Right time for thawing weather

      — Я решил, — уверенно декларирует Харди, войдя в комнату к Дейзи и по привычке упирая руки в боки. На нем его обычные тёмно-синие брюки, эластичный медицинский корсет и спешно накинутая наверх и пока не застёгнутая белая рубашка.       — Ахахпх, пап, в этой позе, да ещё в таком корсете, ты выглядишь так, как будто репетируешь танец на выпускной…       — Ну прекрати, не смейся над старым больным отцом, — иронично отвечает он, подходя чуть ближе к её столу.       — Не начинай, пап. Лучше скажи, что ты там решил? — она быстро отодвигает тетради в сторону, так, чтобы ничего не мешало Алеку опереться одной рукой о деревянную поверхность стола.       — Я должен сказать ей, — произносит он, не отводя напряженного взгляда от Дэйзи, и тут же нервно поджимает губы, будто его тело уже сопротивляется этой идее.       — Ураа! — восклицает Дэйзи и загребает папу в охапку, чтобы обнять. Алек на секунду морщится от небольшого давления на грудную клетку, но боль быстро проходит и сменяется чувством любви и благодарности к дочери. За её радость, за поддержку и понимание, да просто за то, что она рядом, и так искренне хочет, чтобы он был счастлив. Алек осторожно опускает руку ей на плечо и гладит по голове, а затем целует дочь в лоб.       — Я тебе помогу! Надо это как-нибудь круто организовать, удивить её! — оживляется Дэйзи, уже начиная продумывать в голове свой гениальный план.       — Спасибо, солнце. Но я должен сделать это сам, — улыбается Алек. Сердце, видимо ещё не свыкнувшись с решением своего хозяина, пропускает удар. Алек вдруг бледнеет от мысли, что ему предстоит такой сложный разговор. Что ему действительно придётся сказать ей обо всём.       — Ну пап! Я уже столько всего придумала! — дуется она, разочарованно вздохнув.       — Дейз, я же сказал, что не нужно вмешиваться. Это всё-таки наше дело.       — Но пап! — восклицает Дейзи. — Вы оба так очевидно…       — Дейзи, — предупреждающе произносит Харди.       — Ладно, ладно, — она поднимает руки, сдаваясь. — Я просто хочу, чтобы ты был счастлив.       Выражение лица Харди смягчается. Он задерживает взгляд на дочери, улыбаясь своим мыслям.       — Я знаю, милая. Спасибо. Но некоторые вещи… они сложнее, чем кажутся.       — Или ты просто не хочешь попробовать что-то попроще! — парирует Дейзи, пытаясь по-доброму подколоть отца.       На это Харди лишь улыбается, кивает ей и выходит из комнаты.

***

      Вечер в доме Харди ощущается на удивление спокойно. Элли почему-то ожидала чего-то совсем иного: постоянных спонтанных идей Алека, беспорядка в гостиной, такого же, как у него в голове, или странных правил, присущих особо строгим к себе людям. Но ничего из этого она не наблюдала. То ли потому, что все эти «прелести жизни» Харди скрашивала его дочь, то ли потому, что Харди и вправду не такой странный и антисоциальный человек, каким кажется на первый взгляд.       Пока Алек увлечённо что-то читает, Миллер активно нарезает кружочками кабачки и перцы, с целью затем запечь их в духовке. Элли привыкла действовать быстро при готовке. Обычно ей нужно куда-то бежать, или срочно кормить детей, или доделать что-то по работе сразу после ужина.       Она вдруг вспоминает слова лечащего врача Алека при последнем их приезде в больницу, через день после операции…       — Миссис Миллер, причины болезни часто не только в неправильном питании и плохой наследственности, но и в сильных эмоциональных переживаниях.       Элли рассматривает сидящего напротив доктора. Перед ней явно опытный специалист, седой мужчина с серьёзным, но от этого не менее добрым лицом. Остаётся надеяться, что он справедливо заслужил свою должность. Удержаться от оценки сложно, когда от этого человека буквально зависит чужая жизнь. И ещё сложнее, когда это жизнь близкого человека. Точнее, знакомого, просто хорошего знакомого.       — Поверьте, со многими своими пациентами я беседовал по несколько часов, чтобы выяснить, в чём же кроется главная причина. И у них всех всегда было тяжело на душе. Будь то затянувшийся депрессивный эпизод, последствия развода или болезненные взаимоотношения с родителями, они все заканчивали персистирующей мерцательной аритмией разной степени тяжести. Сейчас мы восстановили ритм сердца и установили мистеру Харди кардиостимулятор. Но чтобы наши усилия не были напрасны, пожалуйста, попробуйте поговорить с ним. Узнать, что его тревожит. В такой ситуации просто отправить человека к психологу может быть недостаточно, терапия бывает очень долгой. Важна поддержка близких людей. Иначе не исключено, что он снова доведёт себя до операционного стола.       Задумавшись, Элли не сразу замечает, с какой бешеной скоростью она нарезает бедный кабачок. Словно доска и есть операционный стол, на котором оказался Харди. Чёртов Харди, который, будь он хоть тысячу раз добрым и честным человеком, не может навести порядок в собственной жизни, постоянно что-то скрывает от неё, кажется, и если и говорит, то сплошными загадками. Как же это бесит!       Остановившись, Миллер оглядывает место происшествия, сдувает с потного лба прилипшие волосы, а затем переводит взгляд на ошарашенного Алека, всё это время наблюдавшего за процессом.       — Всё… в порядке? — неловко вопрошает мужчина, откладывая книгу на журнальный столик и уже готовясь встать с кресла, чтобы подойти к ней.       — Да, не вставай. Всё в полном порядке, я всё контролирую, — спешно проговаривает она, чувствуя нарастающую внутри панику. Резким движением убрав нож, Миллер задевает локтем кастрюлю, стоявшую всё это время на плите. Крышка с грохотом летит на пол, и нож, выбитый из рук, отправляется туда же. Миллер успевает только поднять на Алека такой же ошарашенный взгляд, которым он сам одарил её пару секунд назад.       — Давай я всё-таки…       — Нет! Не надо, — чуть не сорвавшись на крик, отвечает Миллер. Она прекрасно знает, что в такие моменты никому лучше к ней не приближаться.       Элли сама пока не понимает, что происходит с Харди, да и с ней самой. Но она выяснит, в чём дело. Сегодня же. Она обязательно во всём разберётся.

***

      Ужин выходит почти семейным. Кажется, что ещё немного, и они станут походить на типичную счастливую семью из рекламы майонеза. Ту самую, что улыбается до ушей так долго, что улыбка кажется вымученной, а как только камеры выключаются, каждый из «членов семьи» выдыхает с облегчением. Главным минусом было то, что камеры-взгляды на ужине в доме Харди не выключались ни на секунду. За столом царило напряжённое молчание, которое все тщетно пытались завуалировать небрежной улыбкой.       У Миллер внутри бушуют смешанные чувства. С одной стороны, она хочет ему помочь. С другой — Харди кажется ей чуть ли не главной причиной всех её неудач. И если бы он хоть на миг представил себе, насколько это тяжело — быть Элли Миллер — он возможно никогда и ни за что не стал бы пользоваться её гостеприимством. Так ей кажется.       Дейзи делает глоток из стакана с соком, а затем замечает, как отцу неудобно находиться за столом. В прямом и переносном смысле — и из-за корсета и перебинтованной руки, которую необходимо поддерживать в перпендикулярном положении до того момента, пока сердце не заживёт, и из-за Миллер, сверлящей его задумчивым взглядом.       — Закрой глаза, открой рот! — провозглашает Дейзи, взяв в руки ложку и обращаясь к отцу, явно недовольному сложившейся ситуацией.       — Не надо, Дейз, — относительно безобидно отвечает Харди, но она не слышит грустных ноток в его голосе.       — Давай, я тебе помогу, — девушка зачерпывает ложку супа из тарелки и подносит ко рту Харди, как будто собирается накормить годовалого младенца.       — Прекрати, Дейз, хватит! — повышает голос мужчина, и в его голосе слышла горечь и досада от всей сложившейся ситуации.       — Ладно… — приглушённо отзывается Дейзи, а затем быстро встаёт из-за стола и уходит в свою комнату.       — Чёрт, Алек, зачем ты её обидел? — возникает Миллер, непонимающе глядя на него. Не услышав внятного ответа, кроме тяжёлого вздоха и отведённого взгляда, Миллер направляется следом за Дейзи. Поднявшись по лестнице, она в пару шагов оказывается у комнаты младшей Харди.       — Ты как?.. — осторожно начинает Миллер, заглянув в приоткрытую дверь, на что Дейзи никак не реагирует, сидя на кровати и сжимая в руках подушку, — Понимаешь, ему нужна помощь, но одновременно с этим он не хочет чувствовать себя беспомощным ребёнком. Он всё-таки твой отец, и старается тебя защитить, так, как умеет.       — Я понимаю, но… Я просто хочу помочь, сделать хоть что-то. Я хочу порадовать его, и при этом быть полезной… — вздыхает девушка, пытаясь контролировать свой голос, — Знаешь, Элли, иногда мне кажется, что я во всём виновата.       — В чём?.. — чуть тише произносит Миллер, не ожидавшая такого ответа.       — Что папа заболел из-за меня… Я несколько лет не отвечала на его звонки, когда он развёлся с мамой. Только после того, как я снова встретила его здесь, в Бродчёрче, я поняла, как ужасно поступала… Я не должна была так делать. Я вдруг вспомнила все те моменты, когда он не прибил полку, не подарил цветы, забыл про встречу…       — Ты не виновата, милая… — с сочувствием произносит Элли, глядя на девушку.       — Я начала вспоминать и поняла, что папа наоборот всегда защищал меня… — вспоминает Дейзи, — Когда мама на меня срывалась, он слышал её крики из соседней комнаты, приходил и успокаивал нас обеих. А затем садился и объяснял мне любую тему по химии столько раз, сколько было нужно, чтобы я поняла. Он всегда старался научить меня чему-то новому. Не заставлял меня насильно ехать в летний лагерь, не сравнивал с одноклассницами… Он всегда был лучшим отцом, а я как будто ослепла и не видела всего этого, как будто это просто стёрли из моей памяти. Когда я всё это осознала, я просто подумала, да как я могла?.. Как я посмела его ненавидеть своего любимого папу? После всего, что он для меня сделал… Элли начала понимать: этот момент был последней каплей для неё, и все эти переживание, что Дейз копила столько лет, впервые вылились наружу, в минуту слабости. Благо, ей было, с кем поделиться этим. И конечно, понятно, почему она не говорила обо всём с матерью — как она могла обсуждать такое с Тесс, которая ненавидит Харди и с радостью с ним развелась?..       — Я вдруг поняла, что смотрела на папу мамиными глазами, — продолжает Дейзи, вытирая едва подступившие слёзы, — Это всё были мамины мысли, которые она внушала мне изо дня в день. Он не мне обещал повесить полку и не повесил. Он не мне хотел подарить цветы, но забыл. И в десять лет мне было вообще неважно, сколько он зарабатывает и любит ли ездить в гости к бабушке. Мне просто нужен был мой любимый папа. Когда я это поняла, мне стало так больно, Элли… За что я ненавидела отца? Была ли это моя ненависть или только мамина? Почему я просто не ответила на этот долбанный телефон хотя бы раз за столько лет? Да, он ушёл, но он ведь постоянно звонил, писал, приезжал к нам в гости из другого города…       Миллер замечает, как у Дейзи ещё сильнее краснеют и слезятся глаза, а сама она выглядит более чем расстроенной. Элли садится рядом с ней на кровать, выдерживая паузу, а затем мягко произносит:       — Твой отец любит тебя больше всего на свете, и ничто этого не изменит. Родительская любовь это не что-то, что можно так просто растерять…       Дейзи пожимает плечами, избегая зрительного контакта.       — Я не понимаю, что я чувствую. Мне грустно и досадно, как будто я всему виной. Но мне и обидно, потому что просто… папа опять был таким… папой.       — Знаешь, твой отец иногда бывает… как бы это сказать… эмоционально неуклюжим.       Дейзи слегка фыркает от смеха, видимо сравнение Элли попало точно в цель. Глядя куда-то в пол, она вытирает рукой намокшие глаза, и Миллер продолжает:       — Иногда мне кажется, что он вообще не из этого мира. Может, он инопланетянин? Это бы многое объяснило.       Они обе хихикают после этой фразы, а Дейзи наконец смотрит собеседнице в глаза. Миллер говорит уже серьёзнее:       — Послушай, милая. Твой папа… он прошёл через многое. И иногда его страхи берут верх над здравым смыслом. Он ненавидит чувствовать себя беспомощным. Он так сильно хочет защитить тебя, что забывает — ты уже не маленькая девочка.       — Но я же не считаю его беспомощным! — восклицает Дейзи. — Я просто хотела помочь.       — Я знаю, — кивает Миллер. — И он это тоже знает, поверь мне. Просто он такой человек.       Дейзи вздыхает, теребя край подушки, которую держит на коленях.       — Иногда мне кажется, что он вообще не хочет, чтобы я была рядом.       Миллер качает головой.       — О, нет, милая. Это совсем не так. Твой отец любит тебя больше всего на свете.       — Странный способ это показать, — бормочет Дейзи, убирая за ухо прядь.       — Послушай, — Миллер поворачивается к девушке, — Твой папа… он не из тех, кто легко выражает свои чувства. Но я вижу, как он смотрит на тебя. Как гордится тобой. Ты — самое важное в его жизни, — собравшись с силами, Элли начинает вспоминать некоторые фрагменты из жизни, погружаясь в воспоминания, — Понимаешь, Алек Харди — это человек, который прошел через много испытаний. После дела в Сэндбруке он стал еще более замкнутым и недоверчивым. Он привык держать все в себе, скрывать свои эмоции за маской угрюмости и раздражительности. Это его способ защиты от боли и разочарования. Но под этой жесткой оболочкой скрывается человек с глубокими чувствами, ты и сама это знаешь. Он просто не умеет их выражать. Для него легче отстраниться, чем рискнуть снова быть раненым. Вот почему иногда он может казаться холодным или грубым, особенно с теми, кто ему дорог. Твой отец — детектив до мозга костей. Он привык анализировать факты, а не чувства. А эмоции для него — нечто неконтролируемое, хаотичное и сложное, то есть, потенциально опасное. Но это не значит, что он не любит тебя. Просто его любовь выражается через заботу и защиту, даже если иногда это выглядит как чрезмерный контроль.       Элли делает большой выдох, и Дейзи слабо улыбается в ответ на эту долгую и подробную историю. Она вроде и знает всё это, но периодически каждому нужен человек, который напомнит о чём-то важном.       — Ты правда так думаешь?       — Абсолютно, — уверенно отвечает Миллер, — Знаешь, может быть, тебе стоит поговорить с ним. Объяснить, как ты себя чувствуешь.       Дейзи кивает, задумавшись.       — Наверное, ты права. Просто… иногда это так сложно. И странно.       Миллер обнимает девушку за плечи.       — Я знаю, милая. Но ты сильная. И ты очень важна для него, даже если он не всегда умеет это показать.       Дейзи прижимается к Миллер, благодарно улыбаясь.       — Спасибо, Элли. Ты… ты правда классная.       Миллер улыбается в ответ, чувствуя, как тепло разливается в груди. Она может не быть матерью Дейзи, но в этот момент она ощущает себя чуть ли ни частью этой необычной семьи. Хотя, возможно, это глупая мысль…       — Знаешь, — продолжает Дейзи, — папа однажды сказал мне, что в жизни важно найти того, кто делает тебя лучше. И я думаю… ты делаешь его лучше, Элли.       Миллер чувствует, как ком подкатывает к горлу от очередного крутого поворота этого диалога. Она растерянно смотрит на Дейзи, видя в её глазах искреннюю надежду.       — Спасибо, милая, — тихо произносит Миллер. — Но я думаю, ты куда больше значишь для него. И куда дольше делаешь его лучше.       Миллер молчит, обдумывая слова Дейзи. Она вспоминает все те моменты с Харди — их ссоры и примирения, совместные расследования, тихие вечера за работой. Как постепенно его хмурый взгляд стал для неё чем-то родным и знакомым. Но она быстро смахивает с себя наваждение.       Этот диалог остаётся скомканным, незавершённым. Миллер не знает, намёк ли это на что-то или безобидный детский комплимент. Она обнимает девушку в ответ, чувствуя, как в груди разливается тепло. Может быть, думает она, Дейзи права. Может быть, пришло время для честного разговора с Алеком Харди.

***

      Тем временем Харди, оставшись один, прокручивает в голове разные мысли. Сложно сказать, какая из них побуждает его встать и начать расхаживать по комнате туда-сюда с задумчивым видом, а затем взять и доказать самому себе, что он вполне самостоятелен. Подойдя к торшеру, Харди вдруг решает, что он стоит совершенно не там, и кто вообще поставил его в это место? С задумчивым видом он одной рукой ловко приподнимает торшер, собираясь передвинуть его чуть в сторону, но забывает одно важное но — это не та рука… Внезапно Алек чувствует, как что-то неприятно тянет в руке. Под сдавленное «Ай! Чёрт!» торшер тщетно выскальзывает из рук, и Харди едва успевает поймать его, прежде чем тот с грохотом разобьется об пол. Резкая боль пронзает его плечо, а затем и грудь от такого внезапного движения, и он уже не может сдержать громкого стона. Осторожно поставив вазу на место, Харди опускается в кресло, массируя ноющую грудь. В этот момент в комнату возвращается Миллер, сразу же заметив его напряженное лицо.       — Всё хорошо?..       — Всё замечательно, Миллер, — бормочет Харди, пытаясь выпрямиться.       — Не верю ни единому слову, — Она качает головой, — Дай посмотрю. Харди нехотя позволяет ей приоткрыть воротник рубашки.       — Как твоя рана?        — Нормально… Болит, но иначе и не бывает.       — Обезболивающее? — Миллер подходит ближе, чувствуя, что что-то всё же не так.       — Уже принимал. Всё правда нормально.       — Тут больно? — она осторожно касается пальцами забинтованной раны, и в какую-то секунду Харди шумно вдыхает от её прикосновения. — Так, надо перебинтовать. Садись.       — Элли, я…       — Садись, говорю.       Харди неохотно подчиняется. Миллер аккуратно снимает с него рубашку, затем корсет и, наконец, повязку.       — Швы разошлись…       — Просто лёгкое кровотечение. Может подождать до завтра.       — Ага, и твоя смерть будет на моей совести, — фыркает Миллер.       — Успокойся и замотай обратно чертов бинт! — раздраженно бросает Харди.       Миллер молча начинает перебинтовывать рану. Когда она заканчивает, Харди тихо, как будто в извинение произносит:       — Спасибо.       Миллер кивает, сворачивая остатки нового битка обратно в рулон. Она бросает на Харди внимательный взгляд, словно хочет что-то сказать, но передумывает. Затем всё же произносит:       — Постарайся больше не калечить себя, ладно? Мне нужен напарник в рабочем состоянии.       Харди хмыкает, но в его глазах мелькает благодарность. Он встаёт и осторожно натягивает рубашку обратно, стараясь не потревожить свежую повязку. Миллер наблюдает за ним, и на её лице появляется едва заметная улыбка.       Снаружи он ничем не отличается, всё та же рубашка, две незастегнутые пуговицы воротника и горькая ухмылка. Но под этой рубашкой бинты, а под ними швы, которые до сих пор болят. В этом весь Харди: небрежно-невозмутимый снаружи и глубоко раненный внутри.

***

      Разум Харди пронзает едва осязаемое осознание: ему не нравится слово «напарник». Ему вообще не нравится то, что происходит между ними. Он как никогда ясно вдруг понимает: момент настал. Отступать просто некуда. Останешься здесь, вечнобольным и слабым «напарником», худшим копом в Британии и по совместительству худшим мужчиной, неспособным на проявление чувств, или шагнёшь вперёд — окажешься над пропастью, в объятиях неизвестности.       Миллер сидит рядом, думая о своём и лишь отдалённо подозревая о буре эмоций, бушующей в его душе в этот момент. Харди делает глубокий вдох.       — Элли, — начинает он, чувствуя, как сердце бешено колотится в груди, — Есть кое-что, что может помешать следствию…       Миллер напряжённо хмурит брови и переводит взгляд на его лицо.       — Помешать? Очередные проблемы с судом? Боже, когда этот кошмар закончится…       Харди качает головой, стоя напротив и пытаясь подобрать правильные слова.       — Дело не совсем в суде. Это касается меня. И тебя тоже отчасти. Точнее, даже не отчасти, в общем…       — Так… — Миллер подаётся вперед, и её взгляд становится ещё внимательнее, пытаясь уловить эмоции мужчины.       Харди вновь глубоко вздыхает, собираясь с мыслями. Давай же, трус несчастный!       — И это совсем не играет нам на руку. Это очень не вовремя, особенно для тебя, но…       — Харди, прекращай тянуть время, — в голосе Миллер слышится нетерпение, смешанное с тревогой.       Он делает паузу, чувствуя, как каждая секунда тишины давит на него. Миллер ждёт, её взгляд не отрывается от его лица.       — Понимаешь, ты мне помогла, практически спасла от смерти и… — запнувшись, Харди всё же заставляет себя продолжить. — Дейзи мне как-то сказала кое-что важное. Раньше я думал, что если меня добьет аритмия, будет лучше, но…       Миллер сидит и слушает его в лёгком оцепенении, наблюдая, как Харди шагает из стороны в сторону. Сложно понять, к чему он ведёт. Но её сердце начинает биться чаще, хотя она сама не понимает, почему.       — После операции, когда я выжил… всё оказалось куда лучше, чем я думал. Я могу начать жизнь сначала, и…       — К чему ты всё это говоришь? — перебивает его Миллер, чувствуя, как нарастает напряжение.       Харди проводит рукой по волосам, опустив голову и явно нервничая. Он вновь делает пару шагов в сторону, а затем оборачивается обратно к собеседнице.       — Пытаюсь… собраться с мыслями.       — Чёрт возьми, Харди, ещё минута и я лично позвоню Джоанн выяснять, какие новые проблемы меня ещё ждут в суде!       Харди резко поднимает голову, встречаясь с ней взглядом. В его глазах читается решимость, смешанная со страхом. Он глубоко вздыхает, чувствуя, как сердце бешено колотится в груди. Он знает, что момент настал, и умом он прекрасно понимает это. Но чёрт возьми, как же тяжело об этом говорить! Мысли буквально застывают на месте, а язык немеет, он не поворачивается, чтобы сказать то, что дОлжно.       — Не надо, тише, — мягко произнес он, поднимая руку в успокаивающем жесте. — Я просто хочу сказать…       Он на мгновение замолкает, в который раз собираясь с мыслями. Харди просто не верит, что он сейчас скажет это. Это какой-то страшный сон, это невозможно, но…       — Ты дорога мне, Элли, — наконец выдыхает Харди, чувствуя, как каждое слово дается ему с трудом. — Больше, чем коллега по работе. Больше, чем лучший друг.       Миллер широко раскрывает глаза от неожиданности. Харди чувствует, как в его груди теплится слабая надежда. Он видит, она пытается осмыслить его слова, и спешит продолжить, пока смелость не успела покинуть его:       — И я бы хотел провести с тобой максимум своего времени, но понимаю, что это невозможно. Элли, я… — он делает глубокий вдох, — Я влюблен в тебя. И Харди шумно вздыхает, всплеснув руками и как бы говоря, что он ничего не может с собой поделать. Он сдаёт себя на суд ей. Кажется, что время остановилось, застопорилось на этой секунде, где Алек бесконечно долго смотрит Элли в глаза, стоя прямо перед ней, а она, чуть откинувшись назад, не моргая смотрит прямо на него.       — Что? — наконец выдыхает она.       — Ты слышала, — тихо отвечает Харди, чувствуя одновременно облегчение и ужас от собственных слов. Рука на автомате снова тянется к лицу, провести ещё раз по волосам, успокоить мысли, взять себя в руки и унять дрожь во всём теле…       — Нет, нет, нет, ты не… — щебечет Миллер, явно ошеломленная его признанием.       Харди чувствует, как его сердце с силой сжимается. Он ожидал такой реакции, но все равно это было больно.       — В любом случае, это нелепо, и мы не можем… в общем, следствие. Я знаю, это безумие, — продолжает он, чувствуя, как слова сами вырываются наружу, — Я знаю, что мы работаем вместе, и у тебя своя жизнь, и я, наверное, последний человек, о котором ты могла бы подумать в этом смысле, но… я не могу больше это скрывать. Тем более, живя здесь с тобой под одной крышей.       Миллер молчит. Тишина распростаняется по комнате как яд. Харди чувствует, как каждая секунда этой тишины словно растягивается в вечность.       — Скажи что-нибудь, пожалуйста, — наконец просит он, не в силах выносить молчание. Миллер моргает пару раз, словно выходя из транса.       — Я… я не знаю, что сказать… Нет, я не… подожди, мне просто нужно это переварить…       Миллер начинает тереть виски, словно пытаясь справиться с внезапной головной болью.       — Да, конечно, — Харди тут же делает решительный шаг в сторону, готовый уйти и дать ей пространство для размышлений.       — Нет, нет! Сядь… — Миллер хватает его за руку, останавливая. — Почему ты не сказал раньше?       Харди медленно опускается обратно в кресло напротив, чувствуя, как надежда и страх борются внутри него.       — Я пытался, но…       — Когда ты нашел повестку в суд, попросил встретиться и хотел сказать мне что-то, ты случайно не…       — Да, — тихо признатся Харди, опуская глаза.       — Чёрт, Алек! — в её голосе слышится столько эмоций, что Харди даже не может распознать их все.       — Извини, мне кажется лучше оставить тебя наедине со своими мыслями, — он снова предпринимает попытку встать и уйти.       — Нет, стой! — Харди тут же садится обратно, — Ты переживал из-за этого?       Харди молча смотрит куда-то вниз. Миллер продолжает, её голос дрожит:       — Ты переживал из-за… этого?       — Элли… — только и удаётся выдавить Харди, чувствуя, как к горлу подступает ком.       — И тогда же у тебя участились приступы? — в её глазах мелькает понимание.       — Ой, не льсти себе, Миллер! — пытается отшутиться Харди, но его голос звучит неубедительно даже для него самого.       — А я всё не могла понять, что у тебя стряслось, решила, снова что-то плохое, что тебе нужна помощь! Ладно, может я сама себе это надумала, просто… ты правда мог бы сказать раньше.       — Я понимаю, — он пытается говорить уверенные, скрывая дрожь в голосе. — Извини, я не должен был… Извини, что так получилось. Мне правда жаль.       — Да я… не знаю, как реагировать, — признаётся Миллер, и в её глазах Харди видит лишь отражение собственной неуверенности, не более того.       — Это нормально. Всё-таки лучше я правда пойду.       Он встаёт, чувствуя, как каждый мускул в его теле напряжен до предела. Миллер тоже поднимается с дивана одновременно с Харди, нерешительно глядя на него.       — Так, извини, я просто спрошу, чтобы убедиться… — её голос едва слышен. — Это было признание, я правильно понимаю? Мне не показалось?..       Харди замирает на мгновение. Он мог бы всё отрицать, мог попытаться свести всё к шутке. И будет нечестно по отношению к ним обоим.       — Тебе показалось, — отвечает он тихо, и в его глазах Миллер видит следы давней, но такой знакомой боли.       С этими словами Харди разворачивается и выходит из комнаты, оставляя Миллер наедине с её мыслями и чувствами, которые он только что перевернул с ног на голову.

***

      Харди медленно шагает по коридору в сторону своей спальни, чувствуя, как каждый шаг отдаётся болью не только снаружи, в ране от кардиостимулятора, но и где-то глубоко внутри. Он останавливается, прикрыв дверь, и закрывает глаза.       Идиот. Какой же ты идиот, Алек Харди.       Он снова и снова прокручивает в голове их разговор, анализируя каждое слово, каждую паузу. Может быть, если бы он выразился яснее?.. Если бы выбрал другой момент? Если бы…       Нет. Ничего бы не изменилось. Если она не чувствует того же, то никакими более верными словами это не исправить.       Харди чувствует, как к горлу подступает ком. Он сжимает кулаки, впиваясь ногтями в ладони, пытаясь физической болью заглушить душевную.       Ты всё испортил. Ты разрушил то единственное хорошее, что у между вами было.       Перед глазами снова встаёт лицо Элли — растерянное, печальное. Он видит, как она пытается осмыслить его слова, как меняется выражение её глаз.       Она никогда не будет смотреть на тебя так, как раньше.       Харди медленно сползает по стене, садясь на пол. Он запускает руки в волосы, сжимая их у корней.       Зачем? Зачем ты это сделал?       Он знает ответ. Потому что больше не мог держать это в себе. Потому что после всего пережитого, после того, как он снова оказался на грани смерти, молчание казалось невыносимым.       И что теперь? Что ты будешь делать дальше?       Харди не знает. Он не представляет, как теперь сможет смотреть Элли в глаза. Как они будут работать вместе. Как он сможет находиться рядом с ней, зная, что она в курсе его чувств, но не отвечает взаимностью.       Или ещё хуже — она останется с тобой только из жалости, из сочувствия, которое так ей свойственно.       Эти мысли разрывают ему сердце. Жалость. Вот чего он боится больше всего. Он не вынесет, если Элли начнёт относиться к нему по-другому из-за всего этого. Харди глубоко вздыхает, пытаясь взять себя в руки. Нужно как-то двигаться дальше. Нужно найти способ работать вместе, несмотря ни на что. Ради дела. Ради выигрыша в суде. И ради Элли.       Но как? Как теперь всё исправить?       Он не знает ответа на этот вопрос. И это пугает больше всего.

***

      Спустя пару часов этот безумный вечер наконец-то подходит к концу. Алеку удаётся на время прийти в себя, вернуться в гостинную и обнаружить, что Элли куда-то ушла. В голове проскальзывает мысль «только бы не насовсем», но Харди понимает, каково ей. Пусть переварит всё это, обсудит с подругами, в конце концов, или с сестрой. Может, со временем, они найдут способ как им стоит теперь общаться друг с другом. И стоит ли вообще…       В очередных раздумьях, Харди поднимается в комнату к Дейзи, пока она ещё не легла спать. — Можно? — раздаётся осторожный вопрос из-за двери после тихого стука. — Да, заходи, пап, — бросает Дейзи, сидя за столом в пижаме и расчёсывая волосы перед сном. — Прости, что я сегодня был… грубоват, — виновато произносит он, глядя на дочь. — Да ничего, проехали, — беззаботно отвечает девушка. — И кстати, насчёт Миллер… Так какой там у тебя был план? — Чтооо? Ты всё-таки решился? Тебе нужна моя помощь? — глаза у Дейзи загорелись так, как будто она всю жизнь мечтала это услышать. — Вроде того... И радости Дейзи, тут же вскочившей со стула и побежавшей обнимать отца, не было предела.