Стреляй.

      Помещение было отвратно темное, из-за чего на эстонку за частую накатывала паника, она сидела около стены, уткнувшись в колени лицом и тихонечко плакала, в её голове было только четыре мысли: как там Фин; что будет дальше; паника; голод.       Уже неизвестно сколько они тут. И столько же их и морят их голодом. Всё время какие-то допросы, избиения, что из них пытаются вытянуть – неизвестно, для чего это делается – частично понятно, как говорит СССР «выбить бы из вас всю дурь, чтобы головы друг другу и мне не морочили.»       Вдруг со скрежетом отворяется дверь, Эст чуть поднимает голову и видит силуэт отца, тихо шипя от этого.       — Ну что? Говорить будешь? На вопросы отвечать? Или опять тебя отдать на растерзание? — его голос был спокойный, он говорит об этом, будто для него это норма, хотя, для него это норма. — Опять хочешь валяться в собственной крови? Молить о пощаде?       — Я не слова не говорю при этих избиениях, пусть бьют сколько хотят, да пусть хоть насилуют, я всё равно ничего не скажу и мнения своего не поменяю, — Эст уже встала с пола и смотрела на Союза, чуть прищурившись.       — Хах, так вот как. Что же, — он сделал шаг к ЭССР, что оказался, довольно близко.       А после схватил черноволосую за руку, было такое чувство, что он надавит чуть сильнее и кость предплечья сломается, от чего Эст ещё сильнее зашипела и тихонько выругиваясь на родном языке.       Она знала, куда он собирается вести. В последнее время мероприятия «выгула» из так называемой камеры участились, а куда её водили, её водили к другой двери, заставляли слушать, даже не смотреть просто слушать, то как избивают Фина, то как он шипит от боли, даже от этого у Эст всё замирало внутри, но она старалась не подавать виду. Эстонка не знала приводили ли финна под дверь к ней, навряд ли, ЭССР более эмоционально уязвима из-за чего и был смысл.       После данной «пытки» её уводили на избиения, били долго, били всем и ногами, и руками, и розгами, и палками. Эст терпела, терпела и тихонечко пела себе под нос, она никогда не умоляла о том чтобы это прекратили, никогда ничего не говорила, лишь пела и тяжело дышала.       Фина испытывали также, точно такие же избиения, может чуть сильнее, может также как и Эст. Но что он, что она, «молча» всё это проходили, иногда падали/вставали на колени, лишь бы сплюнуть кровь, которая была во рту. Им чуть не ломали спины, рёбра, а может уже давно и переломали. После их оставляли, неизвестно насколько, время шло мучительно медленно,или мучительно быстро, окон не было, а внутренние чувства давно перестали хоть как-то подавать намёки на время суток. Спали лишь он тогда, когда их вырубало на избиениях, всё остальное время сидели, иногда им кололи снотворное.       — Vittu, — Фин на последок сплюнул кровь и сел к стене, пытаюсь восстановить дыхание, от него ушли, значит пошли к Эст он это точно знал, неизвестно что, но что-то ему подсказывало.       Его белые, как снег волосы были все перепачканы пылью и его же кровью. Каждый вздох давался тяжело, тупой болью в спине. Иногда он вставал и ходил, мерил шагами комнату, стараясь отвлечься от происходящего.       Часто и к нему заглядывал Совет с одним и тем же вопросом «Говорить будешь?», финн лишь огрызался на него понимая, что за это может прилететь.       Однажды он мельком увидел Эст, которую куда-то вели, к нему в тот момент заходил надзирать и сквозь небольшую щелку он увидел силуэт, Фин точно знал, что это эстонка, хотя внутри была мысль «лишь бы не она. А если она, куда ведут?»       А вели её ставить клеймо, перекрывать клеймо свастики, которая та получила лет в 10, может раньше.       Но даже тогда она не издала и писка, лишь рвано выдохнула, может она и хо ела кричать, но сил бы не хватило.       Неизвестно сколько это всё продолжалось, но все дни были однотипны, шли по кругу, в какой-то момент их начали кормить и давать пить воды, корка хлеба и стакан воды на день, вот и живи. Вот и выживали.       В какой-то определенный день, ко всем этим пыткам в добавок начались огнестрельные, да, именно эти раны перемалывали, но они не успевали хотя бы чуть заживать, как появлялись новые. На Эст началось ещё одно эмоциональное давление, ей давали привыкнуть к свету, потом опять заводили в тёмную комнаты, и люди стучали то по стенам, то что-то ещё, в общем издавая любые громкие, резки звуки, из-за чего эстонка чуть ли не забивалась в угол, закрывая уши руками, для неё это было почему-то страшнее избиений, но в определённый момент она привыкла, точнее сделала вид, что привыкла, чтобы больше не доебывались, так нашли новый способ, ей уже не только давали послушать, но и посмотреть, как избивают Фина, попутно били и её, если она хоть как-то дёргалась. При ней же его лишили глаза, неизвестно откуда у девушки были силы на крик, но кричала она громко, будто её саму оставили без глаза.       Но в определённый момент все закончилось, день к ним не приходили, только приносили «еду», второй, третий, а на четвёртый одного вытолкнули на снег куда-то в лес, а вторую вернули в дом. Добился ли Союз своих целей, возможно, он считал что абсолютно, что теперь они даже и не подумают взглянуть друг на друга, он и хотел этого. Хотел прекратить какую-либо их связь, да и забрать некоторые финские территории.