Быть королём

Бастиан вошёл в прихожую перед покоями короля. Король всегда вызывал его и Армэля вместе, но сейчас помещение пустовало. Он огляделся, но нет, его брат не прятался нигде в тени, чтобы испугать его внезапным появлением. Бастиан смутился. Может быть, он что-то перепутал? Он достал из внутреннего кармана сюртука записку и сравнил указанное в ней время с тем, что показывали массивные настенные часы, украшенные сусальным золотом. Никакого расхождения не было. Может быть, Армэль пришёл раньше и уже ждал внутри. Ему наверняка было о чём поговорить с отцом наедине. Бастиан несмело постучал. — Входи, — донёсся изнутри слабый голос. Бастиан глубоко вздохнул и отворил дверь. В королевских покоях царил болезненный полумрак и духота: слуги наглухо заперли все окна, чтобы сквозняк не пошатнул и без того хрупкое здоровье монарха. Бастиан шагнул на шикарный толстый ковёр, который скрыл его шаги. Он полностью сосредоточился на хитросплетениях узора под ногами и старался как можно меньше смотреть по сторонам. Сейчас картины в раззолочённых рамах, богатая лепнина под высоким потолком и дорогая старинная мебель не внушали восхищения и трепета, как раньше. Сейчас всё убранство покоев внушали только тихий ужас и бесконечную печаль. Бастиан невольно задавался вопросом, сколько королей ещё предстоит пережить этим стенам. И вслед за этим вопросом пришла мысль об Армэле, и его сердце сжалось. — Подойди скорее. К королевскому ложу вели три беломраморных ступени. Он преодолел их одним прыжком и только тогда поднял взгляд от пола. Король Фалцон был страшно худ и бледен. Казалось, что через желтоватую кожу просвечивал сам череп. Когда-то густая борода его потускнела и поредела, а из приоткрытого рта доносилось тяжёлое дыхание. Он обессилел настолько, что сидел только благодаря трём громадным подушкам, положенным одна на другую за его спиной. Из всего его облика, пожалуй, только глаза остались прежними: из густой тени нависших бровей они смотрели почти с той же силой, что раньше. — Садись же, — нетерпеливо сказал король и, тяжело оторвав руку от постели, махнул в сторону. На расстоянии полушага от ложа стояло кресло с высокой спинкой и широкими подлокотниками, обитое свежим лиловым бархатом. Оно пустовало. Бастиан удивлённо обвёл взглядом пространство, но так и не нашёл Армэля. — Ваше Величество, простите, я, должно быть, что-то перепутал. Кронпринц Армэль… Король Фалцон поморщился, прерывая его речь, и повторил свой жест. Бастиан повиновался и сел на самый краешек кресла. Решительность всегда оставляла его перед лицом короля, будто каждый раз он снова становился мальчишкой, не уверенным, где его место на самом деле. Он был совершенно сбит с толку. Когда он в последний раз удостаивался личной аудиенции короля – это было лет пятнадцать назад, – ему крепко досталось за то, что он не отговорил юного принца от одной опасной затеи, в результате которой почти дотла сгорело южное крыло замка. Бастиан поёжился от воспоминаний и на всякий случай припомнил, не случалось ли за последнее время чего-то столь же громкого. — Сегодня Армэля здесь не будет, — сказал король. — Но ты угадал, речь пойдёт о нём. — Ваше величество, при всём уважении, если вы хотите, чтобы я… — Бастиан вскочил на ноги, качая головой. — О, нет, мне не нужно, чтобы ты раскрыл передо мной все его тайны. Лёжа на смертном одре, последнее, чего я хочу – умереть, зная, что самым близким к моему сыну человеком остаётся предатель. Сядь. Упрямо вздёрнув голову, Бастиан всё же подчинился и медленно опустился обратно. Король прочистил горло и продолжил: — Притворяться нечего – скоро у Флавии будет новый король. — Ваше величество, я уверен, что вы проживёте ещё… — Бастиан говорил это из чувства долга и – может быть, немного – из чувства глубочайшего внутреннего горя, которое изо всех сил хотел скрыть. Король Фалцон дал ему всё. Дом, защиту, образование, высокое положение, право называть наследного принца братом – и, несмотря ни на что, Бастиан был благодарен. И, может быть, в самой глубине души осмеливался считать его отцом. Другого всё равно не было. Король не обратил внимания. — Скоро вместо меня королём станет Армэль, — продолжил он. — Вы с ним братья. Глаза короля взглянули особенно цепко, и Бастиан на мгновение снова ощутил себя тем самым мальчишкой, которому пришлось отвечать за неудачную шалость. Над изголовьем ложа висели две старинные перекрещенные шпаги и щит, на котором был изображён герб Флавии и дома Катель – распростёрший крылья белый сокол. Одна шпага, с массивным эфесом, когда-то принадлежала деду Фалцона, Илберту де Кателю, а вторая, с позолотой на рукояти, - отцу, Эмери. По традиции каждый новый король по окончании траура вынимал из этого щита шпагу своего прадеда и заменял её шпагой отца. Эмаль щита потускнела и покрылась пылью, и сокол казался грязно-серым, а не белым. Их не могли чистить, опасаясь тревожить покой короля. В памяти некстати всплыли слова старой няньки, которая повторяла, указывая на развевающиеся над дворцом флаги: «Когда флавийский сокол пачкает перья, страну ждёт горе». — Его высочество очень добр и милостив, — сдержанно ответил Бастиан, всё ещё не понимая, к чему идёт разговор. — И позволяет мне так говорить. Король слабо поморщился. — Оставь лишнюю скромность, — тяжело сглатывая, велел он. — Он начал утверждать это едва ли не с тех самых пор, как научился говорить. Когда ему было тринадцать, он ворвался в мой кабинет и отчитал меня, как ребёнка, за то, что тебя наказали за его невыученный урок. Он держался так непреклонно и строго, что я понял, что мой мальчик вырос. Под конец фразы голос его как-то особенно изменился. В редкой седой бороде появился намёк на улыбку. На сердце Бастиана потеплело. Разумеется, он знал. Армэль никогда не был скуп на эмоции или тепло, если он кого-то любил, то не считал нужным это скрывать. Да и количество подарков, слишком дорогих для тени принца, не могло сыпаться на него просто так. Всё, что Армэль получал, он делил на два. Слышать из чужих уст об этом было приятно. Король тяжело вздохнул, улыбка пропала с его измождённого лица. Когда он заговорил снова, стало ясно, что каждое из них стоит ему определённых усилий. — Я буду говорить прямо, если позволишь. Мне известно, что мой сын вот уже год носит в своём сердце намеренье жениться. Такой резкий переход сбил Бастиана с толку, несколько мгновений он глупо моргал, неучтиво уставившись прямо в лицо короля Фалцона, затем досадливо скрипнул зубами. — Вы запретили ему, — выдавил он. Лгать не хотелось, боже, как не хотелось, и всё же он должен был. — И с тех пор… — Да, я запретил. Но как только корона возляжет на его дурную голову, мои запреты перестанут иметь для него такое уж большое значение. И это правильно: мертвец не может править королём. Мы оба знаем, что, когда моё тело остынет достаточно для того, чтобы это было прилично, наш юный король во весь дух помчится в Далию и упадёт на колени перед Еленой васс Кантарион. Услышав это имя, Бастиан не удержал лицо, и по нему скользнула кислая гримаса. Он бы дал очень дорого, лишь бы никогда не слышать его вновь. Увы, его брат на самом деле оказался сумасшедшим достаточно, чтобы разглядеть в этом сплаве стали, злобы и высокомерия что-то положительное. Он писал стихи, в которых воспевал её красоту и решительность (несдержанность и своеволие, по мнению Бастиана и ещё легиона людей), отправлял ей толстые конверты писем. Она отвечала через раз, чаще всего ограничиваясь несколькими сухими строчками. Придворные леди, куда более подходящие партии, были готовы передраться за молодого, красивого, неженатого наследного принца. Бастиан много раз указывал ему на них, пытался открыть глаза, с некоторыми даже знакомил. Но его брат расплывался в блаженной улыбке только от одного имени. Злая, горькая ирония. — Я знаю, что он пишет ей, — добавил король Фалцон, внимательно следя за лицом Бастиана. — И знаю, что он не хотел бы, чтобы я узнал. Бастиан неопределённо передёрнул плечами. Он не мог обсуждать этого с королём, даже если идея этого брака была ему глубоко ненавистна. — Она его не любит, — пробормотал он. — Не думаю, что она вообще способна любить. Она не согласится. Из груди короля Фалцона донёсся рваный хриплый смех, больше похожий на сдавленный кашель. Он улыбнулся и потёр слабой рукой бороду. Когда он опускал руку обратно на покрывало, Бастиан заметил несколько волосков, оставшихся в ладони. — Если я и знаю что-то о Елене васс Кантарион, так это то, что ей совершенно безразличны любые чувства. Неважно, любит она Армэля или нет, важно, что он может ей предложить. А предложить есть что: земли, какую-никакую армию и корону. Я слышал, что корона – это то, чего она хочет больше всего на свете. Уверен, она согласится. Они росли вместе какое-то время. Далийский король прислал свою дочь во Флавию, в качестве жеста доверия, сотрудничества и перспективы в туманном будущем породнить правящие дома. Бастиан помнил о ней мало, но кое-что запомнил навсегда: она была злой, язвительной и всегда делала только то, что хотела сама. После, когда она вернулась домой, послы иногда доносили слухи, что кронпринцесса Далии доводит отца и королевский совет до белого каления, упорно вмешиваясь в их политику. Бастиан покачал головой: — Она будет отвратительной королевой. — Ох, глупое дитя, — добродушно хохотнул король, бледнея. — Елена васс Кантарион станет великой. Даже более великой, чем была её бабка, незабвенная Стальная Регина. О лучшей королеве Флавия не может и мечтать. Окончательно сбитый с толку, Бастиан несколько раз глубоко вдохнул, чтобы хоть немного проветрить голову, но душная комната вовсе не располагала к ясности мысли. — Я не понимаю. Если она так хороша, почему вы против? Плечи старого короля поникли, уголки губ опустились, и он стал выглядеть как никогда дряхлым. — Всю свою жизнь я был больше королём, чем отцом, но здесь, сейчас, на пороге вечности, я должен попытаться. — Он протянул руку, раскрыл ладонь, и поражённый Бастиан несмело, почти робко, протянул свою. Рука умирающего короля была холодной и шершавой, испещрённой глубокими морщинами. — Амбиции этой женщины могут быть слишком велики, а мой сын не должен пасть их жертвой. Его нежный, вдумчивый, мечтательный брат, которому должно бы родиться великим поэтом или художником, но которому не повезло родиться под тяжестью будущей короны. Он боялся власти, не хотел править, знал, что руке не хватает жёсткости. Не нужно гадать, чтобы понять – да, он сам отдаст судьбу своей страны в руки принцессы Елены, а она, взяв однажды, уже не выпустит. — Чего вы хотите от меня? — Поклянись, что не допустишь их брака. Поколебавшись, Бастиан кивнул. Король Фалцон с облегчением выдохнул и обмяк на подушках. Он прикрыл глаза и слабым жестом разрешил уходить.