Happy Life

Оказавшись на диване, Фрэнк ярче почувствовал синяки и вывихи от падения об пол на своём теле. Радует, что он в безопасности. Им уже наигрались. "Он был таким...радостным. Заведенным." - рассуждал Фрэнк. Он глубоко вздохнул, поменял позу на кровати и, сцепив руки в замок, улыбнулся. Всё хорошо. Всё прошло, но почему ему на душе так тоскливо и ком в горле? Почему не хочется даже поворачиваться в сторону коридора? Джерард ему далеко не враг, не надо ничего выдумывать. Это его молодой человек, и у них...любовь. Не нужно зазря грустить из-за мелких ссор. Фрэнк дотронулся до правого бока, сразу зашипев. Не нужно злиться на человека, если он был чуть-чуть не в настроении сегодня. Фрэнку до тошноты противно вспоминать его имя. Он вновь улыбнулся ещё шире, закрыв глаза и погружаясь в придуманные счастливые сценарии. Мешали лишь звуки завываний в обеденной и бьющееся стекло. Ужасные, ужасные звуки, которые Фрэнк предпочёл бы никогда не слышать, тем более от человека, которого любит, тем более от такого противоречивого человека, ангела и демона, монстра и принцессу, урода и очаровашки. Хотелось громко зарыдать. Руки начали предательски трястись. Не нужно лишних эмоций и ненужной прокрутки недавних событий. Мы идём в перед, в новый, светлый день, ведь для всех в этом мире настанет утро и за каждыми самыми густыми тучами для каждого без исключения прячется солнце, думал Фрэнк. Навязывал. Сердце тук-тук-тук. У Фрэнка дёрнулся лицевой нерв и на секунду поменялось выражение лица. Что-то из него вырывалось. Наверное, правда, но путанные толстые узлы лживых успокоительных мыслей раз за разом стягивались всё туже каждый раз после таких происшествий. Они не прекращались с самого первого дня, когда Фрэнк сказал проклятое "да". Почему он вынужден успокаивать себя болью? Почему прямо сейчас не выбьет это гребаное окно и не сбежит также, как сделал бы любой человек на его месте?! Фрэнк приказывает своей больной во всех, кажется, смыслах голове заткнуться, задыхаясь в страхе. Если Уэй доползëт до его двери и узнаёт, что та заперта, он её выбьет также, как и лицо Айеро. Прямо сейчас, в данную минуту, во Фрэнке бушевало торнадо: в нём боролись за право жизни две сущности: тёмная сладкая ложь, что прикидывается светом в тёмном тоннеле, с лихвой подсахаренная перевернутыми понятиями и светлая, заплаканная , почти что убитая горем истина, что была на вкус, словно древесный горький уголь. Они обе мучали и разрывали его изнутри, обладая в корни разными намерениями , пока Фрэнк, виновник торжества, старался игнорировать весь ужас, будто не замечая, в упор не видя всего этого. Этой комнаты, этой боли, своего человека, свою жизнь. Клик-клик. Шестерёнки пошли назад. С в о й ч е л о в е к. Свой. Человек. Фрэнк зарылся пальцами в подушку, издавая странные звуки, пытаясь, здавшись, наконец, разрыдаться. Но все эти решётки, колючие проволоки и китайские стены, которыми Фрэнк обложил свою психику от ужаса, в котором жил, не давали открыться самому себе. Открыться даже не человеку а, черт её бы побрал, подушке. Он был похож на полную бутылку, с не полностю открытой ( и почти полностью закрытой) пробкой, с которой стекают одинокие капли вместо громкой струи. Он - подыхающая крыса, которую обкусали все дворовые кошки, он - шлюха в крови, которую поимели все сутенёры борделя, оставленная на заднем дворе на асфальте. Фрэнк Айеро - тряпка, об которую вытирают ноги. Осознание было не горьким, оно было сумасшедшим и убийственным до пульсирующих вен в висках. Он слепил себе на скорую руку чужую жизнь, чужие цели и чужие эмоции, чтобы вновь, каждый день просыпаясь в этих собачьих лапах, не врезаться с размаху в напоминание: этот человек - монстр, как не оправдывай. С сощуренными глазами и стиснутыми зубами, с дрыгающимся телодвижениями и разминаемой пальцами подушкой, из Айеро вырывались, выталкивались слезы. Он зарыл себя в яму и является самым худшим адвокатом самого себя, потому что теперь кому-то ещё о нём печься нет никакого дела, ведь Фрэнк поступил очень обдуманно, с пинком прогнав из своего близкого окружения каждого, кому было не всё равно и кто был готов помочь ему в любой ситуации. Сегодня, в субботу, в этом доме, в этой комнате на этих простынях, Фрэнк Айеро - самый одинокий человек на планете Земля. Живя бок о бок и часто, лично общаясь только с одним человеком, Фрэнк Айеро был одинок, как никогда. Слезный горечный ручей. Раз, два, три. Фрэнк один. Совершенно и бесспорно. Утром, выбравшись из душа, не выспавшийся и мокрый Фрэнк (он не смог вытереть спину, красные пухлые руки в бардово-жëлтых синяках от стула отказывались) обнаружил, что дома всё убрано равнодушной горничной, которой Фрэнк с Джерардом настолько много платят, что той всё равно, откуда столько битой посуды, а также дом полностью пустой. Тишина. Фрэнк играл на гитаре, читал и бродил, хромая, пока позволяется, по всему дому, напевая песни, уже не думая о том, что это сатанинское место каждый день предстаёт перед ним и Джерардом в чистом виде, будто умалчивая о вчерашних событиях, заставляя всех думать, обманываясь, что ничего не было. У него снова всё хорошо. Так будет всегда. Всё. Хорошо.