Ничего общего

      Очако бы очень хотела зайти в ресторан неспешно и величественно — тем более, что этот ресторан из тех, куда только так заходить и следует, уж Момо постаралась. Но горькая правда состоит в том, что она туда скорее вваливается — нет, врывается, торопясь как на пожар.       Пока её провожают к столику, Очако нервно теребит ремешок сумки. Нет, она не опоздала, пришла прямо тютелька в тютельку. Именно поэтому Очако уверена, что одна крайне зловредная личность сидит здесь уже минут десять. И как же он будет рад этому факту…       — Опаздываешь, Круглолицая, — бросает ей Бакуго из-за стола. О да. То самое омерзительно довольное выражение лица.       — А вот и нет, — с достоинством отвечает Очако, и сама отодвигает стул, пока Бакуго не кинулся ей помогать. Достаточно унижения на сегодня.       Бакуго Кацуки никогда не достаточно.       — Это на тебе то же платье, что на свадьбе было? — щурится он. — Симпатичное.       Вроде бы и комплимент, сделал, да? Но Очако всё равно скрипит зубами. Извините, не все тут богатые, или модники, или богатые модники. Да и ходить ей в вечерних платьях особо некуда, зачем ей их сто штук?       А вот на Бакуго другой костюм. По цвету отличается. Не то чтобы Очако разбиралась во всех этих оттенках, да и романтическое освещение ресторана не способствует, но тот, который он надевал на свадьбу Мидории и Тодороки был скорее «дайте чёрный, как моя душа». А этот тёмно-тёмно-синий?       Наверное, она слишком пялится. Она определённо слишком пялится. Потому что Бакуго гордо смахивает с лацкана пиджака невидимую пылинку и поясняет:       — Это всё мама. Ля-ля-ля, да щас второй костюм откопаем, и третий, и двадцать пятый, да мне не сложно, ля-ля-ля.       Очако даже не знает, как реагировать. Великий и ужасный Бакуго Кацуки только что ей сообщил, что одежду ему помогала выбирать мама? Хорошо, что приносят меню, и она прячется за ним — на случай, если совсем уж глупо выглядит с приоткрытым ртом.       — Спасибо за откровенность? — у неё даже получается произнести это несколько ехидно.       — Ой, ну в этом-то и смысл, — хмыкает Бакуго, тоже крайне заинтересованный меню. — Чем честнее щас будем, тем быстрее поймём, что ничего не выйдет. Ты спросишь: «А я красивая?», я отвечу: «Семь из десяти, и то два за твои мимимишные щёки». Я спрошу: «А как считаешь, насколько я крутой герой?», и ты ответишь: «Пять из десяти, минус два за сопутствующие разрушения». А потом мы разругаемся и разбежимся. О, а вот эта хрень должна быть вкусной, кстати!       Он тычет пальцем куда-то в меню, но глаза его внимательно смотрят на Урараку. Какой он реакции ждёт? Надеется, что уже задел? Но Очако сейчас больше всего хочется… Хихикать. То ли со слова «мимимишные», то ли с того, что семь из десяти — это, пожалуй, довольно много в глазах Бакуго Кацуки. Как бы даже не чересчур.       Щёки, кстати, ноль из десяти. Слишком уж легко краснеют.       Так что Очако продолжает прятаться за меню, всё-таки хихикает, но говорит вовсе не то, что думает. Это Бакуго тут за честность. А она не подписывалась.       — Да уж, и почему девочки решили, что что-то получится? У нас же ничего общего! — выпаливает она.       Странное какое-то лицо у Бакуго становится от этих слов. Что-то мелькает на мгновение, что-то совершенно непонятное. А потом бац — и он снова нацепляет самодовольную морду. Ещё более самодовольную       — И чего они решили, а, вот реально? — тянет он таким тоном, будто наконец-то Очако подловил. — Не подскажешь, Круглолицая?       И Очако краснеет уже так, что даже меню не помогает. Потому что у Момо, которая профинансировала сегодняшнее сомнительное мероприятие, забронировав столик, а также у остальных девочек класса «А», уговаривавших Очако попробовать разок сходить с Бакуго на свидание (как там мальчишки уговаривали Бакуго, Очако боялась представить) была причина думать, что что-то выйдет. Серьёзная такая.       Самая глупая из вещей, что Очако натворила на свадьбе Изуку и Шото. А натворила она там немало. Позвольте привести топ-3 этих глупостей:       3. Прослезилась во время брачных клятв, и у неё потекла подводка. Девочки спасали хором, большое им спасибо.       2. Столкнулась с Эндевором в толпе и пролила на него шампанское. Кажется, Шото аплодировал?       1. И наконец, вишенка на торте — поцеловала Бакуго Кацуки при всём честном народе.       Но Очако отказывается признавать, что только она виновата! В конце концов, если уж лезет целоваться девушка, которая совсем не нравится, её там взрывают на месте, или отталкивают хотя бы. Уж точно не притягивают за талию поближе и целуют в ответ!       Она ему сейчас так и скажет. Ага, вот прямо так. Чуть-чуть только нужно собраться с мыслями. И стать чуть меньше похожей на помидор.       Собраться с мыслями не получается, потому что к ним подходит официант. И Очако, как последняя лузерша, заказывает то же, что и Бакуго. Остаётся только надеяться, что она выживет.       Нет, выжить мало, нужно взять ход вечера в свои руки! А то пока что балом правит Бакуго и возмутительно этим наслаждается.       — Ничего общего, говоришь? Ща докажем. Я, короче, поискал всякие там «узнать-друг-друга-получше» вопросы для парочек, там чё-то было про интересы, хобби, и бла-бла-бла. Вот что тебе нравится, Круглолицая?       Ну. Ты.       Очако закусывает губу, чтобы так и не выпалить. Нет-нет-нет, это они обсуждать не будут. Они взрослые серьезные люди, поэтому, пожалуй, просто будут перекидываться насмешками, как дети малые. А потом по домам разойдутся, и ничего и правда не выйдет.       От злости вместо одной больной темы, Очако выбирает другую — уже еле саднящую.       — Ну раньше Изуку-кун нравился, — непринуждённо произносит она.       — О, видишь, кое-что общее есть всё-таки, — в тон ей отвечает Бакуго.       Очако моргает. Моргает ещё раз.       — Ты это… В смысле… Ноу хомо? — она осторожно подбирает слова. Это же выражение временами использует Киришима?       — Да чёрт его знает, — пожимает плечами Бакуго. Лицо у него спокойное. Слишком спкокойное. — Я вообще-то бисексуал.       — Я тоже, — срывается с языка у Очако, потому что ну сошли же с ума уже, так давайте дальше! Только вот хотя бы тот странный период странных мыслей о Тоге Химико можно не вспоминать?        — Мамочки, сколько у нас общего, — хмыкает Бакуго.       Вовремя им еду приносят, однако. Салат, и, эм, что-то с креветками? Бакуго очень громко и очень злобно всем этим хрустит, явно показывая, что лучше с ним не связываться. Но он, блин, такой большую часть времени. Что, совсем его не трогать? А если хочется?       В конце концов, тогда, на спортивном фестивале, тоже много кто опасался, что он Очако размажет. Но не размазал же. Не до конца. Вот она, здесь сидит, живая.       Хотя, может на этот раз он её натурально прибьёт.       — Так всё-таки… Он тебе правда нравился? — спрашивает Очако, готовясь нырять под стол.       Но Бакуго только тяжело вздыхает. Будто она спросила «В чём смысл нашего существования на крохотном шарике, несущемся сквозь бесконечный космос?».        — Да чёрт его знает, — повторяет Бакуго. — Это ж Изуку. С ним всегда башку сломаешь.       Он ковыряет вилкой какую-то несчастную креветку, и добавляет, немного подумав:       — Вот жениться… Замуж за него в смысле… В смысле, тьфу. Нафиг, нафиг. Я ему и так жизнь подпортил, а тут типа что, изгадить сразу всю и до конца?       Смотрит он куда-то в сторону. Но Очако догадывается, как выглядит его лицо. Какой он сегодня, всё-таки… И правда честный. Открытый. И непривычно мягкий.       Не то чтобы Очако не догадывалась раньше об этой его стороне. Как Бакуго не любит прятать заботу за грубостью, а всё же просачивается иногда. Да хоть рядом с тем же Изуку.       А сейчас. Сейчас в этом вообще можно купаться. Можно утонуть. Но они ведь просто пробуют, так? Ничего не получится, разойдутся по домам, и как же Очако потом будет тоскливо.       Ну и ладно. Если так будет в любом случае, нечего и бояться всё испортить.       — Вот поэтому я тебя и поцеловала! — Очако обвинительно тычет в Бакуго вилкой. — Потому что ты такими же щенячьими глазами на Изуку пол-свадьбы пялился!       Бакуго корчит такое кислое лицо, будто салат ему нарезали из одних только лимонов.       — Всё, я определился, никаких романтических чувств, — торопливо заявляет он. — Я на него смотрел с этой, материнской, тьфу ты, братской гордостью. Хотя блин, было бы чем гордиться, отхватил богатого мужика да ещё и Тодороки…       И так он и продолжает что-то ворчать про Шото. А Очако уже даже не хихикает. Она просто смеётся. Разумеется, Бакуго не может оставить это безнаказанным.        — Давай-ка откровенность за откровенность. Ты-то на него так же пялилась, так колись, какого хрена!       — Ну я-то точно с материнской… С дружеской гордостью, — вздыхает Очако. — А любовь — она вся в прошлом.       — Категорично, — комментирует Бакуго.       — Ну понима-аешь, — тянет Очако. — Я всегда, кажется, подозревала, что это будет такая красивая безнадёжная первая влюблённость, из которой ничего не вышло. Как у героини сёдзе-манги. Восхищаешься каким-нибудь там сэмпаем, влюбляешься, но ему всё равно выпускаться через год, вот ты и не делаешь ничего.        — Погоди-погоди, — перебивает её Бакуго. — Сэмпай-то этот был ещё такой патлатый блондин, да? А потом типа постригся, линзы вставил и типа стал круче?       — Ага-а, — заторможенно кивает Очако, и тут спохватывается, — Погоди, ты что, читал "Студсовет и признания"? Это же, ну, сёдзё.       Вечер откровений, блин! И это, пожалуй, покруче, чем то, что Бакуго бисексуал — тут хоть можно было догадаться!       Бакуго пожимает плечами — о ерунде же говорят, не мировое же открытие.       — У нас такого дома была куча, и я всегда знал, что это папа читает. Уже потом всякие идиоты рассказали, что это типа девчачье, фигня сопливая и прочее ля-ля. Но было как-то поздновато.       Сердце у Очако трепещет, как в этой самой сёдзё-манге. «А ещё он умеет готовить!» — напоминает восторженный голос в голове. Ага, не просто умеет, а круто умеет. Ему ещё и нравится. Вот тут у них не совсем общее.       — А мама? — почему-то спрашивает Очако. Вообще, ей и правда интересно. Это, кажется, абсолютно великая женщина.       — А мама любит экшн всякий, боевики и ужасы. Я из-за неё думал, что правда есть фильм «Техасская мазня говном», — крайне мрачно сообщает Бакуго. Но, когда Очако начинает смеяться, он присоединяется к ней.       — Они с тётей Инко всегда летом устраивали марафон ужастиков, — продолжает он ещё более воодушевлённо. — А нас с Изуку оставляли на папу, потому что ему такое не нравится. Мы постоянно пытались от него смыться. Самыми идиотскими способами.       Ну что же с ним рядом так хорошо, а? Тепло. И взгляд у него тёплый. Смотрит её прямо в глаза, и…       — Твоя очередь, — заявляет Бакуго.       — А? — Очако приходится переспросить.       — Рассказывай дурацкую историю из детства.       — А-а-а, — Очако удаётся собраться довольно быстро. — Ну, я однажды на дерево залезла — за кошкой соседской, что ли, не помню. А слезть не смогла. Сижу так минут десять, начинаю звать папу. Он приходит, смотрит так ласково и спрашивает: «Очако, а причуда?».       Просто удивительно, что из-за смеха Бакуго их не выгоняют из ресторана. Тем более, что ржать-то не с чего. История — пять из десяти. На слабенькую улыбку.       А вечер всё стремится к двенадцати. Но два придётся скинуть, ведь он закончится. Уже совсем скоро.       Счёт они делят пополам, потому что вот ещё. Хотя Бакуго и ворчит, что могли уж и на еду им скинуться, раз уж всем так это зачем-то было надо. И не обеднели бы ни Яойорозу, ни муженек Изуку.       У Очако проблемка посерьёзнее — встав из-за столика она вспоминает, что пришла на грёбаных шпильках.       Из-за них чуть и не опоздала, потому что понадобилось дополнительные пять минут смотреть на них с ненавистью.       Очако надеется так до дома дойти. Но, чуть не навернувшись на ступеньках ресторана, понимает — нафиг.       — Что, такси тебе вызвать? — усмехается Бакуго, галантно её поймавший. — Или там пиджак на плечи накинуть, или что там ещё положено?       — Да-да, я поняла, — отмахивается Очако. — Ты читал сёдзе-мангу. Вдумчиво и внимательно.       Она садится прямо на крыльцо, и вытаскивает из сумки старые добрые потрепанные кеды. Бакуго смотрит на неё вот такими круглыми глазами.        — Что? Я её невесомой сделала, дурак, — с гордостью отвечает Очако.       — Ага, и походу безразмерной, — бормочет Бакуго.       Вот это уже неправда, потому что шпильки туда не влезают. Очако задумчиво стукает их друг о друга, решает, что и в руках донесёт. Собирается уже подняться с крыльца, но натыкается на взгляд Бакуго.       Хотя, разве на такой взгляд можно наткнуться? Он же бесконечно мягкий. Тёплый. Почти нежный. Именно его Очако совершенно несправедливо назвала «щенячьим».       А ещё, наверное, примерно с таким взглядом она и сделала ту глупость. И, пожалуй, пришло время сделать ещё одну, пока Бакуго Кацуки не устроил катастрофу. В любви ей там не признался, например.       — Ну, — произносит Очако нарочито беззаботным тоном. — Будет странно, если я скажу, что мне понравилось, и я не против повторить?       Она всё-таки встаёт, и, кажется, зря. Потому что оказывается слишком близко к Бакуго… К Кацуки.       — Странно, — хмыкает он. — Может, и не странно, но головная боль та ещё.       — Ага, — кивает Очако. Гораздо проще просто разбежаться. А той же Момо сказать: «Ну, мы попробовали. Не получилось».       Бакуго Кацуки — и правда головная боль та ещё. Наглый, ехидный, да и знает она его недостаточно. Лучше с таким не связываться.       Но она очень хочет. Связаться и узнать.       Он наклоняется ещё ближе. Очако чувствует его дыхание.       — Слышь, — хмыкает он, — А будет странно, если теперь я тебя поцелую?       — Конечно, странно, — улыбается Очако, и подаётся ему навстречу.       Они попробовали. А потом попробуют ещё раз. И ещё раз. Сколько потребуется.