не уверен - не целуй

Филипп проснулся поздним утром от глухого храпа - лежащий на боку за его спиной Василий скромно примостился головой на подушку Филиппа, обхватив омегу рукой за талию. Фил сморгнул остатки сна, оглядываясь через плечо - Вася крепко спал, накинув на себя уголок одеяла, которым укрывался Филипп. Майе улыбнулся, глубоко вздыхая, и попытался выскользнуть из-под руки Кошечкина, однако узел, которым они все еще были плотно сцеплены с Васей, стал этому преградой, и только Филипп дернулся, болезненно зашипев, Вася тут же открыл глаза, ловко укладывая омегу рядом с собой и снова накрывая их одеялом. - Давай еще поспим, - прошептал он, убирая волосы Филиппа с его шеи и утыкаясь в участок обнаженной кожи сухими губами, и Филипп прикрыв глаза, покорно положил голову на подушку. Сладкий морозный запах осторожно полз по простыням и подушкам, пробегаясь мягкими прикосновениями по исчерченной поцелуями и укусами коже Майе, забирался глубоко внутрь, заставляя расплываться в глупой улыбке без причины. Филипп провел носом по своей подушке - она так интенсивно пахла Кошечкиным, потому что когда этой ночью они занимались сексом, именно на ней лежал Василий, и сейчас шлейф этого запаха обволакивал Майе, словно дымка ароматической свечки. Вася сзади него вроде как снова тихо засопел, но не переставал придерживать Филиппа за бедра, не давая ему пошевелиться на узле, а также не переставал прижиматься губами к шее Филиппа. Филипп понял, что пропал, когда после нескольких секунд неловкого - только для Фила - молчания, Вася очень вкрадчиво сказал Филиппу, что сейчас он выйдет из магазина и сразу же поедет к нему, сказал, что около аллеи есть небольшая кофейня, куда ему стоит зайти погреться и выпить кофе; и Фил поступил именно так, как сказал Кошечкин. Вася приехал очень быстро, и эти пять - может быть, десять минут ожидания - были для Филиппа самой большой пыткой на свете. Он чувствовал себя так, словно не видел Василия много лет, предвкушал эту встречу, придумывал, что скажет ему, представлял, как Василий ответит ему. Согревая руки о стаканчик кофе, Майе прятал улыбку за шарфом, понимая, что он чувствует все тоже самое, что и тогда. Когда поднимался на нужный этаж и шел к дверям конкретно одной квартиры, а там на пороге его встречал крепким объятием альфа - это было не так давно, но Майе предпочел бы, чтобы его имя осталось где-то далеко, потому что теперь оно было не просто перечеркнуто, а просто стерто, не имело никакого значение перед тем огнем, который горел внутри Фила сейчас; когда ступал на порог, чувствуя запах еды, видел, что место, в которое он приходил, было уютным, в этом месте его ждали и делали все для того, чтобы он чувствовал себя в нем, как дома. Когда любое касание, неважно, украденное или желанное, было самым дорогим, и Филипп с предвкушением ждал, когда альфа сделает первый шаг, приобнимет его, поцелует, приласкает, поговорит с ним. Когда все, что было связано с любимым человеком - было самым лучшим в мире. Филипп убедился в том, что пропал, когда Вася позвонил ему, попросил выйти на угол улицы, и Филипп тут же выскочил из кофейни, зацепившись глазами за темно-зеленый Infiniti QX80, который был припаркован прямо на дороге, благо, владелец автомобиля додумался включить "аварийки" - Кошечкин приобрел его не так давно и даже еще не похвастался покупкой перед одноклубниками. У Майе внутри все перекрутилось, когда он заглянул в окно автомобиля, еще не затонированного полностью, и увидел там Васю, то в моменте даже испугался того наплыва эмоций, который он ощутил - его пробила крупная дрожь с ног до головы, руки едва смогли удержать легкий полупустой стаканчик кофе, а улыбка сама по себе всплыла на лице, и не было никаких вариантов скрыть тот факт, что Филипп безгранично рад видеть своего товарища. Филипп перестал заменять слово "влюбился" словом "пропал" ровно в тот момент, когда сел в машину Кошечкина и тут же попал в его объятие. Огромные руки голкипера обвивали его, прижимая к себе, и Фил просто утонул в этом объятии, скрывая совершенно глупую улыбку за своей рукой. В нем перемешалось все - стойкое чувство, что он никогда не ощущал ничего такого горячего и страстного внутри себя, дежавю, кристально чистое и незатемненное осознание того, что в руках мужчины сосредоточилось все, что когда-либо Филипп искал, словно он искал всю свою жизни, и наконец нашел - как заблудившийся в океане корабль, потерявший всякую надежду на то, чтобы найти землю. Но он ничего не сказал Василию. Альфа сначала вопросительно заглянул в глаза Филиппа, словно пытаясь спросить, не стало ли причиной такого внезапного звонка что-то опасное или тревожное для Филиппа, однако стоило Майе закрыть за собой дверь, позволяя своему запаху сконцентрироваться в просторном салоне автомобиля, Вася сменил вопрос в глазах на смущение, залившее румянцем его щеки. Филипп в целом в тот вечер говорил очень мало - лишь стонал, просил, хныкал, умолял не останавливаться, бормотал какие-то бессвязные вещи, но конструктивно и внятно они почти не разговаривали. Кошечкин даже не стал ничего уточнять - он прекрасно все чувствовал сам. Он привез его к себе в квартиру, потому что ехать до нее было ближе, чем до частного дома. После того, как они окончательно расстались с Ириной, Вася вывез большую часть мебели из квартиры в дом, расширив детскую на случай приезда детей там, а сюда привез несколько тренажеров и массивных приборов для восстановления. Минималистичная спальня и темный зал остались без изменений, и бывавший здесь раньше и не один раз Майе чувствовал себя, как дома. Вася помог ему снять куртку, стянул пиджак с его плеч, расстегнул его рубашку, холодными пальцами пробегаясь от шеи до пояса брюк. Филипп завороженно смотрел на него, чувствуя, что теряет контроль над собой. - Я знал, что ты сдержишь свое обещание, я ни на минуту не сомневался, - с улыбкой прошептал Кошечкин, мягким поцелуем украшая взмокшую кожу переносицы взволнованного Филиппа, сердце которого было готово выпрыгнуть из груди. В этот раз времени у них было еще больше, чем в прошлый, и Василий использовал его с пользой. Филипп небольшими отрывками помнил все, что они делали вместе прошлым вечером - валялись в горячей ванной, прижавшись друг к другу, Филипп лежал сверху, положив голову на плечо Кошечкина, который мягкой губкой с каким-то сладким гелем для душа осторожными движениями водил по плечам и спине Майе, время от времени невесомо целуя лоб Филиппа; затем Кошечкин завернул Фила в большое мягкое полотенце, посадил его на край ванной, массировал его плечи, второй рукой промакивая волосы полотенцем, дал ему свою майку - она была какой-то несуразно большой Филиппу, надел на него чистые теплые носки, вставая на ванный коврик на колени и целуя щиколотки Филиппа. К тому моменту Филипп уже чувствовал, что едва стоит на ногах, едва может сказать Васе что-то внятное, кивнуть или отказать, чувствовал, как приятно дергается основание члена и как смазка начинает пачкать край футболки, на которой он сидел. Вася, как и прежде, просил Филиппа успокоиться, поглаживал его, сминал пальцами мягкую кожу, спускаясь руками все ниже и ниже, и когда в ответ на очередной вопрос о своем состоянии Филипп смог лишь коротко застонать, закусывая губу, Вася тихо засмеялся, подхватил его под бедра и отнес в спальню. Фил прекрасно помнил все, начиная с того момента, как за ними плотно закрылась дверь в комнату, и заканчивая громким протяжным стоном, который издал Василий, когда кончил, вколачиваясь глубоко в Филиппа, который в тот момент был настолько обессилен, что едва мог что-то шептать. - Филипп, - сказал Кошечкин, натягивая одеяло на плечи Фила, заставляя омегу очнуться от размышлений. - Ты влажный, - прошептал он на ухо Майе, перебирая руками по его телу. - Мы были в сцепке всю ночь, а тебе не хватило? Филипп молча улыбнулся, хватая дрожащими пальцами край тяжелого одеяла и скрывая глупую улыбку за ним, и скользнул бедрами по смятой простыне, прижимаясь к Васе еще сильнее, а затем чуть отстранился от него, чувствуя, как ослабевает узел альфы внутри. Видимо, рецептом отличного самочувствия после течки была именно эта волшебная связь на протяжении всей ночи, Филипп был удивлен, что не знал этого раньше - да и вариантов попробовать это с кем-либо у него не было. Привычное отвращение к себе и сожаление о том, что пришлось снова уступить своей природе, перешагнув через гордость и принципы, сменились необычайным ощущением легкости и приливом энергии, словно все неприятные ощущения и плохое настроение, тянувшееся за Филиппом последние дни, разом оставили его. - Я опоздал на тренировку, - безразлично сказал Филипп, замечая на тумбочке часы. - Тренер в курсе, что по графику у тебя сегодня выходной, - придерживая бедра Филиппа, сказал Василий, со вздохом вытаскивая член из Филиппа и переворачивая омегу на живот. - А как же ты? - Майе покорно поддавался всем движениям Кошечкина. - Сказал, что плохо себя чувствую, - Вася на ощупь нашел полотенце, которое предусмотрительно оставил на краю кровати прошлым вечером, и накинул его на бедра Фила, бережно вытирая промежность. - Почему ты так рано проснулся? - Ты храпел, - тихо сказал Майе, невысоко поднимая бедра, чтобы Кошечкину было удобнее вытирать его. - Прости, не хотел тревожить тебя, - откуда-то сверху послышался мягкий смешок, и Василий легко поцеловал макушку Филиппа, от чего все тело омеги прошибла дрожь, - обычно я храплю, когда сильно устаю. - Ты не выспался, - шепнул Майе, - проводи меня домой и ложись спать дальше, хорошо? - Нет-нет-нет, Филипп, - Вася вдруг довольно резко развернул его к себе, подкладывая под его голову свою подушку и нависая сверху над ним, - сегодняшний день мы проведем вместе. Альфа и омега всегда так делают после течки, забыл? - он улыбнулся, рассматривая лицо и шею Филиппа, который даже почувствовал, как слегка покраснел. - В Лашене у нас было не так много времени на то, чтобы провести его так, как это предпочитаю делать я, а здесь, дома, мы можем торчать в кровати хоть целый день, - его улыбка стала еще шире, - идем в ванную? Хочу потереть тебе спинку, вымазать кремом с ног до головы. У Майе не было никакого желания противостоять Василию - ему было приятно, что Кошечкин предпринял попытку отговорить его от того, чтобы Филипп уехал от него, потому что на самом деле покинуть Васю - это последнее, чего Филипп хотел бы сейчас в своей жизни. Он боялся смотреть Васе в глаза, переживал, что его влюбленный взгляд выдаст все карты на стол сразу же, переживал, потому что стоило ему поймать на себе взгляд Василия, как на губах сама по себе расцветала улыбка, сил унять которую у Филиппа не было. Пока Вася, осторожно вылезший из-под одеяла, искал в шкафу полотенце, Филипп перебирал пальцами по своему телу в тех местах, в которых Кошечкин касался его, и никак не мог успокоить свое трепещущее сердце. Он боялся все испортить, признавшись прямо сейчас. У него в голове было много мыслей на этот счет. Филипп пытался отрицать свои чувства, доказывая самому себе, что все это лишь детское очарование, с которым Фил не мог справиться из-за нахлынувших во время течки гормонов, и как только он перешагнет порог квартиры голкипера, он сразу же забудет обо всем, что было между ними, потому что Филипп был склонен забывать обо всем. Одновременно с этим набатом в голове били мысли, приводящие в пример те чувства, которые Филипп испытывал к Архипу - и они были такими похожими, такими же теплыми, острыми, согревающими, такими же напитывающими, окрыляющими, и Филипп не верил, что такое ощущение может подарить простой выброс гормонов. Вася был так близок ему, смешивал в себе качества карикатурного альфы, которых описывали в книжках как пример "идеала", и верного товарища, который никогда не акцентировал внимание на том, кем Филипп является на самом деле - жалким омегой. И в какой-то момент все перевернулось с ног на голову, Филипп упустил, когда именно это произошло, но он чувствовал, что он не может просто смотреть на Василия так, как смотрел на него прежде. Его пугало только одно - что обо всем этом думал Кошечкин? Решением проблемы мог бы стать крошечный шаг - один вопрос, одна просьба честно поговорить о своих чувствах к нему, причинах, по которым они сейчас находятся в таких... отношениях? Филипп боялся все испортить, сказав, что чувствует что-то, еще сильнее боялся спросить, испытывает ли что-то к нему Василий, или же для него все происходящее - это просто развлечение. Казалось, нужно было немного подождать, прежде чем разговаривать на эту тему, и сам Кошечкин предлагал Филиппу занятие на то время, пока омега думал об этом - расслабиться в компании друг друга. - Вчера взял вот этот гель для душа, - Вася вертел в руках яркий тюбик, рассматривая узор на упаковке, - мне показалось, что у тебя на него было раздражение - кожа на плечах слегка покраснела, ты немного чесался, не знаю, заметил ли ты, - Кошечкин поставил его на полку, приближаясь к Филиппу и наклоняясь к его шее, - но сейчас вроде все нормально. Просто мне так нравится этот запах, - он снял с руки Филиппа резинку для волос, взял с раковины мягкую щетку для волос и начал осторожно причесывать Майе, собирая его волосы в невысокий хвостик. - Пахнет вроде и просто чем-то сладким, но мне напоминает твой запах. - У меня частенько бывает аллергия на очень яркие отдушки, - смущенно сказал Филипп, стараясь не поднимать глаза на Василия и всеми силами пытаясь успокоить свое бешенное сердцебиение, которое он просто перестал контролировать, когда Кошечкин снова сделал комплимент его запаху. - Оставлю его для себя, в таком случае, - Вася завязал резинку на затылке Фила, заправляя в прическу совсем короткие пряди волос, - залезай в воду, Фил, поваляйся немного, я посижу рядышком. - Я хочу с тобой, - тихо сказал Майе, хватая руку Кошечкина - он и не мог себе представить, что ему будет так тяжело произнести это вслух. - Не могу отказать тебе, - усмехнулся Вася, - давай, двигайся. В просторной ванной для них обоих было достаточно места - Вася отодвинулся к краю, Филипп, не знающий, хорошей ли идеей будет попытка попросить Кошечкина приобнять его, как это он делал вчера, залез под кран, с наслаждением отдаваясь тугому потоку горячей воды, который скользил по его спине. Василий выглядел умиротворенным, спокойным, светился каким-то перламутровым счастьем, заражал Майе этим счастьем, и омега, прикрыв растянутые в улыбке губы подрагивающими пальцами, внимательно наблюдал за тем, как Кошечкин зевает и потягивается, ероша свои отросшие волосы. Филипп осторожно поджал ноги, приобнимая колени, однако Вася протянул ему руку, коротко кивая на свое плечо, словно приглашая лечь на него, чтобы удобно был им обоим; Майе тихонько засмеялся, пытаясь унять глупую улыбку, которая все никак не слезала с его губ. - Как-то все перемешалось в голове, - тихо сказал Василий, даже не стараясь перекричать шум воды, - вчера совершенно забыл спросить, что ты так поздно и один делал в центре города? - Мы ужинали с канадцами, - Филипп с большим удовольствием положил голову на грудь Кошечкина, перебирая пальцами по влажной коже, - жены Джоша и Эдди улетают сегодня обратно в Канаду, они решили провести время в компании. Тем более, им есть что обсудить, я имею ввиду некоторые рабочие моменты. Они пригласили и меня, я недолго побыл с ними, но потом неважно почувствовал себя и решил, что оптимальным решением будет поехать домой. - И ты позвонил мне? - спросил Кошечкин - Филипп не видел его лицо, но прозвучали его слова так, словно Вася улыбался. - Я же обещал тебе, - Фил смутился. - Что же ты обещал мне? - еще тише спросил Василий, накрывая большой рукой плечо Майе и некрепко сжимая его. - Что теперь во время течки я буду только с тобой, - чуть набравшись храбрости, сказал Филипп, не поднимая головы и уютно съеживаясь в руках Василия. - Я бы не хотел, чтобы ты говорил об этом так, словно я вытянул из тебя эти слова клещами, если ты не чувствуешь себя комфортно со мной, то я не хочу заставлять тебя, понимаешь? - Кошечкин скользнул рукой по шее омеги. - Я просто не чувствую себя человеком, который должен говорить тебе, что делать, а что - нет. Ты был воспитан свободным парнем, я вижу в тебе это свободолюбие, так что не хочу лезть не на свою территорию. - Я просто никогда и никому не давал таких клятв, - Фил пожал плечами, - поэтому и могу звучать немного неуверенно, когда мы говорим об этом. Но я рад, что для тебя это не было просто шуткой. - Ты такой смешной, Филипп, - Кошечкин хихикнул, убирая вторую руку с борта ванной и приподнимая ею голову Филиппа за подбородок. - Это почему еще? - Майе невинно посмотрел на голкипера, чуть приподнимая брови. - Как ты можешь звучать неуверенно, это уже вторая наша совместная течка, - казалось, Васю это действительно забавляло. - Вот что бывает с неприбранными к рукам омегами, которые годами решают самостоятельно те вопросы, который веками за них решали альфы. - Таковы были обстоятельства, я никак не мог повлиять на них, - Фил пожал плечами, снова укладывая голову на грудь Кошечкина. - Ох, артист из Франции, - Вася не переставал обнимать Филиппа за плечи, но второй рукой медленно провел по его телу, останавливаясь на ягодице омеги и крепко сжимая ее, от чего Филипп почувствовал, как низ живота становится тяжелым, - попадись ты мне раньше, я бы тебе показал, что обстоятельства тут не при чем. - Раньше ты был женат, - сглотнув, сказал Филипп. - А ты - платил разношерстным неумелым альфам за то, чтобы переспать с ними, - фыркнул Кошечкин. Теплая, даже слегка горячая вода постепенно наполняла ванну, укрывая Фила и Васю тонкой ароматной пеной, которая интенсивно пузырилась под краном. Филипп быстро понял, что поза, в которой они находились, была не самой идеальной, и постепенно сползал вниз, чтобы расположиться между ног Кошечкина - так определенно было бы удобнее и ему, и омеге, но Вася не давал Филиппу отдалиться - крепко обхватил его талию, подтянул на себя и плотно зафиксировал, позволяя Майе находиться на одном уровне с его лицом. Филипп сдался, понимая, что близость - это все, что сейчас нужно было Василию, и он ставил ее гораздо выше комфорта. - Один-один? - Филипп наклонил голову, смотря в глаза улыбающегося Кошечкина. - Ничего подобного, Фил, - сказал Вася, - ты хоть сам-то понимаешь, как сильно ты подкосил свое собственное отношение к такой важной части своей жизни, как течки, относясь к ней, как к наказанию, которое просто нужно пережить как можно скорее? Я надеюсь, я хоть немного показал тебе, что течка - это наслаждение, возможность убежать от бытовых тягот, которые окружают альф и омег в обычной жизни, что это - момент единения, который необходим всем. - То есть, необходим и тебе? - Майе не знал, какой путь ему выбрать для того, чтобы осторожно спросить Василия о его мотивах. - Это не физическая необходимость, как у тебя, но когда ты долго не занимаешься этим, то начинаешь испытывать стойкое ощущение бесполезности, - Василий ногой дотянулся до крана и выключил воду - ее в ванне было так много, что теперь одно неверное движение грозило залить пол. - И ты со мной только поэтому? - спросил Филипп, однако взгляд, которым его одарил Кошечкин, мгновенно заставил его пожалеть об этом. - Я дал тебе хоть одну причину так думать, Филипп? - он прозвучал даже как-то обиженно, влажными руками провел по волосам Фила, приглаживая их. - Я просто спрашиваю, Кэт, - Майе попытался сгладить углы, удивившись такой реакции Василия. - Мне так нравится, когда ты называешь меня "Кэт", - Вася погладил кончиками пальцев щеку Филиппа, - это так мило. Кошечкин смотрел на Майе глазами, полными вселенской нежности, из-за чего по спине Фила бегали мурашки - у него было такое ощущение, что у этого взгляда было материальное воплощение, которое ласково оглаживало его лицо, губы и щеки, иногда спускаясь на шею и плечи. Филипп чувствовал, что между ними было что-то удивительное, чего он и правда никогда не испытывал, словно Василия он знал всю свою жизнь, знал его прошлое, знает его будущее, знает, о чем он думает, Фил чувствовал себя частью Кошечкина, словно они и не расставались никогда, словно не были незнакомцами еще в начале прошлого лета. Филипп проводил параллели со своим единственным примером - с Неколенко - и понимал, что с Архипом он никогда не ощущал этой связи. - Ты ответишь мне? - тихо попросил Филипп. - Я могу трахать течных омег хоть каждый день, особенно если прибьюсь к компании альф помоложе - и я уверен, что ни один из них не сравнится со мной, - Вася улыбнулся, водя пальцами по линии нижней челюсти Филиппа, - но мне это не нужно. Если так подумать - я выполнил свой долг, как альфа, я стал отцом, я продолжаю им быть, по сути, других занятий у меня нет. Я начал смотреть на жизнь по-другому, когда развелся с женой, я понял, что я хочу не просто забивать свои потребности, как животное, я хочу получать удовольствие, дарить удовольствие - особенно тем людям, которые для меня действительно важны. - Правильные слова, чтобы заставить меня почувствовать себя особенным, - смущенно пробормотал Филипп. - Но ты и есть особенный, - Вася улыбнулся, - правда. Я всегда говорю тебе правду. - Не всегда, - Филипп прищурился. - Когда это я врал тебе? - фыркнул Кошечкин, сильнее стискивая подбородок Филиппа пальцами. - Когда говорил мне, что хочешь остаться просто друзьями, - Майе понадобилось несколько секунд, чтобы произнести эти слова вслух, потому что он снова возвращался к попыткам выяснить, взаимны ли его чувства путем осторожного прощупывания почвы под ногами, и это было очень волнительно для него. - Филипп, я не хотел оставаться с тобой просто друзьями уже на следующий день после того, как мы познакомились, - спокойно ответил Вася, игнорируя волнение Филиппа, - даже не дал тебе проститутку выебать без моего ведома. Но что бы ты сказал мне, если бы я тебе сразу в этом признался? И сколько раз тебе такие безумцы признавались в чувствах? Я побоялся, что ты посчитаешь меня придурком и открестишься сразу же. Я подходил ко всему постепенно. - Признался в чем? - Филипп почувствовал, как по его спине пробежалась дрожь. - Что хотел тебя, - Кошечкин тяжело выдохнул. - Ты получил то, что хотел, - у Майе даже пересохло в горле, - и что дальше? - Знаешь, что я люблю в течных омежках? - с улыбкой сказал Василий, однако Фил поймал его бегающий по потолку взгляд - Кошечкин пытался отвертеться от ответа или пытался выиграть для себя время, чтобы найти его, и это было тревожным сигналом для Филиппа, который надеялся, что для Васи, как и для него самого - все вполне однозначно. - Что они, вчера умоляя всем своим телом, видом, голосом и банально существованием трахать их без остановки, сегодня начинают задаваться настолько сложными вопросами, что их уставшие альфы едва знают, что им ответить. - Я знаю, что у тебя есть ответ, - Фил решил, что хуже уже быть не может, и в этой ситуации ему стоит пойти до конца, - он у тебя всегда был. - Ладно, - Вася провел рукой по своим волосам, стряхивая воду с кончиков, - я получил тебя, и теперь хочу эксклюзивно обладать тобой постоянно. Хочу, чтобы ты был моим снова и снова. Как ты смотришь на это? Филипп на секунду задержал дыхание - Архип в ту ночь предложил ему встречаться буквально такими же словами, но в его интерпретации они были такими невинными, воздушными, ни к чему не обязывающими, такими же, какими были намерения Неколенко в первое время. Слова Васи же звучали так, словно это была подпись внизу договора с дьяволом, по условиям которого Филипп продавал себя Кошечкину целиком и полностью - но в каком-то хорошем смысле. Это все еще не было конкретным ответом для Филиппа - но это определенно была отепель. Кошечкин все еще смотрел на него, ожидая ответа на свой вопрос. - Наверное, положительно, - Филипп всеми силами пытался сохранять безэмоциональность на лице. - Ты не уверен во мне, - Кошечкин обиженно фыркнул, прищуриваясь, - я это по твоему голосу слышу. Что мне нужно сделать, чтобы ты поверил мне, Филипп? - Нет, Кэт, я верю тебе, - Майе провел рукой по его груди, успокаивая его - или же скорее себя. - Я тут подумал, - Вася накрыл его руку своей, - о твоем обещании быть мне верным. Я такого обещания тебе не давал, но я хочу, чтобы ты был уверен во мне, Филипп, так что я клянусь тебе - ты будешь моим единственным партнером. - Если ты хочешь принести в жертву такую важную часть своей жизни только для того, чтобы я был уверен в тебе, и это при условии, что я и без этого считаю тебя самым надежным человеком в этом мире - то не нужно, - сказал Филипп, хотя внутри все огнем горело от этих слов. - Это не для уверенности в себе или во мне, - Василий покачал головой, - это для того, чтобы ты знал, что ты не второстепенный человек в моей жизни. Далеко не второстепенный, Филипп. Кошечкин шмыгнул носом, внимательно заглядывая в глаза Филиппа, который даже не скрывал своего пронзительного влюбленного взгляда. Майе провел пальцами по груди Василия, касаясь кончиками кромки воды и возвращая руку обратно к шее альфы, чувствуя, что тот дышит часто-часто, потому что тоже волнуется. Может быть, никакого признания с заветными словами им и не нужно было, Филипп зря пытался вытянуть эти слова из Василия - может быть, им было достаточно касаний, щедрыми на которые были они оба. Филипп прикрыл глаза, чуть поддаваясь вперед, чтобы поцеловать Василия - и Вася тут же ответил ему, обвивая Майе руками и крепко целуя его, широкими влажными касаниями обводя его губы. Фил старался сделать этот поцелуй осторожным, невинным, но Кошечкин в его руках искрился, сочился страстью, не имея никакой возможности сдерживать себя. Филипп очень быстро сдался под натиском Кошечкина, чувствуя, как Василий возбуждается и недвусмысленно двигает под ним бедрами, потираясь головкой члена о внутреннюю поверхность бедра Фила. После вчерашней скачки Филу нужно было какое-то время, чтобы признаки его возбуждения стали видимыми, однако все мысли и тревоги снова стекли в самый низ живота, заставляя его приятно тянуть, и по позвоночнику снизу вверх скользнул короткий импульс, заставивший Филиппа вздрогнуть от возбуждения, легко прикусывая губу Васи прямо во время поцелуя. Кошечкин глухо застонал, спуская руки на ягодицы Филиппа и крепко стискивая их в ладонях. В постепенно остывающей воде начало становиться жарко. Филипп намеренно грубовато скользнул ногой по члену Васи, но альфа только тяжело вздохнул, закатывая глаза. - Не ты ли мне говорил, что мы были в сцепке всю ночь, с какого это перепугу мне не хватило? - улыбнувшись, сказал Филипп. - Виноват, каюсь, - Кошечкин даже не пробовал вступить в спор. - Если бы я не видел вчера, что ты уже почти засыпаешь в моих руках, удовлетворенный, то я бы потрахал тебя еще несколько часиков, - он плотоядно улыбнулся, и от этой улыбки Фил едва не кончился. - Но ты был таким уставшим, что я просто оставил в тебе свой узел и уснул с тобой. А так мне правда не хватило тебя. Вася облизнул губы и провел пальцами по анусу Филиппа, вырывая у омеги вздох - сразу после течки заниматься сексом было не самым приятным занятием, организму всегда требовались несколько дней на восстановление, да и какая-то из пока непознанных Филом сторон омеги в первые дни после течки всегда хотела быть сверху, каких-то необычных ласк в местах, которые никогда и не являлись эрогенными у Филиппа, хотела чего-то необычного и редкого, того, чем Филипп обычно не занимался. Кошечкин быстро, но без особого удовольствия убрал свою руку, когда заметил, как поморщился Филипп. - Хочу поласкать тебя, малыш, - сорванным голосом прошептал Василий, нетерпеливо облизываясь. - Я, может быть, тоже хочу, - Майе усмехнулся, - вот только не уверен, что смогу взять тебя глубже твоей головки. - Я уверен, что это будет завораживающее зрелище, - глаза Кошечкина заблестели, когда он понял, что хотел сделать Филипп. - Раскинь ноги по краям ванной, - сказал Фил, и альфа тут же послушно закинул обе ноги на бортики ванны, позволяя Майе вполне удобно устроиться между его ног. - Ты хочешь прямо здесь? - все-таки уточнил Вася, жадно разглядывая Филиппа, который уверенно усаживался с другого края - омега кивнул ему, улыбаясь. Филипп, конечно, в моменты близости с Василием мало времени потратил на то, чтобы узнать, как нравится самому Василию, однако, по тому, как Вася ласкал сам себя, как предпочитал заниматься сексом и по тому, что он сам рассказывал о своих особенностях, Фил понимал, что Кошечкину очень нравится, когда неспешно вылизывают головку, опускаясь ртом на узел и обводя его языком, нравится, когда неспешными движениями в руках перебирают яички, чуть надавливая и массируя основание члена, а также нравится, когда смотрят в глаза, не отрываясь. У Филиппа не было какого-то колоссального опыта в минете, но он все равно понимал, что ему нужно делать как минимум для того, чтобы не сделать Васе неприятно. - Ты покраснел, Фил, - хихикнул Кошечкин, когда Филипп склонился над его членом, собирая слюну, чтобы не касаться головки пересохшими губами. - Ты тоже, Кэт, - Майе ухмыльнулся, видя, что щеки Василия, до этого никак не отличающиеся по цвету от его кожи, залились густым румянцем. - Я уже говорил тебе, что такого опыта с парнем у меня еще не было, - Вася уже тяжело дышал, а на вопросительный взгляд Филиппа, который не понял, куда это испарились из памяти Василия эпизоды с его участием, Кошечкин нашел в себе силы усмехнуться. - Два раза во время течки и два раза по-пьяни, это не считается. Сейчас все так волнительно, словно это первый раз. - Я постараюсь сделать тебе хорошо, - Филипп облизнул губы и высунул язык, чтобы широким мазком слизать капельку смазки, которая выступила на головке. - Я готов кончить, глядя только на твой румянец и алый язычок, - Вася прикусил губу. - Покажи мне его, Филипп, смелее, - попросил Кошечкин, и Фил двинулся чуть вперед, вытаскивая язык и обводя кончиком свои губы настолько манерно, на сколько он умел это делать - Вася закатил глаза, несдержанно протягивая руку к своему члену, но останавливаясь на половине пути. - Боже мой, да, - Кошечкин провел рукой по своему животу, - ты помнишь, как мы играли с тобой? - Когда я называл тебя папочкой? - спросил Филипп, снова делая несколько робких мазков языком по головке. - Да, малыш, - Кошечкин улыбнулся, - тебе понравилось? - Конечно, папочка, - Фил хитро прищурился, чувствуя, как начинает намокать между ног - кажется, ему тоже нравилась эта игра. Василий задушено стонал и охал, когда Филипп медленными и до жути томительными движениями вылизывал крупную головку, обнимая губами самую кромку узла на члене, одной рукой неспешно лаская середину члена, а второй поддерживая основание члена под яичками, осторожно перекатывая их в кулаке; медленный темп позволял Филиппу обращать внимание на все эрогенные зоны Васи, внимательно улавливать все его перемены в эмоциях - проскользнувший где-то высокий стон или глубокий вздох, чтобы вернуться к тому действию, что Фил делал в этот момент и продолжить ласкать Кошечкина так, как нравилось альфе. Вася не был жадным на эмоции, которые Фил так любил в постели, одних только стонов, подрагивающих век, сжимающихся пальцев на руках и ногах Филу было достаточно, чтобы ощутить внутреннее удовлетворение и наслаждение; но когда он видел таким именно Василия - где-то внутри что-то не просто кипело от удовольствия, а натурально горело. Майе не нужно было ничего - только зрительный контакт с пронзительными, темными от возбуждения глазами Василия, его подрагивающие губы, частое сбившееся дыхание и его руки, сжимающие бортики ванны. Филипп никуда не торопился, ловил момент, прикрывал глаза, затем снова распахивал их, не отрываясь от члена Васи ни на секунду. - Боже, малыш, высунь язычок, я прошу тебя, - простонал Василий, и Фил тут же поднял голову, высовывая язык и позволяя слюне стекать с кончика языка на блестящую головку, - а теперь попроси разрешения взять глубже. - Умоляю, папочка, - Фил облизнул губы, - разреши мне взять твой член немножко глубже. Я буду хорошим мальчиком. - Да, сделай это, - Вася запрокинул голову на край ванной, вытягивая руку и зарываясь пальцами в волосы на затылке Фила, - ты и без этого очень хороший мальчик, а главное - только мой мальчик, - он осторожно направлял Фила, входя в его рот чуть глубже, чем омега сам брал до этого, - теперь только папочка может трахать этот ротик, ясно? - Вася немного ускорил темп, добавляя размеренные движения бедрами. - Твоя текущая круглая задница, твои алые губы, твоя тонкая шея - все это теперь принадлежит только папочке. Он вытащил член изо рта Фила, но придержал рукой нижнюю челюсть омеги, заставляя Филиппа оставить рот открытым, а сам переместил руку на головку своего члена, со стиснутыми зубами надрачивая себе быстрыми движениями. Фил провел языком по большому пальцу, которым Вася оттягивал его нижнюю губу, и альфа тут же положил его на язык Майе - омега юрко обнял его губами, влажно посасывая, и Вася, не имея больше возможности сдерживаться, с утробным рычанием кончил на язык Филиппа, открыв его рот - дальше Майе сообразил сам, что стоит подставить язык. - Ах, пиздец, - устало простонал Василий, приманивая Филиппа к себе и тут же заключая облизывающуюся омегу в объятия - Фил удобно устроился на его груди, предварительно включив воду - та, в которой сидели они, уже остыла. - Какой же у тебя серьезный фетиш на собственничество, - улыбнувшись, сказал Фил. - Так это и не фетиш вовсе, - Вася распустил волосы Филиппа, покрывая макушку омеги поцелуями. - Это истина, аксиома, закон, называй, как хочешь, - Кошечкин провел руками по напряженной коже головы, - ты - мой, все мое, хочешь, перечислю на бумажке, закреплю право собственности у нотариуса, хочешь, на лбу у тебя напишу, что ты мой, хочешь, пойду каждому первому в этом мире расскажу, что ты - мой. - А как же ты? - Филиппа убаюкивал шум воды и размеренное сердцебиение голкипера. - А я - твой, - прошептал Кошечкин, - или неужели ты думаешь, что я позволю себе подобного рода издевательство? Если уж я хочу, чтобы ты был моим, то это не будет игра в одни ворота. Филиппу вдруг показалось, что он торопил события - но только для самого себя. Как будто было еще что-то более сокровенное, чем эти слова, хоть и отдаленно напоминающие признания в чувствах, но все же являющиеся чем-то очень важным, что-то более чувственное, чем совместные течки, что-то более откровенное и недоступное - но что-то стояло между Филом и попытками осознать, что Василий может испытывать такие же пламенные чувства к нему, какие испытывает Фил. Майе не понимал, почему внутри него столкнулись эти мысли - то ли причиной было недоверие из-за совсем свежего предательства человека, к которому Фил испытывал похожие чувства, то ли состояние общей неуверенности в завтрашнем дне, то ли страх перед тем, что все происходящее снова закончится разбитым сердцем - но Фил забегал вперед, продумывая самые негативные сценарии. Он был уверен в том, что Вася не позовет его жить к себе уже завтра, не заговорит с ним о детях и не будет упрекать его в том, что Филипп видит свое будущее в собаках и бизнесе в родном городе; но Кошечкин мог иметь совершенно другие мысли в голове, совсем другие планы, и переносить на него проекцию отношений Фила и Архипа было совершенно неправильной стратегией - но Майе просто не мог иначе, у него на руках не было других примеров, а отдаться реке и плыть по течению, смотря в небо, Фил боялся. И от того, что этот страх отравлял такое прекрасное ощущение воздушности и легкости, которое дарила влюбленность, Филипп почувствовал, как по спине пробежалась вполне осязаемая дрожь - своей рукой ее уловил и Василий, плотно стискивая пальцы на пояснице омеги. - Тебе холодно? - спросил он - в его голове скользнула нотка переживаний. - Немного, - Филипп поспешил успокоить себя, чтобы не выдавать своего волнения перед Василием. Филу очень хотелось поговорить с Васей обо всем - сказать ему о своих чувствах теми словами, которыми он мог охарактеризовать их в полной мере, хотелось доказать Кошечкину, что неважно, что ощущает голкипер - тоже что-то внеземное или банальную тоску по ласкам - Филипп ощущает это сильнее; однако Вася не спешил разговаривать с Филом, Васе всегда давались эти разговоры с большим трудом, и чем больше они с Филом были знакомы - а этот срок уже перевалил за полгода - тем больше Вася предпочитал разговорам действия. Казалось, он так делал всегда - и в работе, и в личной жизни, но Фил заметил это только сейчас - Вася не первый раз избегал при нем каких-то банальных слов, предпочитая им сложные конструкции, описывающие его состояние наиболее точно, а еще лучше - прибегал к языку тела. И, видимо, на этом языке бесконечные мягкие ласкающие прикосновения и поцелуи и переводились, как любовь. Майе сидел на краю ванны, завернутый в огромное полотенце, прикрыв глаза и почти задремав, пока Кошечкин, растеревший между ладоней ароматное льняное масло, осторожными ленивыми движениями укладывал короткую бороду Филиппа, массируя щеки и подбородок. Он стоял почти вплотную к нему, чуть склонившись, чтобы Филу не нужно было тянуться к нему, а когда закончил с бородой - перешел на влажные спутанные волосы, которые долго и осторожно расчесывал мягкой щеткой, присев на край ванны рядом с Филом и иногда припадая с поцелуями к ушам и вискам Филиппа. Морозный запах стал необычайно мягким, словно Филипп стоял где-то у солнечного подножия горы, где среди каменистых рельефов, усыпанных мелким снегом, текла свежая горная речка, дышать было так необычайно просто, кислород казался вкусным, а холод приятно щипал губы и нос. В прохладной спальне Филиппа ждали большое теплое одеяло и долгое объятие, из которого не хотелось выбираться; излюбленное чувство спокойствия и защищенности окутывало Фила, как кокон куколку бабочки, и все, на что был способен Фил - это смазано поцеловать Василия куда-то в нижнюю губу, уткнуться носом в его шею и уснуть, забыв обо всех невзгодах. *** - Установки ясны? - Воробьев положил маркер на стол, щелкая цветной крышкой. Гробовая тишина в раздевалке сохранилась даже после того, как этот вопрос повторил сидящий за ноутбуком Рябыкин, грозно окинувший взглядом всех присутствующих. Ледовая тренировка обоих составов - основного и неиграющего - сегодня пересеклась по времени из-за неисправности ледового комбайна на тренировочной базе, и это стало поводом задержаться после того, как играющий состав закончил упражнения, для того, чтобы обсудить кое-какие тактические моменты перед первым соперником домашней серии, так как дела у команды шли очень плохо - шесть проигранных игр из последних сыгранных восьми, сильное падение в турнирной таблице и большие проблемы с посещаемостью на домашних играх. Дмитрий Анатольевич с каждым днем все сильнее проявлял себя со стороны некомпетентного специалиста, влезая во все, даже самые крошечные конфликты, мешая работе Чубарова и Мохорича и напевая спортивному директору Гомоляко, что все проблемы в команде именно из-за тренеров защитников и вратарей. Филипп помнил, что в прошлом сезоне тренером нападения был канадский специалист, работу которого Филипп застал в самом начале предсезонки - и именно Марк Френч построил атаку клуба, а также спецбригады и звенья таким образом, что команда наводила страх на все остальные клубы на протяжении всего сезона. Атака в целом не была сильной стороной Воробьева, Чубаров, казалось, мало что понимал в ассистировании в клубе уровня КХЛ, Мохорич отлично выполнял свою работу, но его профилем были вратари, но никак не звенья нападающих; и Рябыкин, бывший главным тренером клуба до того момента, как по непонятным причинам был уволен с поста тренера "Авангарда", решил, что отличной идеей будет построить свою империю в рамках тренерского штаба "Металлурга". Изначально Илья Петрович показал себя как сильный тренер-мотиватор - после личного разговора с ним парни воодушевлялись, брались за работу с двойным усердием, сам Филипп неоднократно разговаривал с Воробьевым о работе и о чем-то личном - и всегда после этого Фил чувствовал, что тренеру важно, чтобы его игроки находились в душевном равновесии сами с собой в первую очередь, ведь когда это равновесие достигалось большей частью коллектива, у них были силы на то, чтобы выполнять свою работу со всем запалом; но Филипп, порой видевший, что многие его коллеги скрывают причины своего нестабильного морального состояния даже друг от друга, понимал, что простой командной мотивацией тут уже не помочь, нужно было работать с каждым игроком отдельно. Отправной точкой в принятии важного решения для клуба - в медицинский штаб наняли врача-психиатра - стал тот факт, что Никита Коростелев обратился к Новикову за помощью, потому что за короткий промежуток пережил несколько серьезных срывов, закончившихся для него употреблением алкоголя и наркотиков. Филипп не знал, что Никита лечился от серьезной зависимости, и теперь чувствовал себя виноватым из-за того, что сухо воспринял очевидный крик о помощи от своего одноклубника - Коростелев не просто так поехал тогда именно к нему, потому что думал, что Фил более эмпатичный, нежели кто-то еще из его окружения, однако Майе ограничился лишь тем, что выслушал его и не обратил внимание на все эти красные флажки, которыми был увешан его ночной визит. Никита уехал куда-то в санаторий, оставив после себя пустое место в раздевалке между Филиппом и Николаем, прореху в звене с Филом, Павлом и Мишей - заодно прихватил с собой вечный вопрос о том, кто их соперничающих альф будет играть - и забыл свой синий BMW у дома Филиппа, ключи от которого до сих пор лежали на кухонном острове в дома Фила. Врач представился Сергеем Сергеевичем, и подошел он к своему делу с не той стороны - заставил почти весь состав сдавать анализы на гормоны, принимать витамины и совершать больше пеших прогулок. Когда настала очередь Филиппа поговорить с доктором лично, альфа в маленьких очках и с надменно поджатыми губами очень долго рассматривал личное дело Филиппа - канадские доктора Фила подробно описывали процесс лечения Филиппа, когда тот страдал от депрессии, и это во многом помогло медицинскому штабу клуба подобрать правильный подход к восстановлению Филиппа во время рабочего процесса. Альфа закрыл папку, положил ее на стол, протягивая ее Филу, шумно втянул носом - Филипп даже вздрогнул от того, с каким отвращением это делал мужчина, и отправил Филиппа со всем общими рекомендациями подальше из своего кабинета. - Главный тренер спросил у вас, ясны ли вам установки, а вы даже ответить не можете, стадо баранов? - крикнул Рябыкин, заставив погрузившегося в размышления Майе вздрогнуть - сидящие рядом Канцеров - молодой талантливый нападающий молодежного клуба, который поднялся по системе из-за травмы Юрова - и Лайпсик машинально оглянулись на него. - Барана увидишь, когда в зеркало посмотришь, - громко сказал Кошечкин, сидящий с массажером посреди раздевалки, привалившись спиной к корзине с грязными джерси. Все понимали язык силы, а Василий обладал им в совершенстве - и Рябыкин тоже не был слепым глупцом, который думал, что он всесилен в клубе, раз уж занимает должность ассистента главного тренера. Вася был куда более зубастой и крупной рыбой, и именно с ним Дмитрий Анатольевич старался не пересекаться, потому что Вася все еще был одним из самых главных людей в раздевалке и на льду, пусть даже в последнее время уступил свое место молодым вратарям; и Вася был не из тех парней, который склонялись к шантажу или жалобам администрации - он, как и Акользин, предпочел бы просто перебить обидчику позвоночник, нежели разговаривать с кем-то. - Вася, не надо так, - Воробьев шмыгнул носом, не поднимая на старшего голкипера глаза. - Установки всем ясны, да, парни? - Василий поднялся на ноги, бросая массажер в свою сумку - и альфы тут же нестройным хором ответили "да". - Вот, видишь, Дмитрий Анатольевич, всем все ясно. Может быть, проблема не в том, что тренер как-то не так объясняет, а ты как-то не так спрашиваешь? - Артем, Дима, Клемен, - Воробьев поправил спортивную куртку, оборачиваясь к мирно сидящим Чубарову и Мохоричу, - в тренерскую. Парни, хорошего вечера, завтра утром всех жду в зале. Без опозданий. Когда за Мохоричем, успевшим за время коротких сборов дать какие-то ценные указания Набокову, закрылась дверь, Вася молча стянул грязный верх термобелья - никто из парней так и не пошел в душ после тренировки, задержавшись на разговор с Ильей Петровичем, взял полотенце из своей сумки и ушел в душевую, насвистывая какую-то песенку. Фил завороженно наблюдал за ним, прикрываясь рассматриванием обновлений в ленте социальных сетей - в последнее время он нашел в этом занятии потрясающий потенциал, убивая время и избегая таким образом кучу однообразных и ненужных разговоров. Кто-то из парней тоже зашевелился - некоторые еще даже не сняли коньки - однако большая часть так и сидела, потупив взгляд в пол или рассматривая друг друга. - Кэп, чего молчишь? - вдруг грубовато спросил Земченок, снимая нагрудник. - Так и будем хавать такое отношение от Рябыкина или что? - Не хочешь, не хавай, выскажи ему все, - тут же ответил Яковлев, - в свободной стране вроде живешь. Канцеров, сидящий рядом с Филиппом, переглянулся с Набоковым - молодой голкипер, в свою очередь, многозначительно посмотрел на Никиту Зимина, который также участвовал в тренировках с основным составом клуба, будучи игроком "Стальных Лис". Филипп чувствовал, что Артем начал этот разговор с капитаном не просто так - Земченок неоднократно кусался с Рябыкиным и выходил из этих словесных перепалок проигравшим; но если Артем был взрослым парнем, который являлся игроком основы на протяжении продолжительного времени и мог постоять за себя перед тренером, то вот молодые альфы никак не могли проявить характер - и даже если это касалось только внутренних конфликтов. Фил не дружил ни с кем из молодых ребят, но понимал, что это не их война и они не заслуживают подобного рода нервотрепки. - Ты капитан или ты тряпка половая, скажи мне, Егор? - не унимался Земченок, но Яковлев был полностью погружен в свои мысли и игнорировал его. - Если ты капитан, так пойди к Рашникову и скажи ему, что если он сам не уволит этого клоуна, то команде придется слить его своими силами. - Не можешь смириться с тем, что тебя посадили на лавку, и даже готов пожертвовать результативностью команды, чтобы задушить Димку? - усмехнулся Максим. - Ну-ну. Тема, без обид, но с такой философией лучше в запасе и оставаться. - Я рыжего не спрашивал, кто рот ему свой разрешал открывать? - усмехнулся Артем. - Бабе своей страшной будешь его закрывать, понял, уебок? - Карпов даже не попытался съехать с разговора на повышенных тонах, за что тут же получил кинутой Артемом крагой по лицу. Завязавшуюся потасовку быстро разняли сидящие рядом Минулин и Никонцев, растащив оппонентов по углам. Такого рода стычки стали чем-то базовым для раздевалки команды, и Филипп даже не обратил особого внимания на то, что из душа вернулся Василий, а общение не в самом приятном ключе продолжили капитан уже с Фисенко. Честно говоря, в последнее время Миша стал тем самым человеком, один только вид которого раздражал Филиппа до чертиков, и Майе не сомневался ни на каплю, что Михаил влезет со своим ценным мнением в этот разговор. - Вот такими моментами весь командный дух и убивается, Егор, - сокрушался Фисенко, размахивая руками. - Жить теперь в одной раздевалке с вами, я не пойму, - встал на защиту капитана Коробкин, - и без этого видеть уже вас невозможно, тимбилдинг этот поперек глотки стоит, так еще и возмущения без конца приходится выслушивать. Бурмистров, быстро сбегавший в душ и еще быстрее собравший все свои вещи, осторожно двинулся к выходу - Саша был очень далек от того конфликта, что разгорался в раздевалке, отягощающим обстоятельством для него было также то, что он пришел в клуб благодаря политике Рябыкина. Филипп молча наблюдал за ним, Александр увидел это, посмотрел по сторонам, помахал Филиппу рукой, и именно в этот момент выступающий со своими лозунгами Миша заметил его, возмущенно бросаясь с нему с зацепленным на ходу стулом, которым он подпер дверь так, чтобы ручка не проворачивалась ни в какую сторону, и сел на этот стул. - Так, стоп, - он закинул ногу на ногу, с фырканьем оглядывая удивленного Бурмистрова с ног до головы, - никто не уйдет отсюда. Вы что, не видите, что нам уже ничего не помогает - ни новомодные врачи, ни треннинги, мы просто сыпемся, как команда, втихаря друг от друга подаем прошение на аренду, решаем покинуть команду. Я ебал в рот в таком коллективе работать. - О боже, Миша, не тебе ли больше всех похуй на атмосферу в команде? - сказал Джош, аккуратно складывающий свои вещи в сумку. - Тебе, я так погляжу, есть что сказать, - ненавистно бросил Фисенко. - Мне всегда есть что сказать, просто я предпочитаю не мусорить, в отличие от тебя, - Карри даже не удостоил Мишу своим взглядом. - На что ты намекаешь? - Михаил прищурился. - На то, что у тебя вместо рта - помойное ведро, Миша, - отчеканил Джош, и Филипп даже удивился - обычно Карри не лез ни в какие конфликты, - никто не позволяет себе таких высказывание, какие позволяешь себе ты. И не прикрывайся ебанной честностью, ты один из самых лицемерных людей, которых я только видел. - Чем докажешь, любитель кленового сиропа? - самодовольно усмехнулся Михаил. - Тебе, мудак, я ничего доказывать не буду, - Карри наконец повернулся к нему, - катись нахуй отсюда. Никому не интересно твое ебанное мнение. - И вы считаете это нормальным общением, да? - спросил Миша куда-то в пустоту, обращаясь, кажется, ко всей команде. - Меня просто так нахуй послал этот укурыш, а вы даже ничего не скажете? Кэп, я очень неприятно удивлен. - Блять, да как же вы меня заебали, - вскипел обычно спокойный Яковлев, стискивая в руках термо-шорты, - я ваша персональная нянька или где? Мне нет дела до этих выяснений отношений веришь, нет, Фисенко? - Егор даже покраснел. - У меня куча проблем дома, мне не дают видеться с ребенком, а ты, уебок блядский, только и думаешь о себе, только и питаешься этими скандалами. Миша, дорогой, пойми, мне похуй на то, что тебя здесь что-то не устраивает, ты уяснил это? - Мог бы ради разнообразия хоть раз в год интересоваться своими рабочими делами, Егор, - снова влез Артем, потирающий саднившую щеку, по которой он получил увесистым кулаком Карпова, - найди мне здесь хотя бы одного человека, у которого нет проблем с семьей, детьми, травмами, здоровьем, но мы все включены в работу над ошибками, и только ты - наш капитан, между прочим - настолько специальный и уважаемый человек, что именно тебя это не касается. - Знаешь что, Зема, - оскалился Яковлев, - вы с Фисенко одинаковые энергетические вампиры, почему бы вместо того, чтобы высасывать из всех и без этого отсутствующую энергию, вам не пойти и не отсосать друг у друга, может быть, добрее станете. Филипп наконец стянул второй конек с ноги, понимая, что сегодняшняя перепалка может такими темпами затянуться очень надолго, но когда чуть повернул голову к Роме, то увидел, что тот показывает Илье Набокову на экране своего телефона на циферблат часов, а тот вместе с Зиминым пожимает ему плечами. Фил распустил свои волосы, глубоко вздыхая, и продолжил наблюдать за тем, как молодые игроки общаются жестами. - Рома, вы куда-то опаздываете? - спросил Филипп, чуть наклонившись к Канцерову. - У нас собрание со "Стальными Лисами" через сорок минут, а нам только ехать до нашей арены минут тридцать, - сказал Роман, показывая Филиппу время на экране своего телефона, - Илья Петрович сказал, что отпустит нас пораньше, но тут видишь какая ситуация, - он кивнул головой в сторону не перестающего размахивать руками Миши и орущего на него Егора, - не знаю даже, как сказать ему, что нам нужно идти. - Эй, парни, что за вопросы, - Филипп улыбнулся, - вы собирайтесь, а я разберусь с Фисенко. Канцеров благодарно улыбнулся, тут же подрываясь с места и кивая головой своим товарищам, Филипп неспешно стянул с себя остатки экипировки, отковыривая скотч с щитков и разглядывая расчерченную Воробьевым доску с тактическими схемами, которые он рисовал для них. Голдобин, сидящий рядом с ним, смотрел в пол, сложив руки в замок, и слушал, о чем разговаривают его одноклубники. В целом в раздевалке было находиться очень неуютно - если кто-то замолкал, то не было никакой уверенности в том, что через минуту кто-то не начнет все заново. Фисенко, как полный идиот, продолжал сидеть на стуле, который подпирал дверь, Бурмистров, отчаявшись доказать Мише, что у него не так много времени, чтобы прохлаждаться здесь, просто бросил баул на пол, привалился плечом к дверному косяку и что-то с безразличным видом рассматривал в телефоне. Когда Канцеров выскочил из душа, Набоков, наспех затолкавший свои щитки в баул, уже грозно смотрел на него, размахивая смарт-часами на запястье и бело-черно-желтым дисплеем экрана с приложением для заказа такси, а Зимин, натягивая штаны, сушил волосы полотенцем. Рома оделся быстро, как пожарник, быстро кинул грязный джерси в корзину и уставился на Майе, который кивнул ему и помахал Мише - альфа заметил его не с первой попытки. - Миша, отойди от дверей и выпусти ребят, пожалуйста, - Фил не хотел скатываться в оскорбления слишком быстро, хотя знал, что с Фисенко так просто поговорить не получится. - Это с чего это еще? - Миша покачал головой, откидываясь на спинку стула. - Мы все здесь сидим, разговариваем, мелкие тоже часть команды, никаких привилегий особых у них нет. - Миш, парням нужно ехать на собрание молодежной команды, их уже ждет такси, будь так добр, отойди от двери, - Филипп поднялся на ноги, подходя к Фисенко, - и вообще, тебе не надоело этой клоунадой заниматься? Ты ведешь себя, как придурок. - Что ты сказал? - вскипел Миша, вскакивая со стула и стремительно надвигаясь на Майе - однако омега знал, что даже если Михаил ударит его, на подмогу сразу же кто-то подбежит, но в этот раз Фиса хватило только на увесистый толчок плечом в грудь. - Что тебе нужно перестать вести себя, как придурок, - Фил вел себя максимально спокойно, потому что знал, что именно это раздражает Фисенко больше всего, - у ребят не так много времени, Миша, убери стул, он не предназначен для того, чтобы строить из него баррикады. - А вежливо попросить язык не поворачивается, мудак? - Михаил оскалился. - Мы оба прекрасно знаем, Миша, что вежливо просить - это твой фетиш, - прошептал Филипп, внимательно смотря в глаза Миши. - Чего ты там пробубнил? - опешил Фисенко. - Ты же все прекрасно услышал, Миш, или ты правда хочешь, чтобы я сказал это громче? - Майе не смог сдержать улыбку. Михаил отскочил от него, нервно ероша волосы и пинком отставляя стул в сторону. Бурмистров удивленно уставился на Майе, стараясь отвести взгляд в сторону. Филипп подмигнул Набокову, который взвалил на плечо свой баул и пулей вылетел из раздевалки, прощаясь со всеми, Рома снова улыбнулся, пожимая Филиппу руку, и вышел следом, неуклюжий Зимин, вытаскивая за собой баул, споткнулся о валяющийся стул. - Ник, ты без шапки? - Филипп схватил его за рукав куртки, не давая выйти из раздевалки. - У тебя голова мокрая. - Да я в капюшоне, - отмахнулся Зимин, краснея. - Не пойдет, ты замерзнешь, - Филипп вернулся к своей сумке, доставая из внутреннего кармана запасную шапку с эмблемой клуба и натягивая ее на головы высоченного Никиты, - все, свободен. Будьте осторожны, - он помахал альфам рукой, выглянув в коридор и заметив Набокова и Канцерова, которые ждали Никиту. Мишу очень сильно осадили слова Филиппа, и он очень быстро сначала скрылся в душе - Яковлев успел злобно посмеяться над тем, что в этот момент там находился и Земченок тоже - а затем и уехал домой, ни с кем не попрощавшись. Майе выкинул этот туз из рукава, как самый последний козырь - очевидно, Фис боялся огласки его связи с Пашей как огня, и Фил был единственным свидетелем, от которого Фисенко никак не мог избавиться. Филипп даже поймал себя на мысли, что был бы рад просто взять и слить Мишу всей команде, просто для того, чтобы испортить ему жизнь, однако во всей этой истории все еще был замешан Акользин, которому Филипп желал только всего самого хорошего, и Филу приходилось молчать. Леша Маклюков включил музыку - что-то очень мелодичное, спокойное, романтичное, и именно она окончательно заглушила все разговоры на повышенных тонах - кто-то из ребят собрался около доски, разрисованной главным тренером, кто-то мирно перебирал свою экипировку, кто-то общался о своем, пил кофе и просто отдыхал, не разъезжаясь по домам по самым разным причинам. Филипп быстро сходил в душ, высушил волосы и собрался, стараясь не разговаривать ни с кем из парней, чтобы поскорее уехать домой, но проигнорировать Кошечкина, который с гордым видом принес ему стакан горячего шоколада - он купил специальные капсулы для кофемашины, которая стояла у них в комнате отдыха - Фил не смог, с благодарностью принимая напиток. - Я заберу тебя, - шепнул Вася, натягивая кепку, - я на "прадике" сегодня, припарковался снаружи. Через десять минут, хорошо? И тут же убежал, хватая спортивную сумку и громко прощаясь со всеми. Фил проводил его взглядом, возвращаясь к своим неспешным сборам - проходящий мимо Керанн со стаканом американо пробормотал неспешное "cheers", чокнувшись со стаканом его горячего шоколада и ушел в душ, Фил усмехнулся и сделал глоток напитка - это был определенно лучший горячий шоколад, который он пробовал в своей жизни. Одноклубники постепенно расходились, в раздевалке становилось все тише и тише. Приближалось время подписания контракта. Пилко звонил ему вчера, написал сообщение сегодняшним утром - и все пытался рассказать Филиппу, как в "талантливом канадском нападающем заинтересованы ЦСКА и СКА, ну и что, что придется поиграть в "Сочи" пару сезонов, зато зарплата без призовых - почти восемьдесят, Филипп", и Майе только огрызнулся, попросив Алешу подготовить черновик контракта для клуба и скинуть копию ему на какой-нибудь мессенджер, чтобы Филипп тоже мог ознакомиться с ним. В целом, Гомоляко, пробегавший то тут, то там на тренировках, играх и собраниях намекнул Филу, что в понедельник в офисе администрации будут все официальные лица, необходимые для того, чтобы подписать контракт день в день. Филипп доподлинно не знал, что происходит с клубом. Кто-то называл это "синдромом серебряного чемпионства", кто-то - результатом тотального кумовства, кто-то - неправильной политикой скаутов клуба, кто-то - виной исключительно тренерского штаба, но лодку определенно шатало из стороны в сторону, и сколько моряков примет решение покинуть корабль - Филипп не знал. Да, с половиной состава отношения у него были не самыми хорошими, таких людей, как Лайпсик и Фисенко он предпочел бы не видеть до конца своих дней, со многими отличными парнями у него не получалось химии на льду - но Филипп все равно хотел остаться здесь, хотел или утонуть с этим кораблем, или выйти с ним из шторма. И в какой-то степени свое последнее слово в этом было сказано Василием. - Когда закончу карьеру, пойду работать в систему клуба тренером вратарей, - сказал Кошечкин, уткнувшись лбом в руль - они стояли в пробке на довольно проблемном перекрестке. - Глядишь, поработаю пару лет с детьми, получу все необходимые лицензии - пойду работать тренером в основную команду. - В "Металлурге"? - уточнил Филипп, обнимая руками уже холодный стаканчик горячего шоколада. - Да, Рашников ветеранам клуба спокойно предоставляет рабочие места, Сережка Мозякин, вот, скаутом в академии работает после завершения карьеры, - Вася засмеялся, поворачивая голову к Филиппу, - трезвым еще на рабочем месте в этом году не появлялся, правда, но его все устраивает, не работа, а мечта, - он робко потянулся рукой к колену Филиппа, накрывая своей ладонью мягкую ткань спортивных штанов. - А ты? - А что - я? - Фил был так увлечен рассматриванием вывесок за окном, что даже вздрогнул, когда Вася коснулся его. - Домой? - рука Кошечкина скользнула выше по ноге Майе. - В Канаду? - непонимающе спросил Филипп. - Ну, тебе же там предлагают контракты в НХЛ, - Василий уклончиво пожал плечом, - не хочешь поехать? - Я уже сказал своему спортивному агенту подготавливать соглашение с "Металлургом", этот плей-офф, если выйдем, конечно, плюс следующий сезон - до самого конца, это тридцатое апреля по календарю КХЛ, вроде, - Майе поставил стаканчик в подстаканник и откинулся на сидении. - Буду разговаривать о том, чтобы рассчитывали на меня в случае отсутствия травм и на следующий сезон, имею ввиду через этот, - Фил попытался объяснить это жестами, но почувствовал, как Кошечкин сжимает его ногу только сильнее. - Вася? - А я знал, - Василий улыбнулся, приближаясь к Майе и почти касаясь губами его губ, - я знал, что мое от меня не уйдет, а если уйдет - то значит это и вовсе не мое было, - он трепетно поцеловал удивленного Филиппа, перемещая руку на его шею. Фил, чувствуя, как его сердце начинает биться быстрее, прикрыл глаза, отвечая на глубокий поцелуй. Его не пугало это собственничество, которое красной нитью тянулось через все слова Васи - Фил понимал, что Вася еще не умеет по-другому, потому что жил так всю свою жизнь, однако, Майе своими глазами видел, как Вася смягчался в отношениях с ним, как по кирпичикам альфа разбирал свои привычные традиционалистические взгляды, позволяя влиянию Филиппа помогать достраивать его новую точку зрения. Фил по-настоящему гордился тем, что Василий нашел в себе силы прислушаться к Филу. Не сказать, что Филу совершенно не нравилось то, что Кошечкин был собственником - эта черта действительно не делала их связь какой-то абьюзивной, потому что насколько Филипп был открыт по отношению к Васе, настолько и Кошечкин был распахнут по отношению к омеге. Все негативные стороны таких отношений Филиппу еще предстояло изучить - он ступал на неизведанную землю очень осторожно, хоть и на заборе висели, казалось, все возможные предупреждающие знаки. Но чувства, разгорающиеся где-то внутри сердца и разгоняющиеся вместе с кровью по всему телу, были проводником по этому минному полю, а Филипп был готов снова рискнуть, потому что то, что он чувствовал сейчас - стоило разбитого сердца в будущем. Он забегал слишком далеко - сейчас Вася все еще целовал его со всей своей нежностью, накрыв рукой его шею, пока Филипп крутил в голове его слова - "мое от меня не уйдет". *** - Ублюдский клуб, ублюдский движ, ты никогда не победишь, а в голове одни слова - "Анжи, пиздуй ебать осла"! - нараспев, обнявшись, Хабаров, Маклюков и Никонцев прыгали в центре раздевалки, когда туда ранним утром зашел Филипп. Хлопнув с утра по чашечке эспрессо - приобретение кофемашины в комнату отдыха стало, пожалуй, лучше покупкой за все время - парни, дожидаясь тренеров и начала тренировки, смотрели какой-то футбольный матч - судя по стадиону, на котором играли футболисты с трансляции, это были какие-то сборы в теплых странах и товарищеский матч. В раздевалке было шумно, хоть и не так многолюдно - помимо Толи, Яра и Леши в своей ячейке, завернувшись в толстовку, дремал Лайпсик, Джош и Коля о чем-то разговаривали, Набоков делал разметку на новой клюшке, чтобы подрезать ее, несколько сервисменов что-то обсуждали, занимаясь своей работой. Фил бросил сумку на пол и потянулся - у Василия дома была какая-то нереально удобная кровать, которую хозяин дома был очень рад разделить с Филиппом этой ночью; на тренировку, чтобы лишний раз не светиться вместе, Филипп приехал на такси, Вася - на своей машине. - Все хорошо, парни? - Филипп помахал рукой обернувшемуся на него Ярославу, альфа с широкой улыбкой кивнул ему, приглаживая волосы. Тактические тренеры предпочитали не появляться на тренировках в зале - лишь изредка к ним заходил Илья Петрович, перебрасываясь с тренерами по физической подготовке какими-то короткими предложениями, благо, ни Рябыкина, ни Чубарова в зале, качалке и бассейне не было, из-за чего атмосфера на этих тренировках была такой, какой Филипп привык ее видеть - домашней, уютной, но и одновременно серьезной и собранной; Мохорич, казалось, единственный адекватный тренер, не влезающий ни в какие конфликты со своими непосредственными коллегами, любил зависать со своими подопечными вратарями, руководить их разминкой и тренировочным комплексом. Дмитриченко и Киприянов были мировыми товарищами, обожали смешивать тренировочный процесс с развлечениями, не забывая, что пусть даже под их руководством было двадцать четыре возрастных альфы и одна омега, они все равно были в какой-то степени детьми, которые воспринимали информацию и окружающий мир через познавательные игры. В какой-то момент Филиппу все эти перепады настроения начали напоминать эпизоды из его детства, когда юный Майе начал ходить в школу - атмосфера дома была похожа на тренировки в зале, такая же теплая, светлая, атмосфера в школе - такая же темная и давящая, как во время тренировок на льду, угнетала бесконечными выяснениями отношений и грызней. В зале даже богомерзкий Фисенко, улыбаясь, на велотренажере отпускал шутки, сидя рядом с Яковлевым и Коробкиным, с которыми они вчера едва не переубивали друг друга, а Земченок и Карпов играли в настольный теннис против Акользина и Дмитриченко, отбивая друг другу "пятаки" в случае победы в очередной партии. Майе завис на растяжке с Паскуале и Набоковым под руководством Мохорича, когда Клем, устало фыркнув, наконец ответил на без остановки звонивший телефон - сами игроки телефоны на тренировку не носили, оставляя их в раздевалке - и отошел в сторону, чтобы поговорить, хотя чаще всего сбрасывал звонки. Филипп уже в этот момент схватился за сердце, с какого-то перепугу поймав очень сильную паническую атаку - Паскуале едва ли обратил на соотечественника внимание, передавая ему бутылку изотоника, Набоков же удивленно уставился на омегу, который вскочил с места, схватив бутылку, и побежал к окну. Майе не испытывал их довольно давно, особенно таких сильных - боль интенсивно распространялась по плечу, левой руке, даже начала покалывать в кончиках пальцев, Филипп на мгновение подумал, что у него действительно начался сердечный приступ, однако несколько крупных глотков изотоника и холодный кислород из открытого окна быстро привели его в чувства. Боль постепенно отступила, оставляя после себя неприятное послевкусие, которое Никита Коростелев когда-то давно обозвал ЧНБ - "чувством неотвратимой беды", и эти слова полностью характеризовали ощущение безграничной тоски и паники, которое могло не рассасываться долгие и долгие часы. Когда Фил вернулся на мат, Мохорича уже не было в зале - Эдди сказал, что тренер вратарей ушел куда-то сразу после того, как поговорил по телефону, Филипп шмыгнул носом, пытаясь не связывать свое отвратительное состояние с тем, что Клемен так стремительно ушел из зала, сел на мат, сгорбившись, и снова окинул взглядом всю команду - как назло, взгляд то и дело падал на Брендона, который выглядел очень уставшим и едва перебирал ногами под кольцом, играя с Коди и Джошем в баскетбол. Филипп просто задушил в себе любые мысли о Брендоне - он стал противен ему еще сильнее после того, как нарушил его личное пространство и полез к нему с поцелуем, вывалил на него огромное количество ненужной Майе информации о своих чувствах; Фил чувствовал себя холодным и бессердечным, понимая, что его эта информация никак не тревожит, но вместе с этим какой-то из демонов внутри подсказывал Филиппу, что все это - обычная сатисфакция, и ему нет поводов печалиться о том, что Брендону откровенно нехорошо из-за того, что Филипп посчитал своим долгом отвергнуть его еще раз. - Заебал трястись, лист осиновый, - фыркнул Паскуале, неожиданно пихая Филиппа в бок, от чего Майе отпрыгнул в сторону, падая на ничего не подозревающего Илью, который громко чертыхнулся и упал на пол, растягиваясь в неестественной позе под весом Фила. - Илюху не прибей, пожалуйста, кто у нас основным на воротах стоять будет. - Камасутру практикуете, товарищи? - Вася подошел откуда-то сзади совершенно неожиданно, поправляя кепку на голове. - О, Васька, - Эдди похлопал его рукой по носку кроссовка, - ты где был? - Бегал, - Кошечкин выкинул жвачку в мусорное ведро и сел на мат в позу лотоса. - Странно, почему футболка сухая и совсем не пахнет, - засмеялся Набоков, наконец собирая свои несуразно длинные и худые ноги вместе, и развалился на мате, сгибая ноги в коленях и укладываясь на бок. - И вообще, я основным не пойду, страшно пока. - Не бойся, мы подстрахуем, если что, Филиппа к тебе в ворота бросим, он как "лежачий полицейский" ляжет, тебе только ветками останется махать, - Паскуале был неожиданно весел и шутил с их младшим голкипером - Фил не замечал, что у них были такие отношения. - Забивать ты что ли пойдешь? - спросил Кошечкин, стягивая кепку и бросая ее на пол позади себя. - Ну а может быть и я, потенциал есть, не пойду снайпером, возьмут тафгаем, я драться умею, - хвастливо улыбнулся Паскуале. - Если под дракой ты имеешь ввиду кидаться в своих же одноклубников остатками своей клюшки, а потом лететь от поджопника до самой Луны, то я тебе открою секрет, братишка, даже Филипп больше тафгай, чем ты, он хотя бы вредительством не занимается, а получает пиздюлей в честном бою, - Вася похлопал Эдди по плечу под аккомпанемент громкого смеха Набокова. - Я так-то даже выиграл один раз, - влез Майе, фыркая. - Можем Филиппа на воротах оставить, Василь Владимирович, тебя просто в защиту поставить, тебя пока объедешь, уже период закончится, - предложил Илья, пытаясь унять улыбку. - Ну смотри, я в защиту, Эдди в четвертое звено драться поставим, а тебя куда, мелкий? На трибуны пойдешь, хот-доги доедать, дрищ? - Вася вытянул левую ногу вперед и наклонился к ней, потягиваясь. - Так все, тишину поймали, папочка тренируется, должен же кто-то хуев полную авоську "Барысу" завтра накидать. - Твоя задача - эту полную авоську не пропустить, - Эдди отзеркалил движение старшего голкипера, но быстро лениво потянулся, похрустывая пальцами и растягиваясь на мате. - А накидать как раз-таки Филипп должен. Короче, план хуйня, все оставляем, как есть. Жаль только игру нужно будет смотреть из раздевалки, а не дома с дивана под пиво. - Чего это ты так настроен на выходной, уважаемый? - глухо спросил Вася. - Напоминаю, что это я у нас официально в лазарете. - Ко мне жена прилетает, - довольно сказал Паскуале. - Она же только улетела, - Филипп задумался, вспомнив, что они буквально несколько дней назад собирались в ресторане и обсуждали тот момент, что прилетавшие на короткий промежуток времени Бриттани и Сиерра снова улетают домой. - Говорит, очень соскучилась, - улыбка Эдварда растянулась до ушей. - Расставание в какой-то степени нам пошло с ней на пользу, теперь никаких заебов, никаких истерик, никаких скандалов, сам прилетает ко мне каждую течку, как миленькая, смотрит все игры, сама в гости просится, - Паскуале снова потянулся. - Разбаловал я ее, когда она жила со мной в Москве и Астане. - Ну флаг тебе в руки, Эдик, а на "Барысе" кто стоять будет? - Вася посмотрел на Паскуале. - Не-не-не, родной, даже не смотри на меня так, я развалюсь прям там в воротах, если выйду завтра, и Клем добро не давал, - Кошечкин недовольно фыркнул. - Набоков, опять тебе за всех отдуваться. Филиппу все эти споры казались удивительным явлением - отношения голкиперов с Мохоричем были такими доверительными и спокойными, что он позволял им самостоятельно решать, кто будет основным или запасным голкипером на игру, если, конечно, речь шла не о травме или не о важном матче Ильи в "Стальных Лисах". И сейчас у всех троих не было важных отговорок для того, чтобы встретить "Барыс" в пижаме - никакой травмы у Василия, слава богу, не было, жене Эдварда было просто нечем заняться, а у Ильи был спокойный календарь в играх молодежной лиги, так что он оставил место основного голкипера своим сменщикам из младших лис. Майе прилег на мат, то пытаясь уловить суть разговора вратарей, то снова погружаясь в свои мысли - что так важно собрать все свои силы в кулак, вспомнить все, к чему он готовился, изучая соперника, подбодрить Мишу и Пашу, своих партнеров по звену, чтобы не пытаться тащить смену в одни руки; что Вася такой красивый и милый, когда спит, а когда просыпается, становится еще более красивым; что на новых коньках нужно срезать защиту, чтобы было удобнее играть; что панические атаки не бывают без причины - особенно именно такие, какие сейчас испытывал Филипп. Что-то в атмосфере, в самом воздухе накалилось и не хотело остывать - у Фила было плохое предчувствие, и буквально через полчаса, когда команда заканчивала тренировку и собиралась в раздевалку - кто-то уже даже ушел туда - в спортзал ввалился Гомоляко и утащил Акользина за руку. Спортивный директор был алого цвета, выглядел разгневанным, непонимающий Паша на его фоне выглядел таким бледным и даже болезненным; он шел за ним, перебирая заплетающимися ногами, Фил заметил это, пока дриблинговал баскетбольным мячом под корзиной - и едва не поддался порыву пойти за ними, чтобы посмотреть, что случилось. События развивались довольно стремительно, но завязку Филипп пропустил, потому что, наверное, полчаса стоял в душе под горячей водой, уткнувшись лбом в кафельную стенку и размазывая по телу массажное масло - уже какая по счету тренировка после течки давалась очень тяжело для его организма, от чего Филипп прибегал ко всем известным ему народным методам восстановления. В душ подозрительно долго никто не заходил, а если и заходил, то с какой-то смесью безмолвного ужаса и удивления быстро ополаскивался и уходил. Майе накинул полотенце на бедра и, подрагивая от холода, вышел в раздевалке - и обнаружил там и Гомоляко, и Ласькова, и Крепогорского - хоть двое последних без особого удовольствия покидали свой офис - которые очень шумно обсуждали что-то на матерном русском. Анна и одна из ее помощниц стояли рядом с ними, внимательно слушая разговор директоров, парни неспешно собирались, но раздевалку покидать не спешили, а главное - нигде не было Акользина. - Что опять, нахуй, произошло? - шепотом спросил Филипп у Коли, когда добрался до своей ячейки и плюхнулся на свое место, вытягивая ноги и стискивая полотенце на бедре, чтобы оно не упало. - Пиздец произошел, - таким же шепотом ответил ему Голдобин, вытаскивая из кармана телефон. Николай быстро зашел в TG, то и дело оглядываясь на Филиппа - словно не думал, что Майе действительно не знает, в чем дело. В одном из популярных телеграм-каналов, посвященных околохоккейным новостям, последним постом было какое-то видео - Коля убавил звук на телефоне до самого минимума и дал его Филу; от непонимания всего происходящего Филипп снова вздрогнул от накатившей паники, хватаясь на сердце - на довольно темном видео сначала была какая-то возня, словно снимавший видео владелец камеры уронил ее, затем в объективе блеснул знакомый неоново-розовый интерьер, диванчики и столы лаундж-зоны - это была "Венера" - и двое мужчин, сидящих от оператора не так далеко - один, совершенно незнакомый Филиппу парень в черной балаклаве и белой рубашке, второй - Паша, забравшийся на его колени и стягивающий с себя футболку. Лицо Акользина, не скрытое ничем, было отчетливо видно с самого начала видео, было очевидно, что оператор узнал его и принципиально снимал именно его. Акользин скользнул руками по шее незнакомого мужчины и наклонился к нему с поцелуем, позволяя ему опустить руки с поясницы на ягодицы, камера в этот момент дернулась - однако через несколько мгновений вернулась к съемке с немного другого ракурса, не выпуская из кадра целующегося с мужчиной Акользина. Видео кончилось, Филипп даже почувствовал, как на его голове от ужаса зашевелились волосы - он пока не мог до конца осознать, что это могло означать для Паши и для всей команды в целом. Голдобин увидел, как на него пристально смотрел Илья Петрович, быстро убрал телефон в карман и отвернулся от Филиппа, делая вид, что занимается чем-то важным. - На места свои сядьте, - громко сказал Гомоляко, повернувшись ко всей команде, когда бесконечно долгое обсуждение закончилось, - и слушайте внимательно. С этого момента журналистов игнорировать, на провокационные вопросы не отвечать, комментариев никаких по ситуации не давать. Если кто-то будет заниматься преследованием, какими-то угрозами, обвинениями - игнорируйте, обо всем сообщайте мне, будем принимать меры, лишать аккредитации. И, сука, не дай бог я увижу, что кто-то из вас публично поддерживает Пашу - отправлю на выход вместе с ним, ясно? - На выход? - вырвалось у Майе, хотя, пожалуй, последнее, чего он хотел в этот момент - это разговаривать с кем-то из руководства клуба. - Фил, ты дурак или притворяешься? - Сергей Юрьевич определенно был не в настроении разжевывать все им сказанное. - Ты понимаешь вообще, что происходит? Филипп, понимаешь или тебе как ребенку малому все объяснять надо? - Вы уволили его? - в этот момент говорил кто-то вместо Филиппа, и сам Майе уже через секунду пожалел о сказанных им словах, однако, останавливаться было уже поздно. - Из-за этого вы серьезно уволили его? - Майе, я тебя сейчас задушу, - Гомоляко покачал головой. - Разве не очевидно, что это вмешательство в личную жизнь? - Филипп развел руками. - И вместо того, чтобы нападать на Пашу, клубу нужно защищать своего игрока, нет? - Ты бы хоть так не палился, Филипп, - фыркнул Минулин, все это время сидевший с привычным нахмуренным выражением лица напротив Майе. - Что ты имеешь ввиду? - Фил не промолчал, увидев в словах Артема очевидную и неприкрытую агрессию по отношении к себе. - Да все знали, что ты бросишься его защищать, - Минулин пожал плечами, - эта мерзость переходит все границы. Сначала Архип, теперь Паша. Тебе самому не стыдно? Ты что устроил здесь? Филипп не нашел, что ответить ему, а лишь удивленно уставился на все такого же хмурого Артема - а когда прошерстил взглядом по всем своим одноклубникам, в глаза которых только мог заглянуть, то увидел, что такой же ненавистью и осуждением пропитан каждый окружающий его альфа. Майе слишком сильно расслабился за время нахождения в "Металлурге", потому что здесь он всегда находил поддержку в лице кого-нибудь из свои товарищей, однако сейчас он чувствовал, что вся та злость, уготованная для Акользина, направленна именно на Фила - Майе за всю свою жизнь неоднократно приходилось испытывать что-то подобное на своей шкуре. Минулин плотно сжал губы, словно пытался сдержать себя от того, чтобы сказать Филу еще что-то. - Ты, как я погляжу, совершенно за языком не следишь, - негромко сказал Майе, однако услышали его слова совершенно все - в раздевалке была гробовая тишина, - я не позволю о себе говорить таким тоном, так еще и обвинять в том, чего я не делал, особенно когда это не заслуживает никаких обвинений. - Да что ты пытаешься выгородить себя? - Никонцев, сидящий рядом с Артемом, поспешил влезть в разговор. - Все, блять, знают, что ты по мальчикам. И парень на видео с Пашей на тебя похож. Тяжело правду сказать или хочешь всю вину только на Пашу скинуть? - С чего ты взял, что это я? - оскалившись, спросил Филипп. - Тот, кто снимал все это, произнес дату, - Карпов, распутывающий шнурки на тренировочных кроссовках с совершенно безразличным лицом, назвал эту дату - в этот день Филипп и Паша виделись у Акользина дома перед тем, как Фил виделся с канадцами, а Паша - уезжал в "Венеру" - и этим самым вечером Филипп, почувствовавший, что течка должна вот-вот начаться, попросил Василия забрать его к себе, но об этом никто не должен был знать - и Филипп не имел никакого представления, как ему откусаться от подозрения парней и защитить при этом Пашу. - На следующий день на тренировке не было ни тебя, ни Паши. - А еще ты так быстро уехал из ресторана в тот день, мы же встречались все вместе, остальные канадцы подтвердят, - закивал головой Лайпсик, - и ты не ночевал дома. - Ты, блять, откуда знаешь, что я не ночевал дома? - вскипел Филипп. - Я твой сосед, если ты не забыл, не видел, чтобы ты приезжал к себе домой в ту ночь, - Брендон смотрел на Фила с нескрываемым омерзением - и делал это не по причине того, что внезапно узнал об ориентации Филиппа. - Боже, блять, и вы верите ему? - Филипп неверяще оглядывался на своих одноклубников в поисках хоть одного голоса разума. - Филипп, зачем ты пытаешься скрыть очевидный факт? - вдруг глухо сказал Голди откуда-то сбоку - когда Филипп повернулся к нему, он обнаружил, что Коля отодвинулся от омеги так сильно, как мог это сделать в рамках своей ячейки. - Зачем ты обманываешь парней? Ведь ты действительно очень близок с Пашей. - Я не могу поверить, что мне это говоришь именно ты, - Майе был в шаге от того, чтобы выдать без преувеличения все, что он знал о Голдобине, однако, принял решение не накалять ситуацию еще сильнее - во-первых, его словам, сейчас, скорее всего, никто бы не поверил, а во-вторых, это касалось не только Голди, но и Коростелева, у которого и без всех этих проблем было много невзгод в жизни, и Филипп очень сильно не хотел, чтобы после его слов парни начали тревожить и Никиту. - И это глубоко не ваше дело, где я ночую, глубоко не ваше дело, с кем я близок а с кем - не дружу. Вместо того, чтобы лезть в не свое дело, вы лучше бы подумали над тем, что и вас могут уволить за то, в чем вы совершенно не виноваты. - С тех пор, как в этом стало замешано больше одного члена команды, Филипп, это превратилось в проблему всей команды, - сказал Земченок. - И ты поступаешь так не первый раз. Жаль, что Архип с очень большой вероятностью не расскажет нам все, как есть, но я уверен, Филипп, что и там ты тоже выкинул что-то подобное, из-за чего ему просто необходимо было уехать из Магнитогорска, лишь бы ему не пришлось попасть в такую же ситуацию, как и Акол. А не ты у нас бедная и несчастная брошенка, каким ты себя пытался выставить. - Заткнитесь, немедленно! - Воробьев ударил кулаком по столу так, что даже Рябыкин с Чубаровым, сидящие за столом с противоположного края, вздрогнули и очнулись от размышлений. - Филипп, Артем, Толя! Заткнитесь, блять! Майе не мог поверить своим ушам. Он не мог сказать ничего более конкретного в свою защиту, потому что все это касалось других людей - Фил был готов утонуть сам, но ни за что не утянул бы с собой кого-то. Слив подобного видео для команды мог означать только одно - нескончаемую травлю, попытку вылавировать между извинениями перед болельщиками, традиционные ценности которых непременно оскорблял тот факт, что такой игрок, как Паша, находился в команде, и попытками сохранить окончательно рассыпавшийся состав разговорами внутри коллектива. Фил уже видел, как все кости Акользина перемываются всеми газетенками, которые только и хотели словить немного просмотров на вмешательстве в чужую жизнь, как начинают лезть в багаж к другим членам коллектива, к тем, кто играл и работал с Пашей на протяжении всей его карьеры, как появляются комментарии от недобросовестных, но влиятельных игроков, административных единиц или очевидцев, которые так или иначе замечали за Акользиным те или иные наклонности; здесь, в России, за то, что ты - гей, тебе еще не отрубят голову, как в тех же самых Эмиратах, но то, как быстро ты окажешься в глазах своего окружения на дне - просто поражало Филиппа. - Сергей Юрьевич сказал - с репортерами не общаться, комментариев не давать, на провокации не вестись. Комментарии в соцсетях у себя закройте, болельщикам и репортерам не отвечайте, ни один из вас, не важно, основной состав, запасной состав, молодежка, вышка - всем молчать по этому поводу, как будто ничего не было. Если хотите высказываться - делайте это за пределами клуба, когда у вас закончится контракт, хотите делать это сейчас - расторгайте соглашение. Это последнее слово, дополнений не будет, - громко сказал Ласьков, поправляя галстук. - Играйте в свой хоккей, работайте, тренируйтесь. А то, как я погляжу, языком молоть вы горазды, а в турнирной таблице с каждым матчем все ниже и ниже. - Я поверить не могу, что мы покрываем пидорасов, - фыркнул Фисенко, высказавшийся, на удивление, впервые за все время. - Я поверить не могу, что таких криворукий придурков, как ты, клуб еще держит, а таких талантливых парней, как Паша, увольняет за, блять, ориентацию, - озлобленно бросил Филипп. - Майе, - устало позвал Ласьков, - не накаляй. Езжай домой, хорошо? Еще никогда Филипп не одевался так быстро, пока в полной тишине на него смотрела вся раздевалка. Натянув на голову шапку, Фил схватил спортивную сумку и, не попрощавшись ни с кем, выскочил из раздевалки, забегая в гардероб, бросая сумку на пол и безнадежно падая на стоящий у стены стул. Голова гудела от количества мыслей, которые роились в ней, как пчелы, беспорядочно ударяясь о черепную коробку. Все, на что хватило Филиппа - это заказать такси до дома Акользина, потому что Филу казалось, что Паше сейчас нужна поддержка, ибо парни даже не пытались сделать вид, что готовы были поддержать Пашу. Филиппа воротило от количество лицемерия, которое наводнило их команду, от вида Голдобина и Фисенко хотелось оставить свой завтрак прямо у себя под ногами, Гомоляко и Воробьев, лично говорившие Филиппу, что не имеют ничего против ориентации того или иного человека, спортивный директор, в частности - пригрозили увольнением и тем игрокам, что посмеют поддержать Пашу публично. Акользин не брал трубку, хотя был в сети в TG - но не отвечал и там, и Филипп в очередной раз за сегодняшний день столкнулся с отвратительным чувством неотвратимой беды, которое поедало его с самого утра. Паше определенно сейчас приходится несладко, но Майе не мог не отметить, какой обидой внутри него отдались все эти обвинения парней - особенно, когда речь зашла об Архипе. Филипп знал, что когда этот факт всплыл в команде, его обсуждали так активно, как только могли обсудить, и все, что тогда мог сделать Майе - это проигнорировать все происходящее, дать время ситуации перестать быть актуальной и упасть на дно, что теперь ему казалось колоссальной ошибкой - он должен был защитить себя, потому что сегодня ножей в спину ему навтыкали даже те, кто, казалось, всегда были нейтральными по отношению к Филиппу. Под вопросом теперь было все, что происходило вокруг Фила - начиная от судьбы клуба, нынешнего состава команды и заканчивая его собственным положением - захочет ли клуб снова рисковать своей репутацией, подписывая Филиппа? Ведь контракт, хоть и был согласован, все еще ждал своего подписания, и ничего не мешало клубу отозвать соглашение и отправить Филиппа куда подальше буквально через два месяца, когда начнется плей-офф, потому что сейчас Фил проявил себя с той стороны, с какой, пожалуй, не проявлял себя до этого - попытался показать клыки, осудив действия администрации буквально на глазах директоров и остальных игроков. Акользин был хорошим другом почти всей команды, и Фил просто не мог поверить, что никто не высказался "за" Пашу. Машина искалась бесконечно долго, Филипп даже устал сидеть в гардеробе - вышел в фойе, прогуливаясь мимо разноцветных фотообоев, которыми были украшены стены. В куртке было жарко, Фил расстегнул ее, и пока возился с молнией, не заметил, как к нему подошел Василий, перекидывая из ладони в ладонь ключи от машины. Пока Фил в раздевалке спорил с одноклубниками, сидящий в самом углу Василий не сказал ни слова в поддержку ни одной, ни другой стороны, но Фил не мог осуждать его - теперь под подозрение о связи с Филиппом подозревались, кажется, вообще все, кто хорошо с ним общался. Кошечкин положил руку на плечо Филиппа и легонько приобнял его - в коридоре было пусто, и никто не мог их увидеть. - А в ту ночь ты был со мной, Фил, - прошептал Вася, целуя переносицу Филиппа и делая шаг назад. - Я сожалею, что так вышло, я даже не знаю, как помочь тебе в этой ситуации. - Забей, я как-нибудь выкарабкаюсь, - Майе пожал плечами, шмыгая носом. - Филипп, - снова шепнул Кошечкин, пытаясь заставить Фила посмотреть на него - Филипп все это время пустым взглядом смотрел в экран телефона, перелистывая меню со страницы на страницу. - Мне нужно знать. - Что именно? - Филипп поднял голову, сталкиваясь глазами с взволнованным взглядом Василия - и сразу же понял, что его ждет чреда непростых для него вопросов. - Ты и Паша... - Вася говорил очень тихо, словно боялся, что их услышат. - Между нами ничего нет, - отрезал Филипп, не переставая смотреть в глаза Васи. - А было? - Кошечкин, казалось, начал волноваться только сильнее - таким бледным Фил его еще никогда не видел. Майе обещал ему не врать, да и куда могла привести их эта ложь? Внутри Филиппа все горело огнем - так сильно неосторожным словом он боялся ранить Кошечкина и отдалить его от себя, но он все равно нашел в себе силы уверенно кивнуть головой, не отводя глаз. - Я так и знал, - но глаза уже отвел сам голкипер, заметно грустнея. - Тебя это расстраивает? - Майе протянул руку, осторожно касаясь локтя Васи. - Кэт, послушай, - Филипп видел, что Кошечкин ведет себя странно, и от этого ему становилось неуютно, - ты обещал мне быть всегда честным со мной. - Да я с первого дня видел, что он неровно дышит к тебе, Фил, - Кошечкин как-то резковато отодвинул свою руку в сторону, больше не позволяя Филу прикасаться к себе, - и теперь ты говоришь, что между вами что-то было. Что именно, Филипп? - Мы с ним занимались сексом, - вздохнув, сказал Фил. - Когда и сколько раз вы с ним им занимались? - Василий несдержанно нахмурился, хоть и пытался отвернуться от Филиппа и не показывать ему своих эмоций. - Первый раз - на минских сборах летом, последний - после того, как расстался с Архипом, может быть, еще несколько раз было между двумя этими датами, - Фил пожал плечами. - Вася, Паша никогда мне не нравился, я не шучу. Я никогда не задумывался о том, чтобы подпустить его ближе, чем как хорошего друга. Ты не веришь мне? - тихо спросил Филипп, пытаясь заглянуть в глаза Кошечкина. - Я понимаю, - Майе усмехнулся, понимая, что Вася отводит глаза, - мне никто не верит. - Выходит, вы действительно были очень близки, - Кошечкин шмыгнул носом. - Даже ближе, чем со мной. - Я знал его секрет, он - мой, - Фил заглянул в свой телефон, пытаясь посмотреть, через сколько за ним приедет его такси. - Какой? - тут же спросил Василий. - Что он - гей, - чуть погодя, сказал Майе, пытаясь взвесить все "за" и "против" буквально за считанные мгновения, прежде чем рассказал бы неприятную тайну Акользина Василию. - Я не про то, что он сказал тебе, Филипп, мне это не интересно, - Кошка фыркнул, - а про то, что ты рассказал ему. Майе даже вздрогнул, понимая, что попыткой в очередной раз выгородить себя - он загнал себя в еще большую яму. Паша знал о том, что случилось между ним и Лайпсиком больше, чем те же самые Коростелев, Голдобин или Карри, потому что с Акользиным Филипп говорил об этом в том состоянии, когда чувствовал, что нашел нужного человека, чтобы выговориться - и Паша правда понимал его, даже не пытаясь влезть куда-то глубже, потому что какими бы не были запутанными отношения Паши и Фила - Майе все равно с уверенностью мог назвать это "дружбой" в первую очередь. Однако перед ним все еще стоял Кошечкин - грустный, как океан; и Фил бы отдал все, чтобы утешить его, но разорваться между двумя огнями он никак не мог - ему казалось, что в этот конкретный момент Паше больше нужна поддержка, а с Василием они смогут поговорить на эту тему потом. - Почему ты молчишь, Филипп? - Василий как-то грубо схватил Филиппа за запястье. - Почему есть что-то, что ты доверил ему, но не доверяешь мне? - он тряхнул Филиппа со всей силы, притягивая его к себе. - Все, что у нас есть, Филипп - это доверие друг к другу, потому что все остальное - это материальные мелочи, которые не стоят ничего, и ты берешь, и топчешь это доверие. Филипп почувствовал, как по его телу пробежалась паническая дрожь, а горящее от грубого прикосновения запястье свело пронзительной болью - и самый-самый центр груди кольнула обида - потому что никто не может обращаться с ним. Фил потер руку, рассматривая покрасневшую кожу. Вася выглядел растерянным - кажется, он не хотел делать Филиппу больно, однако, вместе с этим голкипер был возмущен глупым молчанием, которым его вознаградил Филипп. - Такси приехало, - уклончиво сказал Филипп, чувствуя, как в кармане куртки вибрирует от пришедшего уведомления телефон. - Зачем тебе такси, я отвезу тебя домой, - засуетился Кошечкин, поднимая с пола его спортивную сумку. - Я не домой, - Майе положил руку на ручку своей спортивной сумки, едва-едва касаясь пальцами руки Кошечкина. - А куда? - Василий дернул сумку на себя, не позволяя Филиппу забрать ее. - К Акользину? - Филипп кивнул. - Сука, ну и катись к своему Акользину, - прошипел Кошечкин. - А за сумкой приедешь вечером, что у тебя там, ключи от дома? - Вася потряс ее, поддерживая за низ рукой - во внешнем кармане действительно лежали ключи от дома Филиппа, и омега смог только устало вздохнуть. - И только, блять, попробуй не приехать, ты понял меня? Не будешь у меня дома к десяти - я и тебя, и Акользина в его же квартире сожгу. Кошечкин обнял сумку двумя руками, перехватил ключи от своей машины покрепче и отправился в противоположную сторону по коридору, где был выход на парковку. Филипп засунул руки в карманы куртки, нащупав на своих местах только телефон и банковскую карту, круто развернулся, выбираясь в светлый атриум и выбегая на улицу - белый автомобиль такси ждал его у самой лестницы. Ситуация становилось какой-то неуправляемой, но, как Филиппу начало казаться в последнее время, держать в своих руках абсолютно все - было невозможной задачей. А до десяти вечера было еще больше четырех часов.