челлендж

— с вами играть веселее, чем со стенкой! — ничего себе, пак сонхун-щи, вот это признание… с того самого момента, когда джей решительно решил завершить карьеру и больше никогда в жизни не тренироваться, у сонхуна появилась огромная беда: он остался на корте абсолютно один. они же, идиоты самоуверенные, никого с собой на базу не позвали! — потому что достаточно самостоятельные, чтобы бегать за укатившимися в другой конец корта мячами. они просто играли вдвоем — каждый день стабильно вдвоем, а теперь… теперь сонхун остался один. и как бы парадоксально это ни звучало, но один ты в теннис сто процентов не поиграешь. сначала он [казалось бы] нашел решение: пошел на закрытый корт для индивидуальных практик и стал реально играть со стенкой — но это такое себе занятие, когда ты готовишься к турниру большого шлема. ты потренируешь, ну… навык того, чтобы попадать ракеткой по мячу? по мячу, который летит прямо на тебя и за которым даже не приходится бежать. еще, помимо игры со стенкой, сонхун мог: бегать на стадионе, качаться в качалке и самостоятельно проводить себе сфп на корте. это, конечно, безумно увлекательно — но все еще не то. поэтому после нескольких дней имитации бурной тренировочной деятельности сонхун решил взять все в свои руки и найти себе тренера. вернее, позвать тренера. сначала нужно было рискнуть и понадеяться, что у тренера чхве не сменился телефон за те полгода, которые прошли с того момента, когда тот писал и поздравлял его с попаданием в четвертьфинал австралии. потом — уговорить его бросить всех своих детей, подростков, кто там еще у него? — в общем, вообще всех, и приехать сюда, на базу. когда тренер согласился, видимо, влекомый необъяснимым чувством привязанности к этому своему бывшему ребенку, предстояло самое сложное. убедить ебучий комитет. если база закрыта, то она, типа, закрыта — сюда не могут никого впустить. поэтому сонхуну пришлось учинить скандал: его, понимаете ли, на турнир не пустили, напарник его из-за этого словил экзистенциальный кризис и решил, что нехер тренироваться, раз никуда они не едут, и он остался на этой базе один, и если они хотят, чтобы хоть чего-то на олимпиаде их теннисная сборная добилась, то им нужно начать думать головой и смотреть на вещи глазами и разрешить пак сонхуну в качестве исключения привезти из сеула своего тренера. 'а то брошу теннис, как джей, честное слово', — вот так он сказал и не оставил, по сути, никому выбора. примерно так он и оказался здесь, на корте, с тренером чхве — тем самым, с которым делал первые шаги в теннисе еще в шесть лет и которого оставил, переехав в одиннадцатилетнем возрасте в америку. это какая-то нереальная ностальгия сейчас. — что, так и не научился с прямым локтем играть? — сонхун слышит это, отбивая удар тренера, и даже не сразу понимает, что тот имеет в виду — а потом как поймет- — да вы… тренер чхве, ну это же давно было! — смущается. сильно. маленький сонхун был очень амбициозным и очень фанател по одному крутому теннисисту — и по его форхенду. очень. 'хочу форхенд, как у него, хочу с прямым локтем! ' — как ни объясняли сонхуну, что это сложно, что сейчас ни один нормальный теннисист так не играет, что 'ты же сам видишь, что тебе с согнутым локтем удобнее' — безрезультатно. 'научусь!' — говорил он — и неосознанно отбивал так, как удобнее. тренер качал головой, не понимая, как его переубедить. — когда я приехал в америку, я там сказал тренеру сразу, что хочу такой форхенд. он начал меня учить — а у меня все не получалось и не получалось, так что… мы в итоге решили, что лучше без этого обойтись. — вот и правильно. у тебя же правильная техника, понимаешь? не так это, конечно, пафосно выглядит, но… — но у меня выглядело бы просто криво. и работало бы так же… может, сядем? — сонхун кивает на скамейку, подходя ближе к сетке. — давай. расскажешь мне как раз про свою жизнь в америке. — а что рассказывать? — он непонимающе хмурится. — я же вам тогда все рассказывал… — разве правда все, сонхун~а? мне интересно, как ты себя чувствовал после переезда. неужели не было… сложно? домой не хотелось? — а, это… сонхун переехал в штаты, потому что его позвал джей — им тогда обоим было по одиннадцать. джей прожил там уже год, тренировался в хорошем клубе и радовался жизни — но в какой-то момент все пошло немного не по плану, и вместо трех дней в неделю он стал тренироваться шесть. радикальная перемена. нагрузки резко увеличились, тренер был очень строгим и даже не думал его жалеть — и джею взбрело в голову, что с сонхуном было бы лучше: так их хотя бы вдвоем будут мучить, а это… сплочает. вот он и позвал. 'сонхун~а, а приезжай в америку! ты же знаешь, тут теннис сильно лучше, и у нас больше перспектив, и… тренер строгий, конечно, но все равно! тут хорошо. может, ты поговоришь с родителями? я у мамы с папой спросил, они разрешили тебе жить у нас дома, если ты приедешь!' родители сначала подумали, что сын сошел с ума — но только в первые несколько секунд: потом они просто стали вдруг какими-то печальными и задумчивыми. у сонхуна в голове были какие-то звездочки — это как бабочки в животе, только звездочки, и… в общем, он ни о чем не мог думать, он не ощущал никаких рисков и подвохов, не мог здраво оценивать ситуацию — у него в голове вместе со звездочками была америка, красивая теннисная академия, современный корт и сильный тренер. он знал, что там он точно станет крутым теннисистом, и не понимал, почему родители так долго думают, отпускать его или нет. почему-то и в голову не приходило, что отпустить одиннадцатилетнего ребенка одного в другую страну, когда он даже английского языка толком не знает, исключительно ради тенниса — сложное решение. удивительно, правда? — я, когда только туда прилетел, был без ума от счастья. правда! это казалось нереальным. такое, знаете… веселое путешествие? летний лагерь? я жил в квартире у лучшего друга, он водил меня по городу и показывал свои любимые места, меня определили в его класс, и мы стали сидеть на соседних партах — а в корее же мы никогда не учились вместе! и это все было… очень весело. мне очень нравилось тогда, поэтому я и говорил вам, что все хорошо. все правда было. сонхун тепло улыбается, вспоминая те времена, и смотрит куда-то вдаль. — а потом что-то произошло? — да ну… ничего такого не происходило, на самом деле. просто… тренер оказался правда очень строгим. мы тренировались у него по несколько часов после школы каждый день — это было… утомительно. он работал с нами как со взролыми. сказал, типа… 'я даю вам задания, но я не собираюсь уговаривать вас их выполнять. хотите быть теннисистами — заставляйте себя сами, не хотите — можете уходить с тренировки хоть сейчас, я вас не держу', — вот так говорил. джей к этому быстро привык, а мне было тяжело, потому что вы всегда мне помогали, и… да. — не думаешь, что это слишком жестоко? он ведь работает с ребенком, к чему такая строгость? — нет, это… нормально. все нормально. так вот, потом… тоска по дому начала накатывать. второй месяц уже шел, и я начал понимать, что мама с папой правда далеко и я долго их не увижу, и… я когда-то начинал звонить им и просить забрать меня домой. — они отказывались, видимо? — они… говорили, чтобы я не сдавался. что здесь у меня получится с теннисом. а еще что… мы с джеем вместе, так что вдвоем мы справимся. джей правда очень во многом мне помог тогда — мы и так были лучшими друзьями, а в америке мы стали прямо… братьями. — я очень рад, что он тебе помогал, — тренер чхве мягко улыбается. — хоть я и не тренировал его, но он правда даже тогда, в корее, выглядел очень сильным мальчиком. и очень мотивированным. — он очень сильный, да, но… на самом деле, у него тоже есть слабости. он не очень дисциплинированным тогда был и нарушал режим питания, который ему тренер сказал соблюдать, так что в какой-то момент тренер очень разозлился и направил его к диетологу. ему прямо назначили целый рацион, убрали оттуда все вредное, что ему нравилось, и заставили вести дневник питания. он тогда был очень грустным… — сонхун на несколько секунд задумывается, но потом уже более весело усмехается. — до сих пор помню, как он ныл, когда его дома заставляли есть рыбу. маме его чуть ли не с ложечки приходилось кормить. это было типа: 'джей пак, ты не выйдешь из-за стола, пока не поешь!' но он все равно понимал, что, вот, есть теннис — и если для тенниса так надо, то он будет так делать. и это… мне всегда сил придавало. то, каким он был целеустремленным. — … а теперь он решил бросить? — да он… он… не знаю, тренер, — сонхун тяжело вздыхает и опускает голову, — давайте не будем об этом. я не понимаю, что у него происходит, но… мне кажется, он не закончит. я хочу в это верить. — главное его не трогать пока, сонхун~а. не уговаривать вернуться, ты же понимаешь? — да, я… конечно. я его не трогаю. — а сам-то когда-нибудь думал бросить? — тогда, после детства? нет уже. ни разу. я люблю теннис и… всю жизнь буду любить. никогда не брошу. буду… — сонхун смеется, — семидесятилетним дедом на корте бегать. так буду. — хорошие планы, сонхун~а, — тренер подбадривающе хлопает его по плечу. — что, пойдем продолжать? — да, тренер чхве. пойдемте.

***

— капец ты долгий конечно, ян чонвон… — это не я, это ракетка в сумку не помещалась… спонтанно джейк и чонвон друзья. чонвон и сам толком не понял, как это произошло — но после того, как сону попал в больницу, в комнате стало на одного человека меньше, а ники, значит, расстроился и прилип к сонхуну, а хисын стал большую часть времени проводить с джеем, и бедным брошенным джейку и чонвону ничего не оставалось, кроме как… стусоваться вместе? как-то так оно, собственно, и получилось: они, конечно, не влюбленная парочка, но уже несколько дней стабильно встречают друг друга после вечерних тренировок — смотря у кого позже заканчивается, вот сегодня у чонвона например, — и идут вместе ужинать. им как-то даже нравится: оказывается, насколько спонтанно можно подружиться, настолько же спонтанно можно и осознать, что вам реально друг с другом интересно. ну так, за жизнь поболтать. — как у бадминтониста может не помещаться ракетка в сумку? — ну… там в сумке много всего было, и… — там для ракеток отдельный карман… так и скажи, что просто в раздевалке в телефоне залип… — ну… да, окей. признаюсь. так и было. — главное, ян чонвон! — быть честным. так что я тебя, так уж и быть, прощаю… идем на ужин? — нет, подожди! сходишь со мной в больницу сначала? мне нужно укол сделать. лодыжка все еще продолжает действовать на нервы: на прошлой неделе чонвону показалось, что все начало приходить в норму, он даже поверил в то, что массаж наконец-то подействовал! — но на этой неделе лодыжка над ним посмеялась, и боль усилилась в разы. врач вчера грустно посмотрел на это безобразие и сказал, что тут уже не обойтись без курса уколов — тех самых внутрисуставных, которые чонвон терпеть не может, но к которым его приучили уже… с того момента, как травма только возникла, получается? давно, в общем. и теперь снова они. — все еще болит? — джейк переживающе переводит взгляд на ногу чонвона — тот старается выглядеть жизнеутвержающе, но все еще немного прихрамывает. — да, она… очень не вовремя, зараза. надеюсь, до олимпиады пройдет. мне тренер обещал уменьшить нагрузки, и сейчас курс уколов сделаем, и… в сиднее я точно сыграю. — надеюсь… а то грустно было бы — не сыграть. в сиднее… — не думай даже о таком, джейк-хён! — чонвон немного улыбается и гордо задирает голову: мол, не остановишь его какой-то там травмой. — лучше ты расскажи-расскажи-расскажи! ты же рад вернуться домой, да? первая олимпиада — и сразу в австралии! чонвон видит, как глаза джейка загораются: как-то так вышло, что они все понимали, что тот правда едет не просто на олимпиаду, а на домашнюю олимпиаду, но никогда напрямую не интересовались у него, что он чувствует. а джейк-то, на самом деле… нет, ну вы просто посмотрите на него! — он сейчас буквально умирает от смущения. — это… вау, — наконец выдавливает из себя джейк. — я, конечно, не из сиднея, но… вернуться в австралию после стольких лет… понимаешь, там же не проводятся никакие соревнования по фехтованию, а… отпуск?.. я пару раз ездил домой во время отпуска, но у нас в сборной он так редко бывает! тренер хан… предпочитает, чтобы мы работали, пока нет никаких турниров, и у нас всегда прямо долгие сборы, и… но я не об этом! чонвон не выдерживает и умиленно смеется: ему нравится, что его вопрос настолько зашел джейку, что он даже не понимает, за что ухватиться и с чего начать отвечать. — сейчас я просто, понимаешь! вернусь домой — и там будут не просто родители и друзья, а… вся вот эта олимпийская атмосфера, и это так круто! — я никогда не мог себе представить, что увижу австралию такой, но я увижу, и… — родители же приедут на соревнования, да? — да, конечно! спросил тоже… и лейлу привезут! — да ну? — чонвон удивленно-радостно вскидывает брови: после всех тех вечеров, когда джейк кидал в общую беседу спонтанные фотки своей собаки, которые ему присылала мама, ему очень радостно слышать, что он наконец-то вживую встретится с ней. — да-а-а! — джейк мечтательно закрывает глаза. — мама говорит, лейла по мне скучает… когда мы говорим по фейстайму, она постоянно лезет в экран, когда меня видит! — прелесть какая, ну, — чонвон улыбается так, что видно ямочки — сам, конечно, та еще прелесть. — а ты бы хотел завести кого-нибудь? — здесь? на базе? им нельзя, если что. типа, совсем нельзя. это ограничение, из-за которого страдают здесь многие спортсмены: своих животных приходится оставлять дома, отдавать семьям, а самим приезжать сюда — и жить здесь практически постоянно, и… не видеться с питомцами практически никогда. вот нет бы — сделать в отеле отдельный этаж для людей с животными, чтобы не мешать никому, у кого аллергия, построить зону для выгула собак, нет бы… им всегда говорят, что чинчхон — лучшая спортивная база в корее, в мире, во вселенной! — но о чем может идти речь, когда здесь нет собачек? чонвону, вообще-то, грустно. — ну да. если бы можно было. — если бы можно было… я бы хотел собаку, да, — чонвон пофантазирует: этого ему еще никто не запрещал. — какую-нибудь… маленькую. чтобы она мило со мной бегала, лежала в кровати, смотрела телевизор в холле на диване, чтобы… или знаешь, знаешь! мопса. — блин, точно, мопса! — тянет джейк — точнее сказать, ноет: еще бы не ныть, когда хочется мопса, а не разрешают. — он бы ходил вокруг меня, как мем, — серьезно [смешно] рассуждает чонвон, — такой, знаешь… вечно недовольный. его можно было бы брать с собой на тренировку, и когда тренер давал бы какое-то слишком сложное задание, он бы смотрел на него типа… — 'какое плохое зло вам сделал мой хозяин, что вы его так мучаете? отпустите его!' — да-а-а-да-да! — чонвон смеется так, будто уже представляет себе своего мопса. — тренер хан бы его такого на тренировку не пустил… сказал бы, рабочий процесс сбивает. — я вообще удивляюсь, как вы с ним тренируетесь… вам, типа, реально ок? он выглядит как какой-то… армейский дед. — армейский дед? — джейку очень смешно. — да ну нет же! он просто строгий и требовательный, но он классный… к нему очень сложно попасть в сборную, потому что он очень высокую планку ставит, но зато… смотри, какую крутую команду он воспитывает! он лучший тренер по сабле в мире, я тебе отвечаю, нигде больше такого нет. — … нет, джейк-хён, ты точно странный. — … ну, возможно. только если совсем чуть-чуть. за разговорами про мопсов они удивительно быстро доходят до больницы — чонвон даже успевает подумать, что если врач не будет тянуть с уколом, то там в столовой даже всю самую вкусную еду не успеют разобрать, так что им достанется. интересно, что там сегодня дают? чонвон не знает, как джейк, но вот он бы сегодня что угодно отдал за какую-нибудь супер острую лапшу с курицей… — подождешь меня здесь, да? я постараюсь быстро. — да, конечно! я вот на той лавочке посижу, если что, не теряй меня. — … на ней сону-хён всегда сидел. когда с массажа меня ждал. как думаешь, как у него дела?.. — … надеюсь, он поправится. ники говорит, врачи не сообщают ничего нового, он все еще в коме, и… — он должен поправиться, он… — хей, чонвон~а? иди лучше укол делать. хотя бы ты поправляйся.