Зависимость

      Общажная койка кажется вполне сравнимой с тюремными нарами, когда трезвым отчаянно пытаешься на ней уснуть. Но когда измотанный после общажной попойки, зачем-то пришедший в уник, потому что кто-то говорил о раздаче автоматов на какой-то паре Дима ложится на кровать, то не чувствует твёрдость основания и жёсткость белья.       Когда на телефон приходит сообщение, вызвав неприятную вибрацию, режущую слух, Дима забивает. Когда вибрация через минут пять снова бьёт по ушам, Дима шипит что-то вроде «да блять». Третий раз телефон вибрирует уже у Димы в руках. Пока он решал, какого рода оправдание выдумать для одногруппников, которые позвали его снова бухнуть, написал Антон.       На предложение прогуляться «с дальнейшим продолжением вечера» у Димы оправданий не придумалось. И — как совпало — сказать одногруппникам про другие планы как-то да получилось.       Уже лихо шагая по свежей и липкой от недавнего дождя улице, Дима думает заскочить за энергетиком. Сейчас баночка энергетика была жизненно необходима — шанс от усталости упасть к ногам Антона не очень радовал. Почему Дима всё же назвал это именно «шансом», а не «риском», не хочет знать даже он сам.       Ноги в лёгких кедах смешно хлюпали по сырому асфальту, но Диме как-то не до смеха. По ощущениям щиколотки слегка замёрзли, а треть банки опустошена.       Около назначенного места ждал до чёртиков пунктуальный Антон. Он осмотрел Диму и, конечно же, заметил его помятость, но, естественно, тактично об этом промолчал.       Дима на него старался не смотреть толком – понимал, что ничего нового для себя он там не увидит. Такой же вылизанный, такой же идеальный, такой же с иголочки одетый. Казалось бы, он как из бульварных романов или фильмов про любовь. Но это сравнение слишком далеко от реальности, слишком пошло.       От героев бульварных романов у главных героинь бабочки в животе. У Димы в животе только энергетик. Да и какие нахуй бабочки – суровый ноябрь на дворе.       Дима часто думал, что у него как-то слишком много зависимостей. И список из них выходил каким-то слишком длинным для нормального человека: энергетики, сигареты, алкоголь. Чужое мнение и одобрение были вписаны Димой карандашом — очень долго отказывался их принимать. Одну зависимость он вообще игнорировал, как бы отрицая её существование, хоть эта зависимость сейчас и шла с ним почти рука об руку по улицам Москвы.       Потому что тогда бы пришлось принять, что эта зависимость будет на первом месте в списке. Пришлось бы принять, что она там будет далеко не из-за буквы «А» в сраном имени (ведь буква «Л» в слове «алкоголь» стоит в алфавите перед буквой «Н»). Пришлось бы принять, что Антон — единственный, ради кого он может встать даже будучи абсолютно уставшим.       Беседу «ни о чём» Антон, немного хмурясь, прерывает вполне конкретным, но каким же бессмысленным вопросом:       — И как ты только пьёшь эти энергетики?       — Ртом, — отвечает Дима, не найдя силы для соображения более остроумного ответа, и всё-таки добавляет, — глотательными, блять, движениями.       Антон лишь со вздохом и своей типичной лыбой отворачивается. Дима как-то не предусмотрел, что разговор может зайти в тупик.       — А ты никогда не пробовал, что ли?       — М-м… — Антону не нужно много времени для придумывания ответа. — Не помню, если честно. А если и пробовал, то вкуса не запомнил.       В голову приходит бессмысленная идея, от которой хлюпает не только под ногами, но и где-то внутри. И просто ужасно то, что они как раз останавливаются у светофора. А то, что ждать приходится где-то минуту, чего с лихвой хватает на воплощение идеи — ещё хуже.       Дима неловко протягивает Антону энергетик.       — Там ещё осталось немного. Если хочешь — пробуй.       Дима не улавливает тот момент, когда согретая его рукой банка плавно перетекает в чужую.       — Ладно.       Антон делает небольшой глоток. Дима засматривается сначала на напряжённую шею, потом на задумчивое лицо. Поспешно отворачивается на светофор, делая вид, что ему вообще-то плевать.       Одна из Диминых сестёр назвала бы это «косвенным поцелуем». Наверное, что-то из идиотских ромкомов.       Проходит меньше десяти секунд точно, Антон опять хмурится, слегка морщится, отдаёт напиток обратно.       — Гадость редкостная, конечно, — заключает он.       Диме хочется плюнуть и сказать, что сам Антон — гадость та ещё. Но Дима проглатывает слова вместе с новым глотком жутко химозной жидкости.       Да и все эти ромкомы с косвенными поцелуями — ересь мерзкая, попсовый идеал реальности. Мысль о любых поцелуях с Антоном отзывается чем-то липким внутри. Или это от влажности воздуха?       — И послевкусие… странное, — добавляет Антон, когда загорел зелёный.       Дима не находит слов, чтоб описать, какое послевкусие бывает от самого Антона. Вернее, просто не хочет описывать — какой человек с зависимостью будет в этом открыто признаваться?