habitual.

игорь слышал каждый свой тихий вздох, каждый шорох одежды, как, мать его, незаметный серый воробушек на подоконник сел. замерз ведь наверняка, лапки отморозил на холоде. снег каким-то аномальным количеством валил с прошедшего воскресенья. пошел прямо под вечер и до сих пор будто бы не думал останавливаться. унылый, совсем-совсем непримечательный для глаз каких-то больно прытких журналюг двор стал похож на реквизит к старому советскому фильму 1964 года. настеньки не хватало только для полного погружения. игорь помнит, как каждый год они с тётей леной смотрели его тридцать первого декабря и дядю федю тоже звали. он, правда, всегда под конец приходил, но приходил. хохотал с сонного, куняющего носом игорёни и укрывал их втроём пледом. до сих пор он у них сохранился, в шкафу лежит. раритет. как и все детские воспоминания с.. ну, мамой и папой. с неведанным ранее восхищением, целым спектром блеска в голубых глазах, гром, боясь пошевелиться, рассматривает свёрток у себя в руках. пухлые розовые щёки, нос-кнопка и до смешного неожиданная парочка тёмных кудряшек на макушке. четыре сто, а в крепких лапищах он казался совсем крошечным, сложив кулачки у себя на пузике и беспокойно сопя. игорь вытирает спящему мальчику слюни с подбородка и, господи, сердце ведь почти встало, видит, как тот начинает хмуриться и кукситься потревоженный. такой нежный, хрупкий, маленький, пахнущий присыпкой и детским питанием. малютка открывает глаза, щурясь при попытках рассмотреть, кто же на этот раз держит в теплых объятьях. папа ли? — доброе утро, красотуля, — игорь физически ощущает, как у него в груди болеть начинает от осознания, с кем болтает. такая редкая, мягкая улыбка украшает лицо майора, когда он целует ребёнка в щечку и пытается дать в лапки слоника плюшевого. костя игрушку не замечает даже, а вот приятно пахнущую ладонь тянет к себе, сразу же указательный палец в рот суя, как пустышку. игорь сначала отнять хочет, не гигиенично же, ну, так петя говорит. но мысли в голове в комок запутанный превращаются сразу же, как замечает взгляд на себе. костик жует пальцы гладкими розовыми деснами и прищуривается, как будто бы правда понимал, как надо приглядываться. чудо маленькое. своё ж, родное. — нам есть пора. — петя заходит в спальню не менее сонный, чем только-только проснувшийся костик. вид у него, наверное, не самый официозный: испачканная чем-то зелёно-оранжевым футболка, домашние треники, которые в поясе были утянуты, насколько это было возможно, двухнедельная щетина и ебло уставшего крота. игорь бы сейчас сгрёб его в объятьях и до вечера не отпускал из кровати. сон, здоровый-здоровый сон. — ему, точнее. ему кушать надо. — хазин под насмешливым взглядом тушуется, нервно сбалтывая в руках бутылочку с тёплой смесью, понимая, какой, сука, мамочкой в декрете стал. ночью не спит не потому что сын их кричит, коликами мучаясь, а потому что боится, что не дышит. а скидку на памперсы за неделю пытается выведать у знакомого консультанта. и это он – капитан полиции... — он, кажется, не хочет пока, кис. — игорёш, он проснулся чисто ради того, чтобы слопать смесь. свою породу не узнаёшь?