Заново

В конце концов было очевидно, что они заплутали и заложили огромный крюк. Перемещаться по степи, по бездорожью, в темноте — приключение с сомнительным исходом. Уже после полудня они нашли-таки рощу, где можно было поспать и отдохнуть, и, судя по карте, это было не то место, что указал Ион, а еще южнее — вдалеке уже виднелось начало плоскогорья. Хотя они и были раздосадованы, что придется возвращаться гораздо дольше, здесь, вдали от территорий Движения, легче дышалось и спокойнее говорилось. Катара безапелляционно заявила, что они останутся здесь до завтра, им нужен отдых, хороший обед, и вообще. Внезапно она страшно раскомандовалась, и Ханье и Зуко только и успевали, что выполнять ее приказы. Принести, переложить, расстелить, помыть, и они не заметили, как уже отправились вместе собирать ветки для костра. Через несколько минут Зуко пришлось признать, что он оказался внутри ее хитрого плана. Но план не сработал — мальчик общался с ним сухо и дичился, а Зуко не знал, как подступиться.  Вечером Катара решила, что пришло время ей поговорить с Ханье. Она подозвала мальчика и устроилась с ним у костра.  — Ханье, дорогой. В Гайляне мы побывали в твоем доме. — Мальчик кивнул, не глядя на нее. — Мы остановились там на ночь. И ночью мне приснился сон. Мне приснилась женщина, — и Катара описала ее так подробно, как могла. Ханье был тих, сидел повесив голову, но она увидела, как слезы капают на его штаны. — Это мама. Девушка погладила его по плечу. — Ведь дух не сразу покидает дом, знаешь об этом? — он судорожно кивнул. — Во сне она мне кое-что сказала. — И она зашептала ему на ухо. Девушке казалось, что именно так она должна передать это послание, чтобы его не слышал никто в целом мире, даже огонь костра и редкие листья на деревьях. Этот шепот — прикосновение иного мира, и он не должен звучать здесь, в подлунном. Ханье внимательно ее слушал, а как она закончила, кинулся ей на руки, и девушка принялась его баюкать. У нее разрывалось сердце — видеть боль ребенка, так похожую на ее собственную боль. И знать, что, как бы она ни старалась, она может помочь, но никогда — исправить. Когда Ханье немного успокоился, она подтащила к себе походный мешок.  — Еще она показала мне кое-какие вещи. Во-первых, это. Знаешь, что это такое? Катара достала лампаду. — Да, это для духов, она вроде как бабушкина еще. — Мама хотела, чтобы она была у тебя. Потом вот это. — И Катара достала новый форменный костюмчик. — Это форма для частной школы в Чжан Фе. Видимо, родители записали тебя туда на следующий год. Ты знал об этом? Ханье пораженно помотал готовой, бережно расстилая и поглаживая дорогую вещь, сделанную для него. — У нас нет на это денег. — Думаю, все-таки есть. — И Катара достала его наследство. — Это накопления твоих родителей. Теперь они твои.  Ханье сидел, как громом пораженный, — кажется, он никогда не видел столько денег разом. В конце концов он кивнул, но, кажется, не верил, что может что-то делать с этими монетами, — он потрогал мешок пальцем и в итоге вернулся к разглядыванию формы. — Ой! — мальчик вытянул из кармана какую-то вещь.  Кажется, взгляд Ханье посветлел. — Это… моя детская игрушка. Мама сделала покорением. Это фигурка кротобарсука. — Он раскрыл ладонь, показывая Катаре. У него капали слезы, но на лице была светлая улыбка. — Я и забыл, где она лежит. Я думал, я слишком взрослый для такого.  Катара погладила мальчика по голове. — Наверное, ее положила мама. Давно или… совсем недавно. Ханье только кивнул и бережно спрятал фигурку в свой карман. Зуко издалека разглядывал их идиллию. Он понимал, о чем они говорят, но не хотел вторгаться и нарушать их покой, слаженность, согласованность… Он — третье колесо, и это роль, к которой он вполне привык. Третье колесо, с которым нельзя поделиться. Третье колесо, которое не поймет.  Когда Катара отправилась добрать хвороста, Зуко и Ханье остались одни. — Почему ты не сказал мне? — Ханье спросил, не поворачиваясь.  Зуко не хотелось пугать Ханье своим приближением, но кричать через поляну было бы еще хуже, и он подошел и опустился рядом с мальчиком. — Мне жаль, Ханье. Я не скрывал это именно от тебя, я вообще никому об этом не говорю, пока мы задании. То была крайняя мера. Мальчик вздохнул. Он был достаточно взрослый и умный, чтобы понимать, что Зуко говорит честно, но легче не становилось. — К тому же, Ханье, тебе это не понравилось и ты стал хуже обо мне думать, но если бы я промолчал о своем покорении земли или воды, ты реагировал бы так же? Ханье угрюмо буркнул, что нет. — Покорителям огня часто проще скрывать себя здесь. — На это есть причины! — закричал он. Вот они, шрамы войны. Зуко сглотнул. — Ты участвовал в войне? Ли! — Если ты хочешь правды, то это мое ненастоящее имя.  Ханье сдулся и осел. Но тут же его глаза загорелись злостью, как у маленького волчонка.  — А какое настоящее?!  Зуко тяжело вздохнул. Он, конечно, сейчас это скажет, но кто его тянет за язык? Да-да, то самое чувство «помни кто ты есть на самом деле», что б его! Как было бы проще, если бы иногда можно было хорошенько забыть об этом!  А еще — Зуко привязался к мальчику. Он ответственен за него, как он может ему врать? Зуко величественно выпрямился, упер руки в колени, широко расставив локти, и взглянул прямо и спокойно, приглашая к разговору, — пусть будет гранатовый дракон.  — Меня зовут Зуко, и я Хозяин Огня.  Ханье разинул рот и хлопал глазами.  Когда узнал об обмане дяди Ли, то был ужасно разочарован, и дядя Ли стал казаться ему опасным, но сейчас он не сомневался в его словах ни на йоту. Перед ним сам великий и ужасный Молодой Хозяин Огня. Сам себе Ханье стал казаться крошкой-кузнечиком, все слова застревали во рту. Он молчал. Так что Зуко продолжил.  — Поэтому если ты спрашиваешь, принимал ли я участие в войне, то да, принимал. Чтобы ее закончить, как ты наверняка знаешь. А моя семья вела войну, чтобы уничтожать. Вот теперь ты знаешь все. И как тебе я, Ханье? В голове у Ханье был настоящий кавардак. Мысли там крутились с бешеной скоростью. Хозяин-огня-покоритель-огня-они-злые-придурки-и-убийцы-но-добрый-дядя-дядя-который-общается-с-Ханье-и-учит-его-ездить-на-ящере-дядя-который-классно-дерется-дядя-который-его-спасает-что-он-тут-делает-он-завоеватель-или-благородный-правитель-разбойник-но-самое-главное-это… — А как вас можно теперь называть?.. Зуко улыбнулся, всем телом потянулся к мальчишке и взъерошил ему волосы. — Зуко. — Можно дядя Зуко? Эти слова выпрыгнули быстрее, чем он подумал. Ханье вспомнил, как Ли обнимал его у костра и рассказывал про свою маму — но теперь оказывается, что его обнимал Хозяин Огня!!! Это ужас что такое! И слышал истории он о маме Хозяина Огня! Голова шла кругом. А учил его править ящером не крутой парень Ли, а Хозяин Огня!!! И домой к нему он тоже заходил!!! Это уму непостижимо! Но если он все это делал, наверняка он хорошо относится к Ханье? Хозяин Огня тяжело вздохнул. Он не собирался становиться дядей так быстро.  — Можно. Ты хочешь спросить меня о чем-то? — То есть вы прям Хозяин Огня, дядя Зуко?.. Видимо, от «вы» избавиться уже не получилось бы. И мальчик продолжил задавать вопросы. Осторожные, смешные. И Зуко на них по-прежнему отвечал. Постепенно Ханье становился все оживленнее. Ему пришло в голову — он такой маленький, а уже повстречал настоящего короля! Ну это просто невероятно! И этот король сидит и разговаривает с ним, Ханье!  На краю поляны показалась Катара со связкой хвороста. Ханье тут же вскочил на ноги и закричал: — ТЕТЯ КАТАРА, А ТЫ ЗНАЕШЬ, ЧТО ОН НЕ ЛИ?! ЧТО ОН… — и тут Зуко все-таки пришлось прервать мальчика. — Ханье! Не кричи! Конечно, она знает.  Паренек переводил взгляд с Катары на Зуко и обратно. Та только головой покачала. — Интересно вы время проводили. Зуко сделал Ханье строжайшее внушение — что он никому, никому, ни одной живой душе не имеет права говорить ни кого он встретил, ни что он ему рассказал, вообще никаким образом он не может его упоминать. Мальчик расстроился. Катаре пришлось добавить, что Зуко, очевидно, доверил эту информацию ему, потому что уверен, что Ханье сохранит его тайну безупречно. Ханье тут же закивал и пообещал, а гранатовый дракон только грустно вздохнул, осознав всю свою несостоятельность.  Потом Ханье понял, сколько вопросов об аватаре, комете Созина, о свержении Озая и его дочери он может им задать, и вечер потек — сложно сказать, легко ли, но непринужденно — точно. Ханье узнал, что и Катара — героиня войны, и именно она — покорительница воды из команды Аватара.  Они разговаривали втроем, и Ханье было так интересно с ними, такими умными, настоящими героями! И Зуко все рассказывал очень коротко, а Катара так здорово, в подробностях, так, что прямо картины вставали перед глазами!  Прошло совсем немного времени, но Катара строго сказала, что пора ложиться спать. Нечестно, они только начали говорить про интересное! Тетя Катара посмотрела на какую-то маленькую круглую безделушку и сказала, что ничего подобного, что они разговаривают не меньше трех часов, и сейчас определенно пора спать, потому что завтра трогаться в путь. Ханье загрустил. Но тут тетя Катара предложила ему выпить кое-чего особенного, чтобы не грустить, и он выпил целую чашку пахучих трав, от которых было до смешного холодно и щекотно во рту, и сейчас он всего лишь ляжет на бок, а потом еще кое-что спросит, никуда они от него убегут! И еще он…   Зуко и Катара с улыбками смотрели на Ханье, который крепко спал, высунув руки из мешка, словно бы он тянулся к ним.   Катара нежно притянула к себе Зуко и обняла его за талию — тот довольно забросил ей на шею руку. — Знаешь, ты ладишь с детьми. Приятно смотреть, как ты нашел к нему подход. Хозяин Огня пожал плечами.  — Я просто общаюсь с ним, как со взрослым.  Она хитро улыбнулась.  — Нет, ты общаешься с ним, как с ребенком, заботишься о нем. Тебе кажется, что ты общаешься с ним как со взрослым, потому что ты воспринимаешь его всерьез. Это не одно и то же. Зуко задумался. Кажется, она была права, и какое-то радостное чувство пробежалось по его груди. Он вспомнил ее слова, ее фантазию, что он отчасти общается с самим собой — маленьким Зуко, о котором заботятся и которого воспринимают всерьез. Тем, кто он есть на самом деле. В горле встал ком, как будто он хотел заплакать, но слез не нашлось.  Зуко украдкой поцеловал Катару в щеку — и она не хотела разрывать поцелуй, потянувшись за ним головой. Зуко тихо засмеялся. Руками он нежно, как ветер, погладил ее талию. Катара вздохнула и шагнула в его руки, прижимаясь сильнее. Наверное, Зуко не хотел ее торопить и все такое, а может, трогательный вечер настроил его на такой лад. Или ему достаточно было и этого? Но ей, как ей признаться, особенно самой себе, что она хочет, хочет, чтобы Зуко ее крепко обнял, сжал, обшарил руками и даже развязал ее одежду, потрогал кожу, поцеловал, но не спокойно и нежно, а горячо, бурно, спешно… Она изнуренно выдохнула. Целый день она только и делала, что пялилась на его руки, его губы, то и дело улетая мыслями в то, что они могли бы делать, наблюдала за его ладными движениями, и мурашки бежали по ее телу от мысли, как ладно, как соблазнительно было бы двигаться вместе, прижимаясь…  Катара подумала, что это все какое-то издевательство. Ей нужно хотя бы чуть-чуть. Хотя бы немного. Капельку. Крошечку. И она отстранилась и взяла Зуко за руку, и молча потянула его глубже в рощу, пока их поляна совсем не скрылась из виду.  — Что ты придумала? — Мне надо кое-что сделать. С тобой.  Зуко хмыкнул, уловив что-то в ее тоне, и нагнал девушку, перестав плестись сзади, и поцеловал куда-то в ухо.  — Что-нибудь такое?  — В таком духе. Он ждал этого очень, очень сильно. Да, это подходящее место. Тихо, и луна чуть-чуть пробивается через голые уже ветки. Холодно, но это неважно. Потому что Катара тут не одна. Она… она просто-напросто посмотрит. Ну может быть, потрогает. Ничего такого. Да, ничего такого. Она начала пятиться назад и тянуть Зуко за рубашку. — Что ты хочешь? Наконец она уперлась спиной в дерево.  Когда она так осмелела? Но это она стала развязывать его рубашку, и она наконец-то погладила его кожу — горячую, гладкую, белоснежную. Она гладила и разглядывала ребра, живот, шрам на груди, его небольшие темные соски, провела по ним ладонями, и он вздрогнул, она стащила рукава и погладила широкие плечи, так и хотелось их укусить… И Катара рванулась вперед, и поцеловала его в шею, плечо, ключицу… Такой соленый, такой вкусный, такой возбуждающий… Как ей хотелось, чтобы он разрешил ей сделать с ним что-нибудь, что-нибудь такое… Она заглянула ему в глаза, проверяя, нравится ли ему. Иногда они казались ей медовыми, теплыми, солнечными, но сейчас — хищные, даже жадные, и она хотела, чтобы Зуко поймал, догнал, растерзал, разорвал, съел ее. Зуко шумно дышал, держа ее бедра ладонями, почти не двигаясь, застыв от удовольствия. Но он не мог бы отдать ей ведение слишком надолго…   Кипучая энергия, возбуждение захлестывало его, он подался вперед, прижимая Катару к дереву, он терся и ерзал по ней, стараясь почувствовать все ее тело, ближе, еще, как можно теснее, она чуть расставила ноги и подалась к нему бедрами, и он скользнул снизу, чтобы упереться в нее. Катара застонала ему в ухо. Волосы встали дыбом — неужели это правда, неужели она его хочет, прекрасная, невероятная? Неужели ей нравится с ним? Ее руки заметались, чуть отстраняя его, но в следующую секунду он увидел, что она развязывает свою рубашку и смотрит на него просительно. Она… просит раздеть ее? В голове помутилось, хотя зачем ему сейчас голова?  Кожей к коже. Плотнее, еще, потереться, напитаться ее запахом, ее животным запахом. Посмотреть сверху — он такой белый, а она такая темная, и эта разница возбуждает сильнее. Гладит плечи и стаскивает рубашку, медленно, еще медленнее, наклоняется и целует плечо, такое маленькое, такое нежное, и у нее все такое маленькое и нежное… Взрыв в голове. Кровь в теле шумит и пульсирует, в висках, руках, бедрах, пульсирует член и требует движения, плотности, мягкости, ее. Наконец прильнуть к шее. Жадные мокрые быстрые поцелуи. Ее стоны пальцы в волосах. Она подается трется бедрами. Дергается стонет он так хочет ее. кожа ключицы опускается на колени живот еще ниже хочется еще ниже но пока нельзя. Ее дыхание такое такое беспорядочное. Руки мечутся. Она тянет его наверх — Только не смотри. Катара расшнуровывает лиф, она смотрит ему в глаза и снимает его, откидывает в сторону. Зуко не смотрит, раз она попросила. Катара нашла его руки и поднесла их к себе, и положила его руки себе на грудь, и прикрыла глаза. Он уткнулся лбом в дерево. Ее груди в ладонях… Так, как нужно. Она такая беззащитная. Уязвимая. Доверила ему себя. Он будет очень, очень нежный. Чуть сжимает, приподнимает эту мягкость, такая пленительная мягкость, тяжесть, форма, ее соски давят в центр ладони, крепкие, возбужденные он глухо мычит поглаживает большими пальцами она начинает привыкать вздыхать о она стонет и значит да значит пальцы двигаются чуть увереннее плотнее ласкают ее соски, как хочется взглянуть на них Агни но она просила она просила она просит и стонет она просит еще она требует еще ее стоны такие разные он смелее ласкает ее несколькими пальцами по кругу отпускает и снова прикасается чуть дразнит и снова берет так плотно тяжело по-хозяйски и прижимается своей грудью. ее грудь на его груди да это то что он хотел но она требует еще — поласкай еще Зуко пожалуйста и он даже тихо смеется конечно но сначала еще раз прижаться бедрами так хочется тереться о нее членом интересно ей понравится его член как он выглядит как пахнет она захочет его трогать чертыхнулся он весь как переспелый плод манго вся его кожа это поры через которые идет сладкий липкий сок если его тронуть чем-то острым он взорвется и исчезнет забрызгав все соком, он ласкает ее грудь снова и снова прижимается бедрами и стонет сам Она делает ошибку опускает руки и гладит его зад ладонь скользит за пояс штанов — Подожди.  Зуко чуть отстранился, тяжело дыша. Катара смущенно прикрыла грудь ладонями.  — Это немного слишком, если нам надо будет остановиться.  Катара кивнула. Она несмело начала наклоняться, чтобы найти одежду, но что это она удумала! Зуко схватил ее и прижал к себе. — Я думала, нам надо остановиться. — Она улыбалась. — Ну так мы и стоим. — Он ухмылялся, как дурак.  Они помолчали, кое-как выравнивая дыхание. — Все нормально? Я не сделал ничего неприятного? Катара было начала тереться о него головой, но остановилась, вспомнив, что они пытаются успокоиться. — Нет, мне… все очень нравилось. Мне не нравится, что мы не можем остаться наедине и… Кажется, в него закачали чистое счастье, и он принялся шептать ей на ухо всякие глупости, как он мечтает с ней остаться вдвоем, и как он хочет снять с нее всю одежду — она смущенно засмеялась, — и как он хочет везде-везде ее поцеловать, и как он оторвет голову любому, кто посмеет им помешать («Прям таки и оторвешь!» — она опять смеялась), и какая она прекрасная, красивая, вкусная, нежная, страстная, самая желанная… Но тут они поняли, что эта речь никак не помогает им успокоиться, и все-таки отправились собирать одежду. Когда они возвращались, держась за руки, Зуко все-таки остановился и снова зашептал ей на ухо (теперь это был его любимый способ общаться, вот бы можно было все время так разговаривать!). — Катара, а я… не слишком напорист? Она лукаво улыбалась. — Ну, ты довольно напорист… в своих проявлениях. — Она хмыкнула. — Но мне нравится. Если надо будет остановиться, я скажу. А сам себя ты не… тормози.  Ну раз так, то он легонько шлепнул ее по попе, за что немедленно получил — она толкнула его бедром, и они остались весьма довольны друг другом, хоть и пришлось разойтись на ночь — Зуко досталось одно лишь одеяло.    ***   Утро выдалось солнечное, яркое. Их ждал перегон на несколько часов до рощи, откуда Катара и Ханье отправятся пешком в Ван Шо. Зуко показалось, что Ханье с утра загрустил (он сам себе поразился: он что, смог задуматься об эмоциях другого человека?), и Зуко предложил самое верное из всех возможных средств от печали для десятилетнего мальчика — проехаться на ящере в одиночку, тем более что пока они были далеко от Движения и Ханье мог бы орать и носиться, сколько ему угодно. Ханье пришел в неистовое воодушевление. И именно так они втроем и двинулись ранним утром в персиковом рассвете: Зуко и Катара на одном ящере — Зуко предусмотрительно посадил ее вперед, и Ханье, который носился вокруг них неожиданными и обрывочными траекториями. У Катары было подозрение, что ящер скорее играет с ребенком, чем Ханье так плохо управляет животным, но как бы там ни было, казалось, что эти двое полностью захвачены своим времяпрепровождением. Ханье улюлюкал, просил Зуко и Катару посмотреть, приказывал ящеру и журил его, уговаривал и называл ласковыми словами, при этом изощренно и без всякой пользы балансируя. Пару раз Катара даже ловила его водяной струей у земли, пока Зуко строго не наказал Ханье не перегибать палку и не угрожать собственному здоровью.  У них было время поговорить. — Катара, а что за листы дала тебе Лиа? — Она дала мне рекомендации. Это письма к другим женским кругам в общинах. Чтобы я могла посетить собрания. — Листов больше пяти. Девушка задумчиво начала перебирать в руках поводья. — А их и есть больше. Лиа назвала еще пять деревень, через которые проходит граница Движения, где они хозяйничают, откуда рекрутов переправляют в основной лагерь. — Еще пять? И ты говоришь мне об этом только сейчас? — Катара пожала плечами, и он немного помолчал. — Наверное, все не может идти через одного связующего, и у Мадара только половина информации. Они резко затормозили — Ханье пронесся прямо перед ними, и ящер под Катарой и Зуко встал как вкопанный. Хотя мальчик полетел дальше — ящер что, ловит свой хвост? — они не двигались. — Ты хочешь проехать по всем деревням и поговорить со всеми женщинами, верно? — Тихо спросил Зуко.  Она кивнула. — Я не знаю, что делать с военной частью. Но как ты сказал — будет она или не будет, закончится все мирным договором. Я хочу его подготовить. Но так, чтобы условия устраивали простых людей, которые живут на границе. Их мнение. То, что им важно. Я помогу им обрести голос. Зуко потянулся и взял ее ладони в тех самых дорогих черных перчатках из кожи. — Это очень хорошо. Но ты понимаешь, что не все требования можно выполнить? Мы не сможем сделать все, о чем нас попросят. У Куэя, меня, аватара, советников есть свои границы, которые мы не можем преступить. — Не надо бояться, что малейшее изменение — это потакание. То, о чем ты не знал или не подумал, не твоя ошибка. Ханье шлепнулся. Он виновато посмотрел на Зуко, потер зад. Ящер рухнул на лапы, чтобы маленькому человечку было проще забраться в седло, и поехал спокойно. Катара покачала головой — так все-таки они просто игрались. Зуко поглаживал ее ладони.  — Ты говорила, что я прямолинеен и что моей прямолинейности сложно противостоять, но это только один способ. — Это только один способ. Ты дословно помнишь, что я говорила о тебе? Она ударила ящера пятками по бокам, и они двинулись за Ханье. — Конечно. Ты говоришь слишком умные вещи. — Зуко задумался. — Лиа увидела это в тебе.  Катара засветилась. — Она великолепна! Такая умная, достойная, благородная женщина!  Зуко улыбался. — Но меня она сразу возненавидела… Катара хихикнула. — Да нет, она тебя не возненавидела. Думаю, дело в том, что она тебя воспринимает как… хм… ухажера… У Зуко уши трубочкой свернулись. — Воспринимает кем?! Катара не могла больше сдерживаться и засмеялась. — Как тебе сказать… Я думаю, что она сразу ко мне расположилась. А видишь ли, когда женщина постарше чувствует расположение к женщине младше ее, а у той есть… —  Катара замялась, подбирая слово… Друг? Парень? — Не смей говорить «ухажер». Ее бурное веселье вернулось. — Кавалер… — Катара! — Поклонник… — Я тебя сейчас укушу. — Хорошо-хорошо! Ты понял мою мысль. А когда у женщины помладше есть воздыхатель, — Зуко все-таки не сдержался и чуть-чуть дернул ее за косичку, — Ай! — Катара захохотала, — Она! Лиа! Считает, что обязана воздыхателя изводить и проверять на прочность, например, быть с ним грубой и неприветливой! Она проверяет тебя, потому что я ей понравилась, и она хочет убедиться, что ты достойный молодой человек. — Могла бы просто спросить… — А ты стал бы дергаться за косички? Зуко сдался. Все эти проверки и хитрости не для него. Он понуро положил Катаре голову на плечо. Она ласково похлопала Хозяина огня по голове. — Не переживай, ты неплохо справлялся. Был строптивый, это хорошо, если бы ты пытался ей угодить, она бы подумала, что ты рохля и размазня, недостойный такой девушки.  — И в чем она неправа… — и, оглянувшись, не смотрит ли на них Ханье — но тот отдыхал от кульбитов в седле и лежал на ящере, — поцеловал Катару в щеку.   Они добрались до рощи, указанной Ионом. Ехать днем было куда быстрее, и как только Ханье выбился из сил, к нему в седло запрыгнул Зуко, и они стремительно побежали вперед. До заката еще оставалось пару часов, и этого как раз хватило бы, чтобы доехать до дороги, а оттуда дойти пешком до Ван Шо — выглядеть должно было бы так, как если бы женщина с ребенком рано утром вышли из Гайляна.  Катара уже переоделась за деревьями в местную одежду и вышла на край крохотной рощицы, как увидела: Ханье кричит и топает ногами, машет кулаками, а Зуко стоит над ним, уперев руки в бока. — Не хочу, не хочу, не хочу, не хочу! — кричал Ханье. Катара, конечно, поняла, в чем дело. Она стала перебирать слова: Ханье, малыш, мне так жаль, но мы не можем, мы обязательно, мы… Зуко взял Ханье на руки в попытке обнять, но тот кричал: — Поставь, поставь меня, я тебе не маленький, я большой! — Нет, я большой, а ты маленький. — Невозмутимо ответил Зуко. Ханье сжал губы и раздул ноздри. Он махнул рукой и слабо стукнул Зуко по плечу, но тут же застыл. Ему было страшно от самого себя.  Катара рванулась вперед: — Ханье, мальш… — Значит, ты большой? Хорошо, Ханье, покажи мне, — Зуко перебил Катару, поставил мальчика на землю и выставил вперед руки, словно те были тренировочными снарядами, — свой удар, раз ты взрослый. Ханье боялся. Как он посмел ударить взрослого, самого Хозяина Огня? А вдруг тот испепелит его на месте? — Это экзамен, Ханье! Я приказываю! Покажи мне свой удар! Катара задохнулась от возмущения. Что за варварские методы общения с ребенком! Это поощрение насилия! Это недопустимо! Мужланство! Это… И мальчик с криком ударил в центр ладони Зуко. Ничего не произошло, тот ничего не сказал ему, и он продолжил. Ханье молотил не останавливаясь, вскрикивая и рыча, но Зуко, кажется, это не доставляло никакой боли. Катара замерла. Как ей это напомнило ту ночь, когда они с Зуко испепелили и иссекли камень в ничто, вырывая ярость из ее сердца… Наконец Ханье выдохся и остановился, тяжело дыша. — Хорошо, а теперь иди сюда, — Зуко раскрыл руки, и мальчик, уже не протестуя, обнял Зуко за шею и зарыдал.  Катара поняла. Теперь она поняла. Конечно. Они придумал, что теперь они — его родители. И они его оставляли, как сделали настоящие родители несколько дней назад, страшное событие, которое мальчик не мог ни осмыслить, ни пережить.  Она подошла и обняла Ханье на руках у Зуко, и теперь мальчик был зажат между ними, словно в большом сэндвиче. Он всхлипывал, не переставая. — Ханье, ты боишься, что мы оставим тебя навсегда? Это неправда, как только все закончится, мы к тебе приедем. — Правда?! — он неожиданно для самого себя громко крикнул. — Ну конечно, — это был Зуко. — Когда все закончится. А потом ты сможешь писать нам, а мы будем писать тебе. Но это нельзя делать раньше, чем мы приедем. Катара и Зуко принялись наперебой наставлять его, что можно говорить, а что нельзя об их совместном путешествии, и выходило, что почти что ничего нельзя, или кое-что можно, но еще лучше, если не надо. Все это было неважно, Ханье слушал вполуха. Они пообещали его навестить и не забыть, а это главное для Ханье, самое главное. — Мы сейчас зайдем с тобой в Ван Шо, и с этого момента я для тебя Жеода, а никакая не Катара, понял? Если повезет, я останусь с тобой еще на день. — Правда?! Очень здорово! — Ханье помолчал и повернул голову к Зуко. — А вы не можете пойти? Тот только покачал головой. Больше говорить было не о чем. Оставалось добраться до дороги, откуда их будет еще не видно, и все. Ханье опять напросился ехать с Зуко. Был еще один вопрос, который не давал ему покоя, и он чутьем понял, что у тети Катары лучше это не спрашивать. Мальчишка тихонько шепнул. — Дядя Зуко… А вы женаты на тете Катаре? Тот невнятно хмыкнул. — Нет, Ханье. Мальчик замолчал, раздумывая. — А почему? — Не твое дело. — Но почему? Вот мой троюродный дядя, когда он впервые увидел… — Ханье!   Это имя продолжало звучать у него на устах, и в руках отпечатался худенький тщедушный объем по имени «Ханье», и на щеке горели его слезы, которые он вымазал об Зуко, обнимая его в последний раз. Зуко вернулся в рощу, расстелил мешок и упал на него без сил лицом вниз. Он подумал и нашел у себя флягу с сакэ. За Ханье. За всех потерянных брошенных малышей, которых не защитили мама и папа.