Полюбив, не отрекайся

Любовь — специфическое чувство. Для каждого оно означает что-то своё. Для кого-то это милые глупости, взаимные ласки в уютном семейном гнёздышке, короткие поцелуи в темноте и совершенно ясная забота. Для кого-то страсть, стихия, буря, шторм. Необузданные порывы ревности, которые, порой, граничат с безумием. Кто-то считает, что любовь — прекрасное, светлое чувство. А что же такое любовь для Фандорина? Эраст и сам не знает, как можно одним словом описать это чувство. Быть может… Любовь — это тоска. Фандорин сидел на полу и смотрел куда-то в пространство. В руке у него была почти пустая бутылка коньяка, но сам статский советник не был пьян. Даже его организм против него. Эраст Петрович сделал ещё один глоток, допивая бутылку до конца. Пить мужчина начал из-за предательства любимого человека. Точнее, из-за его смерти. Он сам, лично, убил своего любимого шефа. Своими руками погубил свою единственную любовь. Больше он никого не любил. Все женщины, что окружали его, были лишь развлечением. Недолговременным. На одну ночь. А может на несколько недель или месяцев. Самая долговременная его любовница, Виринея, была с ним около полугода. Эраст Петрович был с ней только потому, что она как две капли воды была похожа на Бриллинга. Даже отчество, как у него, Францевна. Наверняка совпадение. У Ивана Францевича сестры не было. Его самого тоже больше не было. Любовь — это предательство. — Вы слишком хороший сыщик, Mon Cher, и поэтому, мой юный друг, мне придется вас убить. О чём я искренне сожалею. — в глазах Бриллинга и правда плескалось что-то еще. Не похожее на злобу и ярость. Эраст не мог поверить своим глазам. Иван Францевич направил на него дуло пистолета. — Нельзя быть таким доверчивым, чёрт бы вас побрал! А как?! Как тут можно было быть недоверчивым? Как можно было не доверять Шефу? Как не доверять его нежности? Как не принимать его поцелуи? Как не верить в его любовь? Как? Невозможно. Шеф закрывает глаза и опускает руку. Выстрелить — за пределами его возможностей. Невозможно даже с закрытыми глазами. Ведь Фандорин так юн, доверчив и до безумия влюблён. Он будет умирать на руках мужчины, хлопая своими чудными оленьими глазами и пытаясь вдохнуть. Он будет шептать имя шефа, задыхаясь, и спрашивать: «За что?». А после умрёт, оставив на руках Бриллинга кровь. Море крови в напоминание: он — убийца. Выстрелить в него — невозможно. А в себя? Холодная сталь у виска. Перед глазами напуганный Фандорин. Он пытается остановить шефа. Не успеет. Выстрел. На полу бездыханное тело с пулей в виске. Вокруг головы растеклась алым нимбом кровь. Рядом Эраст на коленях. Слёзы бесполезной солью текут из его красивых глаз. Он простит рано или поздно. Да, это лучший вариант. Лучший и единственно верный. Только в этот раз не успеет уже сам Бриллинг. Любовь — это грех. В церкви светло. Со всех сторон укоряюще-печально смотрят святые. В воздухе витает удушающий запах церковного масла. Эраст Петрович невольно морщится. В храме идёт служба, и он единственный, кто стоит в стороне. Он здесь не для того, чтобы молиться. — Что беспокоит тебя, сын мой? — у батюшки голос добрый, понимающий. И взгляд тёплый. Как у него. — Во грехе хочу п-покаяться. — Что за грех? — Любовь к мужчине. К-которого я убил, — всё ещё высокомерно отвечает Фандорин. В памяти всплывают воспоминания о нём. Поцелуи в кромешной темноте. Его пальцы в волосах. Жаркие поцелуи на шее. Его касания. Их близость на холодном мраморном полу. Его шёпот. Он шептал что-то о любви. На французском. Он обнимал, крепко прижимая к себе. Он заглядывал в глаза, говоря, как сильно любит. Он предал, всё так же смотря прямо в глаза. — Дитя моё, да разве ж есть грех в любви? Любовь прекрасна. Она Божьим даром воздаётся людям и великой карой является любовь без ответа. Нет большей благодати, чем любить и быть любимым. Никакая любовь не должна быть гонима и считаться грехом, — проповедовал батюшка. А Эрасту Петровичу вспомнился его отец. Он с самого детства внушал сыну, что существует любовь только между мужчиной и женщиной. Вся остальная любовь — неправильна, а значит является великим грехом. А если греховна, то и не любовь это вовсе. В детстве Эраст слушал его и разделял его мнение. А в юности уже не вспоминал эти слова. Да и отца уже не было в живых. А когда Фандорину исполнилось 20, появился Бриллинг. Его Бог и Дьявол в одном лице. Из размышлений Эраста Петровича вырвал мягкий голос священника: — А за что ж ты убил-то его? — За то, что он предал меня. Любовь — это эгоизм. — Ну что же Вы, Mon Cœur, даже не поздороваетесь со мной? — он улыбается. Ему смешно. А Фандорин в гневе. Как посмел он явиться вновь, спустя 10 лет?! Он эгоист. Бесчувственный эгоист. Гадкий и самовлюблённый лицемер. И все его слова о любви — лицемерие. Отвратительная ложь. — Вы с-совершенно бессовестный человек. Вы меня предали. И Вам не с-стыдно? — холодно отвечает Эраст Петрович. И уходит. Гулкие шаги по мостовой. Раз. Два. Три. Четыре. Пять. Шесть. Семь. Семизарядный герсталь. Семь пуль. Семь выстрелов в его сердце. Семь шансов убить предателя. Теперь Фандорин абсолютно уверен, что все семь пуль попадут прямо в сердце. В цель. Любовь — это боль. — И что же, п-позвольте полюбопытствовать? — Фандорин пристально смотрит в глаза. Ему словно доставляет удовольствие наблюдать за Бриллингом, чей взгляд был наполнен болью. Боль от ныне невзаимной любви. Иван Францевич несколько нервно стучал пальцами по столешнице. Неотрывно смотря на любимое, но очень изменившееся лицо. — Ваши шаги. Это раз и это два. Третьего не дано и не будет, — он хотел ударить по столу ещё раз. Но не смог. Его руки дрожали. Ему больше нечего сказать. — А т-точно ли не будет? — Mon passion, je vous aime. — его голос звучит тихо, но Фандорин всё же слышит его. — Я тоже любил Вас тогда. — А сейчас? — Нет. — теперь настала очередь Эраста Петровича лгать. И лгать весьма умело. А иначе и быть не может. Любовь — это смерть. Фандорин не мог знать, когда всё для него закончилось. В какой момент он оступился и упал с крыши. Мысли заплетались в тугой узел, а после разлетались. Но понимал он сейчас лишь одно. Его любви больше нет. Теперь по-настоящему. Он погиб сегодня ночью. Где-то в тёмном переулке. От рук какого-нибудь революционера, который перерезал Бриллингу горло. Но не так глубоко, чтобы умереть сразу. Мог бы и глубже, но его кто-то спугнул. И он убежал, оставив шефа умирать. Захлёбываться собственной кровью. А теперь умрёт и сам статский советник. С такими травмами, как у него, не живут. Не живут со сломанными в щепки ногами и разбитым на осколки позвоночником. Из виска течёт кровь. Разливается по снегу алой рекой. С таким тоже не живут. С таким умирают. Долго и мучительно. Это ему наказание. Эта мысль всплывает в голове Эраста Петровича. Кара за единственный грех. Ведь… …Полюбив, не отрекайся.