Помни, что своей любви я не скажу "Прощай"...

      Темнота безветренной и ясной ночи, наполненной звуками маракасов с гитарами и песнями припозднившихся мариачи, заключила в свои ласковые и прохладные объятия небольшой мексиканский городок Санта-Цецилия, точно роскошным покрывалом из тёмного бархата с россыпями холодно сияющих звёзд накрыв шумный и полный жизни город. Полная луна на тёмном ночном небосклоне освещала залитые светом уличных фонарей улицы, неспящий и бурлящий весельем городок Санта-Цецилия. В кухне дома семьи Ривера, освещённой масляными лампами, витали запахи чили кон карне в тарелках. Фахита без острых соусов, разложенная в больших и плоских тарелках, стала предметом внимания маленькой смуглой девочки лет четырёх на вид. Шустрыми маленькими ручками малышка хватала съестное и с аппетитом ела, изредка облизывая губы. Восторженно сияющие и большие чёрные глаза девчушки, обрамлённые чёрными и густыми длинными ресницами, часто задерживались на молодом мужчине высокого роста. Одет он был в белоснежную рубашку с закатанными до локтя рукавами и в чёрные брюки. Молодого мужчину нельзя было никак назвать попадающим под каноны классической красоты: слегка крупные уши, большой острый нос с горбинкой, часто растягивающиеся в ласковой улыбке тонкие губы — стоило ему взглянуть на маленькую девочку. Но обаятельная улыбка и искрящиеся теплотой карие глаза придавали ему особую красоту. Вместе с мужчиной и малышкой в кухне была молодая женщина, одетая в хлопковую белую блузу, красную длиннополую юбку и тёмно-зелёный корсет. Живи Франсиско Гойя в Мексике двадцатого века и доведись ему встретить на улицах Санта-Цецилии молодую женщину, на загорелом лице которой с тонкими и мягкими чертами ярко сияли большие чёрные глаза, украшенные длинными и густыми чёрными ресницами, в тёмно-каштановых волосах которой путались солнечные лучи, написанный им образ Святой Девы напоминал бы дивный лик этой прекрасной доньи. Молодая женщина часто бросала на мужчину полные кокетства, озорства и безмерной нежности взгляды, могла тихонько и игриво толкнуть его по ноге своей изящной ступнёй, и хихикать, видя, как на его щеках вспыхивает говорящий о смущении румянец. — Имельда, моя дорогая, я тоже очень скучал по тебе и нашей Коко все долгие дни моего концертного тура, — с мягкой иронией и теплотой проронил молодой человек, ласково улыбнувшись явно кокетничающей с ним за столом прекрасной сеньоре. — Ну, всё, Гектор, ещё нескоро я отпущу тебя в новый тур по Мексике. Мне и Коко очень тебя не хватало. Может быть, мой муж и отец моей дочери для приличия ближайшие месяца четыре никуда не уедет? — нежные и пухлые губы Имельды тронула завлекающая и лукавая улыбка, немного обнажившая аккуратные белые зубы, так похожие цветом на настоящий жемчуг. — Поверь, любимая, ближайшие полгода ни в какой концертный тур по нашей прекрасной Мексике я не собираюсь, — Гектор по-ребячески и с теплотой смеялся, нежно глядя сквозь полуразомкнутые веки то на жену, то на маленькую дочку. Рука молодого мужчины, длинные и тонкие пальцы с мозолями которого огрубели от частого соприкосновения с гитарными струнами, ласково потрепала по чёрной макушке маленькую девочку. Покончив с тем, что было на её тарелке, Коко забралась к отцу на колени и крепко прильнула к нему, влепив в щёку Гектору неловкий и неуклюжий, но полный дочерней любви поцелуй. Гектор отставил чуть дальше от себя свою тарелку с едой и прильнул губами к макушке Коко, бережно прижав дочурку к себе, гладил нежные и круглые щёчки девочки, которая радостно повторяла всего два слова: «Папа вернулся, папа вернулся!». Имельда ласково взирала на идиллию дочерне-отцовской любви между мужем и их дочерью, улыбаясь, чуть прищурив чёрные глаза. — Гектор, любовь моя, наша Коко не даст мне соврать. Все дни твоего отсутствия спустя неделю она могла не спать до часу ночи и высматривать в окне твой силуэт. Еле могла уложить её спать, — промолвила мягко Имельда, но лёгкие нотки грусти всё равно чувствовались в её глубоком голосе настоящей певицы и артистки, разделяющей с мужем его страсть к музыке и танцам с песнями. — Да, папа, я и мама очень скучали без тебя. Не уезжай от нас больше. Без тебя нам очень грустно, — Коко состроила самое милое и умоляющее выражение на её детском личике, глядя в глаза Гектору ласково сияющими глазами. — Коко, моя птичка, ты же знаешь, что я всегда возвращаюсь к тебе и твоей маме из туров по стране, что я люблю вас и всегда о вас помню, что вы и есть моё главное богатство, — мягко и вкрадчиво разговаривал Гектор с дочерью, не выпуская её из объятий и тихонько укачивая. — Коко, сердце моё, вдоволь пообщаться и поиграть с папой ты можешь завтра утром. Ты покушала, наверняка устала за весь день. Тебе давно пора спать, — непреклонно, но всё же деликатно напомнила дочери Имельда, подойдя к Гектору, укачивающему Коко на руках. Губы Имельды с материнской нежностью прильнули к макушке дочери. — Мама, но я не хочу спать! — решительно возразила первеница семьи Ривера. — Пожалуйста, можно мне ещё посидеть с папой? — надеялась девочка уговорить маму не отправлять её спать, позволить посидеть с папой ещё немного. — Коко, детка, я обещаю, что мы вдоволь наговоримся и поиграем завтра. Я спою тебе твои любимые песни под гитару. А сейчас слушайся маму и ложись спать, — поддержал жену Гектор, совсем легонько и нисколько не больно ущипнув Коко за кончик прелестного носика на её смуглом личике. — Как скажешь, папа. Я буду умницей, — немного приободрившись, с нотками веселья в тоненьком голоске пообещала Коко отцу. — Умеешь ты всегда с нею договориться, — рассмеялась добродушно Имельда, погладив дочь по круглой щёчке. Гектор только улыбнулся жене так ласково и по-особенному, с таким выражением преданной любви в карих глазах, как умел только он. Встав со стула с дочкой на руках, Гектор вышел из-за стола и молча проследовал за Имельдой в спальню Коко. Уложив малышку в кровать, он заботливо укрыл её лёгким одеялом и подоткнул со всех сторон. Глаза Коко уже начинали слипаться, девочка откровенно клевала своим очаровательным маленьким носиком, но это не значило, что она не попросит отца спеть ей перед сном свою самую любимую песню из его заветной тетради со стихами. — Папа, а спой мне нашу песню. Пожалуйста. Ты знаешь, как я люблю её больше всех, — кротко озвучила девочка просьбу. — Если таково желание маленькой сеньориты, — весело и по-доброму рассмеялся Гектор, взяв лежащую на письменном столе Коко Гитару. Пальцы его коснулись струн и ловко извлекали знакомую для него и Коко с Имельдой мелодию, плавные и мягкие переливы которой так легко было узнать. Голос Гектора вкрадчиво, ласково и тепло пролился в стенах комнаты маленькой Коко, смежившей веки. Губы девочки расплылись в довольной и широкой улыбке. Кроха ещё не погрузилась в сон, но слышала глубокий и полный нежности, папин голос: — Не забывай! Просто должен я идти! Не забывай! Не плачь и не грусти! Пускай в далёком я краю, любимая моя! Ты знай, что песни я пою лишь только для тебя! Не забывай! Не уйти нам от судьбы! Не забывай! И будем снова вместе мы! Помни, что своей любви я не скажу «Прощай», Пока я не вернусь к тебе! Не забывай… Не забывай, Когда в беспамятном бреду… Не забывай Мои мечты, что я дарю, От сердца моего ключи Есть только у тебя, И в этой песне навсегда С тобою буду я. Не забывай, Пусть будет холодно вокруг. Не забывай, Тебя я песней обниму. У мира на другом краю Меня ты не забудь, Найди обратно к дому путь, Не забывай… Всё время, что Гектор пел дочери сочинённую для неё колыбельную, Имельда с рассеянной улыбкой слушала исполнение мужа одной из самых её любимых песен в творчестве возлюбленного, словно застывшая и заворожённая в заколдованном сне. Убаюканная папиным голосом, маленькая Коко полностью погрузилась в мир ярких и радостных сновидений, которые часто свойственны детям, живущим и купающимся в родительской заботе и любви. Только тогда Имельда и Гектор покинули комнату дочери, тихонько прикрыв дверь, чтобы не потревожить её сон, и вернулись в кухню. В полном молчании они снова подогрели остывшую еду и с аппетитом съели чили кон карне в своих тарелках. Ни слова не говоря, Гектор вымыл посуду и столовые приборы, после поставив на лежащее поверх кухонной тумбы полотенце. Имельда села за стол и подпёрла голову руками. Несколько тёмно-каштановых прядок выбились из её причёски и придавали романтичности образу сеньоры Ривера, но лицо молодой женщины хранило на себе печать усталости и задумчивости. — Гектор, любимый, присядь рядом со мной, — мягко улыбнувшись мужу, предложила Имельда. Гектор не заставил жену просить его об этом дважды, сев за стол рядом с ней. — Имельда, я вижу, что ты сильно не в духе. У тебя и Коко всё было хорошо в моё отсутствие? — деликатно прозвучали слова из уст Гектора, рука молодого мужчины коснулась плеча Имельды и мягко сжала. — Любимый, ты глубоко заблуждаешься, если думаешь, что я не заметила, как ты скрываешь за весельем нечто тебя гнетущее. Поэтому скажи мне правду, — твёрдо и решительно отрезала Имельда, взяв лежащую на её плече руку мужа в руку свою. — От тебя ничего не скроешь, моя бесценная, — по-доброму иронично и тепло проронил Гектор, улыбнувшись жене. — Ты правда меня насквозь видишь, — отдавал голос молодого мужчины оттенками грусти и какого-то разочарования. — Гектор, я могу тебя спросить, почему ты вернулся без Эрнесто — один? — тактично полюбопытствовала Имельда, бережно массируя пальцы мужа с мозолями от гитарных струн. Лицо Гектора омрачилось, ясные карие глаза заволокла пелена слёз, несколько солёных капель скатились по щекам. Сеньор Ривера на какое-то время замкнулся в своём грустном и тягостном молчании, так похожим на доспех. Имельда, совершенно озадаченная реакцией мужа на невинный вопрос, прикрыла ладонью, которой не держала ладонь Гектора, свои губы. Нескоро Имельда решилась прервать молчание. — Гектор, с тобой и Эрнесто что-то случилось во время ваших гастролей? — осторожно задала вопрос Имельда и погладила мягкой изящной ладонью по щеке супруга. Гектор перехватил её руку и коснулся с трепетом внутренней стороны ладони молодой женщины, её тонкого запястья. — Ты была права насчёт Эрнесто. Ты не раз говорила, что он втайне мне завидует и не может себе позволить выступать сольно, поскольку дуэт выезжает за счёт нашего вокала с игрой на гитаре и моих песен… — молодой Ривера грустно покачал головой и скорбно вздохнул, утерев слёзы с глаз. Всё это время Имельда утешающе гладила его по спине. — Но что произошло? Вы поссорились? Ты можешь мне рассказать… — Встав из-за стола, Имельда зашла за спину Гектора и прильнула губами к его чёрной макушке. — Нет у меня больше друга, Имельда. Во всех смыслах. Ты не раз предупреждала, что Эрнесто ещё вонзит мне нож под рёбра. Так оно и случилось. Оказывается, он хотел угостить меня отравленной текилой, но перепутал рюмки и выпил отравленную текилу сам. Он мёртв. Я позаботился о похоронах, — проронил хмуро Гектор, но всё же от внимания Имельды не укрылось, сколько печали и разочарования слышалось в тихом голосе её мужа. — Я объявил Эрнесто, что хочу завершить музыкальную карьеру и посвятить себя моей семье… Видимо, он не захотел с этим мириться. — Я поражаюсь цинизму этого выродка и шакальего отродья… Вот же подонок! Подлая скотина, тварь, Иуда, предатель! — давала волю гневу Имельда, но тем не менее шёпотом, чтобы криками не разбудить мирно спящую у себя в спальне Коко. — А ты ещё и оплатил его похороны! Да этот де Ла Крус заслужил быть брошенным в канаву, как сдохшая уличная шавка! — Имельда, дорогая, но ведь всё-таки Эрнесто когда-то был моим другом, заботился обо мне как о младшем брате, мы выступали вместе и добивались успехов… Я всё же не смог отказать ему в достойном погребении… — попытался Гектор смягчить свою объятую негодованием супругу, но только распалил её этим ещё сильнее. Больше яростных ноток лозой вплелись в голос Имельды. — Он перестал быть твоим другом после того, как предал тебя! Ты жив только по счастливой случайности… Если бы твой ублюдок-дружок не перепутал рюмки и не выпил вместо тебя отравленной текилы… Я лишилась бы любимого мужа, а наша Коко — родного отца! И ты ещё этому скоту оплатил похороны! Не приведёт к добру твоя привычка подставлять вторую щёку! — звенел неподдельной, страстной яростью и ненавистью к несостоявшемуся убийце её мужа голос Имельды. Впрочем, молодую сеньору Ривера премного утешало то, что вместо её мужа отравленную текилу выпил Эрнесто де Ла Крус, от общения с которым Имельда не раз предостерегала Гектора и просила разорвать с ним всякие отношения. — Имельда, любовь моя, теперь всё страшное осталось позади, я жив и больше никуда, никогда, от тебя и нашей Коко не уеду, — Гектор встал со своего стула, подошёл к жене и мягко привлёк её к себе, крепко и в то же время с бережностью, обняв её. Негодование Имельды немного схлынуло, стоило Гектору проявить к ней эту ласку, едва только он пылко прильнул губами к её тёмно-каштановой макушке. Ривера никуда не желал отпускать от себя бесконечно дорогую для него женщину — подарившую ему счастье быть отцом чудесной девчушки Коко, которая сейчас наверняка безмятежно спала у себя в детской и видела десятый сон. — Что же ты теперь будешь делать, когда решил завершить музыкальную карьеру? — тихонько и уже совершенно спокойно спросила мужа Имельда, крепче и доверчиво к нему прильнув. — Буду давать частные уроки вокала и музыки, возможно и собственную школу открою, а выступать на праздниках и на площади уже ради удовольствия — моего и жителей города, — зазвучали в голосе Гектора оттенки надежды и робкой радости. — Хватит с нас моих гастролей…