Она справится!

***

— Такая маленькая! Как думаешь, проснется, если взять на руки? — Обязательно, это же младенец. — Ну да… И вдруг расплачется? — Бери, потом будешь жалеть, что не подержала младенчика. Женщина осторожно поднимет из колыбельки крошечного ребенка в персиковом вязаном костюмчике. От девочки, как и от всех новорожденных, пахнет молоком, медом и умиротворением. Через секунду круглый носик недовольно морщится, а потом открываются сонные глаза. — Чшшш, — женщина прижимает готовую заплакать малышку к себе, — тихо-тихо, спи. Вот так. — Видишь, а ты боялась. — Вот как теперь вернуть ее обратно? — Просто положи, пока кроватка не остыла. Хотя сейчас все с терморегуляцией делают. — Не хочется отпускать… Она касается губами младенческой щечки и кладет девочку на место. Вышитое легкое покрывало возвращается к маленькой хозяйке, чуткие пальцы пробегают по спинке. За дверью тихой темной спальни раздаются шаги и встревоженные голоса. — Монитор дыхания сработал, должно быть. Нам пора. — Пока, Эли. Расти сильной, малыш. В комнате никого, кроме спящего ребенка в кроватке. На набережной, у фургона, продающего пончики навынос, сидят на скамейке мужчина и женщина в черном. Он держит в руках ярко-розовый пакет, она — большой стакан молочного коктейля. — Роулзовская девочка, — женщина улыбается. — С чего бы? У всех новорожденных одинаковые глаза. Там и не видно было толком ничего. — А вот и неправда, Тед родился сразу с карими. — Не могло такого быть. — Ты просто забыл, — она смеется и откусывает от пончика, сахарные пылинки падают на матовую ткань куртки. — Может быть, — соглашается мужчина и тоже лезет в хрустящий пакет.

***

В палате интенсивной терапии тускло светит красная лампочка. Женщина, что дремлет в большом кресле, сжимает в руках вышитое одеяльце. На постели, под прозрачным стерильным колпаком лежит ребенок чуть старше года. Почти половина его тела — неестественного черно-синего цвета, но если присмотреться, можно увидеть, что отмирающие ткани медленно-медленно заменяются новыми, на месте смертельной черноты пока чуть заметно блестит матовое серебро. — Бедные девочки… — И Эстер? Ее тебе тоже жалко? — Конечно. Боюсь даже представлять, каково ей сейчас. — Прости, но твоя Эстер — сука по призванию! Других слов для нее нет. — Раньше ты никогда так не выражался. — Почему, выражался. Просто не в твоем присутствии. Женщина в черном подходит к кровати. По ее щекам текут, еле заметные в полутьме слезы. Она смотрит на ребенка под колпаком, закрывает рот ладонями, а затем сжимает ладони в кулаки и шепчет что-то неразборчивое. После подходит к креслу и накрывает ноги спящей там Эстер валяющимся на полу пледом. — Поправляйтесь… — это единственное, что мужчине, оставшемуся стоять у двери, удается разобрать из ее слов. — Если мы заявимся в кафетерий, какое впечатление это произведет? Или не стоит? — Почему бы и нет. На нас же не написано, кто мы такие. Кстати, а с чьего счета ты платишь? — Со своего собственного, — мужчина расплывается в улыбке. — Не прошло и двухсот лет, как ты спросила! Они спускаются по лестнице. В больничном кафетерии, работающем круглосуточно, нет персонала, только автомат продает плохой кофе и остатки выпечки. — В ПанАзии полно тех, кто не задаст лишних вопросов, если у тебя достаточно денег. А я успешно инвестировал. — Ты жулик, по-моему. — Просто использую свои таланты на полную. — Давай в нормальное кафе сходим, а? Тут все засохшее.

***

— Почему так больно? — букет мохнатых белых цветов ложится на могильную плиту. — Мы же знали, что с ними случится. Почему? — Потому что мы всё еще люди. — Я думала, — женщина всхлипывает, — со временем станет по-другому! — Может, дело в том, что мы с тобой убежали от времени? На плите, под потемневшими буквами «Уильям Боннер. Терра Роулз» блестят свежим золотом новые имена «Чарльз Боннер. Эстер Роулз». — Иронично, но никого из нас четверых там нет, — мужчина в черном раскладывает букеты на плите аккуратнее. — Вдруг эти двое просто бросили чертов Центр, а ты зря плачешь? — Девочку жалко. И Эдмунда. — Намекнуть ему, чтобы не особо мучил ребенка науками? — Не надо. Она справится! — А ты сама не хочешь ей показаться, фея-крестная? Женщина качает головой и утыкается лицом в его плечо, в чуть колючий черный пиджак. Ветер ворошит белые цветы на плите и ветви деревьев над головой.

***

Девочка взлетает на сцену как перышко с ангельского крыла. Светильник выхватывает из полутьмы золотистую косичку, сверкающую на фоне черного жакета с форменными нашивками Центра. Публика перешептывается. Пока ведущий объявляет тему доклада, девочка смотрит в зал и вдруг робко машет рукой кому-то на задних рядах. — Это тебе, — мужчина в черном шепчет в ухо своей спутнице, — а ты говоришь, не заметит. — Значит, у нее зрение как у совы. — Или она видит тебя иначе. Талантливый ребенок, мы в шестнадцать такие теории не выдвигали. Доклад окончился. Отвечать на вопросы поднялся к своей подопечной молодой мужчина со светло-рыжими волосами и россыпью веснушек на щеках. — Франсуа молодой, наверное, таким же был, да? — Наверное. Но мы с тобой знали его старым бобром. — Милый-милый Франсуа, — женщина улыбается. — Мне не хватало его педантичного руководства, когда я выросла. — Можешь стать студенткой и заполучить еще одного Лагранда в кураторы. — Снова каждый месяц писать рейтинговые тесты? Нет, пожалуй, не хочу. — Не настаиваю. Еще будем кого-нибудь слушать или ну их? — Скоро перерыв уже. Пойдем в ту кофейню у входа, пока студенты не набежали?

***

Очень старый корабль, выкрашенный в темно-зеленый цвет, покачивается в магнитном поле посреди ремонтного дока. Вокруг снуют механики. Неподалеку сияет начищенными боками другой корабль — черный с золотыми узорами. — Почему он здесь? — женщина в зеленой теплой куртке спрашивает начальника участка. — Часто у вас бывает? — По той же причине, что и вы, мэм. Появился впервые, когда его брат-близнец пропал вместе с навигаторами, и с тех пор только у нас и обслуживается. — Вот как… Эдмунд убрал корабль с глаз публики. Настолько, что гоняет его в принадлежавший когда-то азиатской мафии, а теперь — неизвестно вообще кому, сервис на Земле. — Ты не в черном, — мужчина в оранжевой куртке с капюшоном протягивает термокружку. — Принес вот тебе чай вкусный. — Мне нравятся эти куртки, напоминают те, в которых мы поднимались на гору с детьми… помнишь? — Помню. Опять будешь реветь, а потом нос покраснеет. — Я чуть-чуть, — она делает глоток и вытирает глаза. — В самом деле очень вкусный. Спасибо. — Кажется, кое-кто нас заметил… Фигурка в черной форме проскальзывает к черному же кораблю и начинает разговор с механиком, совершенно не глядя в их сторону.

***

Панель управления в маленькой белой комнате нервно мигает зелеными и синими диодами, на секунду выключается и снова загорается. На крутящемся кресле катается от стены к стене женщина в черной футболке. — Что ты дергаешься? Даже стенд сбоит! — Боюсь, ее там будут обижать. — На «Рассвете»? Да все при виде черной формы будут кирпичами гадить. И потом, она уже взрослая, вспомни себя в двадцать три. — Мы были другие. — Она справится, ты сама говорила. — Пойду проветрю голову. Продолжай без меня пока. — Продолжишь тут. Все теперь заново запустилось, ждем. Женщина откладывает планшет и исчезает из лаборатории. В планковом пространстве спокойно. Череда ярко-розовых колец плывет по бирюзовыми волнам. Непонятно, где находится станция «Рассвет», но как бы далеко она ни была, белокурый капитан черного корабля сияет через половину Вселенной. — Я знаю, что ты здесь, — слышится девичий голос. — Знаю, что ты всегда была рядом. Почему мы не можем увидеться? — Мы обязательно увидимся. — Обещаешь? — Обещаю. Не отвлекайся от маршрута! — Хорошо! Женщина улыбается. Она знает, что ее собеседница улыбается тоже. Она знает об испытаниях, что ждут впереди, и знает — ангел с золотыми волосами справится, найдет свою силу и поведет человечество в будущее, к новым горизонтам и другим берегам.