Признак коррупции.

      Стоит, пожалуй, продолжить вас вводить в дело нашей братской революции одна тысяча девятьсот семнадцатого года. Теперь уже я расскажу, что было дальше. Мне действительно хочется этим поделиться со своими юными читателями.       А случилось вот что: после ссоры этой троицы пришлось быстро сбегать, так как выбежала охрана. Ленин не успел сбежать, поэтому его единственного отвели к самому царю. Если так подумать, не первая и не последняя встреча.       — Что, помогла тебе твоя революция?, — с усмешкой проговорил правитель и прищурился., - Так хочется снова в Шушенское?, - его темные очи смотрели в душу, прожигали насквозь, отчего становилось противно. Очень даже.        — Так интересно узнать, собака из буржуйского племени?, — съязвил Ильич и ухмыльнулся. Признаться честно, он редко применял такую черту своего характера, но мог это сделать, если позволяла ситуация. С друзьями он так никогда не поступал., — Может, хочешь еще узнать весь мой план?       — Я тебя не обзывал, Владимир Уль…, — только он хотел проговорить фамилию до конца, как его схватили за шею. Хватка была необычайно сильной, какой не было у людей. Руки Володи слегка подрагивали, вены были напряжены, заметно по шее., — Да что ты, черт возьми, за тварь?!, — смог прохрипеть Николай. Его губы начали синеть. Тогда же хватка ослабилась. Что-то остановило крепкого, но слабого на вид революционера.       — Тебе знать необязательно, псина буржуйская., — спокойно проговорил мой товарищ и отпустил царя. Он посмотрел на свои руки и слегка поджал губы. Длинные когти, синие вены, выпирающие на руке слишком сильно… Кто он?, — Так кто же я?, -—прошептал очень тихо незваный гость и глубоко выдохнул. Не знал он про себя ничего. Единственный, кто мог сказать – это брат, но тот был мертв с одна тысяча восемьсот восемьдесят седьмого, повешен с другими заговорщиками против Александра Третьего Миротворца.       Сашка был действительно хорошим и добрым человеком. Он никогда не обижал брата, старался не скрывать от него ни одного аспекта. Единственное, что неизвестным оставалось восставшему, как раз тот факт о его сущности. Они оба были одинаковыми, тоже такие же способности нечеловеческие. И что это за особенность? Никто не говорил о них, мать умалчивает, отца нет, хотя он бы тоже это скрывал. Так и не от кого было узнать о себе Ильичу об этом.       — О чем задумался, Володька?, — с ухмылкой произнес последний император и погладил по голове Дедушку(мы так его иногда называли)., — Неужели думаешь, что же делать дальше, если все пошло не по плану?, — издевательски говорил тот и гладил голову, перебирая кудри Вовы.       — Не твоё собачье дело, о чем я думаю., — минуту смолчав, человек резко оттолкнул Колю и прищурился., — И перестань меня трогать, псина подколодная, не хватало мне еще духу собачьего на моей одежде., — как и прежде упирался он.       — Ну чего ты? Они ушли, все хорошо. Ты можешь стать таким же открытым и добрым. Стражники далеко, твои друзья тоже., — улыбнулся добродушно Романов и закрыл дверь на щеколду. Если честно, его кабинет был красивым, даже очень. Не слишком роскошным, но и не слишком бедным. Так, что-то среднее, но все равно привлекательное., — Вова, ты все еще злишься из-за рабочих?       — Не только из-за них, Николай…, - с глубоким вздохом сказал мужчина и убрал руки в карманы, а затем повернулся спиной к другу, начав смотреть в окно., — Ты ведь знаешь про еще одну мою любовь. Про кошек. Я держу несколько у себя дома, мне нравятся эти животные, я их подкармливаю… А ты? Ты их расстреливаешь. Охотник ты чертов.       — Да подумаешь кошки! Ты сам как кот вообще. Ласковый такой и нежный., — ласково почесал затылок Ленина последний из династии и начал ожидать мурлыканья, но то не последовало., — Ну вот как мне за это перед тобой извиниться?       — Николай… Ты слишком неумелый правитель. Ты должен отречься от престола. Тебя переместят под домашний арест, пока я возведу диктатуру пролетариата., — с серьезным взглядом сказал бунтовщик (хотя это мягко сказано), обернувшись на друга., — Вместе с твоей семьей…       — Но Вова, мы много раз говорили об этом. Я никогда это не сделаю. У меня есть наследник, цесаревич Алексей, потом после моей смерти он станет царем, когда он умрет — его сын, потом внук, потом правнук… И так будет всегда., — обеспокоенно посмотрел на заговорщика самодержец.       — Ты должен это сделать. Иначе тебя убьют. Мы хотели сейчас провести революцию, но… Мы, как всегда, поругались. Они считают, что нужен террор, а я — мирная жизнь. Йозе и Лейба считают, что я слишком нежный и слабый…, — глаза были на мокром месте, — Но это моя дисциплина. Я зачинщик этого всего. Они должны подчиняться мне, но я меньшинство.       — Володя, прошу, не расстраивайся. Я их могу в ссылку отправить, если хочешь, могу их расстрелять., — от слова «расстрелять» у Ильина (очередное прозвище моего товарища, у него их было около двух сотен) словно загорелись очи.       — Да ты только расстреливать и можешь!, — оскалившись, проговорил тот сквозь зубы и едва ли не зашипел. Это у него было впервые, но, кажется, теперь все вставало на свои места. Он точно был не таким, как люди, это было понятно. Еще на шаг ближе к разгадке.       — Так что же ты такое, Владимир?, — испуганно проговорил Коля и прижался к столу, словно готовясь в любой момент поманить странное существо на себя, а затем убежать из комнаты. К счастью, или к сожалению, пока все так и застыло. Тишина повисла в кабинете…       Перейду, пожалуй, к «Лейбе и Йозе». Кто это вообще – и так понятно. Прозвища двух других из тройственного братства коммунистов. Хотя одна из кличек – реальное настоящее имя. Оба они уже давно сделали ноги, думая, что с ними бежит и третий, зачинщик всего этого. — А где Старик?!, — только сейчас заметил Сталин. Похоже, это его только сейчас напрягло, что не слышно ни «Кис-кис-кис, кто мой хороший котик?», как любил делать по дороге куда-либо Володька, ни «Кто смотрит на меня такими милыми глазками? Конечно ты смотришь, милая собачка». По отношению к каждому животному революционер был ласков, что немного надоедало. — Черт подери! А ведь правда! Йозеф! Где он?! Мы его потеряли! А если его уже расстреливают? Где он может быть? Может, потерялся?, — запаниковал Троцкий и начал оглядываться., — А может, он вообще упал куда-то со склона? Мы ведь около склона бежали!, — грустно скулил тот. — Заткнись хотя бы на минуту, расстрелять бы тебя и на кол потом!, — выругался Джугашвили и взял папиросу-самокрутку из кармана, а затем прикурил. Он погрузился в свои мысли: как они могли его потерять, не заметить этого? А самое главное: как могли его бросить где-то на произвол судьбы? — Значит так, Троше, надо сначала продумать план спасения товарища, а потом уже действовать., — со спокойствием в голосе сказал грузин и прищурился, выдыхая очередную партию дыма. — Ты прав, Коба, ты прав., — успокоившись, промямлил Бронштейн и выдохнул. Он подошел к товарищу и отобрал у него папиросу, а затем начал сам курить. Они часто так делились друг с другом самокрутками.