Shadow World

      Пыльца с гортензий липла к витражам, окрашивая закат в ядовито-розовый. Джоди провела пальцем по свинцовой перемычке, вспоминая, как в детстве представляла эти стеклянные панели доспехами сказочных рыцарей. И пусть она уже давно выросла, драконы из фамильного герба Макинтайров казались ей живыми — их рубиновые глаза следили из каждого угла столовой, где воздух густел от запаха жареной дичи и невысказанных угроз.       — …а потом этот сосуд чуть не проглотил Долохова целиком! — Беллатриса звонко хлопнула кубком о дубовый стол, заставляя вздрогнуть хрустальных фей на люстре. — Мой Лорд разорвал его на части одним движением пальца. Как мокрую пергаментную салфетку.       Родольфус фыркнул, ковыряя вилкой в зубах. Его брат Рабастан с лицом, напоминающим топографическую карту шрамов, методично рвал на части хлебный мякиш, будто репетируя пыточные техники.       — Только вот это была не салфетка, Белла, — процедил Корнелиус Флинт, бывший глава Департамента магических игр, чьи жирные пальцы всё ещё нервно перебирали несущественные досье. — А китайская ваза эпохи Минь. Ваш «несравненный Лорд» уничтожил артефакт, который стоил целое состояние.       Джоди почувствовала, как под воротником рубашки сползла по шее капля пота. Девушка уставилась на отражение в серебряном ноже — там, среди искажённых черт мелькнуло лицо Гарри. Его губы шептали что-то в ту ночь у Чёрного озера, когда светлячки запутывались в её волосах, а страх пах бергамотом и старостью.       — Твоя очередь, девочка. — Ледяное лезвие коснулось её запястья. Беллатриса наклонилась так близко, что Макинтайр разглядела сетку лопнувших капилляров в глазных яблоках. — Расскажи, как ты спасла нашего маленького героя от браконьеров в Карпатах. Или это… приватная история?       Столовое серебро зазвенело в такт смеху Пожирателей. Джоди медленно подняла глаза, отмечая, как дрогнули пальцы отца на рукояти ножа. Его левая рука непроизвольно прижалась к предплечью — туда, где под мантией скрывалась метка.       — Она бросилась спасать химер ради полукровки, — внезапно вступила мать, разливая вино с грацией палача, готовящего инструменты. — Чувства — это мило, Джо, но кровь важнее сантиментов.       — О, Изабелла, ты всегда умела смотреть в корень, — Беллатриса щёлкнула языком, наблюдая, как Уилл с лицом опального поэта намеренно роняет салфетку, чтобы не встречаться взглядом с Джоди. — Помнишь, как мы подменили кости Фрэнка Лонгботтома на змеиные? Он три дня ползал по Спинстер-роуд, пока не…       — Довольно. — Вильям поставил бокал с такой силой, что треснула ножка. На мгновение в комнате стало тихо, как в склепе. — Вы здесь не для ностальгии по школьным шалостям.       Рабастан медленно облизал губы, словно пробуя на вкус напряжение в воздухе:       — Тогда для чего, Макинтайр? Твой менторский тон начинает раздражать.       Джоди увидела, как мышцы на шее отца напряглись, будто невидимая удавка затянулась вокруг горла. Его глаза метнулись к портрету над камином — мужчины с лицом нефритовой маски и руками, сжимающими чёрный лотос.       — Для дела, — выдавил Вильям, внезапно бледнея. Метка под тканью засветилась тусклым алым, будто раскалённая проволока под кожей. — Лорд требует отчёта по китайским каналам. Банк Гуй…       — Банк Гуй, банк Гуй, — передразнила Беллатриса, вскакивая и кружа вокруг стола, как коршун над падалью. — Ты всё ещё веришь, что твоя мамочка оставила тебе лазейку в Поднебесной? Она сдохла, Макинтайр, сжираемая теми же артефактами, что продавала!       Удар кулака Вильяма по столу разбросал вилки как костяшки домино. Джоди впервые увидела в его глазах не гнев — животный ужас. Как будто кто-то другой на миг посмотрел через отцовские зрачки.       — Выйди, — прошипел он, обращаясь к дочери, но глядя на Беллатрису. — Сейчас же.       Джоди встала, чувствуя, как рубашка прилипает к спине. На пороге она обернулась — Рабастан что-то шептал на ухо Флинту, а Лейстрейндж, прижав ладонь к груди Вильяма, смеялась звуком лопающихся пузырьков в зельеварном котле.       — Скоро, — прошелестела Пожирательница, ловя её взгляд. — Твой папочка так старается сохранить тебя чистой… Но кровь всегда найдёт выход. Особенно когда метка зовёт.       Воздух в саду пахнул грозой и увядающими магнолиями. Джоди шла по аллее, где мраморные василиски плевались струями воды в заросшие бассейны. Капли падали на её плечи, роняемые слепыми призраками прошлого — теми самыми, что висели над каждым ужином с тех пор, как дом перестал быть крепостью, став клеткой с позолоченными прутьями.       — Ты выглядишь хуже, чем гарпия после линьки, — Уилл попытался улыбнуться, но его пальцы, сжимающие её локоть, дрожали. Всё в нём было таким — улыбки как бумажные доспехи, шутки как щиты. Даже сейчас, когда тени от тополей ложились на его лицо чёрными шрамами.       Джо резко остановилась, услышав за спиной скрип ставней. В окне столовой мелькнул силуэт матери — Изабелла затягивала бархатные шторы словно палач, вздёргивающий на виселице виновного. На мгновение их взгляды встретились сквозь свинцовые переплёты: дочь в саду ужаса, мать в зале безумия.       — Он говорил, что защищает меня, — Макинтайр вырвала руку, срывая лепесток с куста сирени. Растение взвыло тонким голосом, обнажая шипы. — А сам подписал мне смертный приговор, даже не дрогнув.       Уилл схватил её за запястье, резко прижав палец к губам. Его глаза метнулись к каменной арке, где статуя кентавра прикрывала ухо ладонью. Всё здесь слушало. Всё доносило.       — Ты думаешь, у него был выбор? — прошептал он, ведя её глубже в лабиринт из стриженых тисов. — После того, как…       Его голос оборвался. Девушка закрыла глаза, и время сжалось в точку.       Кабинет отца пахнет ладаном и тревогой. Джоди стоит у окна, наблюдая, как метка на его руке пульсирует в такт её собственному сердцебиению.       — Он видел тебя, — голос Вильяма плоский, будто клинок гильотины. — Видел, что ты прячешь в своих мыслях… своих снах. Ты стала слабостью, которую нельзя допустить.       Она поворачивается, и впервые видит его руки — эти всегда твёрдые, уверенные пальцы — сжимающими край стола до побеления костяшек. Не от гнева. От усилия сопротивляться чему-то внутри.       — Беги. В Шанхай, Рио, хоть в Антарктиду, — он протягивает кошель с порталом, но его рука дёргается, будто её тянет невидимая нить. — Или…       Джоди переводит взгляд на стену — пустой портрет Дэюй.       — Или стань тем, кого он не станет уничтожать, — заканчивает Вильям, и в его зрачках вспыхивает красный отблеск. Не её воображение. Не игра света.       Она берёт кошель. Рвёт его пополам шелковыми нитями.       — Я остаюсь.       Метка на его руке вспыхивает так ярко, что на потолке остаётся тень. Джоди понимает — это не её выбор. Это математика страха, где все переменные давно решены.       — …Джо? — Бланкеншип трясёт её за плечи. Где-то вдалеке воет гиена — или смеётся Беллатриса. — Ты здесь?       Она открывает глаза. Перед ними фонтан с горгульей, из пасти которой стекает чёрная жидкость. Не вода — масло? Зелье? Джоди протягивает руку, но кузен резко одёргивает её:       — Не надо. Мистер Макинтайр велел не трогать.       Она фыркает. «Макинтайр велел» — новая мантра, сменившая «спокойной ночи» и «с днём рождения».       — Значит, ты уже один из них? — Макинтайр поворачивается, ловя на его шее синеватый след — отпечаток чьих-то пальцев? — Или просто хороший притворщик?       Уилл отступает, натыкаясь на куст кровавых роз. Шипы впиваются в ладони, но он не морщится.       — Мы все притворщики здесь, — он показывает на дом, где в окнах второго этажа мелькают тени. — Ты думаешь, Рабастан действительно верит в чистую кровь? Или Флинт молится на Тёмного Лорда? Мы играем роли, чтобы…       — Выжить, — заканчивает за него Джоди, поднимая лицо к луне. Она сегодня странно плоская, как пустая тарелка после пира. — Знаю. Слишком хорошо знаю.       Где-то хлопает дверь. Оба вздрагивают. Из дома доносится голос Рабастана, поющий похабную песню на латыни. Джоди внезапно осознаёт, что держит палочку направленной на кузена. Не помнит, когда выхватила.       — Если придётся выбирать между мной и ими… — начинает Уилл, но она прерывает его жестом.       — Не проси о невозможном.       Они возвращаются молча. В прихожей Джоди наступает на что-то хрусткое — осколок фамильного герба с пола. Драконья лапа, раздавленная каблуком Лестрейндж. Она поднимает осколок, замечая на обратной стороне гравировку: «Кровь священна, воля — нет».       Где-то наверху хлопает дверь. Кто-то смеётся. Кто-то плачет. А Джоди сжимает осколок в кулаке, пока острые края не впиваются в ладонь, смешивая её кровь с пылью предков.

***

      Дым сигар застрял в горле едким комком. Уилл стоял у резной двери кабинета, наблюдая, как Вильям наливает огневиски в хрустальный бокал. Лёд зашипел, растворяясь янтарём. На столе — карта Франции с отметками, будто паук раскинул кровавые лапы.       — Твой поезд отходит в семь утра из Кингс-Кросс, — голос Вильяма был ровным, как лезвие. — Квартиру в Париже уже подготовили.       Бланкеншип сглотнул, пытаясь выдавить из себя хоть слово. В ушах звенело от абсурдности: вчера он мечтал о пляжах Бали, сегодня — о подвалах, где, возможно, болтаются цепи на гниющих запястьях матери.       — Вы думаете, я брошу их? — он ткнул пальцем в пол, будто мог прожечь дыру в подземелье одним жестом. — Мою мать? Ричарда, который...       Вильям отхлебнул виски, не моргнув. Дым сигары вился вокруг его головы нимбом падшего ангела.       — Ты не бросаешь. Ты ждёшь. Через два дня они будут с тобой.       Дверь скрипнула. Слизеринец обернулся — и мир сузился до узкой щели. В проёме стоял Жозеф Тард. Его биологический отец. Человек, чьё лицо Уильям последний раз видел на суде, когда тот орал, что мать Бланкешипа — шлюха, а он сам — ошибка.       — Привет, сынок, — Жозеф щёлкнул зажигалкой, поджигая сигарету с тем же жестом, что и двенадцать лет назад.       Парень отшатнулся, ударившись о глобус, который завыл басом, показывая места массовых убийств.       — Он... он не может... — Уилл задыхался. В горле стояла горечь, подкатывая к языку. — Вы знаете, что он сделал!       Вильям поднял руку. Метка под манжетой блеснула, и Жозеф замер, словно пёс на цепи.       — До их приезда ты будешь жить с ним. — Макинтайр поставил бокал, оставляя влажное кольцо на карте поверх Марселя. — Это не обсуждение.       Уильям схватился за спинку кресла, чувствуя, как узоры впиваются в ладони. Где-то за стеной смеялась Джоди — тот самый смех, что звучал, когда они вдвоём сбегали на озеро, притворяясь, что не боятся собственной тени.       — А если я откажусь? — прошептал он.       Вильям достал палочку. Не угрожающе — будто собирался поправить шторы.       — Тогда завтра на рассвете я принесу тебе их языки в серебряной шкатулке. А потом туда добавится и твой. — Он повернулся к окну, где висело в тёмном небе бледное лицо луны. — Выбор есть всегда. Между смертью быстрой и... поэтапной.       Жозеф захихикал, выпуская дым колечками. Смех натянулся тонкими нитями в густом воздухе, лопнул, хлестнув по душе — струна под неумелыми пальцами. И вместе с ним разорвалось что-то внутри.       — Хорошо, — сказал парень, глядя на портрет Дэюй над камином, что ещё пару дней назад пустовал. Женщина с глазами, как у Джоди, держала кинжал, обмотанный собственными волосами. — Я уеду.       Когда дверь захлопнулась за ним, Бланкеншип наклонился к вазе с чёрными орхидеями. Его рвало яблочным пирогом с ужина, пока горничная-эльф испуганно теребила его рукав. Где-то внизу, под каменными плитами, возможно, плакала мать. А он, её мальчик, который должен был стать учёным или хотя бы просто достойным человеком, теперь шагал за мужчиной, пахнущим дешёвым табаком и тюрьмой.       На лестнице мелькнула зелёная лента — Джоди. Уилл замер, но Жозеф толкнул его в спину:       — Шевелись, сопляк. У меня свидание в полночь.       Он не обернулся. Не мог. Ибо если бы увидел её лицо, то вернулся бы. Даже зная, что это убьёт их всех.

***

      Старинное пианино в гостиной штаб-квартиры Ордена наполняло комнату меланхоличной мелодией. Пальцы Дэни скользили по пожелтевшим клавишам, извлекая звуки, похожие на шёпот дождя за окном. Амели устроилась в потёртом кресле, спрятавшись за свежим выпуском «Ежедневного пророка». Газетные страницы шелестели в такт музыке, создавая странную симфонию тревожного лета.       «ВОЗВРАЩЕНИЕ ТОГО-КОГО-НЕЛЬЗЯ-НАЗЫВАТЬ ПОДТВЕРЖДЕНО МИНИСТЕРСТВОМ» — кричал заголовок на первой полосе. Амели поджала губы, вспоминая, сколько раз они с дедушкой говорили об этом. Сколько месяцев Министерство отрицало очевидное, называя Гарри лжецом.       Внезапно её пальцы сжали газету сильнее, и девушка резко выпрямилась в кресле.       — Дэни! — Эссоу вскочила, хватая подругу за плечо. Музыка оборвалась диссонансным аккордом. — Послушай это…       «Вчера вечером группа Пожирателей Смерти совершила нападение на магазин в Косом переулке. В результате взрыва пострадали соседние здания. В тот же день произошло обрушение моста Брокдейл, унёсшее жизни нескольких магглов…»       Клейтон медленно закрыла крышку пианино. Её пальцы, только что извлекавшие музыку, слегка дрожали.       — Всё становится только хуже и хуже, — прошептала она, глядя на свои руки. — Как будто каждый день приносит новую темноту.       Амели не успела ответить — дверь гостиной распахнулась с такой силой, что старый портрет на стене покачнулся. На пороге стоял Фред, его рыжие волосы были взъерошены, а на мантии виднелись следы пыли.       — Фред! — Амели бросилась к нему, обвивая руками шею. — Я только что прочитала… Ваш магазин… Вы в порядке?       Она отстранилась, вглядываясь в его лицо, ища следы возможных ранений или потрясения. Дэни наблюдала за ними сидя за пианино, машинально поглаживая деревянную крышку инструмента. В этот момент музыка казалась чем-то далёким и неуместным, как смех на похоронах.       За окном снова начал накрапывать дождь, и его капли складывались в узоры, скользили по стеклу слезами, словно кого-то оплакивая. Гостиная штаб-квартиры, обычно бывшая надёжным убежищем, вдруг стала казаться слишком маленькой и уязвимой перед лицом надвигающейся бури.       — С магазином всё в порядке, — Фред широко улыбнулся, стряхивая пыль с мантии. — Хотя, признаться, грохот был такой, что я думал, все наши взрывающиеся конфеты сдетонировали разом.       — Это не смешно! — когтевранка стиснула ткань его мантии. — Вы с Джорджем каждый день там, совсем рядом… А если в следующий раз…       — А в следующий раз они подавятся нашими новыми Летающими Фантами, — Джордж появился в дверном проёме, прислонившись к косяку с небрежной грацией. — Представляете? Пожиратель открывает рот для заклинания, а там — бабах! — и летит в воздух под радужным фейерверком.       Клейтон невольно улыбнулась, наблюдая, как напряжение медленно отпускает плечи Амели. Близнецы всегда умели превращать страх в смех, даже когда сами боялись.       — Сейчас людям нужно веселье больше, чем когда-либо, — продолжил Джордж уже серьёзнее. — Ты бы видела их лица, когда они заходят к нам в магазин. На улице — туман от дементоров, а у нас… У нас они снова становятся живыми.       Эссоу подняла глаза на Фреда, и Дэни увидела в них отражение собственных кошмаров — ужас и боязнь за близких, за будущее, за хрупкое счастье, которое могло разбиться от одной вспышки зелёного света. Но было в них и что-то ещё — та самая сила, что заставляла людей продолжать жить и любить даже на краю бездны.       Фред нежно провёл рукой по светлым волосам Амели, задержав пальцы на её затылке.       — Эй, — прошептал он, целуя её в макушку, — я же обещал, что не умру раньше нашей свадьбы. А Уизли, знаешь ли, всегда держат слово. Особенно когда речь идёт о женитьбе на таких прекрасных когтевранках.       Дэни заметила, как дрогнули губы подруги в слабой улыбке. Амели уткнулась лицом в грудь Фреда, и её плечи наконец расслабились. За окном дождь начал стихать, и сквозь тяжёлые тучи пробился одинокий луч солнца, расчертив пыльный воздух гостиной золотой линией — будто сама магия пыталась напомнить, что даже в самые тёмные времена свет находит путь сквозь тьму.       Ужин в штаб-квартире Ордена всегда напоминал причудливую мозаику из разговоров, звона столовых приборов и приглушённого света свечей. Клейтон сидела рядом с Линдой, которая, отложив вилку, с увлечением рассказывала о своей новой книге.       — Представляете, оказывается, если правильно скрестить мандрагору с папоротником-оборотнем… — Линда жестикулировала с той же страстью, с какой обычно произносила заклинания.       Напротив них Джинни и Рон угрюмо размазывали картофельное пюре по тарелкам, явно думая о чём-то своём. Мистер и миссис Форд обменивались тёплыми взглядами, слушая дочь, Фред и Амели сидели, соприкасаясь плечами, и он что-то шептал ей на ухо, отчего она то и дело прикрывала рот ладонью, сдерживая смех.       Тихий скрежет в окно сначала показался Дэни игрой воображения. Но звук повторился — настойчивее, будто кто-то царапал стекло серебряным пером. Она осторожно поднялась из-за стола, стараясь не нарушить уютную симфонию ужина.       На подоконнике сидела её сова — тёмная, с янтарными глазами, похожими на две капли застывшего мёда. В клюве она держала конверт, потрёпанный, словно его долго носили в кармане. Слизеринка взяла письмо, и её пальцы дрогнули, когда она узнала почерк — острый, резкий, как осколки разбитого зеркала. В графе получателя стояло только «Дэни Клейтон», без единого лишнего штриха.       — Миссис Уизли, — тихо произнесла она, поворачиваясь к столу. — Спасибо за чудесный ужин. Простите, мне нужно…       Она не договорила, но Молли понимающе кивнула, и девушка поспешила к лестнице, сжимая конверт в руке. Письмо казалось тёплым, почти горячим, будто внутри него билось чьё-то сердце. Или это так колотилось её собственное?       Дэни прикрыла за собой дверь и прислонилась к ней спиной, вглядываясь в пустоту комнаты. Кровать Эссоу, перенесённая в комнату Фреда несколько дней назад, оставила после себя светлый прямоугольник на выцветших обоях — будто призрак прежней жизни. Молли до сих пор качала головой, называя Амели «совсем ещё девочкой», но Линда лишь улыбалась, говоря, что любовь не измеряется годами. Особенно сейчас, когда каждый день мог стать последним.       Пальцы Клейтон дрожали, когда она разворачивала письмо. Знакомый почерк Драко, обычно такой уверенный и чёткий, здесь местами расплывался, словно рука дрогнула или… на пергамент попала вода? «Дэни,

      Не знаю, зачем продолжаю писать. Может быть, потому что ты единственная, кто ещё отвечает. Здесь всё… Мерлин, я даже не знаю, как это описать. Дом больше не похож на дом. После того, что случилось в Министерстве, отец… Ты же знаешь. Все знают. «Величайший позор семьи Малфоев» — так теперь говорят.

      Мать почти не выходит из своей комнаты. Иногда я слышу, как она разговаривает с портретами, будто они живые. Вчера она назвала меня Люциусом и расплакалась. Я не знал, что делать. Просто стоял и смотрел, как она гладит мои волосы и шепчет «всё будет хорошо, всё будет хорошо». Знаешь, что самое страшное? Я больше не верю в эти слова.

      Есть кое-что ещё. Уилл… Его отправили во Францию. Я пытался с ним связаться, но он не отвечает. Никто не говорит почему, но я видел, как Беллатриса улыбалась, когда упоминала его имя. Ты же знаешь эту её улыбку. От неё холодеет кровь.

      Я не должен об этом писать. Наверное, я вообще не должен писать. Но иногда мне кажется, что если я перестану, то окончательно потеряю себя в этом кошмаре.

Будь осторожна. Он… Он становится сильнее. И я боюсь того, что грядёт.

Драко

P.S. Сожги это письмо. Сразу же.»

***

      Солнце пробивалось сквозь щели ставень, рисуя золотые полосы на стене. Амели приоткрыла глаза, чувствуя тепло Фреда за спиной. Его рука лежала на её талии, пальцы слегка сжимали ткань ночной рубашки, будто даже во сне он боялся её отпустить. Дыхание ровное, спокойное — странный контраст с вчерашним вечером, когда он вернулся из магазина с пылью взрывов в волосах и тревогой в глазах.       Она осторожно перевернулась, чтобы лицом к лицу встретить его сонные веснушки. Фред потянулся, не открывая глаз, и губы сами нашли её лоб — лёгкое прикосновение, как крыло мотылька.       — Ещё пять минут, — прошептал он, притягивая её ближе. Запах дыма и корицы, вечный спутник Уизли, смешался с ароматом её шампуня.       Амели улыбнулась, проводя пальцем по шраму у его ключицы — следу от «Взрывающейся Биты» в день открытия магазина.       — Джордж уже на кухне, — сказала она, услышав грохот кастрюль снизу. — Если мы опоздаем, он съест все блинчики.       Фред застонал, но руки его разжались. Луч солнца скользнул по его рыжим волосам, превратив их в медь. Эссоу замерла, ловя момент — этот миг тишины перед бурей, где они всего лишь двое людей, любящих один другого, а вовсе не солдаты в войне, которая катится к ним, как чёрная туча.       Он открыл один глаз, сияющий озорством:       — Значит, придётся бежать. Наперегонки?       И прежде чем она успела ответить, сорвал одеяло, оставив её смеяться в потоке холодного утра.       Через час магазин приветствовал их привычным калейдоскопом звуков и красок. Дверной колокольчик звякнул, пропуская внутрь порыв ветра с Косого переулка. Амели поправила коробку с «Летающими Фантами» на полке, наблюдая, как Фред демонстрирует новинку группе взволнованных первокурсников.       — Всего один галактик в карман — и ваша мантия запоёт оперу! — Он щёлкнул пальцами, и ткань на манекене закружилась в вальсе, выпевая арию из «Магической флейты».       Дети захихикали, а пожилая волшебница у витрины с любовными зельями фыркнула:       — В наше время уважали традиции, не тратя магию на всякие дурацкие побрякушки!       — Эти дурацкие побрякушки могут дать вам шанс стать круче своих внуков, — парировал Джордж, появляясь из-за занавески с коробкой «Перчаток-невидимок». — Со скидкой для мудрых дам.       Когтевранка отвернулась, чтобы скрыть улыбку. Магазин жил своей жизнью — яркой, шумной, нарочито беспечной. Но за каждой шуткой она видела тень: как братья обмениваются быстрыми взглядами, когда в переулке гремят шаги; как Джордж незаметно поправляет мантию, скрывая след ожога на запястье.       — Смотри. — Фред подошёл сзади, обняв девушку за талию. Его дыхание коснулось уха, заставив её вздрогнуть. — Там, у витрины.       В углу, под гирляндой свистулек, стоял мальчик лет семи. Он гладил стекло, за которым пытались «Шоколадные лягушки», но глаза его были прикованы к плакату: «Осторожно! Дементоры в районе Хогсмида!».       — Его отец погиб на мосту Брокдейл, — тихо сказал Уизли. Всё веселье испарилось из его голоса. — Мамаша шепталась с миссис Кросс.       Эссоу сжала его руку. Они подошли к ребёнку вместе.       — Эй, чемпион, — Джордж уже опустился на корточки, протягивая коробку. — Хочешь попробовать «Слизняка-сюрприза»? Первый покупатель дня получает бесплатно!       Мальчик потянулся, потом резко отдернул руку, глядя на мать. Та кивнула, смахивая слезу. Когда слизняк превратился в конфетный самолёт, магазин заполнил смех — хрупкий, но настоящий.       — Вот за это мы и воюем, — прошептал Фред, целуя Амели в висок.       Она прикрыла глаза, ловя миг покоя. Где-то за стенами зловеще шелестел «Ежедневный пророк», но здесь, среди взрывающихся смехом конфет и детского восторга, они находили силы верить: тьма не вечна.