Зов Неверленда

      На дворе стоит тёмная беззвёздная ночь, мрачно пуст и тих заросший, неухоженный дворик с мокрой от недавнего дождя качелью. Все звуки в простом, не слишком изысканном двухэтажном домике давным-давно затихли. Одиноко горит лишь одна-единственная лампа в детской комнате... Но Амелия уже давно привыкла. Привыкла, что тёти часто не бывало долго, что у неё, её опекуна, не было времени на внимание, на заботу, на то, чтобы приготовить еду, на то, чтобы быть дома ночью... Амелия привыкла. И улыбается. Пусть у неё рядом почти нет друзей, рядом нет взрослых... Но она улыбается. И старается любить мир вокруг. Она гордится, что уже самостоятельна, почти совсем взрослая: сама тщательно оформляет свою комнату после переезда к тёте, сама убирается в доме, сама себе готовит... тётя редко приходит в дом не для того, чтобы там просто заночевать. Амелия вполне справляется без взрослых. Всегда улыбается. Хотя иногда... иногда девочка сталкивается с проблемами, с которыми ей нужна была помощь взрослых, которых не было рядом. И тогда улыбка Эми становится немного вымученной.       Детская комната, с таким старанием оформленная руками Амелии в надежде, что это разовьёт в ней привязанность к новому дому, сегодня погружена в полутьму. Горит лишь одна лампа.... Иногда рядом с детьми нет взрослых, но помощь им всё ещё нужна... что ж, тогда они стремятся найти помощь сами. - Дорогой Санта, спасибо тебе за кукол, карандаши и рыбку. Сейчас Пасха, так что, надеюсь, я тебя не разбудила, - тихо и деловито говорит девочка, стоя на коленях перед кроватью. - Но — честное слово! — это срочно. Тут... в стене трещина.       Взгляд невольно скользит на длинную полосу, резко скользящую вниз на своей середине и медленно затем поднимающуюся наверх... Девочка ведёт плечами. Жутковато. Иногда кажется, что она переливается... - Тётя Шерон сказала, что это просто трещина, но... это не так, потому что ночью оттуда слышны голоса.       Тихие, приглушённые... будто совсем-совсем далёкие... словно из другого мира. Едва слышимые, скрипучие... неживые. - Поэтому, пожалуйста, можешь прислать кого-то исправить её? Полицейского, или...       Но тут раздаётся отдалённый шум, не похожий ни на что, что Амелия слышала до этого. Она хмурится. Что это..? Вжих... вжих... Словно скрежет металла, искажённый помехами... Но тут — оглушающий грохот битого стекла и лопающейся под тяжестью древесины. Девочка некоторое время прислушивается, проверяя, не показалось ли ей, но потом всё же оборачивается, порываясь встать, но... Ах, да. Санта. - Скоро вернусь, - вернувшись к кровати, бросает быстро она и, захватив фонарик, кидается к окну.       Распахнув светлые занавески, Амелия замирает. На месте ещё недавно целого сарайчика валяется старомодная синяя полицейская будка. Девочка рассеянно поднимает взгляд на небо. - Спасибо, Санта...       Её новый гость странный. Весь мокрый с головы до ног, утверждающий, что в его будке — библиотека с бассейном. Он не полицейский, это можно понять только по тому напряжению, проскользнувшему во всей его позе и взгляде, когда он решил, что она вызвала полицию. Он жутко голоден и, кажется, всё ещё не отошёл от болей, сопровождавшихся странным золотым свечением, заставляющих его корчиться, крепко сжимая белые зубы. От него исходит что-то волшебное, магическое... потустороннее. У него хаотичный, странный взгляд светло-голубых глаз, от которых несёт чем-то... допотопным, дьявольским. Он называется Доктором и просит не задавать глупых вопросов и слушаться его. Всё это вызвало бы напряжение от обычного человека, но этот... что ж, эта потусторонняя атмосфера и бешеная энергия, исходящие от него, будто бы выталкивали все здравые мысли из головы.       Он голоден до безумия, раздражённо и эмоционально ищет в её холодильнике что-то, что бы не вызвало отторжение у его тела. «Новый рот — новые правила!» - говорит гость. Яблоки, йогурт, бекон, фасоль, хлеб с маслом... В итоге он останавливается на рыбных палочках с заварным кремом. И, тут, наконец, в его хаотичные движения закрадывается спокойствие, напряжённые плечи чуть расслабляются. Амелия ест мороженое прямо из холодильника, — рядом был взрослый, и он не возражает, так почему бы и нет? — а "Доктор", невозмутимо макая в крем палочки, сидит напротив и смотрит на неё с какой-то дьявольщиной в открытых голубых глазах: изучающе и оценивающе. - Я? Хорошо... Смешной — это хорошо... - говорит странно он, усмехаясь и неотрывно наблюдая за мимикой собеседницы. - Как тебя зовут? - Амелия Понд. - О, это прекрасное имя. Амелия По-о-онд, - он мягко тянет её фамилию, будто оценивая и её тоже, и, кажется, находит вполне подходящей. - Будто имя из сказки. Мы в Шотландии, Амелия?       Её уже даже не удивляет такой странный вопрос. - Нет. Нам пришлось переехать в Англию. И это ужасно...       Его тонкие брови ползут вверх, но глаза "Доктора" всё также цепко изучают теперь уже каждую деталь обстановки кухоньки. - А твои мама и папа? Они наверху? Неужели мы их не разбудили?       Амелия опускает взгляд. - У меня нет мамы с папой... - тихо говорит она. - Только тётя.       Её собеседник не выглядит и капли опечаленным данным фактом: просто понимающе кивает, доедая палочку, и, усмехаясь, замечает: - А у меня даже тёти нет! - Тебе повезло! - улыбнувшись, отвечает девочка.       Он странно-серьёзно на неё смотрит, и в голубых глазах снова мелькает что-то спокойное, расчётливое, дьявольское... - Я знаю.       Он уже совсем расслаблен и ведёт разговор далее словно лишь для того, чтобы получить окончательное подтверждение своим мысленным выводам. - Итак, твоя тётя. Где она? - Ушла.       Нет, вот сейчас на его лице отражается искреннее удивление. - И оставила тебя одну?       Амелия едва не фыркает. Будто она маленькая! - Я не боюсь! - Конечно! Ты ничего не боишься, - он снова говорит невыразимо спокойно, будто констатируя факт или облекая в слова давно уже созданную мысленно характеристику. - С неба падает будка, из будки выпадает мужчина, мужчина ест рыбные палочки — и посмотри на тебя! Просто спокойно сидишь тут...       Он внимательно щурится, вновь будто сканируя её голубыми глазами. И, в конце концов, в них мелькает какая-та решительная искорка, будто он что-то про себя окончательно решил. - Знаешь, о чём я сейчас думаю? - О чём? - Та трещина на твоей стене... должно быть, чертовски страшная?       Спустя некоторое время, когда Амелия научится понимать мимику этого существа, она догадается, что это — зов к приключениям, завуалированная просьба присоединиться к безумию, творившемуся в его мире и настолько приевшемуся ему. Зов в странный, безумный Неверленд, бессмысленный без обыденного взора, что должен ему удивляться. Но сейчас незнакомец лишь осматривает с подкупающей внимательностью — такой, с которой никогда знакомые Амелии взрослые не расследовали её проблемы — ту самую трещину в стене. А затем — приоткрывает перед девочкой полог своего безумного, жуткого, но безумно притягательного мира. Он говорит странные вещи, но разбирается в них — предугадывая, что она слышит голоса из разрыва, и точно называя ту фразу, что несколько раз слышала она. Он поразительно честен для взрослого. - Знаешь, когда взрослые говорят, что всё будет хорошо, хотя скорее всего лгут, чтобы тебя успокоить? - Да. - Всё будет хорошо.       Она хмурится, но, поддаваясь этому бешеному, потустороннему обаянию, берёт его за руку. И тем самым принимает зов приключений. Гораздо раньше, чем может это осознать...       Когда звенит полночь, гость в панике, будто Золушка, бежит спасать от чар свою будку-карету. Он кричит что-то про двигатели, про машину времени, о том, что скачок на пять минут в будущее сможет стабилизировать его аппарат... Ей интересно. Это интригует... Взрослые наверняка не разрешат вот так просто уйти куда-то с незнакомцем, но... он ведь сам взрослый? И не такой уж и... незнакомый. На губах Амелии расцветает робкая, неуверенная улыбка. - Можно с тобой?       Он продолжает суетиться вокруг будки, даже не удивляясь её вопросу, словно это в порядке вещей. - Там пока небезопасно! Пять минут. Дай мне пять минут, и я — здесь!       Знакомые слова режут слух, и девочка с долей грусти поджимает губы. - Люди всегда так говорят...       Он, уже запрыгнувший на бок своего аппарата, замирает и быстро оборачивается. Доктор легко спрыгивает обратно на землю, не отводя своего внимательного взгляда от её ни на секунду, и склоняется перед ней, и в его холодных голубых глазах — в первый раз за вечер — проскальзывает искренняя, человеческая нежность и теплота. - А я — человек? Разве я похож на человека? - в уголках губ собеседника прячется ласковая улыбка. - Поверь мне. Я — Доктор.       Она невольно заражается этой улыбкой, и дарит улыбку в ответ. Он же легко забирается на край будки, быстро оборачивается. Несколько секунд смотрит на неё, вновь улыбается — и прыгает с забавным криком «Джеронимо!», и звук последнего звучит так долго и далеко, пока не прерывается всплеском воды.       В лицо Амелии бьёт ветер, полицейская будка исчезает, девочка улыбается этому чуду и убегает в дом — собирать вещи. В один маленький чемодан вмещаются все необходимые вещи и любимый мишка. Девочка собирается быстро и садится рядом с тем самым местом, присаживаясь на свой чемоданчик. Ждать.       Тётя находит племянницу на следующее утро всю продрогшую и зарёванную, с красным лицом — то ли от холода, то ли от слёз. Девочка плачет, кричит и говорит о каком-то докторе. Их перепалку, к досаде тёти, замечают соседи. Шерон не нужны проблемы из-за свалившейся как снег на голову племянницы. Хотя, признаться, у неё бегают мурашки по коже, когда она находит на кухне мокрые отпечатки явно мужских ботинок, накрытый на двоих стол и недоеденное яблоко с отпечатками явно не челюстей маленькой девочки. Но, по крайней мере, судя по всему, он ничего не успел сделать с глупышкой... А потому опеке не обязательно знать, что этот доктор действительно был здесь, пока ребёнок остался один дома без няни... Целый год Амелию таскают по психологам, стараясь убедить, что опустошил их холодильник и сломал сарай только её воображаемый друг — "Доктор-в-лохмотьях". Но девочка только становится всё тише, всё закрывается в себе. Вскоре уже, кажется, весь крохотный городок знает о произошедшим... И Амелия целый год закрывается в комнате после школы и психолога, целый год рисует пропавшего Доктора, даже делает фигурки... А тётя мало изменяет своим привычкам, лишь иногда при других делает печальное лицо, а на деле же всё так же поручает дом заботам племянницы и ведёт прежний образ жизни. А Амелия... Амелия прячется в комнате, рисует, вырезает и тоскливо смотрит на новый сарай.