Я хочу быть с тобой

Россия ехал в троллейбусе, ещё советском, который при торможении и открытии дверей издавал чудовищный скрип. Сегодня его настроения хватит только лишь на то, чтобы напиться, а завтра — дойти до работы. Или доползти, ему было плевать, что подумают остальные. Ему не было всё равно лишь на то, что он не слышит своих собственных мыслей из-за напора других, ненужных, забытых, неправильных. Они переставали натыкаться друг на друга только лишь когда Федерация брался за лезвие, но тогда он не мог с ними разобраться, хотя и не хотел. Это было важно, но никто не следил за порядком в его голове кроме него самого, никто не напомнит и не упрекнёт, можно отложить всё на потом, а сколько оно будет длиться — совершенно не важно. Из наушников почти на полную играла музыка, которая не могла расставить мысли по полочкам, лишь наоборот разбушевать, но красиво, а это того стоило.

《 Я пытался уйти от любви,

Я брал острую бритву

И правил себя.

Я укрылся в подвале, я резал

Кожаные ремни,

Стянувшие слабую грудь.

Визг тормозов дал русскому понять, что троллейбус остановился. Выйдя из него, Россия неспешно побрёл в сторону высокой серой многоэтажки, похожей на слякоть вокруг. Ей, как и многим другим, не помешал бы ремонт, но не сегодня, не сейчас. Сначала нужно прийти в себя, ведь Федерация слишком много копил внутри. Даже смена имени и перестройка не смогла заглушить всё, едва затормозив, ведь нужно было работать, а не разбираться в своих чувствах. Русский мельком заметил затухшие карие глаза, которые тоже устремили свой взор на Россию, но он предпочёл холодный асфальт не более тёплым очам. Он знает о том, что всё взаимно и это его даже пугает. Зайдя в подъезд и встряхнув капюшон, он вызвал лифт. Он ехал медленно, почти вечно, и этого времени было достаточно, чтобы понять, какая мысль в его голове создала весь этот бедлам, хотя он знал об этом изначально, просто надеялся, что это будет что-нибудь новое, а не вот это вот дерьмо.

Я хочу быть с тобой,

Я хочу быть с тобой,

Я так хочу быть с тобой,

Федерация зашёл в лифт и посмотрел в зеркало. Спрятав крестик под футболку, на которую была надета расстёгнутая куртка, он посмотрел наверх. Противный тёплый свет резал ему глаза. Русский резко выдохнул и вышел на своём этаже, поморщившись от собственных раздумий, которые, поняв, что обратили на себя внимание, без умолку твердили одно, что Россия не хотел слышать у себя же в голове.

Я хочу быть с тобой, И я буду с тобой.

Федерация зашёл в квартиру и скинул куртку, швырнув её на стул и проходя вглубь пыльного царства. Включив музыку погромче, он рухнул на кровать и закрыл глаза. Сейчас стало спокойней просто оттого, что он у себя дома, где нет никакой взаимной кровавой любви. Сейчас его взору доступна лишь тьма, а если он откроет очи, то снежная пелена.

В комнате с белым потолком,

С правом на надежду.

В комнате с видом на огни,

С верою в любовь.

***

Следующий день — понедельник. Всё та же мерзкая погода, то же блядское настроение и манящее желание бросить всё это и больше никогда не видеть. Но нельзя. Нужно терпеть. Русский вышел из своего рабочего кабинета, чтобы выпить кофе. В полумраке нерабочих лампочек стоял до боли знакомый силуэт, всё такой же худой и зубастый, как раньше. Россия знал это всегда, ещё до того, как они поменяли свои официальные названия, ещё до войны, которая изменила обоих. В коридоре стоял Германия, чьи почти чёрные глаза потускнели настолько, что стали шоколадными. Очи Федерации тоже потрепала жизнь: они из нежно-сиреневых превратились в блёкло-голубые, ближе к серому. Русский застыл лишь на секунду, после чего пошёл к автомату с напитками, а ФРГ проводил его взглядом, характерно хрустнув шеей.

Твоё имя давно стало другим,

Глаза навсегда

Потеряли свой цвет.

Возвращаясь к себе, Россия ещё раз заглянул немцу в глаза. Они блеснули оранжевым — тем цветом, в котором полыхал рейхстаг, когда его покинул ещё не Федерация, а Советский Союз.

Пьяный врач мне сказал —

Тебя больше нет,

Пожарный выдал мне справку,

Что дом твой сгорел.

Русский, изнутри закрыв дверь в своём кабинете, сел обратно за компьютер и разглядывал бумажки, которые уже не мог видеть, так же, как улицу, окружающих и эти карие глаза, которые порой хотелось выколоть, но Россию больше останавливала не гуманность, а острое, колющее ощущение в груди. Федерация не знал, испытывает ли такое же чувство молчаливый Германия, но, судя по взгляду, он тоже хотел пару раз пройтись по горлу русского ножом, но, не смотря на это, они знали, что это такое и что это не нормально, далеко не нормально, а в голове так и вертелись наивные, глупые фразы, которые хотелось скомкать и выкинуть в мусорку.

Но я хочу быть с тобой,

Я хочу быть с тобой,

Я так хочу быть с тобой,

Я хочу быть с тобой,

И я буду с тобой.

Дверь тихонько скрипнула. На пороге показался ФРГ, закрыв её за собой, причём на ключ, который русский всегда прятал в одном и том же месте — на нижней полке шкафа, после чего тенью проскользил к России, всё так же молча смотря ему в глаза, будто он был не страной, а реалистичной восковой фигурой. Федерация отодвинул от себя стопку бумаг и отъехал от стола, ожидая следующих действий немца. Германия, опустив руки на подлокотники стула, прижал русского к нему. Россия, не шевелясь, сидел спокойно и всё с той же угрюмой миной, как и обычно. - И долго ты ещё меня избегать собираешься? - давно осипшим голосом спросил ФРГ, проводя тыльной стороной ладони по щеке Федерации. - Возможно - русский положил руки на талию немца, чуть разминая её. Германия улыбнулся, прикусив губу. Он не спеша сел на колени России лицом к нему, руки же со стула перебрались на ключицы. - И что это такое? - Федерация притянул ФРГ к себе, обнимая. - Ничего - немец нежно вытащил ладонь русского у себя из-за спины и взглядом указал на шрамы, раскиданные по фалангам - А это что? - Я ломал стекло, как шоколад в руке - Россия приблизился к шее Германии, целуя её - Я резал эти пальцы за то, что они не могут прикоснуться к тебе. ФРГ ладонью зарылся в белоснежные волосы Федерации, неровно выдыхая. - Идиот - прошептал немец, усмехнувшись. - Я смотрел в эти лица и не мог им простить того, что у них нет тебя, - русский, отстав от бледно-жёлтой шеи, выпрямился, смотря Германии в глаза - И они могут жить. ФРГ прикоснулся к губам России своими, покусывая их. Федерация провёл рукой по позвоночнику немца, отвечая на поцелуй. Германия закрыл глаза, язычком пронивая в рот русского и тихо постанывая. Россия сильнее прижал к себе ФРГ, причмокивая и проводя органом вкуса по острым, таким животным зубам любимого. Вскоре воздух кончился. Некогда врагам пришлось отстраниться друг от друга. - Ты всё так же хорош, как и раньше - заметил немец, жадно глотая кислород. - Ты тоже ничего - Федерация откинулся назад, потянув за собой Германию, отчего тот лёг на русского. ФРГ удобно расположился на чужой груди, зарываясь в неё носом. Россия, улыбаясь, смотрел на его макушку, закутаную в чёрные, словно смоль, волосы, вспоминая, сколько раз такое происходило, думая, сколько ещё будет происходить.

Но я хочу быть с тобой,

Я хочу быть с тобой,

Я так хочу быть с тобой,

Я хочу быть с тобой,

И я буду с тобой.

Немец потянулся у уху Федерации и укусил его, довольно ухмыляясь и холодными руками лазая под чужой футболкой, пытаясь её снять, в чём русский ему помог, бросив элемент одежды на кресло сзади. - Думаешь будет удобно трахаться здесь? - спросил Россия, опуская руки на бёдра Германии и сжимая их. - Вполне - ФРГ впился в губы Федерации, всем своим видом требуя от него ласки.

В комнате с белым потолком,

С правом на надежду.

В комнате с видом на огни,

С верою в любовь. 》

А потом они будут долго объясняться перед Америкой, почему вместо работы они занялись друг другом.