(Не)идеальный старший брат

Билли живёт здесь уже пять лет. За это время он влюблялся три раза (один — безответно), пять раз уходил с работы, набил четыре татуировки и дважды чуть не покончил с собой. Передумал в тот момент, когда выдавил последние таблетки из блистера. (К сожалению.) Билли выходит и запирает дверь, придавив её немного ногой, затянутой в лёгкие рваные джинсы. Дом старый, так что рассохлись доски. Когда он проворачивает ключ, звеня брелком, из соседней квартиры выходит Том — ему уже десять, хотя познакомились они впервые, когда тот был сопливым мальчишкой. Он держал маму за палец и ковырялся в носу, а теперь — держит во рту незажжённую сигарету и, сгорбившись, собирает дреды в высокий хвост. Глаза у него больше не добрые, но и не злые — настороженные, как у волчонка. Билл знает, что его мама умерла три года назад. И знает, что Гордон, отец, теперь пьёт. — Здрасте. — Привет. Билл запирает квартиру и суёт ключи в карман кожаной куртки. Брелок в виде Эйфелевой башни выглядит очень старым и выпирает, но у Билли нет сил его поменять. Том тоже закрывает дверь, хотя слышно, что его отец дома — он всегда дома. Видимо, просто пьяный, но Биллу нет дела: с таким должна разбираться опека. Полицейские. Учителя в школе. (Не он.) — Лифт не работает, — кидает Том безразлично, проходя мимо и нагло зажигая свою сигарету. Он даже не боится, что его заметит кто-то из взрослых. — Опять?.. Они идут друг за другом по лестнице: Билли отстаёт на один пролёт, копаясь в наплечной сумке. Тоже находит сигареты, вытаскивает одну губами прямо из пачки и видит, как Том останавливается у окна, подпрыгивает, чтобы открыть форточку, но не достаёт: окна слишком высокие. Билл прикуривает, прежде чем помочь. — Спасибо, — бурчит Том чуть сконфужено — он пытается быть крутым, но вовсе не круто, когда не можешь даже допрыгнуть до форточки. (А Билли высокий — мальчишка ему по грудь.) — Я не знал, что ты куришь. Это вредно, — говорит Билл для проформы. — Ага. Том красноречиво смотрит на то, как молодой мужчина выдыхает, и дым крутится, словно молоко в чашке кофе, прежде чем вырваться наружу. Деревья шумят — ветер слегка клонит макушки. По-осеннему зябко. Листья падают на дорожки между домами. (Незаметно подкрадывается увядание.) Никто не собирался зависнуть здесь, между этажами, в сиреневом полумраке, когда последние лучи солнца выглядывают из-за соседних крыш. Тени интересно очерчивают лица: детское, с корками на губах, с ресницами, как у пони, и лицо куда старше, благородно-угловатое, с подведёнными глазами (словно углём). Все соседи называют их обоих странными. Все чувствуют, что с ними обоими что-то не так, и дело не в дредах, макияже, татуировках и пирсинге. Их фундамент, сама основа — шаткая и не та. — Где прокалывал? — кивает головой Билл, опираясь боком на подоконник. В губе Тома блестит кольцо. Мальчишка улыбается — слегка хитро. — Да там же, где ты, наверное. У Билли проколот язык, бровь и болтается септум в носу. — На Германштрассе? — Ага. Там разрешение не спросили — просто сделали и всё. Они снова затягиваются и молчат. Мальчишка немного дёрганый: у него бегают беспокойно глаза и трясётся нога. Билл не спрашивает, что случилось. В конце концов, его мешковатая одежда чистая и отглаженная, нет ни ссадин, ни синяков, и хотя ребёнок худой, не скажешь, что тощий. Том выкидывает окурок в окно. — А ты что, правда?.. Ну, это. — Гей? — спокойно уточняет Билли, выдыхая дым в форточку. (Он-то в курсе, какие о нём ходят слухи.) Том стеснительно смотрит вниз, отковыривая пальцем краску на подоконнике, потом — бросает слегка вызывающий взгляд. В нём словно сражается хороший мальчик и хулиган. — Да. Гей? — Знаешь, что значит? — Ну… когда спишь с мужиками. Трахаешься. Билл кивает, затягиваясь опять, сильно, чтобы зажгло кончики пальцев и впали щёки. Тоже выкидывает окурок в окно и закрывает форточку, выдохнув облако через нос. — Нет разницы, кто с кем занимается сексом, — как-то устало говорит он, собираясь уходить. — Это не делает меня дерьмом. Так же, как любовь твоего отца к женщинам, не делает его хорошим. — Да я просто спрашиваю… я геев, наверное, не встречал. — Всё в порядке, мышка, — Билл всегда называет соседа вот так, «мышкой», может быть, потому что мальчик чем-то напоминает его самого. — «Трахаться» — вульгарное слово. Получишь от учителей по губам. — Ага… Билли спускается, слыша шаги, застёгивает верхние пуговицы куртки. Он знает, что ночная работа в баре доконает его когда-то, но выбора нет — ни у него, ни у мальчишки, который идёт позади, шаркая от безделья. Им нужно как-то жить эту херовую жизнь. (Жаль, что Том понял это сейчас.)