A Vicious Circle || Порочный круг

За всё приходится платить… За ложь, обман и за измену ────୨ৎ──── Пробуждение на следующее утро вышло не из самых приятных. Голова раскалывалась от любого шороха, словно хрупкий хрусталь, а тело выламывало, выворачивая наизнанку всю возможную боль. Воспоминания о прошедшей ночи нахлынули не сразу. Рейнелисс успела подняться и осмотреться прежде, чем перед глазами мелькнул сапфировый блеск, освещеннный лунным светом. – Вот же дерьмо, - хрипло зашептала она. Рей приложила руку ко лбу, и выражение лица её отражало глубокое смятение. Пальцы осторожно касались кожи, словно пытаясь забыть о том, что терзало мысли. Она закрыла глаза на мгновение, а затем снова открыла их, направив взгляд на потолок, как будто искала в нём ответы. Взгляд блуждал по поверхности, но в нём не было ни уверенности, ни ясности — лишь тень непрекращающегося беспокойства. Девушка долго смотрела вверх, не видя ничего конкретного, все её мысли запутались в клубке эмоций. Эймонда, конечно же, рядом не было. Но это совсем не облегчало внутренних терзаний Рейнелисс. Эмоции накатывались волнами, и, снова прикрыв глаза, она попыталась собрать мысли воедино. Важно было не потеряться в этом мраке чувств, но как же трудно было найти хоть какой-то свет. Каждая попытка привести себя в порядок казалась тщетной, и чувство беспомощности расползалось, как тени в углах комнаты. В сознании промелькнула забытая мысль, как яркая вспышка. Рей резко подскочила с кровати, готовая броситься к своему откровению, будто оно могло раствориться в воздухе. Сердце глухо ударилось о грудную клетку, и девушка сделала шаг вперёд, когда внезапная волна головной боли накатила на неё, обжигая виски. Голова закружилась, слова и образы смешались в неясный поток. Рейнелисс оборвала свой порыв, вновь опустившись на кровать, как если бы мир вдруг стал слишком тяжелым. Найдя в себе силы все-таки подняться с постели, она обнаружила на столике у окна маленькую глиняную чашу. Глазурованная поверхность блестела, отражая солнечные лучи и играя световыми зайчиками на стенах. Рейнелисс, полная кипящей ярости и отчаяния, крепко сжимала в руке глиняную склянку. Снова вспомнив о собственном предательстве, она подняла руку и с силой швырнула небольшую баночку о стену. Стук глины о камень раздался громким щелчком. Разлетевшиеся кусочки блестели на свету, напоминаючи о ярости, которая только что освободилась. Капли лунного чая остались тёмными пятнами на ковре и шторах. Рейнелисс резко схватилась за голову, пальцы сжались в кулаки, словно пытаясь выжать из сознания всё, что произошло. Сердце колотилось в груди, и каждый удар напоминал ей о том мгновении, когда она потеряла контроль. В голове царил хаос — мысли путались, словно разбросанные фрагменты мозаики, и она не могла собрать их обратно. «Что же я наделала?» — эта мысль повторялась в её голове, как эхо, заполняя пространство вокруг. Она ощущала, как страх и сожаление проникают в каждую клеточку её сущности. Образы последствий её действий нарастали, нависая, как шторм. Каждое воспоминание о произошедшем словно колючий штырь вонзалось в душу, вызывая дрожь. Рейнелисс отпустила свои волосы, и они упали ей на лицо, как покрывало, пытаясь скрыть её от мира. Она зажмурила глаза, желая уйти от реальности, но даже боготворимый тьмой покой не мог унять внутреннюю бурю. В этот момент ей хотелось просто сбежать, оставить все ошибки позади, стереть их, как будто их никогда не было. Но было ясно, что это невозможно. За дверьми царила подозрительная тишина, словно мир за её пределами исчез, оставив лишь тяжёлый, угнетённый воздух. В коридоре, где обычно раздавались шаги слуг и тихие разговоры, сейчас не было ни звука — лишь отдалённый шёпот ветра, проникающий сквозь узкие окна. Словно само пространство дышало ненужной тревогой. Рейнелисс насторожилась, но внутри росло чувство любопытства. Приняв решение всё же выйти и проверить, что творится за пределами собственной комнаты, девушка отворила двери. Коридор был пуст, словно жизнь в замке на мгновение замерла. Поддавшись тревожному чувству, Рей направилась к подруге. По мере приближения к дверям покоев Хелейны её сердце забилось чаще. Она приостановилась прислушиваясь, но за дверями оставалось лишь молчание. Рука легко коснулась холодного ручки двери. Когда Рейнелисс вошла в комнату Хелейны, её глаза лишь с трудом привыкли к полумраку, царившему внутри. Тишина, которая окутывала всё вокруг, казалась почти удушающей. Она сделала пару шагов и тихо позвала подругу: – Хелейна? Ты здесь? Вдруг её взгляд упал на фигуру, лежащую на гладком покрывале. Это была Хелейна, её лицо было бледным, а глаза закрытыми, словно она погрузилась в глубокий сон. Но что поразило Рейнелисс больше всего, так это то, что Хелейна сжимала в руках детский кафтан — маленький, с позолоченными вышивками, напоминающими о беззаботном детстве. Девушка почувствовала, как холодный комок тревоги сжимает сердце. Она осторожно подошла ближе, пытаясь уловить его смысл. – Хелейна... — тихо произнесла она, наклонившись ближе, – Всё в порядке? Минуту ничего не происходило. Затем Хелейна открыла глаза, и в их глубине мелькнула тень неподдельной скорби. Она посмотрела на Рейнелисс, и в её взгляде читалось множество невысказанных слов, страхов и воспоминаний. Рей потянулась, чтобы взять подругу за руку, но та дёрнулась, словно прикосновение могло обжечь. – Эймонд не заходил к тебе вчера? - вдруг спросила Хелейна и принцессу будто окатили ведром ледяной воды. – Он дождался, пока я очнусь, задал пару вопросов, а потом ушёл, - солгала Рейнелисс. Хелейна еле заметно улыбнулась уголком губ. – Странно. – Почему же? – В покоях его ночью не было, а стража не видела, чтобы он покидал Красный Замок. – Мало ли, где он мог быть, Хелейна. Лучше скажи, что случилось? Ты бела как чистый холст. Рейнелисс никогда не видела подругу в таком состоянии, поэтому её вид и поведение настораживали. – Почему-то я думала, что могу тебе доверять, - кровать печально скрипнула, когда королева приподнялась. – Хелейна?.. – Не надоело вечно врать и изворачиваться, Рей? Я надеялась, что ты повзрослела, но ошиблась. – Я не понимаю, о чем ты говоришь и в чём обвиняешь, - облизнув кончиком языка пересохшие губы, спросила Рейнелисс. – Хватит уже лгать, прошу. Мне так осточертело, что вокруг все только и делают, что врут. – Если ты намекаешь, что я знаю, где был ночью Эймонд, то ты ошибаешься. Может он ушел через подземелье и до утра был в трактире или борделе.. – Или меж твоих ног. – Что ты такое говоришь? - она почувствовала, как кровь отливает от лица, оставляя кожу мертвенно бледной, – Это беспочвенные обвинения, Хелейна, я бы никогда не изменила мужу, тем более с тем, кого терпеть не могу. Меня тошнит от одной мысли об этом. – Я приходила ночью и не заметила, чтобы тебя тошнило, - с этими словами подруги Рейнелисс затрясло и она, чтобы не выдать своей паники, спрятала руки за спиной, – Собственными глазами всё видела. Или скажешь, что меня и зрение подводит? – Это недоразумение!.. – Довольно, хватит! Хватит! Не хочу и слышать твоих глупых оправданий. Просто уходи, оставь меня одну. – Нет, Хелейна, я объясню! – Не нужны мне объяснения. Не нужны и оправдания. Я никому не расскажу, можешь не переживать, но теперь ты сама по себе. Больше не приходи ко мне, не говори и даже не приветствуй меня. Рейнелисс несколько мгновений стояла у постели Хелейны, она внимательно наблюдала за подругой, её неподвижной фигурой, сжатой в невыносимой тоске. Девушка сделала шаг назад, и этот жест был, словно черта, проведённая между тем, что было, и тем, что стало. Словно сама комната тянула её прочь, призывая покинуть это место, где горе сжимало воздух в груди. Ноги двинулись в сторону двери, каждый шаг казался тяжёлым, как будто она покидала не только покои подруги, но и часть себя. – Он тебя не любит. Никогда не любил и полюбить не сможет. Рей застыла, пытаясь найти в себе силы, чтобы обернуться. – Можешь тешить себя надеждами сколько душе угодно, Рейнелисс, но ты интересна брату только до тех пор, пока ему не принадлежишь. Хелейна, хотя и не произнесла ни слова о своей утрате, потеряла сына. Этот слух достиг Рейнелисс как предвестие шторма, и ей стало не по себе. Сильные волны сопереживания захлестнули её, как только она узнала об этом трагическом событии. Сначала девушка винила во всём Деймона, что вместо Эймонда убил ни в чем не повинного ребенка, но вскоре до понимания дошло то, что в этом в первую очередь виновата сама Рейнелисс. Вместо того, чтобы уложить голову дяди на плаху правосудия, она уложила его в свою постель, чем уберегла от неминуемой гибели. Рейнелисс почувствовала, как сердце сжалось от мысли, что должна покинуть Королевскую Гавань. Она задала себе вопрос: стоит ли отправляться домой, когда стоило бы разобраться с тем, что натворила? Девушка понимала, что её действия подставили Деймона и Рейниру. Она, вместо того чтобы поддержать их и следовать договору, поддалась импульсу. Но была ли в том вина алкоголя? Хелейна стала тенью самой себя. Псевдосветлая улыбка на её лице больше не прятала те глубокие раны и горечь, которые она переживала с момента трагедии. Рейнелисс пыталась найти способ приблизиться к ней, выразить свою поддержку и понимание, но Хелейна, казалось, намеренно игнорировала её, словно Рейнелисс стала призраком, невидимой частью жизни. Каждый раз, когда принцесса шла к ней с надеждой на разговор, на попытку наладить связь, Хелейна молча отворачивалась, её взгляд был устремлён в пустоту, как будто перед ней не стояло живое существо, а лишь воздух. Этот холодный отказ от общения прокалывал сердце Рейнелисс, оставляя шрам на её душе. Повсюду витало молчание, как могучая стена, отделявшая их друг от друга. Хелейна больше не искала взгляда бывшей подруги, не отвечала на её попытки обратиться к ней за поддержкой или даже простым приветствием. Она словно заключила себя в мир своих страданий и обид, отдалившись не только от Рейнелисс, но и от самой себя. Время от времени девушка ловила её взгляды, но они были пустыми, полными печали и тоски, и мгновенно исчезали, не оставляя шанса на сближение. Каждый момент, когда Рейнелисс пыталась инициировать разговор, оборачивался вновь и вновь той же тишиной, той же невидимостью, будто её присутствия не существовало вовсе. Рейнелисс чувствовала себя изолированной, словно запертой в клетке, лишённой возможности свободного общения с теми, кто ей дорог. Из-за этой стены молчания её сердечная боль только усиливалась. Эймонд же, в те редкие моменты, что они виделись, одаривал Рей таким напряжённым и глубоким взглядом, который вызывал у неё щемящее волнение. Этот взгляд, полный загадки и некой скрытой силы, словно пронзал душу, обнажая все чувства и страхи. Но дядя не пытался заговорить, не искал возможности обсудить ту непростую ночь, когда всё изменилось. Его молчание только усиливало её смятение и тревогу. Словно он сам был запутан в том, что произошло, и не знал, как это озвучить. В итоге Рейнелисс решила, что, возможно, лучше всего было бы оставить всё позади, как простую ошибку. Она попыталась убедить себя, что это всего лишь временное влечение, которое не стоило того, чтобы о нём вспоминать. Каждая встреча оставляла её с болезненным ощущением, но она приняла решение отстраниться от этого чувства. Рейнелисс старалась не обращать внимания на ту неясную связь, которая, казалось, всё ещё витала между ними. Так она пыталась забыть ту ночь и избавиться от тени, которая нависала над сердцем, выбирая путь забвения и защиты от тех эмоций, которые её переполняли. – Домой собираетесь? – Я и так задержалась здесь. Ларис в этот момент выглядел слишком странно для человека, что никогда присутствием Рейнелисс в Королевской Гавани не интересовался. Уж больно подозрительно улыбался да щурился, пока принцесса была в ожидании, когда приведут запряженного коня. – Мы всегда рады Вас видеть, - притворство в голосе лорда было слышно за версту, – Вместе с Вами в Красный Замок возвращается прежняя.. оживленность. – Может быть, - ответила Рейнелисс, не понимая, что именно имел в виду мужчина. – Не скромничайте, с Вашим возвращением даже у Его Высочества поднялось настроение. – Боюсь, что это далеко не моя заслуга. – Как скажете. После слов лорда Стронга в Рейнелисс возникло странное и неопределенное чувство. Это ощущение было легким, почти призрачным, но при этом настойчивым, как шепот, звучащий в глубине её сознания. Она не могла избавиться от мысли о том, что его слова несут в себе нечто большее, чем простая информация или совет; они как будто пронзили её душу и оставили там глубокий след. Даже после прибытия на Утёс, Рейнелисс старалась отвлечь себя, но её мысли вновь и вновь возвращались к разговору с лордом Стронгом. Его интонация, выражение лица, уверенность в словах заставляли задумываться о том, что она могла упустить. Последние события словно обернулись вокруг неё, создавая замысловатую паутину из эмоций и раздумий. Даже когда Рей пыталась сосредоточиться на заботах о сыне, в сердце пряталась легкая тревога — предчувствие, что за текущими обстоятельствами скрывается что-то большее, неведомое ей. Это чувство было одновременно угнетающим и притягательным, как затмение, от которого невозможно отвести взгляд. Тион, как оказалось, уже покинул Утёс Кастерли и на плечи Рейнелисс легла тяжесть обязанностей, о которых она уже и позабыла. Замок, его двор и люди, работающие на него, требовали внимания, но мысли её всё ещё блуждали вокруг слов лорда Стронга, а внутренний дискомфорт лишь усиливался. Дела требовали сосредоточенности и решительности. Рейнелисс вспомнила, как легко Тион справлялся с подобными задачами. Теперь ей приходилось осваивать эти навыки самой. Совещания с управляющими, обсуждение поставок еды и управление поместьями — всё это ввергало её в пучину забот, и она понимала, что с каждым новым делом беспокойство росло. Девушка пыталась найти опору в документах и сводках, но противоречивые мнения и советы только запутывали её. Чем больше времени она проводила в раздумьях о том, что удалось бы сделать Тиону, тем более отчаянным становилось её положение. Рейнелисс начала догадываться, что ей придется научиться брать на себя ответственность, которой она прежде избегала, но как это сделать без поддержки мужа — оставалось загадкой. С каждой новой встречей с местными жителями и планами на будущее её чувство одиночества углублялось. В глазах горожан она видела ожидание и любопытство, но под их взглядами пряталось нечто большее — сомнение в том, сможет ли она занять место, которое было так прочно удерживаемо Тионом. Чувство вины за собственную измену Тиону не оставляло Рейнелисс ни на мгновение. Каждый миг, проведенный в раздумьях, возвращал её к тому, что произошло, и внутри нарастало невыносимое чувство стыда. Как ей будет смотреть ему в глаза, когда он вернётся? Этот вопрос терзал разум, заставляя сердце сжиматься в мучительных судорогах. Она не могла избавиться от образа Тиона — его доброты, его искренности. Каждый раз, когда в памяти всплывал его улыбающийся лик, её сердце наполнялось горечью и жалостью к себе. Рей без труда могла представить, как он посмотрит на неё с сомнением, и это представление причиняло ещё больший стресс. Она пыталась обмануть себя, накладывая на лицо маску уверенности и стойкости в обществе, но даже самые простые вещи, такие как улыбающиеся лица знакомых и безмятежные разговоры, казались ей фальшивыми. Она чувствовала себя изолированной, как будто между ней и окружающим миром возникла невидимая стена. Что она скажет ему? Сможет ли вообще объяснить, что случилось? По сути, её измена не имела оправдания, и это понимание сжимало её сердце в тиски. С каждым днем ожидания возвращения Тиона, этот груз становился всё непосильнее. Она знала, что слова не смогут вернуть прежнее доверие и тепло, а лишь обострят муки. Рейнелисс не испытывала любви к Тиону, но в её сердце была глубоко укоренённая благодарность. Несмотря на все свои сомнения и противоречия, она воспринимала его как луч света в бескрайней тьме, охватывающей её жизнь. Тион всегда был рядом, поддерживая её в трудные моменты, проявляя заботу и защищая от невзгод. Непонятое чувство привязанности держало её на плаву, как надежный якорь в бурном море страстей и переживаний. Каждый его поступок, лёгкий жест поддержки или тёплое слово, оставляли след в душе, и хотя Рей не могла назвать это любовью, она понимала, что без него её мир был бы ещё более мрачным и безнадёжным. Тион стал для неё чем-то большим, чем просто спутник — он был её опорой, защитником и светом, который помогал видеть путь даже в самых тёмных уголках жизни. Тион всегда умело замечал тончайшие изменения в настроении Рейнелисс. Он обладал той редкой чуткостью, которая позволяла ему мгновенно улавливать даже самое легкое колебание её эмоций. Будь то легкая тень печали на её лице или искорка радости в глазах, он всегда знал, когда подойти и поддержать. Тион старался угодить, как мог, и каждый раз, видя, что она не в настроении, придумывал новые, ласковые прозвища для неё. Он нежно называл её "своей принцессой", и это название словно окутывало её тёплым одеялом. Среди смеха и шуток, которые Тион щедро раздавал, он становился для Рейнелисс настоящим источником радости. Она не могла не улыбаться, когда он рассказывал свои смешные истории или дразнил её, пытаясь развеять тяжёлые думы. Он изысканно выбирал подарки, никогда не скупясь на то, чтобы сделать её день немного ярче. Цветы, книги, маленькие, но значимые сюрпризы — всё это было его способом показать, насколько она важна для него. Но, пожалуй, самое трогательное для Рейнелисс было то, как Тион превозносил её красоту. Он искренне говорил, что никогда не встречал более прекрасной женщины, чем она. Эти слова поднимали ей настроение даже в самые серые дни. Благодаря его комплиментам она чувствовала себя особенной, как будто сама вселенная была восхищена её существованием. Его искренность и поддержка создавали в душе ту теплую атмосферу, где даже самые смутные мысли о трудностях могли рассеяться, оставив место для надежды и свершений. К Эймонду Рей питала совершенно противоположные чувства по сравнению с теми, что у неё были к Тиону. Если муж олицетворял для неё поддержку и свет, то Эймонд вызывал в душе бурю противоречивых эмоций. Его присутствие вызывало трепет и волнение, но вместе с тем и страх, ведь он был загадочным и непредсказуемым. В каждом его слове и поступке скрывалась опасность, что заставляло её чувства колебаться между влечением и отвращением. Несмотря на это, мысли об Эймонде преследовали её, как призрак, которому не удаётся покинуть своё обиталище. Эймонд никогда не произносил слов, которые могли бы подчеркнуть красоту Рейнелисс или её миловидность. Эти слова так и не нашли своего места в их общении, даже когда они были детьми. Рейнелисс постоянно дарила ему подарки, стараясь показать свою привязанность, но каждый из этих жестов оставался невидимым для него, словно погружённым в тень его равнодушия. Хотя в детстве он иногда уводил её на тайные прогулки, чтобы насладиться моментами вдали от всех, с годами эти моменты забылись, а между ними выросли преграды. Теперь Эймонд всё чаще становился причиной её страданий. Он не раз причинял ей боль, и даже недавнее спасение, когда он проявил смелость, не смогло затушить те острые углы, что разрезали её душу на протяжении долгого времени. Ощущение предательства и разочарования не исчезло, несмотря на его попытки выглядеть героем. Из всех подарков, которыми она его одаривала, он сохранил лишь венок — символ её любви и надежды. Храня его, Эймонд, скорее всего, делал это для себя, напоминая о том, что где-то существует девушка, которая всё ещё испытывает к нему нежные чувства. И как бы Рейнелисс ни старалась избавиться от этого мужчины в своём сознании, он постоянно возвращался, вторгаясь в её размышления. Воспоминания о его уверенной улыбке, обжигающем взгляде и вызывающей ауре создавали в сердце жгучие ощущения, которые не поддавались контролю. Каждый раз, когда девушка закрывала глаза, чтобы отвлечься, его образ вновь возникал перед взором. Она понимала, что эти чувства были несовместимы с её внутренним миром, и попытки отпустить лишь усиливали их влияние. Но, какие бы чувства Рейнелисс не испытывала к каждому из мужчин, больше всего на свете она любила своего маленького сына, который едва ли мог сидеть самостоятельно. Это крошечное создание было её радостью и утешением, его невинность и непорочность светили её жизнь ярче всего. Каждый момент, который она могла провести с ним, был для неё бесценным даром. Всё свободное время, которое удавалось вырвать от суеты дел Утёса и Ланниспорта, она стремилась провести рядом с ребёнком. Это был её священный ритуал: укрыть его мягким одеялом, усадить на колени и просто наблюдать за ним. Она смотрела, как он изучает окружающий его мир, как его глаза наполняются удивлением от простых вещей. Каждое его движение, каждый звук были для неё важны, и каждое мгновение рядом с ним наполняло её душу теплом. Марта же продолжала с преданностью приглядывать за Люцерисом, когда Рейнелисс была занята своими делами. Женщина всегда называла его "маленьким Ланнистером" или же, что было гораздо чаще, "львенком". Рей могла часами сидеть рядом, тихо разговаривая с Люком и напевая нежные мелодии. В её глазах он был совершенством, а его смех — музыкой, способной развеять все заботы. Рейнелисс радостно улыбалась, когда он пытался самостоятельно подняться или делать первые попытки ползти. Эти моменты становились для неё самыми ценными, и все обязанности казались незначительными по сравнению с той любовью, которую она испытывала к своему ребёнку. Для Рейнелисс Люцерис был не просто частью жизни — он был всей её жизнью. В его присутствии она находила смысл, покой и счастье, которые могли затмить любую тревогу и усталость от дел. Люк был её радостью, надеждой и самым большим сокровищем, и она была готова отдать всё, чтобы сделать его счастливым. Чем дольше не поступало вестей от Тиона, тем больше Рейнелисс ощущала, как в сердце поселяется тревога. Она пыталась отвлечь себя от негативных мыслей, погружаясь в дела, которые требовали внимания. Её дни заполнялись заседаниями, планами и встречами, однако за этим внешним спокойствием скрывалось беспокойство. Каждый раз, когда двери кабинета открывались, Рейнелисс не могла сдержать дрожь ожидания: возможно, это пришли известия от Тиона. Но с каждым разом её надежды разбивались, и на смену им приходило легкое напряжение. Она старалась не показывать своего волнения, собравшись с силами и сосредоточившись на своих обязанностях. Размышляя о Тионе, она не могла не думать о том, как долго тянется это молчание, и в её воображении возникали самые мрачные предположения. Это ощущение неопределённости было невыносимым. Рей пыталась занять себя работой, ведя себя так, как будто всё под контролем, но в глубине души страх и тревога одолевали. В одну из беспокойных ночей, когда тревога о Тионе не оставляла её в покое, Рейнелисс погрузилась в сон. Перед ней неожиданно возник блеск Тёмной Сестры. Свет меча был ярким и притягательным, искры разлетались в разные стороны. Рейнелисс ощущала, как в её в груди зреет желание прикоснуться к этому свету, открыть его тайны и использовать силу в своих целях. Но чем ближе она подходила, тем более холодным становился свет. Вдруг блеск стёрся, и перед ней разверзлась беспросветная тьма. Она погрузилась в неё, лишившись ориентира и утопая в гнетущей тишине. Ощущение изоляции и безысходности овладело ею, будто вся надежда испарилась, а Вместо этого оставался лишь страх. В этой тьме Рейнелисс ощутила, как её сердце начинает стучать всё быстрее, ей казалось, что эта тьма — не просто отсутствие света, а нечто живое, что стремится поглотить её целиком. Слышались еле различимые звуки, шёпоты, которые складывались в слова, полные мрачного предостережения. Образы мелькали в её памяти: лица знакомых людей, и среди них вновь появился Тион — но его глаза были полны тревоги, а губы не произносили ни слова. Это лишь усиливало её панические мысли, ведь она не могла понять, как ему помочь, оставаясь в плену этой нарастающей тьмы. Рейнелисс старалась разобраться, что происходит, зная, что этот сон — не просто игра её фантазии. Он был предзнаменованием, посланием, которое требовало внимания. Пытаясь вырваться из объятий темноты, она ощутила, как силы её покидают, и её охватило отчаяние. Она резко вскочила, охваченная волнением. Все чувства и образы ещё витали в сознании, оставляя после себя лишь панику. На следующее утро Рейнелисс проснулась, с трудом отвлекаясь от навязчивых мыслей, которые мучили её всю ночь. Солнечные лучи пробивались сквозь окна, создавая тёплый свет в комнате, но даже это не могло развеять тёмные предчувствия, которые нарастали внутри. Она чувствовала, что что-то не так. Когда девушка вышла на улицу, её взгляду представилась привычная картина: служанки суетились, ветер трепал волосы, и всё вокруг дышало привычным спокойствием. Но этот мир казался ненастоящим, и спокойствие лишь подчеркивало её беспокойство. Вскоре к принцессе подошёл невысокого роста паренёк, его лицо было бледным, а глаза полны тревоги. Он держал в руках свёрток, запечатанный сургучом — знак срочного сообщения. Сжав свиток в руках, Рейнелисс почувствовала как в груди у неё заколотилось сердце. Она развернула его, и её взгляд скользнул по написанным словам. «У всего есть своя цена и ты её заплатишь» — гласило сообщение. Первая мысль Рейнелисс, вскоре после того как она развернула свиток, была о Деймоне. Она мгновенно поняла, что это послание, без сомнения, было от него. В последующие дни Рейнелисс погрузилась в мир постоянного напряжения. Каждую ночь она лежала, уставившись в потолок своей комнаты, но сон не приходил. Мысли о Деймоне и угрозе, которую он предвещал, словно цепью связывали её с реальностью, лишая возможности успокоить разум. Дни проходили в мгновениях полных беспокойства. Она просыпалась рано, едва дождавшись рассвета, и силы оставляли её, когда она пыталась сосредоточиться на своих обязанностях. Каждый шорох, каждый звук за стенами замка вызывали у неё приступы тревоги. Нервное напряжение сказывалось на её настроении, превращая в зябкий сосуд чувств. В глазах Рей не было ни блеска, ни уверенности, которые когда-то так ярко светились, когда она принималась за дела. Рейнелисс становилась всё более раздражительной, её голос теперь звучал резче, чем она бы хотела. Мгновения ожидания чего-то страшного были порой невыносимы. Она бродила по коридорам замка, шаги её были бесшумными, как тень, стараясь сгладить напряжение, но даже это приносило лишь временное облегчение. С каждой минутой её нервы натягивались всё сильнее. В Красном Замке же в этот момент все никак не утихали сплетни и волнения. Смерть внука королевы Алисенты обострила уже существующие напряжения, и в тени этих трагических событий начали закручиваться новые интриги. В коридорах, где раньше царила только власть и амбиции, теперь плотно утвердились страх и подозрения. Ларис Стронг, ловкий манипулятор, был одним из тех, кто не упускал возможности воспользоваться этой смятенной обстановкой. Со своей характерной деликатностью он подошел к Алисенте, когда они оказались наедине в её покоях, и начал мягко намекать о том, что знает больше, чем может показаться на первый взгляд. Его голос был тихим и обманчиво спокойным, как будто он делился с ней секретом, который не предназначен для других ушей. – Ваше Величество, - произнес он, гладя пальцами края стола, – Вы уже, возможно, слышали, что в ту роковую ночь, когда ваш внук лишился жизни, много чего происходило за пределами вашего взгляда. Некоторые вещи остаются в тени, но часть правды может быть вам известна.. Алисента замерла. – О чем же вы говорите? - спросила она, стараясь сохранить невозмутимость. – Ваш сын, - продолжал он, – Был не в том месте, где ему следовало бы быть. И если Вы взглянете на это с другой стороны, можно заметить, что к этой трагедии могут быть причастны и другие. Каждое его слово было пронизано намеком, и Алисента почувствовала, как истерические чувства начинают захватывать её душу. Мало того что её семья подверглась огромному горю, но теперь её сын также стал объектом подозрений? – Вы хотите сказать, что он мог быть замешан в этом? Вздор! - выдавила она, стараясь скрыть страх, накатывающий на неё. – Не совсем так, - ответил Ларис с ухмылкой, – Узнайте у него, где он пропадал в ту ночь. Хотя нет, лучше спросите, с кем именно он тогда был. Королева Алисента, перегруженная тревожными мыслями, на следующий же день наконец набралась смелости задать сыну вопрос, который тревожил её душу. Ночь трагедии, когда всё перевернулось, и слова Лариса оставили у неё множество беспокойств, в том числе и о том, где находился Эймонд. С каждым мгновением неопределенности её беспокойство возрастало. – Эймонд, - начала она, стараясь звучать как можно спокойнее, – Не сочти этот вопрос за грубость, но мне нужно знать, где ты был той ночью. Тогда тебя не нашли в покоях. Эймонд, подняв голову, встретил её взгляд с лёгкой усталостью. Он выпрямился и рассеянно ответил: – Я был в трактире до самого утра, мама. Его слова прозвучали слишком привычно, настолько же уверенно, что это вызвало у Алисенты внутренний конфликт. Она ощутила лёгкое колебание в его голосе, но не могла понять, выдает ли оно тревогу или, может быть, он просто устал от бесконечных вопросов. – И ты был там один? - осторожно спросила она, жаждущая уловить хоть каплю правды в его словах. В воспоминаниях Эймонда снова пронеслась та ночь, когда они с Рейнелисс оказались наедине. Тот момент, когда их губы встретились, когда они исследовали друг друга, забывая обо всем, что существовало вокруг. Эймонд помнил, как его руки невольно скользили по её коже, оставляя за собой тепло. Вспомнил и то, как после Рейнелисс сразу же уснула в его руках, не пытаясь отторгнуть объятия. Как упёрлась лбом в его грудную клетку и тихо засопела, пока сам Эймонд, зарывшись носом в её волосы, пытался уснуть. – Да, - ответил он, отворачиваясь в сторону, как будто заведомо предугадывал, что его ответ мог вызвать у неё дополнительные вопросы. Алисента почувствовала, как холодок пробежал по телу, но сжимая кулаки, старалась сохранить хладнокровие. – Я тебя поняла, Эймонд. Просто хочу, чтобы ты знал, что семья всегда должна оставаться на первом месте. Я на тебя полагаюсь, - сказала она. С чувством предательства и тревоги королева покинула его покои, осознавая, что эта встреча оставила в её душе больше вопросов, чем ответов. Рейнелисс же до сих пор не могла избавиться от тревоги, связанной с Тионом. Каждый день ожидание становилось всё более невыносимым — ей хотелось узнать, как идут дела, и чувствовать себя уверенной в завтрашнем дне. Дверь кабинета тихо скрипнула, и в него вошёл её помощник Бенедикт. Он выглядел несколько взволнованным, что не осталось незамеченным для Рейнелисс. Она подняла голову от бумаг и взглянула на него с интересом. – Что-то произошло? - спросила она, ожидая новостей, которые могли бы стать и плохими, и хорошими. Бенедикт, собравшись с мыслями, выпрямился и, избегая её взгляда, сказал: – Ваше Высочество, на Утёсе Кастерли завелась крыса. Рейнелисс не совсем поняла, насколько это важно, и с недоумением спросила: – Крыса? Ты имеешь в виду, что в наших покоях или... – Да, именно так, - подтвердил Бенедикт, напрягаясь от её взгляда, – И крыса эта не простая. Прошло несколько секунд, прежде чем она осознала, что речь идет не об обычной крысе, а о потенциальной угрозе. Пожав плечами, она нахмурила лоб. – Кто ещё в курсе? Бенедикт, откровенно взволнованный, продолжил: – Пока только я. Я решил сообщить вам сразу же. Мы можем провести тщательную проверку и установить некоторые меры предосторожности. Рейнелисс, чувствуя, как её нервы напрягаются, словно струны, сказала: – Хорошо. Действуй быстро, Бенедикт. Необходимо выяснить, что это за крыса и какие у неё намерения. Мы не можем позволить, чтобы слухи распространялись, особенно в такой бурный период. Уверенный в её решении, Бенедикт кивнул и немедленно ушёл, оставив Рейнелисс одну в сумраке кабинета, снова погружаясь в тревожные мысли. Рейнелисс провела несколько недель в состоянии нервного ожидания. Поиски "крысы", скрывающейся в тени, тянулись дольше, чем она могла терпеть. Каждый день для неё казался вечностью. Время от времени Рей пыталась отвлечься на повседневные дела, однако тревога терзала её, как неугомонный воробей, стучащийся в окно. И вот, в один из тех тягостных дней, когда невыносимое напряжение достигло предела, к ней в покои пришли слуги с тяжёлым сундуком в руках. Сундук был обит толстой кожей, покрытой пылью, и, казалось, был тяжёлым, как груз её собственных переживаний. Один из мужчин протянул ей небольшую аккуратно сложенную записку. Листок был пергаментным, с рваными краями, а на нём красовался знакомый ей почерк. «Я всегда держу своё слово» Рейнелисс, всё ещё дрожа от читаемого в записке, ощутила, как холодный страх заполнил её душу. Сердце колотилось в груди, а дыхание прерывалось от волнения. Сундук перед ней смотрелся обманчиво спокойным, но она знала, что может скрываться за его крышкой. Внутренний голос шептал ей, что лучше не открывать его, что это может привести к ужасным последствиям. Собрав последние силы, она обратилась к одному из слуг, который всё ещё находился в комнате: – Открой сундук. Слуга, заметив её бледное лицо и трясущиеся руки, быстро подошёл к ней, его лицо отражало беспокойство. Он осторожно наклонился к сундуку, и, наконец, палец его коснулся старых металлических застёжек. Рейнелисс затаила дыхание, наблюдая за каждым его движением. Парень открыл крышку, и в тот миг, когда она рассеклась, комната наполнилась оглушающим молчанием. Рейнелисс шагнула ближе, и её глаза, уставившись в темноту сундука, расширились от ужаса. Внутри, среди потемневших тканей и пыли, лежала голова Тиона, а рядом и сердце. Не трудно было догадаться, что ему принадлежало и оно. Не сдержавшись, она закричала — крик, полный горя и невыносимой боли, вырвался из груди. Время остановилось, и всё вокруг размывалось. Рейнелисс медленно опустилась на колени, её руки упали на пол, а слёзы, горячие и горькие, начали катиться по щекам. Весь мир стал для неё серым и пустым, когда она осознала всю тяжесть потери. Слуга, стоящий в замешательстве, не знал, что делать, он лишь смотрел на неё, полный сострадания и ужаса. Рейнелисс, погруженная в безумие от горя, словно потеряла связь с реальностью. Страх и боль, которые расползались по её существу, обратились в ярость, и она больше не могла сдерживать эмоции. Её руки тряслись, и в глазах горел дикий огонь, когда она бросилась к столу. С криком она схватила дорогую статуэтку, подаренную кем-то на день свадьбы, и с силой швырнула её на пол. Оглушительный треск раздался в комнате, когда фигурка разлетелась на мелкие осколки, а звуки раздались эхом от пустыэ стен. – Почему?! - вновь пронзительно закричала она, словно выплёскивая свой гнев внешнему миру, – Ты мог забрать у меня кого угодно, так почему он?! Рейнелисс начала сбивать с полок книги, одна за другой. Листки разлетались, создавая нечто похожее на метели из страниц, которые когда-то согревали ей душу. Каждый разбитый предмет словно был маленьким укрытием, в котором пряталась её жизнь до случившегося. Глядя на бардак вокруг, она ощущала, как адреналин зашкаливает. Её ярость становилась все более слепой, и казалось, будто эта разрушительная энергия даст свободу от невыносимой боли. В тоне её криков слышалась не только ярость, но и безысходность, отражая всеобъемлющий ужас утраты. Два долгих дня Рейнелисс провела в запертых покоях, словно пленница собственного горя. Отгороженная от внешнего мира, она не выходила за пределы своей комнаты, погрузившись в тяжелую тишину и мрак собственных мыслей. Служанки, поднимаясь по ступеням, робко стучались в дверь, предлагая еду и поддержку, но каждый раз их старания разбивались о каменную стену её отчаяния. Рейнелисс лишь прорывала тишину резким криком: – Уходите! Мне ничего не нужно! Она просто лежала на кровати, глядя в потолок, который казался ей бездонным и бесконечным. Мысли сыпались, как осенние листья, оставляя её в состоянии полной опустошенности. Время утекало, но в её мире царила лишь неподвижность. Иногда, в безмолвии, Рей медленно тянулась к шкатулке, которая стояла на столе. Её руки тряслись, когда она открывала крышку, и каждый раз это было как погружение в воспоминания, которые не давали ей покоя. Внутри находился кулон — первый подарок Тиона. Сердце сжималось, когда она брала его в руки, рассматривала, ловила свет, отражающийся на поверхности металла. Слезы катились по щекам, смешиваясь с гневом и горечью, создавая в сердце глубокую рану, словно сама жизнь решила лишить её всего важного. Так она лежала, возвращаясь к воспоминаниям, полным света и радости, лишь для того, чтобы быть сброшенной в бездонную яму отчаяния. Время теряло смысл, а единственным спутником Рейнелисс становились горе и одиночество. Её крики становились всё более безумными, как эхо в пустом зале, пока за дверью служанки, то и дело, перешептывались по поводу того, как помочь девушке, не осознавая, что никакие слова не могли заживить ту душевную рану, что расползлась внутри. На третий день, когда мир вокруг казался угрюмым и серым, Рейнелисс уже сидела у окна, её взгляд был прикован к унылому пейзажу. Глубокая печаль овладела ей и не оставляла места для надежды. В сердце её рождались воспоминания о потерях, оставляющих осадок в душе, словно безысходность поглощала всё живое вокруг. Раздался резкий стук в дверь, который нарушил тишину, окутывающую её. Рейнелисс слегка вздрогнула, невольно отвлекшись от своих мрачных мыслей. Она прислушалась. Из-за двери до неё донеслись слова Бенедикта. – Я нашёл. И слова эти совсем не показались Рейнелисс спасением. Скорее очередных названием за всё то, что она сама же и сотворила собственными руками.