Птичка-невеличка

— Пап, — шёпот такой тихий, что Жираф его еле разбирает. На пороге спальни замирает Кшиштоф, прижимая к себе большого плюшевого мишку, чьи лапы волочатся по полу. — Что такое? — он приподнимается в постели, откладывает книгу. — Мне страшно, — признаётся мальчик. — Можно я… с тобой полежу? — робко спрашивает он. — Конечно. — Жираф приподнимает край одеяла, и Кшиштоф ныряет под него, оставляет мишку у изголовья, а сам прижимается всем телом, дрожит. — Замёрз? — обеспокоенно всматривается в сына он, но тот лишь мотает головой и льнёт поближе, вцепляясь в руку холодными пальчиками. Жираф приобнимает его и тянется, чтобы выключить лампу. Осекается: — Тебе лучше оставить свет? Так будет… спокойнее? — Ты рядом, — сонно бормочет Кшиштоф. — Мне и так спокойно, — он сладко зевает, и грудная клетка его начинает вздыматься медленнее, пока у Жирафа сердце неприлично быстро стучит. Слышать такое — как заживляющее зелье на раны, и какая-то особенная гордость и нежность появляются вдвоём, садятся на плечо, мягкими волосами щекочут щёку. Он всё-таки тушит лампу и вскоре сам забывается сном, прижимая к себе Кшиштофа ближе, чтобы ему было безопасно и тепло. Утром детский страх ничего не выдаёт, и Жираф успокаивается, погружаясь в привычную рутину. Сейчас Кшиштоф доставляет куда меньше хлопот, чем пару лет назад; пятилетний мальчик уже не нуждается в таком же количестве внимания и времени, да и приёмы пищи можно готовить на двоих, и отдыхать вместе, и даже работать — правда, ребёнок воспринимает строительство проекта больше как большую игру в кубики и песочные замки, но так даже лучше. Вечером он, как всегда, укладывает Кшиштофа спать. — А можешь посторожить меня, пока я не усну? — просит он, умоляюще моргая своими большими зелёными глазами. Жираф кивает — конечно — и садится рядом, гладит его по спине и негромко напевает одну и ту же колыбельную, пока дыхание мальчика не выравнивается. — Какая идиллия, — с мягкой насмешкой выдаёт знакомый голос. — И тебе привет, Нео, — отзывается Жираф и, поцеловав сына в лоб, подходит к нему, неловко замирая, столкнувшись с тёплым взглядом. Его целуют прямо на пороге детской: осторожно, нежно до невыносимого, и это почти приветствие, изучающее знакомство заново. — Не здесь же, — шепчет он в раскрытые, покрасневшие губы, и тянет за шиворот в свою спальню. Они всё равно сдерживаются, боясь разбудить, но руки скользят под одежду, гладят щекотно бока, спускаются ниже, заставляя покраснеть и задышать тяжелее. — Я за эту неделю очень соскучился, — сообщает Нео, нависнув над ним, закрывая крыльями от всего мира, и скользит взглядом от прядок, прилипших к вискам, к чётко очерченным ключицам, припадает к ним же, покусывает выпирающие косточки и тут же широко лижет, хотя отметин предусмотрительно не оставляет. — Я тоже, — негромко, еле слышно совсем признаётся Жираф, зарывается руками в его волосы, тянет на себя, чтобы поцеловать: он по нему изголодался, истосковался, как путник в пустыне по чистой, холодной воде. И даже не столько по сексу, хотя по нему тоже, сколько по человеческому, отзывчивому теплу, по этим поцелуям, по этим крыльям, которые каждый раз восторг вызывают, по этим объятиям, в которых себя чувствуешь, как под тёплым пледом, а потому они оба не торопятся, лишь тягуче целуются, передавая мысленно, молчаливо все слова, которым пока что вслух не суждено быть произнесёнными. — Пап? — зовёт детский, тонкий голос, и они друг от друга медленно, будто пойманные на горячем воришки, отстраняются. — Ой, дядя Нео, здравствуйте! — Привет, пташка! — умиляется тот, скатываясь с Жирафа и садясь рядом. — Как жизнь? — Хорошо, спасибо, — вежливо реагирует Кшиштоф и топчется, переминается с ноги на ногу. На этот раз с собой он захватил плюшевого лисёнка, полинялого, но всё такого же мягкого. — А можно… — он неловко, смущённо замолкает, но храбро продолжает: — Чуть-чуть с вами, тут… Жираф настороженно на Нео смотрит, замирает в ожидании его ответа, словно то, как он отреагирует, может изменить всё. — Да, конечно, — улыбается он и двигается, хлопает по месту между ними, ничуть не показывая досаду от того, что их прервали. — Залетай. Кшиштоф запрыгивает на постель, но не ложится сразу, а восторженно рот приоткрывает, вблизи к крыльям оказываясь. Как будто в первый раз, ну в самом деле! — Потрогай, — предлагает Нео, и мальчик вправду прикасается к пёрышкам, звонко смеётся и гладит их заворожённо ладошками. Жираф опускает голову на подушку, ложась на бок и продолжая за умилительной картиной наблюдать. Нео какое-то время растроганно за Кшиштофом, так робко изучающим его крылья, наблюдает, а потом переводит взгляд на самого Жирафа. И улыбается. Так спокойно, мирно, так правильно и по-семейному, что на пару мгновений знание о том, как дышать, вылетает из головы, и Жираф замирает, не шевелясь и не двигаясь, растворяясь в моменте до самого донышка, без остатка. В груди становится неожиданно тепло, светло, и это невыносимо приятное ощущение щекочет рёбра и заставляет губы растянуть в ответной улыбке. Нео вздрагивает, отчего-то смущается и смотрит на Кшиштофа, за последнюю минуту зевнувшего уже третий раз. — Давай-ка спать, пташка, — предлагает он и переворачивается на бок, крылья подтягивая к себе, чтобы занимать поменьше места. Мальчик кивает серьёзно, устраивается между ними, вплотную прижимаясь к Жирафу спиной. Он перекидывает через него руку для удобства и еле заметно вздрагивает, когда кончиков пальцев касается Нео. — Доброй ночи! — тонкий, сонный голосок разрезает мгновение, и они синхронно сладких снов Кшиштофу желают. Лампу они не зажигали, но зато в окно светит серебряный кругляшок луны, позволяя всё-таки друг другом любоваться. Они не говорят друг другу ни слова — боятся потревожить прикорнувшего между ними мальчика, но, когда Нео садится и спрашивает одними губами «Я пойду?», Жираф усилённо мотает головой и крепче его за ладонь хватает. Нео улыбается — на этот раз по-другому, с таким восторгом и радостью, что сердце ёкает так сильно, что впору бояться, что оно Кшиштофа разбудит. Он ложится назад, придвигаясь поближе, и высвобождает руку, ей же гладит Жирафа по щеке, замирает так, будто хочет что-то сказать, но не произносит ни слова и закрывает глаза, снова их пальцы переплетает, перед этим робко погладив мальчика между ними по макушке. Они так и засыпают — держась за руки, согревая прикорнувшего между ними Кшиштофа и продолжая улыбаться даже во сне. Утро наступает медленно, плавно, и в постели Жираф оказывается один. Из-за двери раздаются приглушённые голоса, что тут же успокаивает холодную тревожную иголочку внутри. Жираф шагает на кухню, куда ведёт и звук, и запах, и останавливается в проёме, пользуясь тем, что его ещё не заметили. Они жарят блинчики. Рядом с плитой в его фартуке с забавными розовыми воланчиками стоит Нео, деловито вооружившись лопаткой. Кшиштоф сидит на столешнице, мотая ногами и старательно перемешивая венчиком что-то в глубокой тарелке. — Ну-ка, дай попробовать, — требует Нео, и мальчик прямо пальцем подчерпывает густой белый соус. — Годится, но можно послаще. Ты как любишь? — Послаще! — отзывается он и тоже пробует крем. — Может, ещё корицы? — придавая себе взрослый невозмутимый вид, спрашивает он. — Только если ложечку, — благодушно разрешает Нео и ловко переворачивает блинчик. Жираф всё-таки заходит на кухню, бормоча сонное «доброе утро». Они отзываются нестройным хором, он целует Кшиштофа в макушку и замирает оцепенело, поворачиваясь к Нео, не зная, можно ли и нужно ли. — Мелочь, глаза закрой, — шутливо приказывает тот, и мальчик послушно ладошки к лицу прикладывает. И Нео его целует — сам, ласково обхватывая за талию, и Жираф льнёт в ответ, с губ скользит на щёку, скулу и висок, трётся нежно, как истосковавшийся по верному другу пёс. Кшиштоф хихикает — подсматривает, хитрец, не слушается — но отстраняться не хочется. — Сейчас всё сгорит, если ты от меня не оторвёшься, — смеётся Нео, и Жираф мотает головой, с неудовольствием выпуская его лицо из своих ладоней. — Чего кашеварите? — заглядывает он в тарелку на пятнистых коленках. — Сметанный соус! — гордо объявляет мальчик. Подчерпывает и суёт под нос: — Пробуй! Жираф и пробует. Сладко, почти приторно, ещё и со вкусом корицы — в общем-то, в детском стиле Кшиштофа. — Огонь, — оценивает он, цапает готовый блинчик и тут же оказывается схвачен за шкирку при попытке уйти с добычей. — На место положи, товарищ воришка, — под заливистый детский смех отчитывает его Нео. — Не подавай ребёнку плохой пример. Жираф передразнивает его, входит в раж, шутит и дурачится, заставляя обоих искренне хохотать: Кшиштоф задирает голову, а Нео лбом прислоняется к кухонному шкафчику, пока плечи вздрагивают. Завтракают они тоже громко, со смехом и историями, и ни следа от детского ночного страха не остаётся. Нео сидит напротив, касаясь периодически его ноги своей, бросает остро-нежные взгляды, и Жираф в эти моменты чувствует себя самым счастливым созданием на свете. Вдвоём им побыть всё не удаётся — Кшиштоф очарован и ангельскими крыльями, и самим Нео, и всей приподнятой атмосферой в доме, отчего весь день вертится и крутится вокруг, а вечером спрашивает, почему Нео ушёл. — Потому что он с нами не живёт, у него свой дом, — спокойно, подбирая слова, объясняет сыну Жираф. — Пусть с нами живёт, — хмурится мальчик. — Мы же не против! То, с какой уверенностью он это заявляет, заставляет даже позавидовать — всем бы взрослым такую уверенность в своих чувствах. — У взрослых нельзя принимать решения так быстро, нужно всё взвесить, обдумать… — говорит Жираф, боясь очередного «почему». — Но он же завтра придёт? — с детской упрямостью спрашивает Кшиштоф. — А мы завтра сами к нему в гости наведаемся и спросим, — щедро обещает Жираф и целует сына в макушку. — Доброй ночи. — Спокойной ночи, пап! — раздаётся ему вслед, заставляя улыбнуться. В спальне его поджидает Нео, развалившийся на постели в позе будуарной женщины. — Что ты тут делаешь? — шёпотом возмущается Жираф и присаживается на кровать, голодным взглядом по нему проскользив. — Я соскучился, — сообщает он и ведёт рукой по бедру. — А если Кшиштоф опять посреди ночи придёт? Как мы ему это объясним? Он у меня сегодня спрашивал, почему ты с нами не живёшь! — Да, почему? — заинтересовывается Нео, и в глазах пробегают серьёзные искорки. Жираф теряется. — А ты… хочешь? — Я думаю, мы можем устроить бета-версию, — отвечает он. — Скажем, дней пять в неделю? — Звучит, — робко улыбается Жираф и почти задыхается от осознания того, что сто двадцать часов в неделю они будут жить вместе, готовить вместе, проводить время вместе… В конце концов, пять раз подряд просыпаться и засыпать в одной постели! — А Кшиштоф… — Он же сам сказал, что не против! — хмурится Нео. — У-у-у, ты ещё и подслушивал, — расстраивается Жираф. — Но я не об этом. Он же может снова ночью нагрянуть. — А почему он приходит, ты выяснил? — уточняет Нео. — Темноты боится. Никогда не боялся, а тут вдруг… — жалуется Жираф. — Говорит, что по углам тени прячутся, и они живые. — Я с этим разберусь, — обещает Нео и коротко целует его, подавшись вперёд и зарывшись пальцами в волосы. — Доброй ночи, — встаёт он, подходя к раскрытому настежь окну. — Уже улетаешь? — На этот раз ненадолго, — смеётся он и выпрыгивает наружу, тут же поднимаясь в ночное небо. Жираф ложится на постель в позе морской звезды и сосредоточенно думает. Хочет ли он, чтобы Нео жил с ними? Здесь ответ очевидный: да, до безумия. Вот только идеально и хорошо всё быть не может никогда, уж такой человеческий мир. Они и так, по отдельности, ссорятся не так уж и редко, а что будет, если они станут проводить друг с другом больше времени? А если расстанутся? Как объяснить Кшиштофу, почему Нео больше не сможет с ними жить и приходить больше не будет? А если друг другу наскучат? Если станут пресными, если эмоции угаснут, чувства пропадут, съеденные бытовухой? За тысячей таких тревожных «а если» он не замечает, как к нему приходит сын, чувствует только прикосновение к своей руке. — Ой, — вздрагивает он и даже не удивляется появлению Кшиштофа. — Я ушёл в себя, прости, лучик. — Ничего, — великодушно отмахивается он и уже не спрашивает разрешения, сразу запрыгивает на кровать, калачиком рядышком сворачивается. — Что тебя пугает в темноте? — задумчиво спрашивает Жираф, успокаивающе обнимая мальчика. — Я боюсь, что она всех съест и я останусь один, — просто, но одновременно неожиданно по-взрослому отвечает Кшиштоф. — Глупо, да? — Ничуть, — качает головой он. — Но я тебе обещаю, что никуда не пропаду и всегда буду рядом. — Правда? — с совершенно детской наивностью уточняет мальчик. — Правда, — он на ощупь треплет его по макушке. — Спи давай. А на следующий день в обед к ним заявляется Нео — с баулами вещей и большой коробкой в руках. — Эт-то что такое, — удивлённо лепечет Жираф, пока Нео присаживается перед Кшиштофом и вручает ему подарок. — Спасибо! — звонко восхищается мальчик и трясёт коробкой на пробу. — А что там? — А ты открой и узнаешь, — советует Нео и оставляя всё у входа, шагает, впечатываясь в Жирафа, целует легко, нежно, невыносимо-мало и коротко. Там оказывается ночник — большая светящаяся сфера, которую в клюве несёт небольшая деревянная птичка, и подарок правда разгоняет темноту, даря Кшиштофу спокойствие и мирные сны, хотя иногда он всё-таки остаётся спать между ними, но это потому, что не уходит после вечерних посиделок в кровати. А Нео остаётся у них на ночь, на вторую, на неделю, на месяц… И мир не рушится.