О Серёже и Ярославе

Говорят в этом мире нет и никогда не будет ничего случайного. Все происходит по какой-то причине, которая порой раскрывается далеко не сразу и может стать полной неожиданностью. Вот и для Сережи стало. За многие года он привык жить в квартире один, но при этом никогда не испытывал одиночества как такового. На связи всегда были родители, рядом были друзья, любимая работа приносила удовольствие, а уж за возможность исследовать этот мир, брать от него абсолютно все Сергей и вовсе готов был душу продать. Мужчина с поистине детской, такой нехарактерной взрослому человеку искренностью любил людей, любил смех и юмор, порой даже глупый и неуместный, любил развлечения — экстремальные и не очень. Он любил жизнь. Любил честно и отдавался ей без остатка, как ребенок радуясь каждой удаче и не унывая при поражениях. Многие его считали странным, мальчишкой в теле взрослого человека, но сам Сережа искренне считал, что нужно сохранять в себе частичку детства, нужно уметь видеть хорошее даже в самом, казалось бы, плохом, — иначе будет попросту невозможно найти причины двигаться по жизни дальше. Сергей умел быть серьезным, правда умел, но хотел быть таким далеко не всегда. Но ровно в тот момент, когда на него подняла по-детски наивные глаза маленькая пятилетняя девочка, что-то щёлкнуло в голове и в сердце, заставив мужчину стать серьезным как никогда прежде. Она была заплаканной и такой перепуганной, что Сережа — впервые на собственной памяти — ощутил столь острое желание защищать этого маленького ребенка, что сам поначалу растерялся и испугался собственных мыслей, настолько непривычными они показались. Он никогда, абсолютно никогда не испытывал ничего подобного. Даже когда стремился помочь родителям или друзьям или когда вовсю дурачился с Антоном. Но именно Ярослава что-то изменила в его душе, сломала невидимый глазу барьер и Серёжу накрыло. Накрыло чем-то непонятным, необъяснимым, чем-то таким, что заставило его вылить добрую половину флакона геля для душа — Пашкиного вообще-то — только бы увидеть радостную улыбку на детском личике. И это же неизвестное «что-то» впоследствии вылилось в непреодолимое желание набить морду дяде этой крохи, и ревностно спрятать ее от всех бед этого мира, подарить детство, показать, что бывает по-другому. Потому что как можно так относиться к такой маленькой крохе? Как можно на нее кричать, как можно отпускать ее одну на улицу на ночь глядя, как можно практически не кормить ее, как можно поднимать на нее руку? На маленькую пятилетнюю девочку! Когда Арсений вызвал органы опеки и полицию Сережа осознал, что не готов. Не готов вот так просто отпустить эту маленькую девчонку. За один только вечер она поселилась в сердце мужчины маленьким теплым солнышком. И именно в тот момент Матвиенко окончательно понял, чем именно руководствовался Арс, когда неожиданно решил усыновить Антона. Дело было не в здравом смысле, не в рационализме и даже не в банальной жалости. Дело было в собственных душе и сердце, которые так настойчиво твердили «мое» и не желали маленького человечка от себя отпускать. Потому что ребенок, потому что беззащитный, потому что в одиночку не справится… Детям нужны взрослые рядом — и именно это тот факт, который Сережа осознал слишком внезапно и в то же время так вовремя. Как раз вовремя для того, чтобы не позволить маленькой светлой душой девочке оказаться в стенах детского дома, где — Матвиенко понял это слишком явно, — ее так легко могут сломать. В ту ночь он не сомкнул глаз. Думал, анализировал, просчитывал. А на утро связался с адвокатом, с полицией, с детским домом, с судом. Проплатил всем, кому только мог, чтобы его обошли стороной все формальности, чтобы ему безо всяких курсов и школ приемных родителей в кратчайшие сроки выдали разрешение на усыновление ребенка из детского дома, и не испытывал по этому поводу никаких угрызений совести. Да коррупция, да плохо, но какая в общем-то разница? У него была цель, а какими средствами он добился ее достижения — дело десятое. Все что имело значение в тот момент — взгляд детских карих глаз. Потому что именно они, именно глазки маленькой Ярославы сумели перевернуть мир взрослого состоявшегося в жизни и считавшего себя ранее абсолютно счастливым человека и доказать, что счастья много не бывает. И все, что теперь отделяло Сергея от нового этапа в его жизни — подпись, которую было необходимо поставить в документах, которые официально сделают его отцом и подарят маленькой девочке его отчество и фамилию. Потому что так будет правильно. Только так и никак иначе.

***

За окном кружились мелкие снежинки, припорашивали все вокруг тонким белоснежным слоем и даже не думали таять — мороз не позволял. Это был первый снег в этом году, — поздне ноябрьский снег. И почему-то он создавал ощущение невероятного и неповторимого чуда, дарил надежду на лучшее, да и просто заставлял улыбаться. И ведь Сергей уже не раз видел этот самый снег, он выпадает почти каждый год, когда раньше, когда позже… Но почему-то именно этот казался ему особенным, так похожим на все предыдущие и непохожим одновременно. Почему-то именно он заставлял мужчину то и дело бросать взгляд в окна, следить за невероятным танцем белоснежных снежинок, столь похожих на сотни крошечных мотыльков, и томиться долгим, несколько волнительным ожиданием. Впрочем, очевидно, что дело на самом деле было вовсе не в снеге, далеко не в нем. Он сидел на диване при входе даже не в детский дом — туда Ярославу попросту не успели перевести, Сергей в оформлении бумаг оказался быстрее, — а в центр временного содержания несовершеннолетних, сжимал в руках папку с уже оформленными документами и едва заметно постукивал ногой по полу, сам того не замечая. В голове были тысячи мыслей и планов, не дававших покоя, и все они так или иначе крутились вокруг маленькой девочки. Нужно будет как можно скорее купить Ясе одежду и обувь и не два комплекта, как мужчина сделал сейчас, в невероятных попыхах, а так чтобы точно хватало, даже если девчушка что-нибудь порвет или испачкает. Купить игрушки, раскраски, фломастеры и карандаши и ещё много чего подобного. Записать девочку в садик, познакомить ее со своими родителями. А ещё, как бы странно это не звучало, но нужно было также заняться вопросом переезда, потому что раскладывающийся диван в гостиной — это хороший вариант для гостей, но никак не для постоянного сна, а спальня в нынешней квартире Сергея была только одна. И ему то, конечно, совсем не сложно уступить ее девочке, а самому переместиться в гостиную, но это не решит вопроса с нехваткой места для вещей и даже для банальных игрушек. Много в общем дел было, не думать о которых было попросту невозможно. Впрочем, это ровно до того момента, пока он не увидел показавшуюся из-за угла Ярославу, которая шла за руку с миловидной женщиной лет примерно пятидесяти. Девочка все также казалась невероятно маленькой и худенькой и на вид была даже младше своих пяти лет, но теперь она хотя бы выглядела опрятно в отличие от их прошлой встречи. Лилового цвета штаны и свитер, которые принес и отдал местным воспитателям сам Сережа, на ногах черные ботиночки, принесённые также мужчиной, на голове два аккуратно заплетённых колоска и несколько простеньких, но симпатичных заколок в виде цветочков. Последние Сережа не приносил, он в принципе даже не задумывался над тем, что девочкам зачастую нравятся всякие резиночки, заколочки и ободочки. А ещё браслетики и колечки, по крайней мере он, кажется, видел что-то подобное, когда в их компанию приходили родители вместе с детьми. — Ой, привет! — оказавшись в паре шагов от мужчины, воскликнула девочка и по-детски помахала рукой. — А ты ко мне в гости пришел? Сергей видел, как улыбнулась женщина и едва заметно кивнула ему, выпуская детскую руку и позволяя Ярославе подойти к нему совсем близко. Сережа сначала кивнул в ответ воспитательнице, а потом уже посмотрел на стоявшую перед ним девочку. — Нет, ребенок, не в гости, — по-доброму улыбнувшись, проговорил мужчина и едва не рассмеялся, заметив полную растерянность на детском ничего не понимающем личике. — Я забрать тебя пришёл. — Куда забрать? А зачем? — недоуменно спросила Ярослава, комично хлопая глазами. — Ты погулять меня что ли зовёшь? Сергей точно запомнил, что с Арсением девчушка была на «вы». А ему по неведомой причине говорила «ты» с самого начала и теперь это не изменилось. Быть может и это было знаком, весь смысл которого дошел до мужчины только сейчас? — К себе, Ясь, забрать. Папой твоим буду. И погулять, если ты захочешь, мы тоже сходим, — с невероятной теплотой в голосе, проговорил Сергей, сразу расставляя все точки над «i» и не позволяя ребенку придумать никаких других трактовок и причин. Девочка даже не ответила сразу, а только округлила глазки, смотря одновременно удивлённо и недоверчиво, пытаясь полностью осмыслить все, сказанное ей. В давно уже созданную картину детского, — совершенно неправильного к большому сожалению, — мира никак не желал вписываться образ доброго мужчины, который вот так легко смог назвать себя ее папой. — Ты не можешь быть папой, — вдруг выдала она совершенно уверенно. — Дядя сказал, что я совсем никому не нужна, поэтому у меня не может быть папы и мамы. Ребенок в это верил. Верил так искренне, что у Серёжи сердце вдруг забилось в разы сильнее, а поугасшее за все это время желание разукрасить лицо — а может и не только — одного идиота, посмевшего обращаться с девочкой, будто она вещь какая-то, а не ребенок, и создавшего ей совершенно неправильные установки и убеждения вспыхнуло с новой силой. Матвиенко никогда не был ни злым человеком, ни мстительным, но в данном конкретном случае не мог контролировать собственную ярость. И сдерживал его только тот факт, что избиение человека — неважно наркоман он или нет, — это всё-таки статья, а Сергею проблемы с законом ни к чему, не теперь, когда он взял на себя ответственность за жизнь чужую — за жизнь маленького беззащитного ребенка. — Глупость сказал тебе твой дядя, — уверенно проговорил мужчина и осторожно, чтобы не напугать, потянул девочку на себя, усаживая на диван рядом. — Ты не нужна была ему, но ты нужна другим. И, знаешь, рядом с каждым ребенком по-хорошему должен быть хотя бы один взрослый. Не такой как твой дядя, а ответственный, чтобы и помочь, и защитить смог. Я буду твоим ответственным взрослым, папой, хорошо? Девочка долго смотрела на него как завороженная. Она так мало знала о том, кто такие родители, робела перед слишком серьезным и уверенным взглядом взрослого человека, но в то же время ощутила тепло, когда мужчина, с которым она знакома так плохо, но у которого такие добрые глаза, отчего-то согласился этим родителем стать. Хотя нет, даже не согласился, а сам предложил. И все это казалось ребенку таким странным и не до конца понятным. И всё-таки молчать дальше маленькая девочка уже не могла. — Хорошо… папа, — совсем тихо, очень сильно смутившись и до сих пор не до конца поверив Серёже, сказала Яся, не заметив что мужчина после ее слов улыбнулся так радостно, будто выполнил самое главное достижение в своей жизни. А может даже и без «будто». А потом девочка вдруг что-то вспомнила, ойкнула тихонько и, решившись снова заглянуть в глаза мужчины, спросила: — А можно я тебе что-то шепну? — Можно конечно, — отозвался Сергей и наклонился пониже, позволяя девочке приблизиться к его уху. — Я совсем-совсем забыла как тебя зовут, — неуверенно, словно сокровенную тайну открывала, шепнула Ярослава, а следом смущённо отстранилась, отведя взгляд в сторону. Мужчина рассмеялся, мягко и по-другому, без всякого упрека. Рукой осторожно провел по детской спинке, отмечая про себя удивление вспыхнувшее в этот миг в детских глазах, и также тихо как и сама девчушка прошептал в ответ: — Это не страшно. Я Сережа. — Но можно «папа», да? — тихонько, так что и сам Матвиенко едва расслышал, спросила девочка и, сама того не заметив, прикусила губу. — Можно, — уверенно сказал мужчина, не показывая что как-то удивился вопросу, пусть ему и показалось, что он и раньше дал понять, что не против. Если уж на то пошло, то Сережа скорее даже настаивал на таком обращении, пусть и не знал насколько такой подход правильный. Так-то он вообще мало чего о детях знал… — Прошу прощения, что я вас отвлекаю, — все с той же добродушной улыбкой проговорила стоявшая все это время немного в стороне женщина, — но у меня не так много времени, а вам нужно ещё одну бумагу подписать, — чуть приподняв в руке папку, которую Сергей до этого даже не заметил, добавила она. — А? Да, конечно, — переведя на женщину взгляд, проговорил Матвиенко. — Яська, ты сможешь сама одеться? — спросил мужчина, указывая на все это время лежавшие на диване куртку, шапку и перчатки, заблаговременно принесённые с собой также как и вся остальная одежда, что была на девочке. — Или тебе понадобится помощь? — Я сама! — уверенно заявила девочка и, как-то разом растеряв все смущение и удивление от ситуации в целом, подскочила и подошла к одежде. — Хорошо, тогда одевайся пока, а я сейчас, — быстро проговорил Сережа и поднялся, чтобы подойти к женщине. Та подошла к стойке регистрации у входа. Ещё когда Сергей только пришел там сидела девушка, но пока он ждал она успела куда-то уйти, так что сейчас место пустовало. Достав ручку, женщина протянула ее мужчине и выложила два совершенно одинаковых листа. Ничего сверхъестественное в их содержании не было, просто подтверждение того, что ребенка Сережа всё-таки забрал, предоставленное в двух экземплярах — один для самого Матвиенко, другой уйдет в архив центра. — Что-нибудь ещё? — закончив с документами, спросил мужчина. Краем глаза он наблюдал и за Ярославой, которая явно проигрывала битву с замком куртки, отчего очень комично сердилась, надувая щеки. — Нет, все что нужно было подписать, вы подписали, — ответила женщина. — Единственное ещё, вот, — вытащив из папки ещё какой-то листок и протянув его Сергею, сказала она, — это рекомендации нашего врача. У девочки сильный для ее возраста недобор по весу, из-за чего развилась анемия и гиповитаминоз. Она очень плохо ест, на завтрак пару ложек каши, тоже самое с обедом — две-три ложки супа съест уже хорошо будет, а на ужин может вообще перебиться небольшим куском хлеба. Это не ее вина, конечно, Ярославу не докармливали и это видно, а она сама просто привыкла практически не есть. Но вам нужно озаботиться этим вопросом. Да и вообще, знаете, я не должна об этом говорить, но мой вам чисто человеческий совет — лучше пройдитесь с ней по врачам, анализы сдайте, перепроверьте все, потому что в показаниях наших медицинских работников бывают ошибки и, к сожалению, нередко. Сами понимаете, к нам детки поступают ежедневно и их немало, финансирования попросту не хватает для тщательного обследования всех и каждого, тем более у нас они лишь временно. Мы что можем делаем, но выше головы не прыгнешь. — Я понимаю, спасибо большое, — проговорил мужчина, а сам задумался на мгновение составляя для себя мысленные пометки. Так много всего нужно сделать и так много успеть. Впрочем, это все того определенно стоит. А что до возможных трудностей… ну так а что трудности? Справлялся ведь как-то раньше, значит справится и сейчас. — Ну мы пойдем тогда? — снова заговорил Сергей. — Да, конечно, мне незачем вас задерживать, — ответила женщина. — Удачи вам. Ярослава, пока, — чуть громче, чтобы девочка ее точно расслышала, продолжила воспитательница и улыбнулась, когда увидела, что девчушка помахала ей рукой на прощание. — До свидания, — сказала она теперь Сергею и быстрым шагом двинулась куда-то по коридору, очень быстро скрывшись за поворотом. Мужчина проводил ее взглядом, кинув вслед точно такое же «до свидания», а потом перевел взгляд на девочку, которая так и не справилась с застежкой, но зато отлично с шапочкой и перчатками, и теперь стояла гордая и довольная собой. Сергей усмехнулся по-доброму от такой детской непосредственности, а потом подошел к ребенку и присел на корточки. — Я помогу тебе застегнуть курточку? — спросил он, но на самом деле не ждал никакого ответа, а сразу принялся эту самую куртку застегивать. — Подними чуть-чуть голову, чтобы я случайно подбородок не прищемил тебе. Ярослава даже не пыталась сопротивляться, голову приподняла, и, чтобы не заскучать по всей видимости, принялась ощупывать забавные ушки на собственной шапке. Она, конечно, успела рассмотреть ее пока надевала, но на ней самой шапочка, должно быть, смотрелась совсем по-другому. — А я теперь как самый настоящий котик, да? И у меня есть ушки! — как только Сережа закончил с курткой, тут же спросила девочка и посмотрела на мужчину снизу вверх своим чистым детским взглядом. — А можно я так долго буду ходить? Или вообще всегда! Матвиенко улыбнулся пожалуй даже слишком счастливо для человека, у которого в душе творился настоящий хаос, а все эмоции были слишком разными, почти полностью противоположными, но отчего-то существующими одновременно. А впрочем, не улыбнуться очаровательной в своей наивности девочке было попросту невозможно. Да и, чего греха таить, видел в ней Сережа что-то такое, что до сих пор было и в нем самом, пусть на данный момент и скрылось под толщей серьезности. Но без шуток, если бы к нему вдруг попала в руки шапка его размера с ушами, он бы точно также надел ее и, дурачась, стал заявлять всему миру, что он вообще-то котик. Да, он был взрослым, да ему прилично уже за тридцать, но что-то такое поистине детское до сих пор составляло огромную часть его характера, которую, впрочем, он прекрасно мог контролировать. Ну вот таким он был человеком, всегда был, сколько себя помнил. Все время выдумывал что-то нестандартное, что-то забавное, что никому другому и в голову бы не пришло. И смеялся Сергей всегда искренне и громко. Его зачастую считали странным, а порой находились даже такие, кто шел дальше и называл ненормальным. Последние, правда, в его жизни надолго не задерживались, поскольку мужчина искренне считал, что в его окружении должны быть только те люди, которые готовы принимать его таким, какой он есть, со всей его легкой придурью. И Яська в это окружение отлично вписывалась. Потому что была ребенком, таким же искренним и непосредственным как вроде бы уже взрослый Сережа, потому что точно не стала бы осуждать, а ещё потому что отчаянно нуждалась в защите. А Матвиенко привык приходить близким людям на выручку и да, защищать при необходимости. — Можно, отчего ж нет? Только ты уверена, что тебе не будет жарко ходить в шапочке в помещениях? Может все же ты будешь котиком только на улице? — поинтересовался Сергей. — Наверное, будет, — неуверенно проговорила Яся, задумчиво нахмурившись. — Тогда я буду котиком на улице, а дома девочкой, да? — Договорились, — тепло отозвался мужчина. — А я красивый котик? — не преминула случаем, спросить девчушка. — Очень красивый, — заверил ее старший. — Ты хочешь на себя посмотреть? — Хочу! А у тебя есть зеркальце? Яся была, пожалуй, даже слишком милым ребенком. И так легко оказалось зажечь ее глаза, заставить их сиять огоньками интереса. Где-то в самой их глубине, если присмотреться, все же можно было разглядеть нотки некой затаенной и совсем не детской грусти, но девочка, кажется, и сама не желала на них обращать внимания, не то что показывать другим. — Ну зеркальца нет, но есть телефон, — доставая мобильный из кармана, сказал Сережа и включил фронтальную камеру. — Вот смотри. Телефон из его рук Ярослава взяла с опаской и так осторожно, будто боялась ненароком его уронить. Но вот на себя посмотрела с интересом и восхищением одновременно, стала голову наклонять то в одну сторону, то в другую, стремясь рассмотреть себя под разными углами, а потом, развеселившись, начала уже просто баловаться и корчить самой себе рожицы. — А как они туда в телефон зеркальце положили? Оно вытаскивается? — на мгновение отвлекаясь от своего занятия, спросила Яся. — Это не зеркало, а камера. Чтобы фотографии делать можно было, — пояснил Сережа и улыбнулся, заметив очередное удивление ребенка. — Ух ты, — выдала девочка и принялась снова рассматривать себя со всех сторон. Матвиенко терпеливо подождал ещё пару минут, позволяя ребенку наиграться, но потом все же осознал, что в помещении довольно жарко и если уж ему самому не сильно комфортно, хотя он даже куртку ещё не надел, то закутанная Яся за это время уже могла три раза перегреться. И ведь сам же ей буквально недавно говорил, что в шапке в помещениях будет жарко, а тут ещё и куртка сверху, но разве ж можно было вот так сразу отвлечь девочку от интересного занятия и не позволить ей хотя бы немножко подурачиться? Конечно нельзя, это было бы кощунством. — Ясь, давай я тебе чуть позже дам ещё поиграться с камерой, хорошо? Жарко здесь, да и нам уже пора. Поехали отсюда? — На машине? — резко забыв о камере, спросила девочка и с чистым восторгом посмотрела на мужчину. Телефон она моментально вернула ему, даже не думая перечить или капризничать. — На машине, на чем же еще? — подтвердил Сергей. Детское автокресло — это была одна из тех немногих вещей, которой он все же успел озаботиться заранее. — Только мы с тобой по дороге заедем в несколько магазинов, хорошо? Ты же не успела еще за сегодня устать? Ярослава тут же отрицательно покачала головой. Она за сегодня только и успела, что проснуться и позавтракать, так когда она должна была устать? — Вот и хорошо, тогда вперёд, — указывая рукой на дверь и тихонько посмеиваясь от того, что девочка буквально вприпрыжку побежала к ней, сказал мужчина. А Ярославе было куда торопиться — за последние несколько дней ее кроме как во двор этого непривычного странного места не выпускали — да и туда только на час, поэтому она была очень рада возможности сменить обстановку и погулять. Так уж вышло, что за всю свою небольшую, пока что, жизнь Яся успела привыкнуть, что может ходить где хочет и сколько хочет, и никто ей ничего не скажет, а потому долго сидеть на месте закрытой в четырех стенах было для нее попросту невыносимо. А тут такая возможность, да еще и не просто погулять, но и по магазинам походить, в которых девочка никогда толком и не была. И, конечно же, все вокруг было для девочки таким необычным, одновременно пугающим с непривычки и в то же заставляющим невольно улыбаться в ответ на добрую улыбку Сережи, с интересом рассматривать все вокруг и удивляться так сильно, как не удивлялась эта маленькая девочка ничему и никогда. С дядей она никогда не ездила на машине, только изредка в маршрутках, полных людей, пыли, грязи и неприятных запахов. В машине у Сережи было чисто и пахло чем-то приятным, но чем именно Ярослава за всю дорогу понять так и не смогла. Не бывала девчушка и в таких огромных магазинах — торговых центрах, как назвал его старший. Одежду дядя покупал ей редко и только на рынке — самое дешевое, что удавалось найти, — но чаще ее просто отдавали знакомые. И вся та одежда уже изначально зачатую была в дырках и латках, выцветших, бледных цветов. А здесь было не так. Все не так. Много ярких, разноцветных нарядов: от кофт и штанов до платьев с такими невероятными рисунками, каких Ярослава не видела никогда. И тихо сказанное «если что-то нравится — говори» позволяющее ей самой выбрать то, что хочется. Впрочем, Яся совсем не знала, что значит «выбирать». Ей никто никогда подобного не позволял, а потому решиться попросить хоть что-то она так и не смогла. И тем удивительнее оказался тот факт, что Сергей неведомым образом брал ровно то, на что падал восхищенный взгляд ребенка. Для самой девочки удивительным, конечно. Сам-то Матвиенко прекрасно понимал, что и как делает — он просто читал все в детском восторженном взгляде. Не то чтобы самому Сергею было сильно проще чем Ярославе. Если со многим другим можно было повременить, то одежду купить требовалось прямо сейчас, потому что, очевидно, два комплекта и оба уличные — это явно недостаточно. Да вот только для него многое тоже было в новинку. Матвиенко понятия не имел, что именно нужно маленькой пятилетней девочке. Он понятия не имел, что нужно любому ребенку в принципе, если уж на то пошло. Что-то покупал, потому что замечал, как сильно это нравилось Ясе, что-то по советам консультантов, а что-то и вовсе наобум будучи даже не уверенным, что девочка хотя бы раз это наденет. Впрочем, так ли это было важно? С каждым мгновением, с каждой купленной вещью, будь это даже банальная пара носков, Сережа все больше убеждался, что он ввязался во что-то сложное настолько, что оно перекрывало абсолютно весь возможный опыт из самых разнообразных сфер его жизни. Он не умел быть родителем и понятия не имел, как этому научиться. Матвиенко даже не был уверен, что это действительно навык, который можно развить, потому что на данный момент все больше походило на лотерею, от которой неизвестно чего можно ожидать. И дело вовсе не в Ярославе — она милейший ребенок с непростой судьбой, — дело в нем самом, в его непонимании, неумении и в страхе перед тысячами ошибок, которые он может совершить и скорее всего совершит. Совершит не специально, не потому что плохой, а потому что человек и потому что не понимает, что делает. Не понимает, но так сильно хочет, чтобы маленькая девчушка с карими глазами, которые в самую душу заглядывают, была счастлива. Не просто же так она согласилась называть его папой…

***

Девочка и вправду ела очень мало. Настолько мало, что создавалось впечатление, будто к тарелке она не притронулись вовсе. А еще она была совершенно непривередлива, в меню небольшого ресторанчика, в который они зашли пообедать, не заглянула вовсе — читать не умела, а по картинкам мало что понимала, — и на каждое Сережино предложение отвечала положительно. Ей было совершенно неважно предложат ей тарелку супа, пюре или даже просто тушенных овощей, которые зачастую так не любят дети. Она слишком привыкла ходить голодной, чтобы выбирать, и по этой же причине не могла осилить даже среднюю для ребенка ее лет порцию. Матвиенко, наблюдая за этой картиной вполне искренне поражался, как с таким рационом у Ярославы оставались силы на игры, веселье и даже банально на прогулки. Да, она казалась меньше сверстников и, наверное, несколько бледноватой, но в то же время вела себя ровно также, как вели другие дети. Ну по крайней мере по Сережиным скромным меркам. Впрочем, он провел с девочкой едва ли половину дня, кто знает, что будет вечером. Или завтра. Или через неделю. Никогда не знаешь наверняка, когда появятся проблемы и появятся ли они вообще. Со своими собственными проблемами Сергей обычно разбирался довольно быстро, а вот как решать проблемы маленького ребенка представлял пока не до конца. Или не представлял вовсе. — Арсению, что ли, позвонить? Или Пашке? — едва слышно, больше для самого себя пробормотал мужчина. — Что? — тут же спросила девочка, явно расслышав голос, но не сумев разобрать слова. — Ничего, Яська, — покачал головой Сережа, а потом перевел взгляд на тарелку супа на столе. — Давай ты еще немножко поешь? Хотя бы ложечку? — Ну нет, я больше совсем не хочу кушать. А мы пойдем дальше гулять? Тут интересно! — Пойдем, — со вздохом отозвался старший. — Но сначала ты хотя бы сок допей, ладно? Что он мог сделать с тем, что девочка отказывалась есть? Не насильно ведь кормить, лучше он таким образом точно никому не сделает. Да и Ярослава не виновата ведь, что попросту не может съесть больше. Наверное, такие проблемы нужно все-таки решать под наблюдением врача. Саму девочку, впрочем, вопрос питания волновал мало. На сок она согласилась, но пила его медленно и неторопливо, параллельно разглядывая обилие лампочек на потолке, растений в горшках, картин на стенах. Наблюдала она и за людьми, с любопытством прислушивалась к разговорам и музыке, хотя и не разбирала больше половины слов. Со стороны казалась, будто девочка буквально впитывает в себя информацию и саму атмосферу, в то же время стараясь быть ее частью. Она невольно повторяла движения детей, сидевших с родителями неподалеку, гордо выпрямляла спину и смешно задирала голову, будто пыталась казаться выше, строже и серьезнее — взрослее. Получалось, правда, не до конца, детское любопытство было сильнее и оттого она большую часть времени все же просто вертела головой туда сюда, пытаясь смотреть на все и сразу. Сережа же ребенка не торопил, позволял ей наслаждаться окружением, и только когда Яся отложила опустевший стакан в сторону, осторожно дотронулся до ее плеча, привлекая внимание. — Хочешь, зайдем в магазин с игрушками, купим тебе что-нибудь? — предложил он, стараясь отвлечься от невеселых мыслей. Да вот только отвлечься не получилось, потому что личико у девочки вдруг таким ошарашенным сделалось, что мужчина ко всему прочему осознал, что скорее всего у этой крохи не то, что дорогих, а вообще никаких игрушек не было. — А зачем игрушки? — как-то очень наивно спросила девочка, но этой наивности Сергею умиляться не хотелось. Ему хотелось взвыть, потому что это, черт возьми, неправильно! Какой ребенок стал бы спрашивать зачем ему игрушки? А Яся действительно искренне не понимала. Дядя игрушек не покупал никогда, говорил, что ей они не нужны и что есть вещи и поважнее. Ярослава не совсем понимала значение слова «важный», но дядя обычно о таких вещах говорил с таким лицом, что девочка начинала бояться и считала, что важное — это, наверное, волшебные таблетки. Ну а что еще, если без них дяде было совсем плохо? Ярославе же без игрушек плохо не было, иногда с ней делились чем-то интересным дети со двора, но чаще она придумывала, как поиграть с тем, что было легко найти прямо на земле. Дядя не запрещал приносить домой веточки, камни, листочки, — что угодно, а девочка научилась строить из них простенькие домики, воображать и зверей, и людей. Так и зачем ей тогда игрушки, если все и так есть? И всё-таки Сережа по какой-то совершенно непонятной для девочки причине считал, что игрушки ей нужны. Быть может это потому что он сказал, что он теперь ее папа, а папа и дядя — это совсем разные вещи? Ярослава вообще-то совсем не понимала, насколько сильно они должны отличаться, но, глядя на добрую и даже ласковую улыбку старшего, начинала искренне верить, что сильно. Папа совсем не был похож на ее дядю, по крайней мере пока. Он не кричал, не пил таблеток и не начинал из-за них вести себя странно — ломать вещи вокруг, говорить с пустотой, заламывать себе пальцы. А ещё он с ней разговаривал так, будто ему действительно было интересно ее слушать, отвечать на вопросы и задавать их ей самому. Дядя такого не делал: она могла ему говорить о чем-то долго, но он просто не обращал внимание ни на одно ее слово. А если плохо себя чувствовал, то болтовня его могла даже начать раздражать. А плохо чувствовал он себя всякий раз, когда не мог найти свои таблетки — то есть очень часто. А ещё, получается, что дядя ей соврал, когда сказал, что у нее ни мамы, ни папы быть не может. Сережа ведь сказал, что он им будет, пусть девочка не понимала почему. И что вообще должен делать папа она тоже осознать не могла. Следить за ней? Так за ней и воспитатели следили в странном месте, откуда ее забрали, и дядя тоже следил. Но ведь никто из них папой не был и не пытался им стать. Так значит папа — это все-таки кто-то совсем другой, кто-то кто не похож ни на дядю, ни на воспитателей, кто-то кому, она инстинктивно ощущала, можно доверять. — Ну как это зачем? Чтобы тебя порадовать, — про себя подмечая, как серьезно девочка к нему прислушивалась, сказал мужчина, — и чтобы дома было во что поиграть, чем заняться. Просто чтобы скучно не было, понимаешь? — Но поиграть можно же со всем. Я из веточек домики строила! Я тебе потом покажу как, только нужно будет веточки собрать, хорошо? А если дома очень-очень скучно становится, то можно выйти погулять! — со знанием дела, проговорила девочка. — Можно, конечно, — не стал отрицать Сергей. — Но просто с веточками играть надоедает, нужно же разнообразие, правда? А на улице ведь и погода плохой может быть, дождик сильный или снег, или просто вечером, когда темно уже совсем, погулять не выйдешь, а заниматься чем-то нужно, — пытаясь не показать собственной досады, объяснял мужчина. — Не выйдешь? — удивлённо переспросила Ярослава. — Почему нет? Знаешь ночью как интересно гулять? Я всегда выхожу! Я даже ёжиков видела, представляешь? И ночью столько много котов, очень-очень весело, они такие смешные иногда и так громко мяукают. Ой, папа, а мы к Антону в гости сходим? У него котик! — Сходим, — слегка удивляясь способности ребенка переключатся с одного на другое так быстро, ответил Сережа и все же вернулся к первому вопросу девочки, со вздохом сказав: — Ясь, ночью на улице попросту опасно, особенно если гулять в одиночку и в незнакомых местах. Девочка в ответ посмотрела на него с таким скептицизмом, что Матвиенко сразу понял — с этим вопросом у них тоже возникнут проблемы. И это тоже не вина Яси. За ней не следили и она просто привыкла быть сама по себе — это было так очевидно, но от этого простого факта на душе было так больно. Если бы до ребенка раньше хоть кому-нибудь было дело, то она не сидела бы сейчас здесь. И на лёд бы не выскакивала. И не проваливалась под него. И ещё так много «и»… Ярослава отвечать ему не стала вовсе, то ли не понимала почему Сережа столь категоричен, то ли не желала понимать. И мужчина решил пока что этот вопрос оставить. Позже, они обязательно поговорят на эту тему позже, а сейчас у Матвиенко попросту не хватало моральных сил на разъяснения. Слишком много всего отвратительного было в жизни столь маленькой светлой душой девочки. И слишком сильно это все било по душе и сердцу давно уже взрослого мужчины. Невыносимо, тяжело, неправильно. Ни один ребенок подобного не заслуживает и всё-таки так много детей с этим сталкивается. Слишком много. Несправедливо много. — Пойдем всё-таки купим тебе что-нибудь, — спустя, наверное, минуту полного молчания, вновь заговорил Сергей. — Хочешь какую-нибудь куклу? И альбом тебе купим с фломастерами, рисовать будешь.