Неправильная нянька

Лежать на спине — это не жизнь, это пытка. Я никогда не думала, что всё может так обернуться. Всего три месяца после свадьбы, три коротких месяца, когда мы с мужем были вместе, наслаждались каждым днём, строили планы, и вот, уже пятый месяц я безвылазно торчу в этой проклятой больнице. Запах антисептика — он впитался в мою кожу, мои волосы, всё вокруг. Я даже перестала его замечать, но от этого он не стал менее удушливым. Вкус кислого метала на языке — из-за капельницы, из-за таблеток, из-за всего этого дерьма, что вливают в меня, лишь бы сохранить моих детей. Да, тройня. Казалось бы, счастье, да? Чудо, один шанс на миллион. Но как же я устала от этого «чуда». Я больше не чувствую себя собой — я теперь просто инкубатор. Пару месяцев назад я ещё пыталась поддерживать форму, хотя бы что-то делать руками, рисовать, писать. Но даже это отняли у меня. Сначала я перестала видеть свои ноги. Потом моя талия исчезла. А теперь… теперь я просто комок боли и тревоги, из которого торчит огромный живот. Ужасный интернет — вот что меня добивает больше всего. Казалось бы, XXI век на дворе, а тут, в этом подвале цивилизации, я могу забыть о любом нормальном развлечении. Страницы грузятся по пять минут, видео заикаются на каждом кадре. Остаются только книги и фанфики, в которые я погружаюсь с головой, лишь бы не чувствовать, как болят ноги и тянет спину. Но даже это не помогает. Фанфики… Как же я ненавижу их писать теперь. Раньше это было моё отдушина, мой маленький мир, где я могла забыть о реальности. А теперь — просто способ не сойти с ума. Я пишу и пишу, выдумываю истории, стараюсь забыть, как это — быть счастливой, как это — быть женщиной, а не просто машиной для вынашивания детей. Я не готова. Боже, как же я не готова к тому, что будет дальше. Тройня — это не просто много, это как лавина, которая сметёт меня с ног, и я уже не встану. Каждый раз, когда я думаю о том, что будет дальше, меня охватывает паника. Как я буду их растить? Как справлюсь одна, пока муж на работе? Смогу ли я вообще встать на ноги после этих месяцев лежания? И внешность… Я смотрю на своё отражение в маленьком зеркальце, что висит рядом с кроватью, и вижу кого-то незнакомого. Глаза потухшие, круги под ними, волосы тусклые и жирные, хоть их и моют медсёстры. Я больше не красивая, я больше не желанная. Всё, ради чего я работала, все мои навыки, вся моя квалификация — всё это исчезает. Я теряю себя, и это страшнее всего. Я не знаю, что будет дальше. Не знаю, смогу ли я вернуться к работе, к жизни. Не знаю, смогу ли я быть матерью, настоящей матерью. Я боюсь. Боюсь за себя, боюсь за них. Боюсь, что я просто не выдержу и сломаюсь. Я слышу, как дверь открывается, и сердце сразу начинает биться быстрее. Это он. На лице автоматически появляется улыбка, хотя внутри всё сжимается в комок тревоги. Я не хочу, чтобы он видел меня такой — разбитой, усталой, измотанной. Он заслуживает лучшего. — Привет, любимый, — я стараюсь, чтобы голос звучал бодро, но он всё равно дрожит, чуть заметно, но всё же. Он улыбается в ответ, и его тёплый взгляд, кажется, на мгновение действительно прогоняет тучи. Он присаживается на краешек кровати, берёт меня за руку — его прикосновение тёплое и надёжное, как всегда. — Привет, как ты? — его голос мягкий, он всегда так заботливо спрашивает, будто боится услышать ответ. — О, я тут целый день с книгой провела, — отвечаю я, поднимая уголки губ, как можно шире. — Интересно было, а потом ещё в голову одна идея пришла, начала писать новый фанфик. Думаю, получится что-то неплохое, если доделаю. Он слушает, кивает, но я вижу, как его глаза тревожно бегают по моей фигуре, словно пытаются уловить малейшие признаки улучшения или ухудшения. Я вижу, как его взгляд на мгновение задерживается на моих отёчных ногах, и мне хочется отдёрнуть простыню, спрятаться, но я только сильнее сжимаю его руку. — Это здорово, — говорит он, наклоняясь, чтобы поцеловать меня в лоб. Его губы холодные, но это не от холода, это от переживаний. Я чувствую, как он старается изо всех сил, чтобы быть сильным для нас обоих. — Да, неплохо. А ты как? — я переключаюсь на него, пытаюсь узнать, как прошёл его день. Может быть, это отвлечёт меня от собственных мыслей. Он начинает рассказывать о работе, о том, как сложно бывает, но тут же смеётся, пытается разрядить обстановку шуткой. Я улыбаюсь, смеюсь в ответ, но всё это кажется таким натянутым. Он видит это, я знаю, но мы оба делаем вид, что всё в порядке. — Всё будет хорошо, — говорит он вдруг, сжимая мою руку чуть крепче, его глаза серьёзные. — Мы справимся. Ты справишься. Я киваю, с трудом проглатывая ком в горле. Он верит в меня, а я должна верить в себя. Ради него, ради нас, ради наших детей. Я должна хотя бы попытаться.

***

Я резко открываю глаза, и мир вокруг меня ослепляет белым светом. Резкая, неожиданная боль пронзает моё тело. Не боль в ногах или спине от бесконечного лежания, а совсем другая — обжигающая, словно кто-то вылил кипяток прямо на мою кожу. Я пытаюсь крикнуть, но из горла вырывается только слабый хрип. Я не понимаю, что происходит. Я чувствую, что тело какое-то странное — лёгкое, невыносимо хрупкое. Ощущение, словно меня сжало со всех сторон, как будто я стала на полметра меньше. Каждое движение отдаётся невыносимой болью. Мой живот… он больше не такой огромный. Вместо этого — обострённое чувство тошноты, такая знакомая, всепоглощающая слабость, характерная для первого месяца беременности. Мои ноги, тонкие, лёгкие — совсем не те отёчные и онемевшие конечности, что были раньше. Я медленно поднимаюсь, чувствую, как дрожат колени. Шаг. Ещё шаг. Всё вокруг кажется странным, как будто это не моя жизнь. Я осматриваюсь — крохотная комната, стены облуплены, потолок низкий. Шкафчик, полки. На крохотной покосившейся тумбочке горкой лежат сенбоны. Мои пальцы, такие маленькие, тонкие, обхватывают один из них. Холод металла резонирует в моих руках, и я ощущаю его вес, хотя этот вес совсем ничтожен. Что это за место? В моей голове проносятся мысли — это не моя комната, которую я снимала добрые десять лет до свадьбы, пусть и она до неприличия похожа. И не мой дом, куда привел меня муж. Не больничаня палата. Я пытаюсь сконцентрироваться, осмыслить, что происходит, но всё слишком размыто. Каждое движение, каждый вдох кажется таким тяжёлым. Тошнота накатывает волнами, вызывая судорожный рефлекс. Ничего не понимаю. Смотюсь в узкое зеркало примостившееся в углу. Тело… я в теле девочки, совсем юной, худой, я могу пресчитать свои ребра. Я — на пятнадцать лет моложе, на две головы ниже. Это совсем не я. Я подхожу к крошечной кухне — если это можно так назвать. Из продуктов — только рис, запечатанный в полиэтилен, который нужно заливать кипятком. В желудке скручивает от мысли о еде. Поворачиваюсь и опираюсь на столешницу, чтобы не упасть. Кожа на руках покрывается мурашками от прикосновения к холодной, грязной поверхности. Желание найти что-то съедобное сменяется паникой — я чувствую себя запертой в этом чужом теле, в этой чужой жизни. Как я сюда попала? Почему? В узком комоде верхнюю полку занимают свитки, я знаю это и мне не нужно ее открывать. На второй оружие. Рядом с ним — детские вещи. Нижнее бельё с яркими, детскими рисунками. Топики, напоминающие те, что я когда-то видела в магазине для подростков. Я чувствую, как по спине пробегает холодный пот. Это место, эта жизнь… всё это такое незнакомое и пугающее. Но самое страшное — осознание, что я каким-то образом знаю, что делать с этими предметами. Я чувствую их вес в руке, знаю, как их метать, как использовать. Я написала эту жизнь, я написала эту комнату, я придумала такое для этой двевочки, которая только-только столкнулась с предательством сенсея. Даже мысль про Орочимару заставляет ее сердечко трепетать у меня в груди — боль и восторг, все разом. Голова кружится, и я хватаюсь за край полки, пытаясь удержать равновесие. Вкус желчи поднимается в горле, и я чувствую, что снова хочу выблеваться. О, Боже, это невыносимо. Моя кожа горит, каждое движение даётся с трудом. Тело будто горит изнутри. С трудом добираюсь до крошечного санузла — так и до приступа клаустрофобии недалеко. Я падаю на колени, согнувшись пополам, стараясь справиться с новым приступом тошноты. И вдруг до меня доходит снова. Я в теле другой. Девочки. Митараши Анко. Всё это её. Её жизнь, её комната, её боль. Но почему? И как мне вернуться назад? Поглощенная паникой и тошнотой, я скользнула на пол и уперлась лбом в холодный кафель. Слишком много боли, слишком много ощущений, и все такие чужие, не мои. Я слышала глухой стук своего сердца, быстрое дыхание, звук шуршания ткани по полу, когда я пыталась приподняться, но снова падала. Каждый вдох давался с трудом, словно воздух вдруг стал слишком густым, вязким. Я ощущала каждую его молекулу, проходящую через мои ноздри. Слёзы начали стекать по щекам — мягким, по-детски округлым, и я почувствовала соленый привкус на губах. Руки дрожали, когда я пыталась дотянуться до ближайшей стены, найти опору, хотя бы немного почувствовать контроль над своим телом. Мышцы сильные, я легко подняла себя из такой позы, из которой раньше бы ни в жизнь не разогнулась, но такие незнакомые. Даже боль в животе казалась другой. Здесь не было того привычного тяжёлого давления, от которого болели мои кости. Вместо этого — чувство скручивания и болезненные спазмы, как будто кто-то изнутри пытался выбраться наружу. Я стояла, тяжело опираясь на стену. Холод ее бетона пробирал до костей, а кожа была настолько чувствительной, что мне казалось, что я чувствую каждую трещинку на поверхности. Как же тесно в этом теле, в этой маленькой комнате. Всё вокруг было чужим. Везде витал запах сырости и чего-то старого, давно не чищенного. Это был запах старого дома, заброшенного и оставленного на произвол судьбы. Сзади послышался звук. Я обернулась резко, настолько резко, что меня пошатнуло. Маленький крик вырвался изо рта — такой высокий и тонкий, совсем не мой. Это был просто шум от крыши, подверженной времени и ветрам. Но в этом теле, в этом месте, всё казалось намного громче, намного страшнее. Я опустилась на футон — на жесткий, неудобный пол едва прикрытый одеялом. По телу разливалась холодная дрожь, и я зажмурилась, стараясь успокоиться. Сосредоточиться. Я должна найти способ вернуться. Должна понять, что со мной происходит. И самое главное — должна справиться с этой болью и тошнотой. Но как? Как вернуть своё тело, своё место, свою жизнь? Каждое новое дыхание, каждый новый шаг казались мучительно тяжёлыми, но я не могла просто сидеть и ждать. Я должна была сделать что-то. Начать искать ответы, даже если всё вокруг кричало мне, что я потеряна. Потеряна в этом теле, в этом чужом мире.