челлендж

вчера после обеда ники с казухой лежали на гамаках: он отдыхал от интенсивной утренней тренировки [праздничной, как назвала ее тренер ча, приурочив к тому, что сону очнулся], а она — бесполезно тратила первый из двух заслуженных за время двухнедельного сбора выходных. ники недоумевал, как они живы, если тренировались четырнадцать дней без перерыва часов по десять — казуха отвечала, что это еще цветочки. им было хорошо на гамаках: они не обращали внимания на высокомерных легкоатлетов, потому что ну так-то они круче, а ники вообще олимпийская надежда и все такое. они смеялись, смотрели какие-то глупые видео, [целовались] — классно в общем, проводили время. ники был счастлив, что они вместе, а еще очень оживленно рассказывал про сону! — и даже вся усталость испарилась. до того момента, пока казуха не решила, что она тут заботливая девушка. — … слушай, рики, я не разбираюсь в фехтовании, но можно глупый вопрос? вам там, разве, нужна растяжка? — ну… — ники, ничего не подозревая, всерьез задумывается над ответом. — вообще-то, нужна — типа, знаешь, выпады далекие делать, приседать, уворачиваться… но у меня она не особо хорошая, если честно. — а что, у тебя сколько до шпагата? сантиметров десять? пятнадцать? — … казуха-чан, а у тебя контратаки чуть медленнее атак, да? если на них в этот момент посмотреть со стороны, то это выглядит как чистой воды буллинг казухи: она ведь ничего такого не спросила, а ники задает какие-то вопросы странные, токсичные… она-то, конечно, не обидится — привыкла уже к такому за столько лет жизни с юнджин — но обиженное лицо скорчить может. — ну и всмысле… — в том смысле, казуха, что ты слишком наивна! тебе кажется, что если у тебя есть шпагат, то и у всех вокруг есть, а если нет, то до него десять сантиметров, но… нет. там далеко не десять. — далеко? — чрезвычайно. — а разве… — она как-то грустно задумывается: хочет помочь, но не знает как. — разве не будет лучше, если у тебя будет хорошая растяжка? это же будет плюс перед соперником. — будет, да. но у меня она плохая, и мы с тренером ча уже смирились. я это… дерево, вот. — … хочешь, я тебя растяну? ники смотрит на нее выпученными глазами — в пограничном состоянии между шоком от услышанного и надеждой, что это было какой-то галлюцинацией. от одной мысли, что его планирует тянуть гимнастка-художница, становится страшно: он, типа, хочет убежать, но с гамака, к сожалению, бежать не особо удобно. он беззвучно пялит на нее долго — достаточно долго, чтобы она успела даже тихонько рассмеяться из-за его бурной реакции. ее смех как-то по-особенному действует на ники: его 'она хочет меня убить' превращается в 'она твоя девушка, она хочет тебе только хорошего, не расстраивай ее' — и он, шумно сглатывая и слегка откашливаясь, начинает говорить. — у меня… все совсем плохо. я даже в складочке не лежу. — ничего страшного, рики. если мы с тобой будем регулярно тянуться, то у тебя все получится. и… много не нужно! всего лишь полчаса — сначала раз в два дня, потом, когда привыкнешь, можно будет почаще?.. — … я не люблю растяжку. я не ты. — ну… ты любишь фехтование. а с растяжкой у тебя будет лучше получаться в фехтовании, так что неужели это не способ ее полюбить? — это… казуха, если ты меня будешь тянуть — то не будешь ведь очень сильно и больно? как вас тянут. — нет, конечно нет, ты чего! казуха тепло обнимает его, понимая, что он так безмолвно согласился, а он обессиленно кладет голову ей на плечо, будто бы просит защиты. он помнит, как его пытались тянуть в детстве и бросили эту затею через несколько месяцев; помнит, как тренер ча в первое время в сборной тоже заставляла его этим заниматься, ругалась, кричала, а ему все было больно и больно — и лучше не становилось. просто ни в какую. и вот теперь попытка номер три. может, любимая девушка в этом преуспеет?.. в общем, как-то так оно вчера и было — от лежания в гамаках они дошли до того, что договорились завтра в полдевятого вечера — как раз после его последней тренировки — пойти в гимнастический зал и начать уроки растяжки. последнее, что ники сказал, уходя тогда из зоны отдыха — то, что сделает это завтра исключительно за поцелуй. казуха пообещала, что поцелует его хоть десять раз — а вот для одиннадцати ему уже придется постараться. а сейчас они в зале: ники смотрит на это огромное пространство, которое сейчас такое романтично-полутемное, и они здесь одни — и думает в этот момент, что не зря, возможно, согласился заниматься с казухой. он пока еще, конечно, не видел всего этого страшно-пугающего оборудования — блоков, резинок, лесенок и еще всякого разного — но пока ему хватает того, что любимая девушка принесла себе голубой коврик, ему — черный [потому что знает, что он любит черный], комфортно села напротив него и поцеловала. — спасибо, что пришел. люблю тебя. — и я тебя, — ники не может прекратить нежно улыбаться — это, кажется, миссия сложнее, чем сесть на шпагат. — мы с тобой сначала разомнемся — просто повторяй за мной движения. будет не сложно. а потом уже будем тянуться — где-то ты сам, где-то я тебе буду помогать. только пообещай стараться, хорошо? — хорошо, казуха. обещаю. по тому, как казуха проводит разминку, можно понять, насколько сильно она любит нишимуру рики: она не просто объясняет ему, как упражнения делать, она делает их на его уровне. она не выпендривается, мол, я гимнастка, смотри, как я могу! — она будто вспомнила, как выполняла бы те же самые упражнения лет в пять. ники смотрит на нее, на себя — и у него не возникает ощущения, что он какой-то ущербный, что у него не получается ничерта: он чувствует, что все в порядке. он молодец, он делает точно так же, как казуха показывает, и до сих не умер — и даже может назвать это своего рода успехом. это рабочая схема — а вот была бы казуха выпендрежницей, и ничего бы не вышло. — это даже… не так сложно. я понимаю, что это еще разминка, но я все равно удивлен, что- — тебе не нужно оправдываться, рики. я очень рада, что у тебя все хорошо получается и что тебе не трудно. вот последнее упражнение разминки! — и совсем молодцом будешь. после обещанного последнего упражнения ники получает второй поцелуй. ему классно. — что, начнем с твоей любимой складочки? раньше ники думал, что умеет в ней лежать хотя бы немного, ну, типа, чуть-чуть — но сегодня осознал, что не может нихера. пока казуха заботливо показывала ему, как правильно натянуть на себя носки, обхватить их руками, выпрямить колени и спину, ники постепенно начинал понимать, что ему больно даже просто сидеть. он не наклоняется — ну разве что градусов на пять, не больше, — а все равно больно. поэтому он, наверное, больше не- — ты так и будешь сидеть, рики? нужно хотя бы немного, но наклоняться, — голос казухи звучит строго, и ники ловит себя на мысли, что после завершения карьеры она стала бы отличным детским тренером. — но мне и так тянет… — возможно, немного тянет, да. но твое тело все еще может больше, поэтому нужно тянуться вперед еще немного. тебе помочь? — если можешь, то помо- он не думал, что 'помочь' значит лечь ему на спину. видит бог, не думал. с громким 'айщ' он наклоняется заметно сильнее — примерно до такого же уровня, что и на тренировках у тренера ча, только ровно, — только если там ему кажется, что он не продержится необходимой минуты, то тут он чувствует, что его не хватит даже на ближайшие несколько секунд. — казуха, я- — ровно дыши, постарайся расслабиться и считай вслух до десяти. медленно. быстро только маленькие дети считают, но так нечестно. ники помогает ее дыхание: он подстраивается под него, ощущая тепло ее тела, расслабляясь в ее объятиях; старается не думать о боли — выходит не совсем и не сразу, но до десяти он все-таки добирается, а значит начало занятиям растяжки положено успешно. видимо, он не так уж и безнадежен: в заботливых руках казухи он из никудышного ученика превратится в примерного и дотянет не то что складочку, но и шпа- ладно, тут нужно сплюнуть. он даже думать об этом ужасе не хочет. — молодец, рики. теперь можешь подниматься. убирай левую ногу назад — вот так вот ее можешь согнуть — и наклоняйся к правой. — окей, — ники делает так, как говорит ему казуха, и понимает, что пережить страдания ему помогут исключительно разговоры с ней. — а… как детей тянут в гимнастике? — не так аккуратно, как я тебя… естественно, дети изначально более гибкие, чем взрослые, но тут и тренеры иногда больше перегибают. лично я считаю, что тянуть детей до слез и криков — это не ок, и я никогда бы не стала так с детьми заниматься… — а у самой у тебя как было? — до слез бывало… меняй ноги, к левой теперь наклоняйся. не кричала я никогда, мне казалось, что это некрасиво и неправильно, но слезы лились достаточно часто. — я вообще не понимаю, как ты лет в пять не бросила гимнастику, учитывая то, что тебя до слез тянули… — а у тебя в фехтовании никогда до слез не доходило? — нет, если честно… только в корее, и уже только во взрослой сборной. а до этого я просто фехтовал и кайфовал… нет, конечно, у нас были силовые и все такое! — но нагрузки не такие, чтобы я взял и заплакал между подходами — а вот тут такое бывало. но это другое! у меня в пятнадцать лет, а у тебя — в пять… — можешь подниматься! давай теперь снова правую ногу вперед — а на левую на коленку вставай… вот так, правильно! и тянись. — а ты отвечай на вопрос… — а, да, я… не знаю, на самом деле. у меня никогда не было мыслей бросить гимнастику, родители говорят, что я и в детстве с большим желанием на тренировки ходила. возможно, все, что кроме растяжки, мне так сильно нравилось, что о ней я даже не думала. а потом… ну, знаешь, маленькие цели появляются! шпагат глубже, кольцо ровнее — и как-то и от растяжки начинаешь получать… не могу сказать, что прямо-таки удовольствие, но удовлетворение. — а сейчас — удовольствие? — сейчас — точно да. ему даже немного стыдно становится за те моменты, когда он хотел бросить фехтование из-за нагрузок. когда он говорил тренеру ча: 'я хочу в японию, я уеду в японию, я больше не хочу тренироваться, я устал!' — за те моменты, когда вечером, после отбоя, зарывался в одеяло, брал телефон, звонил родителям и плакал им в трубку, почти без слов. ему стыдно, потому что он видит, как его девушка никогда даже не допускала мысли о том, чтобы оставить спорт, а он… слабак какой-то. ему кажется, что она его не заслуживает. — … хорошо, что я не бросил фехтование, когда было сложно. — ну, ты же, все-таки, не джей пак… — ну, джей-хён бросил не из-за того, что было сложно, он бы из-за этого никогда не ушел из тенниса, у него была другая при- — да, да, да, поняла тебя, угомонись… ногу лучше поменяй… ты же слышал, как он с ума сошел? — джей-хён-то? да… сонхун~и-хён рассказывал. я… нет, понимаешь, казуха, я его всегда защищаю, но в этой ситуации!.. я просто не знаю, как это пришло ему в голову, и почему, и почему он так в этом всем уверен, и… — да он умом поехал, честное слово! когда твою подругу ее же друг обвиняет в убийстве чисто по приколу — это ок? мне ничерта не ок. — он просто ведь нормально расследовал все это время! и он же сам знает, что такое ложные обвинения и как это ощущается? его же буквально… нет, казуха, его не только самого забирали в участок и обвиняли в том, чего он не совершал, это бы еще ладно! — но у него, типа, обвиняли парня? я представляю, как хисын~и-хён себя чувствовал, и я знаю, как джею, видимо, пришлось его успокаивать, и я просто в упор не понимаю, казуха, не понимаю! — как можно, пережив все это, как думать на своих друзей. — юнджин сейчас очень из-за этого переживает. понимаешь, рики, она очень доверяла джею, всегда, она считала его одним из самых лучших друзей, и, ты же сам видел! — в нашей команде она всегда была самой активной. всегда стремилась ему во всем помочь, идеи первой придумывала… всегда с джеем на одной волне. ей это было интересно. правда. мы с ней ходили, узнавали про эту лестницу в подсобке, она так надеялась, что это поможет!.. а в итоге… — в итоге джей-хён — идиот. мне кажется, ему нужно к врачу сходить — у него что-то не то началось с головой, когда он теннис бросил. — может, ему мячом прилетело? — похоже на то. насколько сильно ники по жизни любит джея — настолько же сильно хочет в последние пару дней ему хорошенько вдарить по лицу: даст бог, мозг встряхнется, и все его проблемы нейтрализуются. он разговаривал об этой ситуации с джейком, с сонхуном, вот теперь с казухой — разве что сону не рассказывал, чтобы тот ну совсем уж в депрессию не впадал, — и не мог понять, что происходит с джеем, как ни пытался. ему казалось, что должен быть повод. у всего: у войны, у убийства, у праздника — есть повод. но он пытается вспомнить ситуацию в общем, отмотать время назад — и не видит ничего, что могло бы хотя бы выглядеть, как повод. единственное, до чего дошел ники в своих рассуждениях — это что он слишком плохо знает джея. вот по сонхуну не было заметно, что он удивлен. — … сонхун сказал юнджин, чтобы она не пыталась помириться. — ну и правильно. пусть джей-хён сам извиняется и мирится, сам же виноват. — но он обещал поговорить с хисыном, чтобы… чтобы он джея успокоил. — знаю. надеюсь, это сработает. может, он еще и в теннис вернется, кто знает… в любом случае, как бы он ни злился сейчас на джея — ему хочется, чтобы у него все было хорошо. да, он знает его всего лишь месяц, да! — но что-то ему подсказывает, что жить без тенниса джею будет тяжело и грустно. ему кажется, что все, что сейчас происходит в его жизни — истерика. как будто он на корте, и он проигрывает. счет 6:2 5:3 — не в его пользу — и у него осталась последняя возможность. вместо того, чтобы подходить к игре рационально, он совершает глупости — бьет ракетки, кричит на судью и швыряет мячи в собственный бокс. ему кажется, что все вокруг против него, как будто жизнь не хочет, чтобы он побеждал — но ники так не думает. если бы он успокоился, сделал вдох и выдох — как вот он сейчас на растяжке — то увидел бы, что вон там секунду назад у соперника был аут. и взял бы челлендж. и отыгрался бы.

***

удивительно, но разговоры ники правда помогают: благодаря им он не обращает на боль такого внимания, как мог бы. чем глубже он дышит и чем меньше зацикливает мысли на том, что, где и насколько сильно ему тянет — тем меньше неудовольствия он начинает получать от процесса. с каждым новым упражнением — слыша подбадривания от казухи и ее спокойный голос и чувствуя тепло ее тела — он ощущает себя все более расслабленно и умиротворенно. в какой-то момент он ловит себя на мысли, что растяжка, оказывается, может быть приятной. — с тобой так хорошо, казуха, — он сидит в уголке, наклонившись вперед; она — перед ним, взяв его за руки и пытаясь аккуратно притянуть к себе. — ты правда была бы хорошим тренером. у тебя бы дети не плакали. — м-м-м… не думаю. дети всегда плачут, а ты просто не в той ситуации. — не в той? а в какой я? — ты просто любишь меня. а когда любишь — тебе сразу не хочется плакать рядом с этим человеком. и я тоже не хочу, чтобы ты плакал. — … мы же каждый день будем тянуться? давай каждый день. я хочу на шпагат сесть.

***

все помнят, что ники обычно не приходит в зал перед тренировками заранее: это тот самый человек, который прибежит в раздевалку за пять минут до, быстро натянет на себя костюм и как ни в чем не бывало выбежит к команде и встанет в строй. но сейчас! — сейчас другая ситуация: ники оставил себе в запасе целых пятнадцать минут, потому что у него важная миссия. не выполнит ее — умрет, честное слово. он поделился с мамой, с папой, даже с собакой по видеосвязи [вряд ли она поняла, но сам факт], но теперь ему нужно рассказать кое-что еще одному практически родному человеку. он не знает почему: почему вообще считает нужным сообщать, оправдываться, извиняться за это, в конце концов, — но сейчас он, как бы то ни было, около кабинета тренера ча, и он стучится. она поддержит. она не осудит. она же его любит. — тренер ча? — ники аккуратно приоткрывает дверь и заглядывает в щелку. — можно к вам? — ну не выгоню же я тебя, ребенок… — тренер ча откладывает какие-то бумаги [в последнее время она постоянно возится с бумагами, чем ее там федерация мучает?]. — заходи, присаживайся. чаю предлагать не буду, у тебя тренировка сейчас. он, конечно, не отказался бы от чая с ней, но согласен, что сейчас не время. тем более! не стоит нарушать режим питания, он только недавно пообедал, и вообще они уже не успеют до тренировки, один чайник только минут пять закипать будет, и- суетится. совсем ребенок. — да, присаживаюсь. вот… присел. я хотел с вами кое о чем поговорить, тренер ча. о чем-то… важном. — о важном? — тренер дергает бровью и настороженно хмурится: чего еще такого важного ей может сказать рики? именно сейчас. ники думает, что тренер может подумать что-то не то — что он, не дай бог, решил бросить фехтование, уехать назад в японию или поступить в медицинский университет, чтобы лечить людей, которые оказались в коме, как сону; что он, может, устал, что у него какое-нибудь выгорание и он больше не может тренироваться… кто знает, что может прийти в голову тренеру после слов об 'очень важном' разговоре? ники не хочет, чтобы она неправильно его поняла. он-то никуда уходить не собирается, и бросать ничего — тоже. — вы не подумайте, тренер ча! это не что-то плохое, это… очень хорошее, — ники неловко расплывается в улыбке, и тренер ча на это может только усмехнуться. — говори уже свое хорошее, раз пришел. — у меня… тренер ча, у меня появилась девушка! вы же… не будете против? это правда никак не повлияет на фехтование, это не значит, что я буду уделять меньше внимания тренировкам, все будет хорошо! правда. — … с чего это ты вдруг решил, что меня нужно об этом информировать? — непонимающе спрашивает тренер ча, и ники не находится, что ответить. он знает, прекрасно знает, что тренер ча — не самый душевный человек. она относится к ним достаточно тепло, чтобы было понятно, насколько она их любит, но и достаточно жестко, чтобы не потерять авторитет и не дать им превратиться в откровенных раздолбаев, — но это на тренировках! на тренировках она идеальна, и ники никогда не хотел бы себе никакого другого тренера!.. но сейчас, в кабинете?.. ники здесь, в корее, считает тренера ча своей второй мамой — она ведь его так же растила, так же заботилась о нем, — и теперь он хочет делиться с ней всем, чем делится с родителями, а она?.. вообще ники думает, что он для нее — тоже почти как родной ребенок, но в такие моменты как будто разуверивается в этом. — я… я просто хотел с вами поделиться… радостью. вот, — ники заметно грустит, и грустно, получается, запинается. — но если я вам мешаю, то пойду. да. — … поздравляю, ребенок. ники, уже чуть ли не начинавший плакать от обиды, поднимает на нее полные надежды глаза, и она улыбается в ответ. этого достаточно для того, чтобы он понял, что она все еще его мама, и начал воодушевленно говорить без остановки, будто бы стараясь успеть сказать все, что хочется, за маленький промежуток времени, оставшийся до начала тренировки. — ее зовут казуха, тренер ча, она тоже японка! она гимнастка-художница, она… самая классная гимнастка в нашей сборной. она очень красивая, очень умная, она всегда во всем помогает мне, и я с ней так себя хорошо чувствую, и- а еще представляете, тренер! она предложила мне поработать со мной над растяжкой, у нас уже вчера была тренировка первая, так что я скоро сяду на шпагат! тренер ча смотрит на него умиленно, с улыбкой — и ники чувствует себя любимым. — иди уже в зал, гимнаст. вот когда сядешь на шпагат, тогда и будешь мне хвастаться.