Второй шанс

      – Как самочувствие? – Мори присел на койку, кладя поднос с омлетом на колени мальчика. Вот уже три дня, как босс Портовой Мафии посвящал всё своё время Достоевскому, старательно приводя сына в норму.       – Когда меня выпишут? – спросил Фёдор, скучающе ковыряясь вилкой в тарелке и игнорируя вопрос.       – Вечером поедем домой, – Огай уже привычно провёл рукой по волосам Фёдора. А тот продолжил хмуро смотреть перед собой, как и последние несколько дней. Настроение всё ещё было поганое; переварить все события получалось с трудом, но тяжелее всего было смириться с постоянным присутствием отца. Босс Мафии так и продолжал постоянно крутиться вокруг, не оставляя Достоевского ни на минуту, волнуясь и проверяя. – Ешь, пока не остыло.       – Не хочу, – с недовольным видом произнёс Фёдор, отодвигая поднос. В последние дни Достоевский всячески избегал контакта с отцом: то притворялся спящим, то просто игнорировал его, будто бы никого не было рядом. Но стоило отдать должное: Мори старался наладить отношения, хоть и безуспешно.       – Я знаю, но надо, – Мори отломил вилкой небольшой кусочек омлета. – Открой рот, – он поднёс вилку ко рту Фёдора, отчего тот моментально смутился. Было непривычно, что кто-либо проявил к нему заботу. Достоевский не припоминал, чтобы за всю жизнь хоть кто-то так заботился о нём. Ну, кроме Николая – тот хоть и был эксцентричным, а в некоторых моментах и вовсе пугающим, – но заботился о Фёдоре по-своему. Кстати говоря, о Николае: он пропал без вести. Фёдор беспокоился о том, что тот мог и вовсе умереть, но предпочитал верить, что приятель смог скрыться. Размышляя о друге, мальчик и не заметил, как доел весь омлет.       – Вот видишь, а ты не хотел есть, – ухмыльнулся Мори, потрепав Фёдора по волосам, на что тот скривился и попытался скинуть руку с головы. Поколебавшись, Мори убрал свою руку, кидая немного расстроенный взгляд на сына. Подхватив ноутбук с тумбочки, Мори начал неспешно печатать.       – Разве в Мафии настолько нечем заняться, что ты весь день здесь? – спросил Фёдор, начиная грызть ноготь большого пальца.       – Не грызи ногти, – спохватился мужчина, убирая ноутбук в сторону. – Сейчас в городе период затишья. У Мафии с Детективным Агентством перемирие, а другие организации залегли на дно. Так что я могу позволить себе небольшой отдых.       – Ясно, – тихо прошептал Достоевский, отводя взгляд в сторону.       Мотивы Мори были крайне неясны. Зачем вкладывать столько времени и сил в заботу о нём? О человеке, который чуть не уничтожил такой дорогой Огаю город – организацию, в которую тот вложил все силы и время, а вдобавок, и всех эсперов. Чёрт побери, Фёдор даже пырнул его ножом, однако же Мори вёл себя так, будто ничего не было. Как будто он – обычный ребёнок, а не монстр, которым все его считали.       Которым он сам себя считал.

***

      Мори придирчиво оглядел уже переодетого сына: белая осенняя куртка была чуть великовата, но, в целом, смотрелась неплохо, если не считать до безобразия большую шапку-ушанку, с которой Достоевский наотрез отказался расстаться.       – Завтра прикупим тебе новую одежду, а пока и так сойдёт, – ещё раз осмотрев сына, Мори снял с себя бордовый шарф. Сложив шарфик в два раза, Огай обмотал его вокруг шеи сына. – Вот, так ты точно не замёрзнешь. Идём, – мужчина поднял Достоевского на руки. Машинально, Фёдор обнял того за шею. Осознав свои действия, Фёдор хотел было отстраниться, но Мори уже крепко держал его, не давая хоть немного пошевелиться.

***

      – Приехали.       Тихо сидевший всё это время Достоевский без интереса взглянул на здание, около которого они припарковались. При виде элитной многоэтажки, больше напоминавшей отель, нежели жилое здание, глаза Фёдора моментально расширились, а рот слегка приоткрылся, придавая умилительный вид.       – Вижу, тебе понравилось, – ухмыльнулся Огай, входя в здание. Пройдя к лифту и проведя картой, Мори нажал на кнопку тридцатого этажа.       – Ой! – вскрикнул Фёдор, хватаясь за уши: было непривычно так высоко подниматься, из-за чего уши заложило.       – Потерпи чуть-чуть, мы почти доехали, – Мори сильнее прижал мальчика к груди.       Наконец-таки, мучения Достоевского были окончены, и они вышли из лифта. Войдя в квартиру, Огай сразу включил свет и усадил Фёдора на небольшой пуфик. Достоевский моментально начал оглядываться по сторонам, всматриваясь.       Стоит отметить, что квартира была шикарно обставлена: новейший ремонт в стиле лофт и искусная мебель, которая радовала глаз, - особенно по сравнению с однокомнатной хрущёвкой, в которой он вырос. Один лишь коридор был больше, чем вся та убогая квартирка. Фёдор как в тумане снял куртку и разулся. Мори же, улыбаясь, наблюдал за ним, вешая своё пальто. Кто бы мог подумать, что детей так легко удивить.       – Это ты ещё свою комнату не видел. Идём, – Огай направился дальше по коридору. Поколебавшись пару секунд, Достоевский, скомкав шарф в руках, направился за ним.       – Если что-то не нравится, то скажи – поменяем.       Фёдор вошёл в просторную светлую детскую с большим панорамным окном. В левом углу находилась шведская стенка, в противоположной ей части стояла огромная белая кровать, а рядом с ней был белый рабочий стол с фиолетовым стулом на колёсиках. Один лишь факт того, что у него теперь есть своя комната, а не жалкий тесный шкаф, в котором Фёдор ютился всё детство, будоражил его сознание. Но, в то же время, что-то гадкое липло к душе. Была ли это обида на Мори за упущенное благополучное детство, или на мать с отчимом за нечеловеческие условия проживания – оставалось неясно. Обида полностью пожирала Фёдора изнутри и не давала насладиться будущими перспективами.       – Как тебе? – мужчина присел на корточки перед Фёдором в ожидании. Огай вложил много сил в организацию детской за столь короткий срок. В перерывах между заботой о Фёдоре в больнице, он просматривал сайты с мебелью и детскими принадлежностями, но результат того стоил. Достоевский неуверенно прикусил заусенец указательного пальца, всё ещё держа шарф в другой руке.       – Не делай так, – хмыкнул Мори, мягко беря руку Фёдора в свою. – Можешь занести какую-нибудь инфекцию, – приговаривал он, поглаживая руку Достоевского. Мальчик закатил глаза, однако спорить не стал.       – Нормально, – ответил Достоевский, убирая одну руку, но продолжая обнимать шарф другой.       – Ты пока осматривайся, а я пойду, закажу нам чего-нибудь. Есть особые пожелания? – Огай похлопал Фёдора по плечу.       – Без разницы, – уставился на выходящего Мори. – Главное, чтобы не было лука, – тихо добавил Фёдор, сомневаясь, что был услышан.       Закончив с заказом, Огай продолжил сидеть за кухонным столом. Всё казалось таким непривычным. Жизнь уже никогда не будет прежней. Теперь он - отец, да ещё и одного из самых опасных преступников в истории. Вся эта ситуация казалась ненастоящей – однако же, вот он, его маленький сын, сидит в соседней комнате, хотя каких-то пару месяцев назад был взрослым мужчиной. Вина перед Фёдором отдавалась болью где-то в душе. Как он мог так облажаться? Мало того, что по глупости заделал ребёнка, так ещё и не знал об этом. Впрочем, Мори жалел лишь о втором – перспектива становиться отцом хоть и пугала (из-за неимения опыта и работы в Мафии), но никак не огорчала. Но что он будет делать с организацией? Вариант бросить работу Мори даже не рассматривал. Можно было всё обставить так, будто Фёдор – форма его способности, но мальчик вряд ли согласится. Ещё был вариант скрывать сына ото всех и оставить няне, отослав куда-то далеко, но Мори категорически не хотел вновь бросать его. Решив разобраться со всем позже, Огай направился обратно в детскую. Войдя в комнату, он увидел, что Фёдор стоит на том же месте, где он его оставил.       – Может, присядешь? – Мори сел на кровать и похлопал рядом с собой. Фёдор обвёл его недоверчивым взглядом. Подходить к Огаю категорически не хотелось. Достоевский чувствовал себя не в своей тарелке, мягко говоря. Хоть Мори и хорошо к нему относился, но он не верил, что это долго продлится. Вряд ли босс Портовой Мафии будет сильно с ним церемониться. Смяв шарф ещё сильнее, мальчик медленно поплёлся к отцу, будто бы осуждённый, идущий на казнь.       – Фёдор, – спокойно позвал Мори, как только тот сел. – Ты меня боишься? – спросил он, заметив, как мальчик дёрнулся.       Фёдор глубоко вздохнул, думая над ответом. Он пока сам не понимал, как относится к Мори: тот не пугал его, но как долго он сможет продержаться? Достоевский думал, что недолго. Скоро Огаю надоест играть в примерного папу.       – Ясно, – разочарованно вздохнул Мори, подхватывая Фёдора за бока. Прежде чем Фёдор успел что-либо ответить, Огай уже усадил его к себе на колени. – Думаю, нам надо прояснить некоторые моменты. Я не хочу, чтобы ты меня боялся.       – Почему? Тебе же на руку, – недоумевал Фёдор; он не мог понять хода действий Мори. Разве не удобно, если Достоевский будет его бояться? В чём смысл? Зачем он так хочет сблизиться с ним? Может, ждёт момента, когда тот потеряет бдительность?       – Авторитет, основанный на насилии. Власть, основанная на страхе. Я лучше чем кто-либо знаю, насколько они эффективны и универсальны. Но я к ним не прибегну по отношению к тебе. Ты – мой ребёнок, а не подчинённый или враг. Такими методами воспитывать нельзя. Это худшее зверство, какое может позволить себе взрослый, – прервавшись на пару секунд, Мори положил руку на шею Фёдора и начал медленно массировать. – Ты и сам должен это отлично понимать. Ведь ты, как я вижу, и сам пострадал от этого зверства, – от последних слов Мори у Фёдора расширились глаза, а руки автоматически сжались в кулаки. Хоть что-нибудь может остаться без внимания этого человека? Фёдор бы ещё долго мучился, но звонок в дверь неожиданно спас его.       – Вот и ужин подоспел, – хлопнув в ладоши, Мори поставил Фёдора на ноги, направляясь встречать курьера.       Всё же человеком он был странным.       – Ты идёшь? – Спустя время, он сунул голову в дверной проём, держа в руках большие пакеты, из которых доносился вкусный аромат еды.       – Угу, – Достоевский уже более уверенно шагал за Мори в кухню. Разложив всё на стол, Огай сел; Фёдор же, подойдя к стулу, начал карабкаться. Сумев наконец-таки сесть, Достоевский понял, что не может дотянуться до стола; нахмурившись, он поджал губы. Как же раздражал его маленький рост – но, прежде чем он смог что-либо предпринять, Мори подхватил того на руки и усадил к себе на колени.       – Так будет удобнее, – весело объяснил Огай, обнимая Фёдора за плечи. – Ну, так с чего начнёшь? – Мори кивнул на стол с разнообразной едой. Разумеется, она была без лука. Оглядев стол, Фёдор потянулся к кацудону. Мори же протянул ему палочки для еды. Достоевский испепеляюще взглянул на них, даже не беря в руку. За столько лет в Японии Фёдор так и не научился есть ими. Да и зачем ему это надо было, если в штабе или же в кафе всегда можно взять обычные приборы? А так, никому и не надо было учить его. В один момент, Фёдору стало обидно, что никто и не учил его таким элементарным вещам, – в особенности Мори, который как раз-таки и должен был всё это делать.       – Я не умею, – слова тихо вылетели изо рта. Это звучало настолько жалко, что мальчику стало противно от самого себя. Нижняя губа задрожала, предупреждая о надвигающейся истерике. Заметив резкую перемену в настроении Фёдора, Огай развернул его к себе.       – Ничего, я помогу. Не надо так расстраиваться, – мужчина начал выводить руками круги на спине сына.       – Я не расстроен, – хмыкнул тот, скрещивая руки. Мори взял палочками кусочек рыбы, поднося к губам Фёдора.       – Давай, ешь.       Фёдор презрительно посмотрел на рыбу, но отказываться не стал. Было неловко есть с ложечки, – ну или, в этом случае с палочки, – будто бы ребёнок. Хотя что говорить – сейчас он и есть ребёнок. Дальше ужин шёл в тишине.       – Всё, не хочу больше. – Фёдор вытянул руки перед собой, не давая Мори кормить себя. Огай недовольно взглянул на тарелку: мальчик съел только четверть кацудона.       – Ты так мало съел. Точно больше не хочешь? – спросил мужчина, ставя сына на ноги. Получив в ответ кивок, он начал убирать пустые тарелки со стола, а остальные, в которых была еда, положил в холодильник. Всё бы спокойно продолжалось, если бы не прозвучал резкий звонок в дверь, что насторожило Мори: он гостей не ждал, а без предупреждения никто бы и не посмел к нему заявиться. Скальпель без промедления был вынут из кармана, а глаза пугающе сузились.