонну улыбающихся смайликов в конце сообщения. - "Ну конечно же, блять, скучаю, Филипп. Вот только взрослая жизнь иногда заставляет тебя принимать решения, основываясь на ответственности, которую ты на себя изначально не брал - за детей, животных, родителей или других людей. Я могу быть каким угодно плохим - но я всегда был ответственен, если брался за какое-то дело, и здесь, когда я узнал, что Наоми беременна - я с себя эту ответственность не сложил". "Ты так и не рассказал, как вы познакомились", - вспомнил Майе. "Мы просто занялись сексом на какой-то вечеринке, у нее была течка, а я был настолько пьян, что до сих пор удивлен, что смог повязать хоть кого-то, кроме своих ног узлом, пока шел от стены до стены", - ответил Александр. - "А потом мы просто встретились в Aldi недалеко от моего дома, совершенно случайно, я пригласил ее выпить кофе, и она сказала, что уже несколько месяцев не может найти хоть какой-то способ выйти со мной на связь, чтобы сообщить мне, что она беременна. Я попросил ее сделать тест на отцовство, он показал, что она не врет и ребенок мой, какое-то время мы думали о том, что делать дальше - и в итоге решили разделить опеку на двоих. Я вижу, что она любит меня - жаль, я не могу отблагодарить ее тем же самым. Она, Кай и Тео действительно стали моей отдушиной, хоть мне и стыдно признаваться, что долго время они были просто сублимацией чувств к другому человеку." "А говоришь, что не пьян", - Фил нервно усмехнулся. "А ты все также хорош в том, чтобы избегать темы для разговора, на которые ты не хочешь говорить", - молниеносно ответил Александр. - "В прочем, это не имеет смысла. Ты счастлив в своих отношениях, я счастлив быть отцом. Это бы в любом случае не выгорело". "Раз уж ты так хочешь поговорить - то почему не сказал об этом раньше? Почему сейчас обвиняешь меня в том, о чем я даже понятия не имел все это время? Ты не думаешь, скажи ты мне обо всем сразу - все вообще сложилось бы иначе?" - Майе злила эта тема, но он хотел закрыть ее раз и навсегда. - "И раз уж тебя это до сих пор беспокоит - зачем возобновил сотрудничество? Чтобы травить себе душу?" "Я боялся, Филипп, не поверишь", - Шварц писал все более неграмотно, - "боялся, что попытаюсь подойти ближе, спугну тебя и потеряю тебя. В итоге, мой самый страшный страх оправдался - я тебя потерял, и даже обрести на мгновение у меня не получилось", - количество точек в многоточии увеличивалось с каждым разом. - "Ты же знаешь - я хорошо разделяю работу и личное. Так что не обращай внимание, сейчас я наговорю тебе глупостей по-пьяни, а как проснусь, просто сотру диалог. Ты же меня хорошо знаешь". "Вот именно, что хорошо знаю, поэтому тот факт, что ты хоть чего-то боишься - воспринимаю с трудом", - только и написал Филипп, не желая больше продолжать диалог со своим спортивным агентом - ему и без этого все было предельно ясно, а на сообщения без ответа Шварц все равно не обидится. В понимании Филиппа Александр был одной из самых массивных колонн, на которых держалось все, чего достиг Филипп, потому что талант в нем шел рука об руку с косноязычием - там, где Филиппу нужно было сказать что-то подходящее, Майе скорее молчал, иногда - позорился неуместными высказываниями; да и как-то когда твои рабочие вопросы решает огромный суровый альфа, а не мама с папой, в глазах представителей клуба ты становишься гораздо более важным. Любой агент бы, повышая свою ценность в глазах клиента, непременно сказал бы ему - в чем его ошибка, каковы его перспективы, но только не Алекс - ему было проще встать, по-немецки изъявить желание попрощаться со всеми, грузно хлопая ладонями по коленям, и выйти из кабинета, даже не оборачиваясь на семенящего за ним омегу, если он видел в своих собеседниках неуверенность или надменность. Он был таким со всеми - со своими футболистами, регбистами, теннисистами и автогонщиками, он везде был за своих - и Филиппу так нравилось, что уже сейчас, без единой бумажки, Александр считал своим Максима. Фил поймал себя на мысли, что он переживает о его будущем - так, как он переживал бы о своей сестре или племянниках, например, что ему важно, чтобы Максим, совершенно посторонний ему человек, как можно скорее нашел для себя теплое местечко, все еще не отметая мысли, что он отказывается от золотого билета, не соглашаясь на предложение своего отца - но это было исключительно дело Майорова. Фил не знал, какие у Васи и Максима на самом деле были отношения, почему Макс одновременно и держит отца на дистанции, и тянется к нему - это было совершенно не похоже на прозрачные и доверительные отношения Фила с его отцом, но Филипп не уставал повторять, что "каждая семья несчастна по-своему", не понимая, как в рамки этого предложения уместить тот факт, что он тоже - часть этой семья. Когда Вася проснулся, Фил проверял, все ли вещи они собрали - на двоих у них было два чемодана, хоть они и не планировали задерживаться в Москве на такое продолжительное время, и вышло очень даже отлично, что Майе решил сам и посоветовал Васе взять побольше вещей. Рейс был еще не скоро, поэтому Фил уже скорее забивал эфир бесполезными делами, чем занимался чем-то действительно нужным. Вася разговаривал по телефону в ванной, Фил не подслушивал - судя по тону голоса Фила, разговаривал он с кем-то из своих друзей, с кем Фил не был знаком. Фила так успокаивал и рассеивал звучащий на фоне голос Кошечкина, что он даже не сразу заметил, что на столе звонит его собственный телефон - звонил Акользин. Было уже довольно позднее время, перевалило за полночь, и как бы Фил не был рад слышать Пашу, это все-таки было уже не время для дружеских бесед. Майе договорился сам с собой, что не станет поднимать трубку - вдруг Паша был в том же состоянии, что и вчера, начал бы звать их куда-то, может быть, настаивать на том, чтобы приехать, а Филипп чертовски не хотел его видеть, зная, что нетрезвый Акользин непременно начнет поднимать не самые приятные для них для всех темы. Омега больше десяти секунд смотрел на светящийся экран телефона - фотография улыбающегося Паши на профиле его аккаунта расползлась по всему экрану, и Фила куда-то в грудь кольнула вина - ведь можно просто отказать, зачем игнорировать? Положить трубку, извинившись, будет менее энергозатратно, чем винить себя в том, что не смог помочь - если Паша звонил не за тем, чтобы пригласить их на очередной квартирник их товарищей. - Да? - Филипп поднял трубку. - Фил, - как обухом по голове Филиппа ударил неестественный шум улицы на заднем фоне - в закупоренном номере с шумом кондиционера и легкой музыкой на фоне звуки ночного города были лишними, - я не оставлял свой документ у вас? - Документ? - переспросил Филипп. - Какой еще документ? - Удостоверение гражданина Казахстана, - шмыгая, сказал Павел - и Майе на мгновение подумал, что короткие сухие пошмыгивания так похожи на... В прочем, Филипп просто пересмотрел фильмов. - Мне просто очень срочно нужно покинуть этот прекрасный город, а по заграничному паспорту я летать не могу. Наверное, - Акользин очень тяжело дышал, словно бежал куда-то - от кого-то или за кем-то. - Неважно. Просто нужно найти свой паспорт. Вы не находили? - Я лично не находил, хотя собирал вещи, - Паша не звучал сильно пьяным - хотя его речь была быстрой и прерывистой, и Филиппу это не понравилось. - Я спрошу у Васи, может быть он... - Собирал вещи?! - изумленно спросил Акользин. - А что случилось? - Мы улетаем домой сегодня ночью, - подозрения Майе по поводу того, что с Пашей было что-то не так, становились все более явными. - Мне кажется, мы разговаривали об этом сегодня ночью, - внутренний голос требовал Филиппа сделать что-то, чтобы потянуть разговор. - Ты не помнишь? - Я так накидался вчера, что вообще едва что-либо помню, - сказал Акользин. - Помню только утро. А потом я уехал, ты спал еще. У вас точно все нормально с Васей, вы не поругались? - обеспокоенно спросил он. - Нет, почему мы должны были поругаться? - Филипп сам себе покачал головой, смотря в отражение большого зеркала в дверце шкафа. - Мы не ругаемся, когда у нас случается что-то подобное, мы два взрослых человека, - все также сам себе ответил Фил. - Ты лучше скажи мне, куда тебе понадобилось полететь в такое позднее время? Уже решил все свои вопросы? - Да так, один друг попросил прилететь, - замявшись, сказал Паша, и Фил тут же понял, что Акользин соврал - только не понимал, зачем он это сделал и почему Майе от этого так тревожно. - Я рад, что вы не поругались. Надеюсь, после того, что у нас было, я не потерял вас обоих, как друзей, Филипп, потому что я правда дорожу этой дружбой - особенно с тобой, - еще никогда настолько внезапные признания не были признаком чего-то хорошего. - Я просто хочу сказать тебе, что я так счастлив за тебя. Как бы там не было, каким бы не был Вася - ты выглядишь действительно счастливым с ним, а это самое главное. Я хоть и растерял все свои человеческие качества, но я все еще умею радоваться за друзей, и за тебя - в частности. - Спасибо, Паша, - Филипп очень судорожно придумывал, что ему такого сказать, чтобы заставить Павла не класть трубку. - У тебя точно все нормально? - Я не знаю, Фил, я правда не знаю, - голос Акользина дрогнул, - еще сегодня утром я был так пьян и счастлив - я был в приятной мне компании, был любим, был обласкан с ног до головы, был нужным хоть кому-то, а день встретил меня так отвратительно, Филипп, так ужасающе неприятно, что я не уверен, что я еще хоть когда-то смогу быть счастливым. - Ты не хочешь рассказать? - осторожно спросил Филипп, открывая диалог с Василием с WhatsApp и отправляя ему "пожалуйста, зайди ко мне в комнату и громко скажи, что Паша оставил свой паспорт у нас и нам нужно срочно передать его ему" на корявом русском. - Он женится, Филипп, - обреченно сказал Акользин, тяжело выдыхая. - У него никого не было еще буквально два дня назад, я не знал об этом. Мы с ним две недели не вылезали их кровати. Он приносил мне завтрак в кровать, дарил цветы, целовал, признавался в любви - а у него, оказывается, уже месяц как была запланирована дата свадьбы. Пока мы лежали в обнимку, он переписывался со своей невестой и помогал ей выбирать открытки для приглашения. И знаешь, что он сделал, Филипп? Он прислал это приглашение и мне. Завтра, в Тольятти. Я полечу и разобью ему ебальник так, что он не соберет его ни за что в жизни, а шлюху его задушу голыми руками. - Фисенко? - удивленно воскликнул Филипп. Вася с искренне непонимающим выражением лица просунул голову в дверной проем, прищурившись, посмотрел на Филиппа - Майе как раз шокировано смотрел на Кошечкина. Василий неодобрительно покачал головой, но все-таки выполнил просьбу Филиппа - легко откашлялся и громко сказал Филиппу, что нашел паспорт Акользина под сваленными полотенцами в ванной, и попросил поскорее придумать, как передать его Паше, потому что они скоро улетают. - Я сейчас возьму каршеринг и приеду, - засуетился Акользин. - Вы все там же? - Ага, - растерянно сказал Филипп, - номер и этаж знаешь. Ждем тебя, но поторопись, нам через час уже нужно будет выехать из отеля в аэропорт. Паша положил трубку, Фил также резко бросил телефон на кровать, словно он экраном обжигал его кожу. Вася стоял в дверях и вопросительно смотрел на Фила - Майе чувствовал в его взгляде осуждение и почти был с ним согласен, но ничего не мог с ним поделать - у него было очень плохое предчувствие по поводу всего сказанного Пашей, словно что-то неочевидное было не так, Фил знал, что ему придется расплатиться за свою возможную ошибку, но предпочитал обжечься, чем дать Паше оступиться; особенно когда вместе со всеми предположениями в куче на самой верхушке развевался красный флаг - Фисенко и эта необыкновенная, скомканная, спутанная история о нем, Паше и невесте Миши. - Что опять? - Вася был недоволен - как минимум тем, что дело из-за взволнованного вида Филиппа пахло жаренным. - Что-то не так с Пашей, - сказал Филипп. - Как-то странно разговаривает, спутанно как будто, - Майе сглотнул - холодный взгляд Василия делал комнату такой неуютной. - Плюс, несет какую-то околесицу про то, что ему нужно срочно улететь в Тольятти, якобы там Фисенко завтра будет отмечать помолвку со своей невестой, хотя вот буквально пару дней назад они были вместе и Паша ничего не знал ни о какой невесте. Он под чем-то, судя по всему, - осенило Филиппа, который все никак не мог связать постоянные раздражающие пошмыгивания носом Акользина с внезапно появившейся простудой. - Нельзя дать ему совершить ошибку. - У нас самолет через несколько часов, Фил, - Кошечкин побарабанил пальцами по своим часам на руке, - сколько по времени нам придется с ним провозиться? И с чего ты вообще взял, что я хочу его видеть - особенно если он будет обдолбанный? - Вася нахмурился. - Кэт, пожалуйста, - Филипп вздохнул, - я не прошу тебя помогать мне, просто чуточку терпения - я сам придумаю, что мне с ним делать, особенно после того, как мне так легко удалось заманить его сюда, - он понимал все недовольство Кошечкина, - я не могу оставить его просто так. Мне нужно понимать, что с ним все хорошо, он мой лучший друг. - Он просто тянет тебя вниз, Филипп, - разочарованной сказал Василий, - у него никогда не было никаких друзей, просто товарищи, приходящие и уходящие, а сам он всегда гордо держался особняком вдали от всех - поверь мне, я знаю его гораздо дольше и лучше, чем ты, крошка. И сейчас - никакой благодарности от него за свою заботу ты не дождешься, потому что он не видит смысла в заботе. Всегда озлобленный, всегда грубый, примитивный и неотесанный, - Кошечкин изливался какой-то непонятной ненавистью на Пашу - хотя буквально днем отзывался о нем вполне нормально. - И после каких событий ты считаешь его своим другом, Филипп? После того, как он на всю раздевалку за твоей спиной поливал тебя грязью? После того, как он бил и унижал тебя при всех наших одноклубниках? Или после того, как он затащил тебя в предтечке в кровать? - Вася, у нас и правда немного общего, - Фил вздохнул, пытаясь не продолжать разговор на повышенных тонах - Кошечкин просто поддался своим эмоциям, игра не стоила свеч и ссоры, - но я, как бы все плохо у нас не было в самом начале, сейчас вижу в нем человека, который всегда поддержит меня - и я поддержу его в ответ. Сейчас все может быть не так страшно - но прежде чем я снова потеряю его из виду на несколько месяцев, мне нужно удостовериться, что он в порядке. Нравится тебе это или нет. - Я просто не понимаю тебя, - Вася облокотился на дверной косяк, складывая руки на груди, - или же ты не знаешь о нем всего. Стоило тебе выйти из раздевалки - да и когда ты в ней был, он все равно не стеснялся в выражениях - он позволял себе такие слова о тебе, от которых у меня просто уши в трубочку сворачивались. Он говорил, что убивать таких, как ты - это его святая обязанность, что он натравит на тебя каких-нибудь головорезов, что ты не достоин был родиться и что ты - это просто недо-человек. Ты сам все это прекрасно слышал, кому я это рассказываю, - Вася нервно усмехнулся, - и это мало того что не остановило тебя от того, чтобы начать уважительно общаться с этим человеком, так еще и что-то внутри тебя дало тебе зеленый свет на то, чтобы пустить его в свою кровать, - впервые Вася говорил об этом с такой горечью. - Ладно я - безмозглая омега, - Филипп пожал плечами - раз уж разговор вышел на такой уровень, ему ничего не оставалось делать, кроме как подпевать, - но куда ты засунул свою ненависть к нему, раз вчера сам позвал его в нашу кровать, а? Целовал его, обнимал, нежничал с ним? Раз уж ты его так ненавидишь. - Блять, - Вася смутился, - я думал, что это хорошая идея, но я просто пиздец как ошибался. У него была одна возможность хоть как-то сохранить свою форму в моих глазах - несмотря на все свое поведение, он оставался для меня альфой, стержнем, несломимым и не поддающимся ничему - но он оказался таким склизким, мерзким, скользким, как слизняк, и как бы я не был открыт в своих взглядах перед тобой, Филипп, от воспоминаний с Пашей меня просто выворачивает наизнанку. Как альфа может быть настолько лицемерным и настолько низменным созданием? Я всегда был о нем лучшего мнения хотя бы в этом вопросе, но он не оправдал ни этого, ни мой интерес к нему после всего, что было между вами. - Ты говоришь про интерес, - задумчиво сказал Филипп, - но не думаешь, что я сам поддался тому интересу. Ты сам говорил, что с того момента, как ты встретил меня в первый раз и к тому моменту, когда ты стал достаточно уверен в себе, чтобы сказать мне о своих чувствах ко мне, я поменялся - невесомо, но ты все-таки заметил это. Меня поменял Паша, Вась. Не он один - все, что происходило со мной в Магнитогорске, каждый альфа, каждые отношения, каждый конфликт, каждый разговор - все это сделало меня тем человеком, который в принципе позволил тебе приблизиться ко мне хоть на шаг ближе, чем на расстояние вытянутой руки. И Паша начал это первый - я не горд этим и дорожу дружбой с ним не поэтому, нельзя гордится тем, что ты спал или спишь со своими друзьями, с которыми тебя не связывает ничего романтического - но я все еще не мог отвергнуть тот факт, что что-то внеземное просто взяло и толкнуло меня в его руки. Мы говорили с тобой об этом ни один раз - я не знаю, что это было: гормоны, тараканы, сиюминутное желание, оказавшееся сильнее любой мышцы моего тела - я повторяю, что я совершенно не горжусь этим. Но с того момента я чувствовал, что ему я могу доверить то, что не нашло бы отклик ни у кого больше, и ты сам знаешь, как для меня это важно. А когда Архип бросил меня? Он сидел со мной всю ночь, и хоть я и настоял на том, чтобы мы переспали - это все еще моя низменная проблема, в то время как он просто хотел помочь мне. А когда я рассказал ему про то, что на самом деле произошло между мной и Брендоном? Это был первый человек, который узнал об это напрямую от меня, не волей случая или же от Лайпсика - и первыми же его словами были слова утешения, он говорил мне, что я ни в чем не виноват, - Майе заставил себя замолчать - он и без этого наговорил столько, что на месте Васи он просто развернулся бы и ушел. - Давай, говори про меня что хочешь, - он махнул дрожащей рукой, - я знаю, как это выглядит. Я знаю, что ты мне скажешь - что ты подобрал меня беспринципной давалкой, и знаешь что - мне правда стыдно за это. - Успокойся, - Вася изменился в эмоциях - его негодование сменилось на каменное спокойствие, - я не требовал от тебя такого развернутого объяснения. - Но сама ситуация этого объяснения потребовала, - разнервничался Филипп, понимая, что он не смог пробить Василия, - извини, я не хотел на тебя срываться. Кошечкин подошел к нему и сел на кровать, приобнимая сидящего Филиппа за плечи и прижимая к себе. Сложенные замком руки Фил робко положил на колени Василия, чувствуя, как он подрагивают, и Вася накрыл их своей ладонью. Майе закрыл глаза, почти зажмурился, слезы обожгли его горло - от мгновенно вспыхнувшей обиды на себя и Васю. В руках альфы было так тепло и спокойно, Филипп думал, что его руки будут ощущаться, как дом, даже когда они станут друг другу чужими людьми - это был самый страшный кошмар Филиппа, проснуться когда-то понимая, что Василия нет рядом - и никогда не будет. Это касалось каждого человека, которым Филипп дорожил - он просто хотел, чтобы все любимые им люди были рядом с ним, чтобы никто их них никогда не пропадал из его поля зрения, чтобы они просто были живы и здоровы - и Паша был для него таким же важным человеком, пусть, может быть, Акользин не считал его таким же. - Я никогда не считал тебя "беспринципной давалкой", - тихо сказал Василий, - не оскорбляй себя так больше никогда, пожалуйста, этими оскорблениями ты обижаешь, в первую очередь, меня. - Я жалею о том, что я выбрал для себя путь удовлетворения своих потребностей любой ценой, хоть как, но лишь бы затолкать эти течки поглубже до следующего месяца, жалею обо всех этих альфах, что были в моей кровати, жалею о том, что я им говорил, жалею, что не держал себя в руках - хотя я мог сохранить себя до того момента, когда в моей жизни появился бы человек, с которым мне действительно было бы важно разделить этот сокровенный момент. Я знаю омег, которые ждали и терпели - моя сестра, например. А я всегда бежал за своей течкой - лишь бы с кем-нибудь, лишь бы кто-то, за любые деньги, на любых условиях, все, чтобы в один короткий момент не чувствовать себя плохо - но при этом, чтобы на утро чувствовать себя разбитым вдребезги. - Ты не можешь жалеть о своем прошлом, - прошептал Кошечкин. - Наше прошлое сделало нас такими, какие мы есть сегодня. Знаешь, сколько ужасных вещей делал в прошлом я? Бил своих родных, издевался над ними, тиранил, заставлял бояться меня, изменял, врал, обвинял в том, чего не было - и это невозможно сопоставить с простым удовлетворением потребностей. И ты до сих пор видишь во мне эти зачатки, эти наклонности - вот, что действительно ужасно, Филипп. Потому что это происходит тогда, когда я встретил человека, который заставил меня задуматься о всех своих жизненных решениях - и ты чувствуешь, что он может отвергнуть тебя, если увидит, насколько уродлива твоя душа. - Я просто иногда сожалею, что ты знаешь об этом, - Фил пожал плечами, шумно выдыхая. - Может быть, мне было бы легче, если бы мне не пришлось объяснять тебе такое количество херни, которое я сотворил в своей жизни. - А мне кажется, все, что ни делается - все делается к лучшему, - Кошечкин звучал по-детски наивно, и Фил чувствовал, что он улыбался. - Если мы знаем друг о друге что-то, что мы знаем - на все это воля чего-то высшего, воля судьбы, которая хотела бы, чтобы у нас все было именно так. Если бы в этом было хоть что-то, что противоречило мне - я бы сожрал эти чувства к тебе и убрал бы тебя из поля своего зрения, чтобы забыть тебя, но я, на самом деле, не уверен, что ты сможешь сделать хоть что-то, чтобы заставить меня поступить так. - Как и ты, Вася, - Майе прижался к нему крепче, - ты для меня совершенно святой. Они просидели в обнимку еще какое-то время - пока Фил не услышал робкий, но торопливый стук в дверь. Он вскочил на ноги и подбежал к двери - Вася тут же высунулся вслед за ним в дверном проеме, дверь второй спальни, где они сидели, как раз идеально открывалась в небольшой коридор перед входной дверью. Когда Филипп открыл дверь и увидел Пашу, то он не смог сдержать ругательства на родном языке, окрашенного в смесь удивления и шока. Еще до того момента, как Майе увидел Акользина, стоящего в темном коридоре, в нос Филиппа ударил стойкий отвратительный химический запах муравьиной кислоты. По черному бомберу был рассыпан белый порошок, бегающая из стороны в сторону, как маятник, челюсть Павла, ошарашенные испуганные глаза и дрожь - в Паше все выдавал тот факт, что он совсем недавно употребил довольно много мефедрона - Филипп часто сталкивался с этим наркотиком в Финляндии и панически боялся его и его действия. Он краем глаза посмотрел на Васю - поджав губы, Кошечкин шокировано качал головой. - Это что такое, блять? - только и пробормотал Вася, кивая Филиппу - Майе тут же схватил Акользина за воротник, заталкивая его в номер - потерявший равновесие Павел рухнул всем своим весом на обувной пуф при входе, пустыми и одновременно испуганными глазами смотря то на Филиппа, то на Васю. - Ты с весом, скотина? Отвечай, пока я тебе шею не свернул, - пригрозил он притихшему Паше, и Павел испуганно закивал, вытаскивая руки из карманов бомбера - за его рукав бечевкой зацепился маленький целлофановый пакетик с белым порошком и упал на пол. - Фил, смой его в унитаз, прошу тебя, - устало попросил Кошечкин. Филипп немедленно отправился исполнять поручение Василия - он дрожащими руками развязал кусочек проволоки на пакетике, высыпал порошок в унитаз и смыл его с упаковкой по отдельности, шлифуя тошнотворный запах освежителем воздуха и тут же бросаясь к раковине, чтобы вымыть руки - ни один наркотик не вызывал у Филиппа столько страха и отвращения, кроме как мефедрон, с которым Филипп познакомился в Финляндии - парни из молодежного "Кярпят" сами были готовы сделать все, что угодно, за дозу яда, который тогда еще не определялся допинг-пробой, так еще и подсадили всех своих подруг на эту отраву. Паша все также сидел в коридоре, но уже сполз на пол, скрежеща зубами и словно не имея возможности произнести и слово. Вася качал головой, как заводная игрушка, словно Паша был призраком и Вася всеми силами пытался стряхнуть это видение. Фил робко подошел к нем, касаясь пальцами локтя Василия. - Еще с собой что-то есть? - спросил Вася, и Акользин тут же испуганно замахал головой. - Когда я с ним созванивался, он хотя бы разговаривал, - ужаснулся Филипп, - а тут он походу употребил еще раз и поехал сюда. Просто пиздец. - Не могу не согласиться, - Кошечкин одарил Филиппа взглядом с примесью легкого "а я тебе говорил, я тебя предупреждал". - Что будем делать? Нам вот-вот улетать, а тут это тело. Я даже теоретически не знаю, к кому его можно отвезти в такое время. Боюсь, если запереть его у меня в квартире, то утром некому будет отпирать его - а Максима я на такую амбразуру не брошу. - Может, приведем его в чувства? - предложил Филипп. - Ну, там, лимон, минеральная вода, холодный душ, крепкая сигаретка? - Майе сам понимал, что несет полный бред, но никаких более адекватных вариантов у него прямо сейчас не было даже близко - он очень сильно распереживался из-за того, что подставил и себя, и Васю, заставив Кошечкина разделить с ним ответственность за сохранность Павла. - Ну лимон мы ему, предположим, скормим, я ему его прям с превеликим удовольствием в глотку затолкаю, как верблюду, - сказал Василий, - а на счет холодного душа не уверен - вдруг драться начнет. Можно желудок ему прочистить. - Руку не откусит? - нервно усмехнулся Филипп. - Я ему потом рожу откушу, - фыркнул Кошечкин. - Давай, я спущусь вниз, в бар, может быть, найду где-нибудь "Энтеросгель", а ты пока попробуй вывести его на контакт, может, сам в душ залезет. Вася накинул толстовку на плечи, быстро обулся и выскочил из номера. Фил присел на корточки перед Пашей - Акользин выглядел больным, с покрасневшими уставшими глазами и воспаленным носом, собственной рукой прятал нижнюю часть лица от Филиппа, стыдясь своего состояния. Майе положил руки на колени Акользина - Паша сам рассказывал ему, что к наркотикам он обращался только тогда, когда все в его жизни катилось куда-то вниз, искал в них свой спасательный круг, наступая на одни и те же грабли каждый раз. - П-прости меня, Филипп, - слезы текли по сухому, обветренному лицу Акользина, - я все всегда порчу, - он тяжело дышал, - я все потерял, я всегда все теряю, все уходит от меня по моей вине, я так устал от этого. Я не достоин ничего хорошего в этой жизни - ни любви, ни дружбы. Я заслужил все, что происходит со мной, - он разрыдался, как маленький ребенок, отчаянно и истерично, падая на колени перед Филиппом - Майе не удержал равновесие и сел на пол, и тогда Акользин развалился на полу, хватая Филиппа за щиколотки, утыкаясь лицом в придверный коврик и заходясь в еще одном раскате громкого плача. - Никто не заслуживает того, что происходит с тобой, - Майе на мгновение даже растерялся - Паша выглядел переломанным на куски, а его резкие перепады настроения наводили на мысли, что он успел употребить не только то, что Фил с Васей успели забрать у него, но и что-то гораздо более серьезное. - Ты же знаешь, что ты достоин лучшего, - Фил ласково погладил сотрясающуюся спину альфы обеими руками, - не кори себя, у всех случаются ошибки, - Пашу нужно было привести в чувства как можно скорее, и ничего так сильно не помогло бы ему, как душ - ледяной или контрастный. - Давай, я помогу тебе раздеться, у нас в номере очень жарко, - Фил уговаривал его, как маленького ребенка, но все было тщетно - Паша лежал на полу и рыдал, трясся, как осиновый лист. - Паша, вставай, тебе нужно освежиться, ну же... - Почему я не мог с первого дня понять, что я для него просто игрушка? Зачем я ставил себя в заблуждение? Зачем верил его словам? - Акользин колотил рукой по полу, и Филипп, совершенно растерянный таким поведением, очевидно неестественно неадекватным, просто молча пытался предотвратить хоть что-то - лишний беспорядок или ненужные травмы Паши, которые он сам себе хаотично и неосознанно наносил. - Господи, вот тебе крест, ты видел, что я хотел измениться ради него, что я хотел любить этого человека до конца своих дней и навсегда остаться верным ему, - он перевернулся на спину - на его лице была гримаса искренней боли. - Ты видел, что я усвоил все данные тобой уроки и готов был раскаяться за содеянное перед тобой, - наполненные безумием глаза, дрожащие губы и серая бледность на его лице соединялись в выражение предсмертной агонии - Филипп пытался понять, хаотично перемещая руки по его телу, дышит ли он, какой у него пульс и отзывается ли он на раздражители, - за все свои измены, за всю свою ложь, за все свои предательства, за каждый поступок, каждое слово, за все, лишь бы ты дал мне почувствовать себя снова таким, каким я был со своим Мишей! Филипп ловил его кулаки прямо в воздухе - лежа на спине, Акользин сотрясал ими воздух, взывая к кому-то свыше, бил себя в грудь и по лицу, шипел и хмурился от болезненных ощущений по всему телу. Майе смог стянуть с него бомбер - черная футболка взмокла на его теле противным липким потом, испарина на его лбу стекала по желобкам выступивших от напряжения вен. Ничего не могло прийти в голову омеги, кроме как собрать все свои силы в кулак и затащить его в ванную - а заветная дверь находилась буквально в нескольких шагах от него. - Боже, это тот Миша послал мне все это наказание? - кричал Акользин - Филипп, чтобы он не бился головой об пол, подлез под него, стискивая его лицо в своих ладонях и укладывая его голову на свои колени - ему уже очень давно не было так страшно. - За все, что я сделал с ним, за каждый скандал, за каждую драку, за неоправданную ревность, за все обвинения, за каждую слезинку, за каждую капельку крови? Господи, пусть мои страдания обернутся в счастье для него, я готов пережить это, лишь бы у него и нашего малыша всегда все было хорошо. Господи, как же я раскаиваюсь, Господи, хоть ты не оставляй меня, грешника, на этом пути, я приму каждое испытание, - крик резко сорвался на шепот - Паша смотрел в потолок расширившимся от ужаса глазами, какое-то короткое время хватал воздух ртом, словно увидел что-то совершенно невообразимое в серой лепнине на потолке, - Господи, только дай мне снова вздохнуть полной грудью, дай мне прожить хоть один день без боли, дай мне сил и надежду на завтра... Землисто-серый цвет его лица резко стал красно-синим, кожа на открытых участках, до этого усеянная капельками холодного пота, высохла, Пашу бросило в жар - он часто облизывал губы, все его тело обмякло и стало ватным, чувствительные слизистые покраснели, словно их вымазали алой краской, и все эти изменения так стремительно происходили прямо на руках Филиппа, что тот, не найдя никакого другого варианта, поднялся на ноги и, перехватив Пашу за грудь, потащил его в ванную сам, отчаявшись уговорить его подняться на ноги и помочь ему. Паша то терял сознание, резко роняя голову на свое плечо, то также резко просыпался, испуганно оглядываясь по сторонам и в таком же ужасе находя вокруг себя невидимые Филиппу силуэты и образы, которые прятались от него в мебели и обоях. - ...Господи, пожалуйста, Господи, я никогда к тебе не обращался, ни о чем не просил, но сейчас прошу тебя - дай мне сил, не дай мне умереть, - шептал Акользин, безвольно повиснув на руках Филиппа. - Блять, нет никакого Бога, - натужно пробормотал Филипп - он был уверен, что Паша даже не слышал его, а говорил это скорее для себя, - тебе нужно надеяться только на себя и на своих земных товарищей, - они наконец смогли пересечь порог ванной, где Филипп разложил его на теплом кафеле и принялся стягивать с него провонявшую сигаретами и муравьиной кислотой одежду, - ты же знаешь, что я тебе ничего плохого не желаю, я помогу тебе раздеться и быстро сполоснуться, не нужно слез и истерик, доверься мне, успокойся, - терпеливо шептал Фил, пытаясь отдышаться - Паша был для него экстремально тяжелым. Несколько секунд Акользин пустыми глазами, не шевелясь, смотрел куда-то в потолок - в зеркальных позолоченных панелях он мог себя прекрасно видеть. Филипп, заметив, что Павел не шевелился, легонько постучал ладонями по его щекам - взревев не своим голосом, Акользин вскочил на ноги, тут же падая на колени, оттолкнул Филиппа от себя, но не смог уйти далеко - сил ему хватило только на то, чтобы доползти до биде и спрятаться за ним в углу комнаты. Фил с шипением сжал пальцы на плече, в которое его ударил Паша. - Кто ты такой? - если до этого момента у Майе были еще хоть какие-то сомнения в том, что Паша в полном неадеквате, то после этого вопроса они отпали совершенно все; но Фил при этом не знал, что это было на самом деле - приход, передозировка, побочка или галлюцинации. Паша был опасен и для себя, и для Филиппа, но Майе так горел идеей затолкать его в холодный душ, чтобы сделать хоть попытку привести его в чувства, что его мало что останавливало. - Филипп, - негромко сказал Майе, - ты не помнишь меня? - он протянул ему руку, делая к нему шаг. - Апостол Филипп, святой? - с детским удивлением спросил Павел, и Филиппу ничего не осталось сделать, кроме как сдержанно кивнуть, глядя на расширяющиеся от ужаса глаза Павла. - Я умер? - вскрикнул он, щупая себя обеими руками и оглядываясь по сторонам - как назло, белоснежная ванная с золотистыми вставками - зеркалом, потолком и некоторой мебелью, навевало на некоторые мысли. - Я попал в Рай? - Да... да, - Филипп наконец собрал по частям свою стамину, позволяя себе начать разговаривать - в православном христианстве он знал лишь основы, поэтому боялся сказать что-то, что разрушит для Паши легенду, - апостол Филипп, - от подобного богохульства стыд скрутил внутренности даже у такого атеиста, как Филипп, но он видел, что разговор о Боге Пашу успокаивает. - Ты не умер, но если ты не послушаешься меня, то умрешь, ты понял меня? - Майе вложил в свой не самый басовитый голос всю возможную праздность и весь возможный тенор; Паша отчаянно закивал головой, снова ударяясь в слезы. - Бери меня за руку и идем со мной. - Я не могу встать, батюшка, - захлебываясь, пробормотал Акользин. - Ползи, опирайся на меня, - настойчиво сказал Филипп, подавая ему руку. - Тебе нужно дойти. - Отче наш, сущий на небесах, - шепотом молился Акользин, хватаясь за руку Фила, как за спасательный круг и еле как перебирая коленями - лодыжки и стопы у него словно отказали, - да святится имя твое, да придет царствие твое... Господи, я не хочу умирать, - он сел на полу, прижимая руку Филиппа к своему лицу. - Ты не умрешь, Паша, - до душевой кабины оставались какие-то сантиметры, и Филипп сдался, понимая, что тактикой уговоров с Пашей они будут играть в кошки-мышки до тех пор, пока Пашу не отпустит или он не откинется - он открыл дверь в нее спиной, затаскивая в нее Пашу через порог, тут же в спешке пытаясь разобраться с тем, какой режим ему включить - в подобных отелях панель управления в душевой кабине всегда напоминала рояль. - Я все осознал, я так больше не буду, - заикаясь, бормотал Паша, лежа на холодном кафеле - Филипп даже не смог до конца раздеть его, хотя сейчас это не имело никакого смысла, - я столько не сделал, столько не долюбил, столько не увидел. Отпусти меня обратно на землю, Господи, я храм построю, все брошу, уйду в монастырь, потрачу всю оставшуюся жизнь на то, чтобы имя твое прославить, - Майе, наверное, никогда не подумал, что взрослый человек может так отчаянно и горько плакать, - только не забирай меня, прошу. - Да не умрешь ты, потерпи немного, - Филипп слишком долго возился - в итоге он просто решил вывернуть кран с холодной водой на максимум и оставить и бразильский душ, и лейку. Для него самого холодная вода не была таким испытанием, особенно сейчас, когда он, весь взлохмаченный, изнервничавшийся и разгоряченный, первые несколько секунд с наслаждением окунулся в вуаль композиции нежных капель душа. Он хотел скинуть с себя навалившегося на него Акользина и выйти из душа, оставив его один на один с холодной водой, но Паша, стоило воде коснуться его, закричал, разбрасываясь бранью во все стороны, начал размахивать руками, закрываясь от воды - благо, стеклянной и уязвимой в кабине была лишь дверца, в то время как остальные стены были мраморными. Филипп грубо схватил его за запястья, удерживая ослабевшие руки альфы в своих - ледяная вода из раскатистого душа окатила их обоих. - Отпусти меня, - Паша в беспамятстве метался по полу, пытаясь вырваться, но Филипп все равно был сильнее него - особенно после того, как вода затекла за ворот футболки, обжигая разгоряченную нежную кожу на спине, - отпусти меня, блять, пока я эту ебанную дверцу не разбил. - Только попробуй, - оскалился Филипп - его чаша его терпения была глубокой, но не бездонной, и он начинал злиться на свое бессилие, - я все это только ради твоего блага делаю. - Отпусти меня! - вскрикнул Акользин, нечаянно ударяя Фила крепко сжатым кулаком по лицу - Филипп, опешив, на мгновение даже отпустил альфу, зажмурившись от боли и закрывая лицо руками. - Мне нужно улететь, мне нужно уехать, я нужен ему, а он нужен мне, - Паша так тяжело дышал, словно пробежал короткую дистанцию на скорость - он все еще не мог обрести полный контроль над своим телом и перевернуться на живот, чтобы встать на колени. - Я жить без него не могу. - Ах, ты жить без него не можешь?! - отняв руку от лица, Филипп заметил, как по сморщенной от влаги ткани ладоней струится капиллярная кровь из разбитого носа - и именно эти розовые капельки стали последними, упавшими в чашу, перед тем как она переполнилась, и Филипп лопнул. - А что он сделал для тебя? - поднявшись на ноги, Филипп, схватив Пашу за волосы, протащил его по скользкому полу прямо под воду, снял со стены душевую лейку и настроил ее на массажный напор, направляя ее в лицо Павла. - Довел тебя до состояния, когда ты на коленях, как животное, под солями ползаешь? Ради кого ты меня, своего лучшего друга, отталкиваешь? Ради члена очередного? - сев на грудь альфы, Филипп крепко стиснул его волосы в кулаке, прижимая его к кафелю. - Я ради тебя столько сделал, Паша! Я ради нашей дружбы с потрохами сожрал всю свою гордость, спустив тебе все твои отвратительные выходки на тормозах! Я прибежал к тебе, когда тебя вот-вот должны были выпиздить из клуба по твоей вине, я утешал тебя, когда мне это стоило доверия с самым любимым мне человеком! Я рисковал своим контрактом и своей карьерой, уговаривая руководство клуба не выгонять тебя, я был рядом с тобой, когда от тебя отвернулись все - и Миша твой в том числе! - наверное, еще никогда Филипп не заходился в такой яркой ненависти хоть к кому-то, но ему так хотелось просто задушить Пашу. - Если кто и заслуживает таких слез по себе - то это я, Паша. Не все твои обсосанные ебыри, не твои отчаянные печальные жизненные выборы, а я - твой единственный настоящий друг! - Филипп с размаху швырнул в лицо Акользина душевую лейку - но длина шланга распорядилась оставить Павла без критических повреждений, и лейка просто безвольно повисла вдоль стены. - Понял меня, сука? - выплюнул Майе, поднимаясь на ноги. - Хочешь к своему Мише? Вали, нахуй, на все четыре стороны, только знай, Паша, меня для тебя не было, нет и никогда не будет! - Филипп видел в испуганных глазах Павла свое отражение. Паша выглядел так, словно был кристально трезвым. Тяжело дыша, он смотрел на Филиппа, прижав руки к груди, съежившись, мокрый насквозь, с иссиня-черными мешками под глазами - вызывал жалость, словно Филипп смотрел на смертельно-уставшего человека. Майе понимал его - Паша и правда был смертельно вымотан, обезоружен и демотивирован, понимал, что ему противопоказано было устраивать такую головомойку - ему нужен был разговор по душам с грамотным психотерапевтом, который помог бы ему вернуться на дорогу, с которой он сбился; Фил пытался оправдать себя - он тоже человек, тоже имеет предел, а главное - не больно-то и получает от этого хоть какую-то пользу... Но смотреть в глаза Паши было невыносимо сложно, хотелось наконец выключить эту чертову ледяную воду, вытащить его из душа и крепко обнять, сказать ему, как он нужен и важен хоть кому-то на свете. Он не поступал так с Филиппом, когда Майе заявился к нему после расставания с Архипом; никто не заталкивал его под холодную воду и не принижал его страдания, нетерпеливо стараясь привести его в чувства - тогда Паша понимал, что Филиппу ненадолго нужно потеряться в вымышленном мире, помог ему сделать это под контролем и позаботился о нем, пока Филипп не уснул. Он никогда не поступал так с Филиппом, когда он нуждался в нем. На что был так озлоблен Филипп - и к чему так ревновал Пашу, когда не должен был этого делать? Внутри Фила ничего на этот вопрос не откликалось. Он, сам весь мокрый, подрагивающий от холода и шмыгающий носом, стоял, оперевшись рукой о стену и возвышаясь над замершим Пашей, понимал, что он перегнул палку и поступил излишне категорично по отношении к человеку, которого он так агрессивно обвинял в том, что тот забыл о нем, перестал считать своим лучшим другом. - Водные процедуры? - в дверях показался Василий - в его руках была сетка с большими желтыми лимонами и знакомая коробка с бело-голубым тюбиком энтеросорбирующего препарата. - Я в отеле кроме минералки ничего не нашел, но пока я спускался, я подумал, что если у него отравление синтетическим веществом, то ему противопоказано пить, только хуже будет. У нас там "Азбука Вкусов" через дорогу, я прогулялся, вот, с уловом... - Вася потряс цитрусами в руках. - Как вы тут? - Мне х-х-холодно, - дрожащим голосом пробормотал Паша, однако, прямо на глазах Филиппа к Павлу начал возвращаться человеческий цвет кожи - землистость и серость еще присутствовали, но на бледных щеках наконец выступил румянец. - Ну, хоть сознание в глазах появилось, - неожиданно для себя безразлично пожал плечами Филипп, открывая дверцу кабинки и выходя их нее - в ванной был теплый пол, на который Фил тут же скинул всю свою мокрую одежду. - Давай дадим ему что-нибудь, пусть еще в душе пооткисает, глядишь, совсем отпустит. Василий помог Павлу выйти из душевой кабинки - Паша, опустив голову в пол и закрывая бледное лицо руками, уже мог подниматься на ноги, но по нему было видно, что это дается ему с огромным трудом. Фил помог ему раздеться - на его теле были сотни каких-то синяков, ссадин, царапин, кровоподтеков, на груди красовался красноватый шрам - Фил отлично помнил его историю, но когда он увидел его, ему в очередной раз стало стыдно, ведь когда с Пашей произошла вся эта история, он узнал о ней волей случая, никак не замечал изменений в поведении друга - того самого человека, которого он так яро сейчас пытался поставить на место. Он никак не поддержал его, они не говорили об этом, Фил ни разу не предлагал ему помощи. И после этого Майе смел ему в принципе говорить о том, что Паша играет его доверием и их дружбой - он сам был отвратительным другом. Они посадили Акользина в ванную, Филипп включил теплую воду. Дрожащий Паша даже не пытался прикрыться - сгорбившись, он сидел в ванной, пустыми глазами смотря куда-то сквозь белые стены. Вася принес Филу ложку, Майе, скользнув глазами по инструкции, примерно прикинул, сколько ложек нужно будет дать Паше на его вес - Акользин послушно проглотил все, что Филипп дал ему, хотя бесцветная гелевая масса на ощущение была просто отвратительна. Омегу не могло не радовать, что дыхание Паши постепенно выровнялось, а сам он спустя несколько минут нашел в себе силы откинуться на спину и даже расслабиться, прикрывая глаза. Фил облегченно вздохнул. Отходивший в комнату Кошечкин остановился в дверях ванной и поманил Филиппа к себе. - Вы дрались что-ли? - шепотом спросил он, и Филипп вспомнил, что Паша разбил ему нос - он провел рукой по лицу и собрал кончиками пальцев остатки подзасохшей крови. - Так, мелочи жизни, - Фил махнул рукой, облокачиваясь плечом о дверной косяк, - его серьезно накрыло, начал нести полную чушь про Бога, называть меня апостолом, спрашивать, в Раю ли он, умолять не забирать его жизнь, - Филипп вздрогнул. - Глаза дикие, дрожь по всему телу, просто ужас. - Не разбираюсь, но вдруг это - что-то очень плохое, белая горячка, например, - сказал Кошечкин, время от времени поглядывая за спину Майе на Акользина. - Может, не будем рисковать - свяжемся с доктором? Есть же анонимные конторы, можем у наших спросить - Коля Голдобин сейчас в Москве, Ник с Патриной тоже, а они у нас спецы в этом деле. - Пусть для начала придет в себя и сам согласится на любые манипуляции, - Филипп вздохнул, - он взрослый человек, пусть принимает решение сам. Вдруг ему действительно нужно к... Куда ему там было нужно, - Майе поймал себя на том, что не может унять дрожь в голосе, - кто я такой, чтобы говорить ему против хоть слово. Вернувшись в спальню, Филипп, перевернув уже собранный чемодан на пол, неаккуратно повытаскивал из него одежду для того, чтобы переодеться. Кошечкин, последовавший за ним, молча стоял в дверях и наблюдал за ним. Филипп слушал за тем, как в ванной течет вода, набираясь в мраморную чашу - этот звук успокаивал его. Он злился на себя - за излишнюю эмоциональность, за неверно расставленные приоритеты, за то, что он считал себя лучшим человеком по сравнению с той версией, которой он действительно является; злился на Пашу - за то, что он все время был таким непредсказуемым, ранимым, чувствительным и нужным ему человеком. - Не обвиняй себя ни в чем, крошка, - сочувствующе сказал Василий. - Ты прав. Ты сделал для него больше, чем кто-либо еще. Если он действительно дорожит дружбой с тобой - он послушается тебя, а если нет - ты сам знаешь, какой вывод из всего этого нужно будет сделать. - Это как будто что-то не то, Вась, - Филипп натянул футболку, - извини меня. Как бы я не хотел не ругаться с тобой из-за него и как бы я не хотел утопить его в ванной - я не могу оставить его в таком состоянии, это просто кидалово. Надо забрать его с собой в Магнитогорск, там просто нет всех этих соблазнов, сдать его команде Киприянова и пусть тренируется все лето. Прости, что я тебе все порчу и так сильно трепаю тебе нервы перед полетом. - Ты сегодня очень самокритичен, - Кошечкин обнял его со спины, - может быть, если бы на моем пути мне встречались такие товарищи, как ты - я был бы совершенно другим человеком. Друг не всегда должен быть всецело поддерживающим любое саморазрушение - иногда он должен быть критичным. - Ты не злишься на меня? - Филипп проглотил подступившие к горлу слезы. - Мне так важно, чтобы ты не злился на меня. - Я горжусь тобой, Филипп, - Вася обнял его еще крепче и приподнял его над полом. Василий сделал им по чашке крепкого чая, прикрыл дверь в ванную Паши, коротко поинтересовавшись, все ли у него нормально; они сели на балконе, дожидаясь, пока время грузно двигая металлическими стрелками по стеклянному циферблату, приведет хоть к какому-то событию - когда из ванной вылезет Акользин или когда им позвонят из сервиса по поводу трансфера до аэропорта Домодедово. Филипп все никак не мог понять, как он выглядит в глазах Васи после всего, что наговорил перед ним - надеялся, что сегодняшний день больше никак и никогда не вылезет ему боком перед ним, но Вася выглядел очень поддерживающим и спокойным, утешал Филиппа, видя, в каком омега был состоянии. Фил все никак не мог избавиться от кислого ощущения неправоты, оно, как желчь, подступало под самое горло и жгло его. Стеклянное окно за их спинами как будто застелила грузная тень, кидаясь острыми зубами на кафель балкона. Филипп тут же повернул голову - Паша стоял за дверью и опирался раскрытой ладонью о стену, закутавшись в большое полотенце и придерживая его под шеей рукой. Вода окончательно привела его в чувства - раскрасневшийся, но все еще такой же вымотанный, он хотя бы прямо стоял на ногах. Еще до того момента, когда Филипп зашел обратно в номер, Паша сел на кровать, болезненно сгорбившись и шумно выдыхая. - Как ты? - обеспокоенно спросил Фил; Вася положил руку на его плечо, некрепко стискивая его. - Нормально, - пустой взгляд Акользина скользил по комнате, избегая встречи с глазами Майе, - как будто все внутренности вытащили и выбросили. - Стафф неплохой был, смотрю, - по-доброму усмехнулся Василий. - Я, кажется, не ту закладку поднял, - Павел поднял глаза на Кошечкина, но когда зрительный контакт с ним попытался установить Филипп, он снова спрятал их, сжимая в руках край полотенца. - Со всеми случается - не у всех проходит, - рука Василия скользнула по спине Филиппа, и альфа, побарабанив пальцами по его позвоночнику, отпустил его и, сложив руки на груди, встал около телевизора, опираясь плечом на полку, - хорошо, что ты хоть куда-то смог добраться, - Кошечкин не выглядел сочувствующим, - а еще лучше, что Филипп смог тебя заманить к нам - иначе в какой бы канаве тебя нашли, и в каком состоянии. - Я понимаю, - тихо сказал Акользин, - я так спутанно все помню. Как я вообще оказался у вас? - Приехал за своим паспортом, - Вася пожал плечами. Вася с Пашей перекидывались сухими односложными предложениями, как будто у них был определенный лимит. Кошечкин восстанавливал хронологию событий - со своей стороны, без подробностей произошедшего в ванной, но с небольшими инсайтами от Филиппа - каждый раз, когда Вася произносил имя омеги, Акользин порывался посмотреть на Филиппа, но его взгляд безвольно ломался о карие глаза Майе и сыпался им под ноги; Паша белыми пальцами сжимал край кровати, глотая воздух большими порциями. Вася закончил свой допрос - Паша коротко рассказал ему, что после того, как уехал от них, хотел организовать свой вечерний досуг заранее и взять что-нибудь на вечер, но получил вместе с дозой не самые приятные известия - Филипп видел, как Паша юлил на этом моменте, как стыдно ему было говорить с Васей о Мише Фисенко, но Кошечкин особо и не настаивал - и в итоге Паша понял, что что-то идет не так. Филипп сел на кровать с противоположной стороны, привалившись спиной к мягкой спинке. Вася внимательно посмотрел на него и неопределенно кивнул головой, а затем ушел в другую комнату. Паша с облегчением вздохнул - его еще ощутимо трясло, на белой коже были видны все изъяны, от него как будто веяло холодом, а неприятный кислый запах шел за ним плотным шлейфом. Фил искренне сожалел, что Павлу пришлось пережить что-то подобное - но им нужно было поговорить; в первую очередь, это нужно было Филиппу. - Через три часа нам нужно быть в аэропорту, - как-то скромно начал Филипп. - Как ты смотришь на то, чтобы улететь отсюда нахуй? Отдохнуть от всех, съездить в твое любимое местечко на Банном, половить рыбу, пожарить шашлыков, попить пива? Отвлечься и от одного Миши, и от второго, прийти в себя, - Майе не видел смысла подбирать слова - у Паши все равно было две дороги отсюда, и одна из низ вела его обратно к тем гаражам или подъездам, где он поднял этот пакетик с порошком. - Давай придумаем что-нибудь, сходим в лес с палатками, положим тебя покапаться, - Фил протянул ему руку через всю кровать - но Паша не шевелился. - Давай вернемся в нормальную жизнь, без самоуничтожения, без беспорядочных бездушных связей. Паша, - Филипп осторожно бросил в него небольшой подушкой, - давай вернемся к тебе. - А я потерял себя? - отчаянно спросил Акользин, чуть поворачиваясь к Филиппу. - Твоя идентичность - это тяжелое прошлое, с которым ты не можешь расстаться, твое будущее, которое вряд ли будет таким, как в твоих местах, и настоящее, которое проносится мимо тебя, ты не живешь в нем, ты проживаешь его. Я тебя не помню, я словно видел тебя последний раз годы назад - тебя нет, как личности. Я помню тебя совершенно другим - обожающим спорт и свою работу, отлично играющим в тактические игры, без устали рассказывающим анекдоты, - Майе улыбнулся, - ты потерял себя в других - тебя не определяет твоя ориентация, твои предпочтения в кровати и твои желания. Ты - это ты. Не парни из "Гриндера", не парни из "Венеры", не Миша Фисенко и не твой бывший муж Миша - это все неудавшееся прошлое, глупое будущее или скомканное настоящее, но ты даешь этому всему затмить тебя, - Филипп смотрел на него - потерянного, бледного, почти белого, с болезненной розовизной на лице и черными пятнами под глазами, и понимал, что даже если Паша захочет сейчас откликнуться на его призыв - ему будет стоить это очень много сил. - Не надо, Паша, вернись, не теряйся. В настоящем у тебя много целей. - Не переубеждай меня и себя - я уже потерян, - тихо сказал Акользин. - Уже давно. - Не буду переубеждать - просто полетели в Магнитогорск, - Филипп пересел на другую сторону кровати, поближе к Акользину. - Нет ничего более стыдного, чем говорить тебе, что я хочу для себя такого исхода, - прошептал Паша, смотря в пол. - Прости меня, Фил. Я все, меня больше нет. Я на секунду почувствовал себя живым с Фисом, - эти слова отдавались дикой болью где-то внутри Филиппа - он чувствовал, как все внутренности Паши скребут осколки разбитого сердца, - но он похоронил меня второй раз. А мой Миша похоронил меня еще десять лет назад. - Ты устал, перенес непростой приход и переживаешь ужасный отходняк, - было непонятно, кого больше уговаривал Филипп - себя или Павла, - но ты все еще здесь, жив и вернешься к трезвости. Полетели с нами. Мы с Васей все равно ближайшее время скучаем - тебе будет проще в компании с нами. - Вы с Васей заслужили провести время вместе, а не в компании конченного наркомана, - Акользин неопределенно махнул рукой, словно закрывая для них этот разговор. - Вася и я никогда не против провести время с тобой, особенно если мы будем знать, что тебе станет легче, - Майе положил руку на его плечо. - Я не собираюсь держать тебя при себе - я просто хочу помочь тебе сменить обстановку, уехать подальше. Поехали, Паша, я прошу тебя, - Фил стиснул пальцы чуть сильнее на холодной коже, - мне важно знать, что у тебя все нормально. - Я не достоин такого отношения, - Акользин все еще смотрел пустыми глазами в стену напротив. - Когда-нибудь ты поймешь, что ты ошибаешься, думая, что ты обязан помогать хоть кому-то. Сколько бы ты не рассказывал мне, что ты взрослый и не наивный - на тебе розовые очки. - Ты будешь меня здесь жизни учить? - Майе демонстрировал навыки удивительного терпения - Паша был в уязвимом положении, к нему требовался особый подход, Филипп не хотел давить на него, травмировать его еще сильнее, но Акользин слегка заступил за черту, за которой он выглядел совершенно разбитым. - Ты вообще себя видел? Ты, блять, полчаса назад меня "апостолом Филиппом" называл, - Фил несколько грубовато дернул плечо альфы, встряхивая его. - Тебе еще реабилитироваться перед началом сезона нужно. Ты летишь с нами - точка. Паша расплакался - он закрывали лицо руками, но Филипп видел, что он прятал - искренне сожаление и непонимание - что ему делать дальше, что отвечать сейчас, какие вопросы задавать самому себе, как мириться с теми чувствами и мыслями, то горели внутри него. Покатые белые плечи сотрясались от безмолвных рыданий, и даже если это были крокодиловы слезы - Фил все равно был слишком жалостливым, чтобы не приобнять Акользина обеими руками, чтобы хоть как-то утешить его. Может, Майе считал себя слишком внимательным в таким мелочам, но ему казалось, что Паша согласен с ним, просто из-за стыда и боли не может выдавить из себя ни слова, пытаясь выразить свое состояние хотя бы слезами. У Акользина с собой не было буквально ничего, кроме паспорта и зарядки от телефона, забирать что-то из своей квартиры Паша отказался - Вася дал ему свою одежду, и Паша, натянув капюшон мягкой толстовки по самый нос, дремал, привалившись головой к стеклу окна автомобиля. Они ехали в аэропорт, рассекая по еще беспробочной утренней Москве - Фил, почувствовавший какую-то необычайную слабость, пустыми глазами смотрел вперед между сидениями, пока Вася о чем-то разговаривал с водителем автомобиля. Ничего не ощущалось также хорошо, как возвращение домой, предвкушение от непростой поездки, которая в конечном счете приведет тебя на порог дома; Филипп соскучился по тихому поселку, по прохладной погоде, по знакомым лицам на улицах, по привычному магнитогорскому ритму жизни, по местным ресторанчикам и по их с Василием кровати. "Опять ты", - сообщение такого содержания получил Филипп, когда они уже больше суток были в Магнитогорске. Только приехав, они взяли Васин "прадик", заехали к Акользину домой, упаковали удочки и тут же отправились в тот самый дом, который был любимым местом Акользина. Подтянулись Коробкин, Яковлев, Маклюков, Дронов, Хабаров - и Паша сразу же ожил, на его лицо вернулся здоровый румянец. Он с радостью занимался обычными бытовыми делами - рубил дрова, топил баню, мариновал и жарил мясо, в когда наступил тихий летний вечер, они, взгромоздившись на три лодки, выплыли на середину озера - чтобы искупаться и осмотреть окрестности. Филипп остался на берегу, лодка никакого доверия у него не вызывала, хотя это и не было главной причиной - ему хотелось, чтобы Вася немного отдохнул от него, вернувшись к своей привычной социальной жизни. Филипп сначала не сообразил, кто ему писал, но стоило ему открыть фотографию профиля, он расплылся в кровожадной улыбке - это был Фисенко. Он звонил Паше, спрашивал у него, куда он делся, Акользин коротко сказал, что улетел с Филиппом и Васей в Магнитогорск и что не хочет с ним больше разговаривать - никогда. И положил трубку. Фил видел, как слезы подкатили к глазам Павла, и его разобрала гордость за друга, когда Паша вытер их краем футболки и улыбнулся - так лучезарно, как умел только он. Майе не топил его в словах поддержки - он понимал, что больно Павлу будет еще очень долго и что все эти слова - это лишь соль на рану. Куда лучше справлялись хорошая водка с правильной закуской, русская баня в компании хорошего банщика, запах смоляных дров на костре, переливающееся озеро на теплом оранжевом закате, песни под гитару и футбол на небольшом телевизоре в компании таких же громких и развеселых альф. "Опять я", - Филипп хотел бы проигнорировать Фисенко, но желчь, подступающая под самое горло, перетекла в пальцы и заставила их взять телефон в руки. "Ты снова лезешь туда, где тебе не рады. Ты уже давно в своих отношениях, зачем тебе еще и Паша?" - спросил Михаил. "Ты когда-нибудь слышал о дружбе?" - ответил Филипп. "Ее не бывает между альфами и омегами, и между тобой и Пашей ее тоже не может быть", - Фисенко отвечал быстро и необдуманно, он был на кипящих эмоциях, делая огромное количество опечаток в словах. "Ты свечку держал?" - Филиппа сложно было возмутить. "Я слишком близок с Пашей, чтобы не знать, что между вами было. Только что тебе это дает? Мстишь другим альфами за неудавшиеся отношения? Пытаешься самоутвердиться за счет своего гарема? Тебе не нужно столько членов, чтобы быть счастливым", - написал Фисенко, заставив Фила усмехнуться. "А тебе, я так понимаю, нужно?" - ответ Майе не заставил себя ждать. "Уебок!" - разозлено писал Миша, не попадая по всем клавишам. "Прежде чем оскорблять меня и улететь в "черный список" навсегда, может, хотя бы мне объяснишь, зачем тебе, без пяти минут женатому человеку, любовник, к которому ты относишься, как к собаке? Или ты сам еще пока не понимаешь?" - Филипп посмотрел вдаль - Акользин радостно пел "Смуглянку-молдованку" под аккомпанемент гитары Коробкина, с которым у него получался неплохой дуэт. "Тебя ебет?" - когда Миша начинал переходить на оскорбления - это означало, что он проиграл, растеряв совершенно все свои аргументы. "Еще как. Особенно когда ты все свои проблемы вешаешь на меня и обижаешь близкого мне человека, который находится в уязвимом состоянии, при этом ты еще и имеешь смелость писать мне после всего, что ты сделал", - Майе не мог просто так отпустить его. "Да кем ты себя, нахуй, возомнил?" - злился Фисенко. - "Я не знаю, что ты ему навялил про меня, какую лапшу навешал, но он со мной больше не хочет разговаривать". "Может быть, он не хочет разговаривать с тобой не из-за меня, а потому что ты давал ему, влюбленному в тебя по уши, ложные надежды на отношения и взаимность, когда он так нуждался в них, а в итоге совершил помолвку с другой за его спиной, предав его. Может, в этом причина? Может, ты хоть в чем-то виноват, а, Миша?" - написал Филипп, и жизнь покинула их с Фисенко диалоговое окно. - "Хочешь молчать - молчи", - спустя пять минут ожидания ответа добавил Филипп. - "Паша ждал и надеялся на то, что он наконец снова любим, на то, что он снова встретил своего человека после того, как когда-то потерял любимого по своей вине, и я видел, что на этот раз он хотел, чтобы все было как лучше. Но получил от тебя нож в спину. Катись нахуй, Миша, живи счастливо!" Филипп заблокировал телефон и положил его экраном вниз. Ему стало так легко, хотя это были вовсе не его отношения, вовсе не его жизнь и не его ситуация. Чувствовал себя он так, словно ответил кому-то очень особенному в своей собственной жизни в ответ на предательство - чего не сделал раньше, что проглотил и яд чего переварил, отравившись - и именно поэтому ему стало так легко. Вася в обнимку с Маклюковым, крича что-то неразборчивое, по торсу прыгали с лодки в прохладную воду, и Филипп кожей ощутил, что не может скрыть обожание, с которым он смотрел на Кошечкина.