Красная тоска

      Резная флейта, уже давно потемневшая от времени да с потрёпанной годами алой кистью, умолкла на низкой ноте, и тёмные сады и карнизы Небесного Храма погрузились в тишину. Где-то во внутренних покоях и на молитвенных площадках под открытым небом в этот час читали мантры монахи — даже отсюда Фуджин едва слышал их далёкие приглушенные голоса. Жизнь божественной обители текла своим неспешным чередом, как будто ничего и не случалось. Небесный Храм был очень спокойным местом, в котором все треволнения мира казались такими далёкими.       Горы, обступившие Храм, были залиты алым светом — закатывающееся в дым солнце, как сгусток горящих алых чернил, красило небо, облака и снежные пики яркой киноварью. На тёмный сад, почти повисший над пропастью, свет падал едва-едва, и под пушистыми кронами персиковых деревьев было мрачно. Даже певчие птицы, сейчас сонные, пугливо затихли в своих гнёздах.       Казалось, мгла пожирает сад, ползёт, шипя, по каменным стенам и ступеням, по карнизам, балконам, ложится на черепичные крыши и огибает светильники и треножники, бросающие бледно-жёлтые ореолы света вокруг.       Фуджин не знал, ощущают ли это другие, но сейчас Небесный Храм казался ему пустым и неживым. Место, которое он звал домом, перестало им быть и стало просто пустой безжизненной оболочкой. Сюда больше не хотелось возвращаться как раньше, но Храм — и то, что под ним, — всегда нуждались в защите. Как бы сильно Фуджину не хотелось держаться подальше, он не мог уйти. Особенно сейчас.       Снова закрыв глаза, бог ветра приложил флейту к губам. До дрожи тоскливая мелодия, едва прерванная, потянулась холодным шёлком вверх, окутывая храм вслед за вечерней тьмой. Бесцветная музыка сейчас словно сплавилась с красными закатными отблесками, впитала все их оттенки и, казалось, оседала на губах и руках холодной кровью.       Едва не сбившись, Фуджин, однако, не стал её останавливать.       Слишком многое произошло за последнее время, и сейчас минуты покоя были Фуджину необходимы, как воздух. Так странно, но он чувствовал, что ему нужна самая малость, чтобы не дать себе утонуть в тоске по брату. Разумеется, у богов всё было не так просто — даже гибель не могла стать концом их существования, не говоря уже о...       Однако это не отменяло чувства пустоты. Неосознанно Фуджин тянулся в поисках знакомого отклика — и не находил его. Всё лишь для того, чтобы себе напомнить — Рейден ушёл. И Фуджин не знал, сколько это продлится. Он бы хотел отправиться вслед за братом, но не мог оставить Храм надолго. А поиски, конечно же, заняли бы немало времени.       Фуджину отчаянно хотелось верить, что всё это временно. В конце концов, для бога не была помехой даже гибель. Рождённые бессмертными изначально, как они могли просто затеряться в бесконечном потоке лет и мимолётных жизней?       Однако сейчас, кажется, именно это и происходило. Фуджин не мог сказать точно, сколько прошло времени, но казалось, что вынужденная разлука уже тянется вечность. Это было… наверное, неправильно. Разве богу дозволена слабость? Как он может быть стойким защитником, если в нём самом каждый день живёт и скребётся пожирающая сердце и разум тоска?       Для Фуджина брат значил слишком многое, чтобы просто пересилить себя и полностью отдаться заботам бога-защитника. Рейден казался ему чем-то воистину вечным — с того самого момента, когда Фуджин впервые обрёл сознание, он всегда был рядом. Странно теперь осознавать, что всё изменилось.       Он продолжал играть, пытаясь в мелодии выразить всё, что ощущал. От тоски до гложущей пустоты и… осуждения. Наверное, это было оно, живущее внутри очень глубоко и порой разгорающееся оттенками злости, которые тут же гасли, но не давали о себе забыть.       В темноте сомкнутых век и полном одиночестве стоило быть с собой честным.       Привычный тяжёлый шаг он услышал минуты спустя, но глаз не открыл, продолжая выводить узор мелодии, которую разносил по округе ветер.       — Ты осуждаешь моё решение? — донёсся до него спокойный усталый голос, и снова же Фуджин едва не сбился с мотива. Что-то дрогнуло в нём, но он не ответил и даже не обернулся. Темнота сомкнутых век казалась кромешной.       Нет, он не осуждал. Наверное. Фуджин не знал и признавался себе, что отчасти в нём говорит эгоизм. В любом случае, ничего уже не вернуть назад, и ему оставалось смириться с чужим решением, хоть он и не поддерживал его.       — Ты знаешь, что были причины.       Конечно, знал. Пусть многие этого не видели и для всех прочих Рейден был непоколебимым образцом стойкости, но Фуджин видел лучше всех прочих, как разрастается в брате чернильная пустота и усталость. И видя это с каждым днём всё отчётливее, он понимал, что решение уйти, возможно, самое правильное. Однако говорить об этом ни тогда, ни сейчас он не хотел. Вместо слов — утешений или обвинений — звучала только флейта, чья песня пробирала до костей.       Наверное, он просто бежал от разговора, внутри себя лелея надежду, что однажды всё будет как раньше. Как знать — боги невероятно причудливые по природе своей существа. И Фуджин готов был ждать, уверенный лишь наполовину, что брат всё же вернётся. Быть может, он станет другим, пережив муки перерождения. Быть может, он станет настолько другим, что будет не узнать — но к этому можно будет привыкнуть.       Пока же у Фуджина была возможность видеть его прежнего. Пусть не частая возможность, но всё же. И он надеялся, что судьба не отберёт её.       В темноте он почти услышал усмешку.       — Как знать, брат. Судьба редко милосердна к нам.       Фуджин знал это. Распахнув глаза, он спешно обернулся, обрывая плач флейты… и, конечно же, никого не увидел рядом. Рейден — настоящий — был слишком далеко. И слышать бестелесный голос брата с каждым новым днём было всё более жутко.       Фуджин поднялся на ноги и, крепко сжав в кулаке остов флейты, приказал себе успокоиться. Нет, он не может так просто покинуть Храм, чтобы увидеть брата!       Однако эта мысль осталась с ним ровно до того мига, когда он развернулся к внутренним покоям. Стоило отыскать старшего монаха и отдать распоряжения. Несколько дней Храм спокойно проживёт без своего бога.