Маленькие сюжетные зарисовки с писательского курса (и не только)

Вонища стояла адская. Казалось, что в стене дома застряла крыса, да так и издохла, не сумев выбраться. Да только пахло так, будто крыс там было штук двести. Сильнее всего несло из гостиной. Ира шла на источник омерзительного запаха, и с каждым шагом колени её подкашивались всё больше и больше. Девочка неуверенно толкнула дверь, но с ужасом замерла на пороге, не смея ступить ни шага дальше. Недавно у Иры заболел брат. Очень тяжело заболел. Врачи только руками разводили, а сильные медикаменты давать опасались – нельзя сдуру что попало пить, так и умереть можно. Но, судя по состоянию мальчика, жить тому и так оставалось не очень долго. Жизнь стремительно покидала хрупкое тело, мальчонка угасал прямо на глазах. Говорили, что по показаниям ему осталась неделя. Стоило ли говорить, как это ударило по всем членам его семьи? Особенно по маленькой Ире, которой было всего одиннадцать лет. Она никогда ещё с подобным не сталкивалась. Она, конечно, знала, что смерть существует, что люди уходят и что это нормально, такова жизнь; но это было словно за гранью, в каком-то другом мире, не в её. До этого момента. Осознание существенности смерти тяжёлым обухом ударило ей в голову. Ира перестала улыбаться. Мама всегда ходила грустная. В дни, когда сына только госпитализировали, обнаружив тяжёлое состояние, она очень много плакала и отказывалась выходить из комнаты. Папа сказал, что ей нужно побыть одной. Ира не возражала. Ей и самой с тех пор сильно нездоровилось. Постоянная тошнота и головные боли мешали ей жить. Ей начали сниться кошмары. Сначала с переодичностью в два дня, но потом они стали появляться каждый день. Ира перестала спать. Она боялась спать. Она не хотела снова видеть мёртвого брата даже во сне. Засыпала девочка только тогда, когда была не в силах больше бодрствовать. Мама с папой стали часто ругаться. Папа очень страшно кричит. Им обоим было не до Иры. Девочка не слышала, о чём они кричали; она не хотела, поэтому смысл слов до неё не доходил. Жаль, что и с криками нельзя так же. Один раз папа даже ударил маму. Ира тогда выходила из кухни и увидела, как отец даёт маме сильную пощёчину. Её голова даже дёрнулась в сторону. Ира тогда очень сильно разозлилась на папу, потому что мама заплакала. Конечно, мать она, на самом деле, не особо любила, – у них обычно были равнодушные отношения, – но, всё равно, когда мама плакала, Ире это совсем не нравилось. Ей вообще не нравилось смотреть, как кто-то плачет. Ире становилось только хуже. О выздоровлении не шло и речи. Смерть брата и вдруг напряжённые отношения в семье сломили её здоровье окончательно. Однажды она свалилась в обморок прямо за завтраком. Очнулась она на кушетке в больничной палате. Девочка видела, как мама разговаривает с врачом. Мама опять плакала. Позже было принято решение отправить Иру в санаторий на три месяца. Не сказать, чтобы она была против. Если ей от этого и вправду станет лучше – она всеми руками и ногами за. Перед её отъездом родители сильно разругались. Они никогда раньше не кричали так громко, Ире чуть уши не заложило. В тот вечер девочка не выходила из комнаты. Она ужасно хотела в туалет, но, по звукам, у родителей там началась полноценная драка, так что на сей момент оптимальным вариантом было просто потерпеть. Ира даже дверь заперла на всякий случай. Мама с папой больше не любят друг друга. Первая стала часто уходить из дома и спать только на диване, а второй постоянно срывается, кричит и бьёт её. Они будто звери. Дикие и очень страшные. На следующий день мама повезла Иру в санаторий, на реабилитацию. В здании вкусно пахло цветами. Оно было светлое и чистое. Находиться там было хорошо. Тётя-психолог хорошо относилась к Ире и даже называла её Ирочкой. Девочке было приятно. Её никто никогда не называл Ирочкой. Нуя а если бы и называл, то это точно не звучало бы так здорово, как у тёти-психолога. Она вообще была очень милой и доброй женщиной. Гораздо лучше мамы. В санатории было очень хорошо. Ира была совсем не против того, чтобы вставать в полвосьмого утра и идти на зарядку. Ей нравилось хоть чем-то заниматься. Еда была вкусной, а сотрудники добрыми. Тётя-психолог, как называла её Ира, была, наверное, самым лучшим человеком за всю жизнь девочки. Она – единственная, кто хоть как-то интересовался её проблемами. И Ире было абсолютно наплевать, что это её работа и что ей за это платят. Она уважала тех людей, которые могли и умели слушать, особенно чужие проблемы, когда у них самих наверняка и свои имеются. Ведь, когда слушаешь чужие переживания, считай, перенимаешь невидимый груз других людей, аж самой плохо становится, а эти люди по несколько штук в день таких историй выслушивают, да ещё и откликаются на всё. Ира одновременно поражалась и восхищалась. Она бы точно так не смогла. Время пролетело совершенно незаметно. Скоро пора будет уезжать. Ире до жути этого не хотелось, но что поделать? Ей нужно возвращаться домой. Девочка была совсем этому не рада. Её воля – она бы тут жить осталась. Прощание с тётей-психологом сильно затянулось. Ире следовало бы научиться отпускать людей. Она и не заметила, как оказалась на пороге квартиры. Когда девочка зашла внутрь, то почувствовала просто омерзительный запах. Хорошего настроения как не бывало. Смрад был такой, будто сгнила старая утка в холодильнике, которую и без того пора было уже выбросить, девочка неоднократно об этом напоминала. Но, если это так, то почему её никто не выкинул? Атмосфера настораживала. Зажав нос, Ира осторожно двинулась к гостиной. На кресле, окутанный сигаретным дымом, развалился папа, а прямо перед девочкой лежала... Мама. С проломленной головой. Ира думала, что её сейчас стошнит. В маме копошились личинки. Папа был пьян, вся гостиная пропахла вонью перегара. Девочка помчалась в комнату и заперла дверь. Сердце билось с бешеной скоростью. Перед глазами всё мигало и кружилось. Из глаз водопадом лились слёзы. Шум людей и полицейских машин был где-то очень далеко, Ира едва его слышала. До неё доносились лишь неразборчивые звуки человеческих голосов. Видимо, она в беспамятстве вызвала полицию, иначе как она могла здесь появиться? Ира не знала, как она оказалась на улице. Квартиру, скорее всего, опечатали... Сквозь бурный поток мыслей до неё донеслось пьяное умрляющее "Ира! Ирочка!" Девочка скривилась. Как же ужасно это звучало. Даже звук отцовского голоса вызывал омерзение. Пусть бы он была даже и не пьяный, ничего, кроме отвращения, этот человек у Иры больше не вызывал. Она не хотела называть его отцом. Ира на пару месяцев будто выпала из реальности. Она даже не могла точно сказать, где находилась, но тут было явно лучше, чем дома. Вообще, везде и всегда было и будет лучше, чем дома. Но в голове начало проясняться, когда девочка увидела ту самую тётю-психолога, которая снова вызвалась с ней работать. Сказать, что она была рада – ничего не сказать. Тётя-психолог была единственным человеком, с которым Ире было приятно говорить. Она уже было хотела обнять тётю, как вдруг заствлач услышав мягкое "Ирочка". В памяти сразу всплыл знакомый, пьяный, мерзкий голос. Ира помрачнела и отступила назад. Ей было ужасно грустно и противно, что такой отвратный человек испортил её такое светлое и чистое "Ирочка". Она ненавидела этого человека и своё любимое, но запятнанное несмываемыми грязью и позором "Ирочка". От осознания этого хотелось плакать. – Не называйте меня так, пожалуйста. Я ненавижу это слово.