Когда художник умирает...

Серёжа шмыгает носом, удобнее устраивая головушку на плече брюнета. Щен сопит довольно, теперь уже не отбивая чёткий ритм хвостом по дивану. Заснул наверное. Володя же, сбавив тон на спокойный и более тихий, начинает свое повествование: - ну, знаешь, в детстве я был очень послушным ребёнком. Примерно в восемь лет у меня начал появляться талант к рисованию. Частенько просил родителей побыть моими натурщиками, но они не относились к этому слишком серьёзно, и минут через пять начинали опять заниматься своими делами, не обращая на меня внимания. Рисунки конечно выходили кривыми, но это не столь важно. Мужчина замолкает, немного улыбаясь уголками губ. - позже, в подростковом возрасте начал сочинять стихи, которые тоже побуждали меня к тому, чтобы рисовать. Потом я поступил в художественный университет. И там-то встретил Марину с Борей. Есенин открывает глаза, тут же подавая голос. - что за Марина и Боря? Маяковский шикает на него, приложив палец к губам, показывая чтобы он не перебивал. - Борю ты уже наверняка на выставке видел, а о Маришке щас узнаешь. Это было начало третьего курса. Я шёл по коридору, к преподавателю, дабы исправить свою неудавшуюся зарисовку, и не замечая практически никого, старался быстрее протиснуться через толпу. Там как раз стояли парень с девушкой, и та, махнув рукой в которой была банка с грязными кистями и серой водой, задела меня. Понятно, что рубашка моя испачкалась. Лист с работой тоже промок. До сих пор помню ее выражение лица, и бесконечные извинения. Борька тогда тоже краснел стоял вместе с Мариной. Маяковский все светлее улыбается тёплым воспоминаниям. Но, к сожалению жить прошлым нельзя. Нужно принимать сегодняшние реалии. - Только знаешь, потом все поменялось. Марина ушла из универа, бросила все и окунулась с головой в поэзию. Боря конечно позже это сделал, но все же. Оба литераторами стали. А я так и остался в художке. Да, и наверное правильно сделал, не вышло бы из меня великого творца стихов. Хотя, строки до сих пор сочиняю. Но это так, хобби скорее. Серёжа кивает. Рассказ увлекает все больше и больше. - а что там на счёт любви? Был кто-то у тебя или нет? Володя усмехается, склоняя голову к светлой макушке. - была одна. Лилей звали. Только это не просто женщина, а дьявол в ее обличии скорее. Так мной вертела, делала что вздумается.. А потом ушла. После этого я забросил все. Желание творить дальше абсолютно не было. Лиля была моей музой все таки. Поэтому, сам понимаешь. - м-да, плохо конечно. Дополняет фразу Есенин, будто читая мысли Маяковского. - ага. Оба молчат пару секунд, но в эстете просыпается маленький огонёк, который пихает его в спину, дабы задать этот вопрос. - Володь, а почему именно природа? - ну как "почему", Серёж? Основная моя задача - показать красоту природы. То, какой она может быть в том или ином ракурсе. Природа - это сам по себе шедевр. Она отражение моей жизни, и, ты сам можешь это увидеть в моих картинах. А ещё потому, что у художников обострено чувство прекрасного, они видят всю ее красоту. Природа в принципе не может не нравится художнику. Брюнет смолкает, поглядывая в окно, за которым уже появляется лёгкий туман. Да вот только нельзя же на этом разговор обрывать. - хотел спросить. У тебя друзья какие нибудь хоть есть? А то я до сих пор ни об одном не услышал. - ну конечно есть. Например Анатолий Мариенгоф. Слышал о таком? Он тоже художник, только в этом деле относительно недавно. Кареглазый угукает, отрывая голову от светлых и мягких волос. Как-то не по себе от такой близозсти. - я видел пару его картин. Вызывающие и кричащие. - в этом весь Толя. -а что на счёт "врагов" или неприятных личностей? - мой враг - жёлтая пресса. - а ещё? - знаешь Николая Клюева? - ну..вроде имя знакомое. - пересёкся пару раз с ним... Отводя взгляд в сторону говорит он. - помню, как шутки грязные он травил по поводу того, что мол я слишком молод для критика, ума у меня мало и.. Было ещё кое- что, но это уже личное. Как-то неуверенно произносит Серёжа, вздохнув. - ну, живут же твари на планете. Ничего с этим не сделаешь. Ты главное близко к сердцу это не принимай. Голубоглазый закрывает очи, ничего не ответив на это. Всё таки было интересно послушать Володьку, но желание посидеть теперь в тишине, а потом возможно и поспать сильнее. Конечно, каждый устанет стоять по 3 часа в одной позе молча. Да и учитывая ещё ранний подъем - отрубиться легче лёгкого. Володя ощущает обжигающее дыхание на шее. Видимо, Серёжа из тех людей, которые могут заснуть где угодно и когда угодно. При чем в любой позе. Дождик тихонько пел свою песню, иногда усиливаясь, а временами и вовсе стихая. От чего ж только так спокойно с Маяковским? Хотя, несколько ответов есть. Спокойный голос убаюкивает, от тела тепло исходит, при чем родное такое, что льнуть ближе только хочется. Постепенно сознание покидает чувства: ум теряется в отвлечении, расплываясь в мысленных образах и думах, пока не растворится в тёмной дымке. *** Вечер. На улице уже смеркается, а в окнах домов напротив зажигается свет. Но, Серёжа уже даже закат проспал. А жаль, ведь обычно эту комнату в доме Маяковского заливает тёплым светом, сменяясь с оранжевого постепенно на розовый, а потом и вовсе потухая. Щен шарится по дому, в поисках того, чем можно было бы себя занять, ведь сам хозяин тоже нагло уснул с этим блондином на плече, предводительно не выгуляв животинку. Что-то изнутри колит, заставляет глаза раскрыть, и обратить внимание на Есенина, уже во всю обнимаюшего руку Владимира в дрёме. Зрелище приятное, не поспоришь, только вот стыдно как-то. Знают же друг друга от силы неделю, а уже вместе дрыхнут, как сладкая парочка. Правильно ли? Да кто его знает. Володя аккуратно тормошит голубоглазого за плечо, пока пёс вбегает в комнату с поводком в зубах. Серёжа же еле как открывает глаза, отлипая от сильной руки. - сколько времени? - семь часов вечера, Серёж. Вообще не понимаю, как мы умудрились столько проспать. Тем более я.. Как правило - Володе днем заснуть не удавалось. Но, это возможно было после снотворного, только кареглазый не любил его принимать. Голова потом болела неимоверно. Животное опускает поводок на колени хозяина, прыгая перед Серёжкой на задних лапах. Художник же поднимается, сбрасывая вещь на диван, и кидая на последок перед тем, как уйти в ванную: - если мы с ним не погуляем, он обоих покусает, поэтому собирайся давай. Слышится протяжный усталый стон, и лай Щеника, который уже за рукав тянет Есенина, дабы он встал.