Настоящая жизнь

      Сколько было детей у Матери Бэнр! Уж проще выучить дровийский жестовый, не допустив ни единой ошибки в переводе со звукового, а потому ни получив от воспитательницы по ушкам, чем в свои ничтожные шесть лет запомнить всех когда-либо существовавших сестёр и братьев! Так много их было, что даже взрослые до стольки считать, наверное, не умеют… Но это уже совсем не важно, ведь никто не обидится, если младшенькая не узнает былых сестёр и братьев и не выразит им должного почтения. Никто не будет бить маленькую Сос’Ампту по ушкам или жаловаться на неё воспитательнице, ведь братьев и сестёр осталось всего ничего! Так мало, что она уже всех выучила, и может ходить по замку, боясь чуть меньше, чем другие эльфята.       Ауна, которой её поручили, объяснила: так уж повелось, что многие эльфята умирают, не вырастая. (Умная дроу говорит «не пройдя естественный отбор», если хочет сойти за взрослую и не вызывать насмешек.) Другие погибают юными — в противостояниях, в интригах, от рук женщин… Или же от своих собственных рук, хотя это идёт вразрез с самой природой дроу, в чьём бытие заложена идея хвататься за жизнь до последнего. Иным и вовсе везёт закончить свой «век» на жертвеннике, что часто бывает наказанием, а когда-то и великой честью. Есть и те, кому позволяют не выдержать пыток — но Сос’Ампту велено такого никогда не говорить, ведь у неё есть сестрица Дук-Так, и она обидеться может. Если кто-то не выдерживает пыток в гостях у Дук-Так, то это потому что Мать Бэнр приказала, а сама Дук-Так никого на посмертные муки не отпустит, ведь все знают, что она умница, и с ней говорят даже те, с кого она полностью сняла кожуру своими изогнутыми ножиками. Говорят, дроу, если снять с них кожуру, перестанут быть чёрными, и белые волосы с них тоже слезут, а останется такое, что жить само по себе не может. Весёлая Дук-Так клянётся, что это очень смешно, особенно если внутрь такой игрушки заливать исцеляющее зелье, а снаружи поливать кипятком, но малютке Сос’Ампту почему-то совсем не хочется об этом слушать. Да и смотреть на весёлую Дук-Так эльфёнку тоже не хочется: уж слишком широко улыбается эта страшная Дук-Так, переходя с тихого хихиканья на хохот, от которого ей больно дышать, и царапая себя, а то даже вырывая собственные, и без того негустые волосы.       Мать Бэнр, конечно, единственная мать, чьи дети постоянно умирают от старости.       И теперь, будучи совсем большой, Сос’Ампту выучила всех, какие остались.       Самая старая, а значит главная — это Триль. У матроны было много дочерей до Триль, но это уже неважно, ведь все они ушли куда-то далеко — на посмертные муки. Одни сами по себе, а другим Триль помогла, чтобы не мучались, потому что дроу очень мучаются, когда Триль не может быть старшей и главной. Триль выше Сос’Ампту всего на пару голов, но об этом никто и никогда не подумает, ведь хлыст в руках этой госпожи шипит пятью кровожадными змеями, каких даже другие жрицы боятся, а глаза у неё такие страшные, что волей-неволей прижмёшь ушки, даже если она тебя хвалит, в сотый раз заметив, что столь юная особа уже давно читает себе сама, пока иные сверстницы не отличат свитка от дубинки.       Желтоглазый Громф младше Триль на всего-то полстолетия, но его считают таким ветхим стариком, что в ход идут малопонятные эльфёнку шутки. «Вот, почему его так и не взяли в мужья», интуитивно усвоила крошка Сос’Ампту, жалея ископаемого старца, которого никакая женщина так и не захотела забрать в свой Дом, хотя Квентль всеми клятвами клянётся, что Мать Бэнр обещала за него такие сундуки приданного, будто ограбила всех дракониц Фаэруна. Вот и приходится древнему и никому не нужному старику от глубокой обиды на жизнь мешать благополучию своих воспитанников-магов, запирая их в четырёх стенах и никому не разрешая забирать их с собой. Скольким достойным женщинам он помешал взять своих подопечных «в мужья» прямо там, на месте! Скольким не позволил забрать юношу под женское покровительство, чтобы какая-нибудь жрица могла «заботиться» о юноше денно и нощно, пока её не оставят силы, а его — жизнь (от чувства защищённости, наверное)! А уж какие патрули собираются у границ его владений, чтобы прибрать к рукам зазевавшегося мага и обеспечить его благополучие толпой…       Сестрица Квентль, расцветающая от этих разговоров, уверяет, что она уже перезнакомилась со всеми юношами в Магике, а Триль каждый раз давится вином, откашливаясь в подступившем хохоте, когда Сос’Ампту, крохотное и наивное орудие интриг, порывается повторить то же при Громфе.       Громф на младшенькую почти не злится — лишь слушает с упоением, преспокойно стуча пальцами по столу и отчасти умиляясь способности вчерашней младеницы перепутать всё во тьме, смешав в кучу незнакомые слова и растеряв по дороге смысл недетских шуток, — а затем, выслушав всё, что было велено передать под угрозой страшной взбучки, с минуту смотрит на оторопевшую маленькую сестру как змея с хлыста, медленно щуря свои золотые, как платье щеголихи-Квентль, глаза. Иногда Сос’Ампту даже весело, когда он начинает играть с ней в прятки-догонялки — ведь Громф, дорожа союзом с их общей матерью, очень редко попадает в Сос’Ампту файерболом, и всегда позволяет удрать, если та сумеет хорошенько спрятаться.       Квентль — очень взрослая, но за город, в дикие пещеры, никогда не ходит, да и замок покидает лишь для разных нехороших дел. Как же она радуется, как руки потирает, когда Сос’Ампту сломя голову мчится по коридорам, растягиваясь на полу и в ужасе осваивая бег по стенам! Квентль, так уж и быть, даёт младшенькой исцеляющее зелье в награду за исполнение своего приказа, и хвалит за отличную реакцию. «Шутить про Громфа», — говорит Квентль, — «могут только старшие женщины Дома… А теперь и ты». Сос’Ампту хнычет, как мальчишка, зализывая раны, терпя зарастающие новой кожей ожоги, и никак не может взять в толк, что же из переданного через неё было шуткой, ведь это совсем не смешно! Видимо, у взрослых очень странные шутки… Или у Громфа нет чувства юмора, потому что других посланцев Квентль он раскаляет до температуры утреннего свечения Нарбондели, и больше их никто никогда не видит.       А ещё есть Блэйден’Кёрст! Её боятся все! Как не бояться, когда она носит окованные железом сапоги, чтобы пинать мужчин и эльфят?! Так больно, так обидно! Очень, очень обидно, ведь никто маленькой принцессой так не интересуется, как делает это Блэйден’Кёрст! Стоит только попасться на глаза Блэйден, что всегда ходит где-то рядом, и та забывает обо всех своих делах, чтобы закалить характер младшенькой! И правда, как же маленькая девочка вырастет сильной женской особью, если не пнуть ту сапожищем, да не потаскать за воротник, заставляя дать себе сдачи, а затем восклицая «дерёшься, как мальчишка»?! Сос’Ампту только и может, что убегать и прятаться, ведь она слишком маленькая. Её можно поднять одной рукой, как тренировочный манекен, и нести, куда хочешь, и запереть в старой, заброшенной кладовой, и подвесить за руки на такой высоте, что останется только скулить и просить у злющей Блэйден прощения, не зная за что… и молиться, как подслушала у взрослых, чтобы воспитательнице Ауне, наконец, надоело на это смотреть, и та потребовала отпустить воспитанницу, чтобы продолжить урок! В конце концов, Ауне всегда надоедает стоять рядом и радоваться, ведь она нетерпеливая и всё время злится, — и тогда остаётся смиренно просить мудрую воспитательницу о долгожданных уроках левитации, готовая ради заветного навыка даже откликаться на мальчишечье имя и стоически терпеть подзатыльники, пока у Ауны рука не устанет… Терпеть всё, лишь бы только на этот раз получилось, лишь бы не пришлось больше бояться, что в следующий раз Блэйден’Кёрст магически развяжет верёвки, а ловить не станет!       Но и это не все напасти, каким вынуждены кланяться вежливые эльфята, разгуливая по замку.       Дук-Так сидит в подвале и мучает всех, кто туда забрёл, даже если ей не разрешили. Иногда Дук-Так поднимается на жилые уровни и долго, пристально смотрит, широко улыбаясь своими тонкими, обкусанными губами, тихонько хихикая безо всякой причины и стелясь по стенам вслед за добычей. Сос’Ампту не нравится быть добычей, уж лучше она побегает от сапога Блэйден’Кёрст, ведь та хотя бы не обижает её в кошмарах!       Но ведь есть и совсем другие дроу. Сёстры на то и сёстры, чтобы обижать, но братья — это совсем другое дело. Братья мальчики, а все мальчики, хотя и глупые, но всё-таки не хулиганы, а совсем наоборот.       Дантраг — самый младший, не считая Сос’Ампту, — уже давно взрослый, но всё-таки он мальчик, а не девочка.       У Дантрага глаза, как у Громфа, а руки ловкие, и волосы такие короткие, что он почти никогда их не заплетает — но Сос’Ампту ни разу не слышала, чтобы его называли неряхой и ругали за то, что ходит некрасивый и растрёпанный. Можно тайком прокрасться в тренировочный зал и смотреть, как он рассекает бесчисленных фантомных врагов, подбрасывая свой любимый меч и ловя его в таком кувырке, что приходится зажать рот обеими ладошками, сдерживая заворожённый вздох. Но иногда можно и порадоваться его ловкости, и даже чуть слышно похвалить, ведь Дантрагу так нравится играть со своим мечом, что он ничего вокруг не замечает!       Дантрага матрона больше всех любит, поэтому тот бывает у Матери Бэнр чаще, чем бывала Сос’Ампту в младенческие годы. Что уж теперь, когда вчерашняя младеница такая большая, что рабам велено приносить ей еду прямо в личные покои, и нет больше никакой нужды водить её за ручку к матроне и сажать той на колени, чтобы дитя могло полакомиться вкуснейшим молоком…       И вот уже в который раз, маленькая принцесса ловит себя на том, что мысли её витают где-то под каменным небом. Нет бы книжку читала, как ей Ауна велела! Ну что за непослушная девчонка, опять делает всё, чтобы её побили. Сейчас как вернётся Ауна, как примчится за ней Блэйден’Кёрст!..       Но как же тут возьмёшься за ум, если всюду творится вопиющая несправедливость? Только и остаётся, что позабыть обо всём во тьме да понурить несчастную голову, надувшись и тоскливо прижав ушки. Ну что за горе, матрона её совсем забыла! Больше не посидеть Сос’Ампту у матери на коленях, не обнять её мягкое тело, не закопаться личиком в ворот шёлкового платья, притворяясь, будто спит, лишь бы подольше вдыхать исходящий от матроны аромат сладкого молока и чувствовать себя самым нужным, самым ценным, самым защищённым эльфёнком… Мало было горя, оказаться отвергнутой матроной, так ещё эту Ауну к ней приставили, ведь надо же кому-то мучить маленьких принцесс, когда Блэйден’Кёрст занята! Ауна — злая дроу из числа тех, что носят фамилию Бэнр, ведя родословную от младшей и, как настаивает сама Ауна, безмерно преданной сестры правящей матроны. Сестры той нет так давно, что даже старая Триль и ветхий Громф её не застали, а потомки фамилию Бэнр до сих пор носят…       Фамилию они носят, а называться ею не смеют, ведь «Бэнрами» могут быть только правящая матрона и её дети, а остальным приходится либо искать себе новое прозвище, отделяясь от великой родни, чтобы начать с чистого свитка, либо сохранять статус младшей ветви, не называя фамилии в договорах и рабски ползая на брюхе перед «старшими» женщинами рода.       Это, должно быть, очень обидно и унизительно. Даже неразумный эльфёнок, сложив два и два, предполагает, что редкая женщина примирит подобную дилемму со своей самочьей гордостью. Впрочем, откуда эльфёнку знать, что сыновья и родные братья матрон избегают подобных родственниц вовсе не потому, что все мужские особи — зазнавшиеся от рождения?       Кроха Сос’Ампту теперь многое понимает в таких вещах, ведь Ауна заставляет её учить не только жестовый, но и геральдику… И то, как устроен мир. И как надо вести себя, чтобы не прослыть безродной или хулиганкой. И кругами, как паучиха, постоянно ходит, говоря сама с собой. «Мне», говорит, «оказана великая честь учить тебя». «Мне», продолжает, «это сулит большие перспективы». «Мне», заканчивает, «надо бы решить, во сколько поручать тебе свод молитв, когда клинок в руки вложить, когда это, когда то…»       А ведь сколько ещё неведомых наук! Левитация, первичная магия, тренировка инфракрасного видения, чтобы не только ориентироваться в абсолютной тьме, но и ловко переключаться с одного режима зрения на другой! Дел невпроворот!       Дел, может, и невпроворот, вот только Сос’Ампту вместо них меланхолично гуляет по холодным, пустынным коридорам бескрайнего замка, кутаясь в свой детский плащик и представляя, что её обхватывают властные, куда более сильные, чем они есть на самом деле, руки матроны, а не собственные тонкие ручонки. Ладно хотя бы не хнычет, как какой-то там мальчишка — и то, кажется, достижение!       А затем, попавшись на том, что слоняется без дела, пятая принцесса Бэнр приходит в сознание в своей охраняемой всеми чарами комнатушке и добросовестно берётся за уроки, напрочь забыв о саднящих следах хлыста.       Приходит в сознание и берётся за свиток, а тот гласит:       «Первое десятилетие сыну матроны полагается в часовне жить, дабы помыслы его были чище слезы жертвенного младенца, и трепетом разум несовершенный полнился. Ежели миновало первое десятилетие, а отрок поныне жив, то надлежит его сделать слугою сестёр и матери, дабы научилось дитя смирению…»       И как же тут не потереть уставшие глаза холодными кулачками! Повезло, конечно, быть не мальчиком каким-нибудь, а очень даже девочкой, но как хорошо было бы жить в часовне — такой большой, торжественной… С этими яркими фресками и разноцветными огоньками! А сколько дроу собирается там на праздники! Сколько чудес происходит!.. Да, Сос’Ампту любит быть одна, а быть не одна совсем не любит, но… Но ведь на праздник в часовню приходит и Триль, вечно забывающая, что уже хвалила младшую за умение читать, и поэтому хвалящая снова… И все остальные тоже приходят, и даже… Даже матрона! И пусть Триль перестанет хвалить умницу-младшенькую, пусть другие сёстры обижают, сколько им хочется, пусть матрона никогда больше не возьмёт на руки и не приложит к груди, где так безопасно и тепло, — но ради такого общества можно всё перетерпеть! И полы мыть научиться, как мальчишка, живущий в часовне, и порядок наводить, и статуи натирать, и даже сидеть тише мыши, никому не мешая!       Но мечты эти, конечно, для мальчика, а Сос’Ампту не мальчик, а очень даже девочка.       Мечты — это вообще для мальчиков. Там, где мальчик мечтает, девочка действует!       Там, где мальчик мечтает, девочка вероломно пользуется тем, что Ауна сегодня придёт только к ночной смерти Нарбондели, а до этого духа её в комнатушке не будет.       План был прост! Надо всего лишь… Всего лишь стать настоящей жрицей! Стань жрицей, и всё-то тебе будет: никто не обидит, даже Блэйден’Кёрст, и матрона с тобой заговорит, и в часовню ходить можно, когда захочешь! И никаких больше уроков!       Никогда прежде Сос’Ампту не ждала слуг, приносящих к этому времени воду для умывания, с таким нетерпением. Никогда прежде не задействовала врождённую магию, чтобы создать настолько яркий огонёк фейри! Никогда прежде не забывала про такое важное дело, как умывание, чтобы долго-предолго смотреть на своё тусклое отражение, делая как можно более страшные глаза, пока вода совсем не остынет, а взгляд не получится жутким, что хоть змееголовый хлыст в маленькие руки выдавай!       Никогда прежде, вообразив себя второй Триль, не умыкала у рабов метлу — за неимением чего-то получше, — и не носилась по своей комнатке до самого явления воспитательницы, сражая бесчисленных врагов прутьями-змеями! Никогда прежде не попадала в плен к более страшной, чем она, жрице, чтобы перенести ужасные пытки с достоинством, не посрамив имя великого Дома Бэнр!       До самого утреннего свечения отважная жрица Сос’Ампту Бэнр, шести лет от роду, висела на крюке в заброшенной кладовой — но никогда прежде эта образцовая женская особь не бросала на поработительниц такого упрямого взгляда. Какое дело ей, гордой и высокородной госпоже, до Ауны, шипящей взрослые «заклинания» в гневе, между клятвами забросить этакую бездельницу, из которой всё равно ничего путного не вырастет! Что сделает ей, бесстрашной жрице, эта злющая Блэйден’Кёрст в тяжёлых сапогах и с глупыми глазами навыкате!       Ничего ей не будет, пока верный «хлыст» под рукой, а в мыслях — первая боевая молитва, заученная наизусть!       Пылу, конечно, поубавится, если повисишь на крюке часок-другой. Ещё немного, и руки оторвутся, или растянутся, как бесконечные паутинки, и всё сложнее помнить, что ты, всё-таки, большая и грозная жрица, а не маленькая девочка, что вот-вот захнычет, прося пленительниц отпустить её и поставить на пол, где маленьким девочкам самое место.       — Неправильно это, — бурчит себе под нос Блэйден’Кёрст где-то внизу, наверняка что-нибудь задумчиво пиная и спрятав свой грозный змееголовый хлыст куда подальше.       Сос’Ампту и сама понимает, что всё здесь неправильно: разве не должна Блэйден глядеть на пленницу во все глупые глаза, насмехаться, дразнить недосамкой и всякими непонятными, но очень плохими словами? Да и с Ауной что-то не так. Ей тоже невесело, бедняжке.       — Боевые молитвы… Из уст эльфёнка, — доносится снизу голос Ауны, будто крепко думающей над чем-то таким сложным, что полный словарь жестового и рядом с этими думами не стоял. — К чему беспокойство, госпожа? Разумеется, вы заметили, что заклинание не сработало, к тому же, конечно, я делаю всё, чтобы моя подопечная выросла гордостью нашего славного Дома, и как могла я не включить столь важные аспекты в програ…       — Да что ты мелишь, дура?! — вскипает Блэйден’Кёрст, хватая Ауну за горло. Та и не смеет сопротивляться, наверняка славя богиню за то, что карать её надумали не хлыстом, и даже не кулаком.       — Что я сделала не так?! — сдавленно скулит Ауна, скорее от страха, чем по любой другой причине.       — Ты, драучья сыть, — едва не рычит Блэйден, готовая вгрызться в чужое лицо зубами, — видела эту свою… Как ты выразилась… «Программу»?! Своими собственными глазами! Смотрела на это?! Знаки эти смотрела?! Слова такие вслух говорила?!       Блэйден продолжает и продолжает, находя сотни способов спросить об одном и том же, и, наконец, Ауна чудом выворачивается из захвата… лишь для того чтобы броситься Блэйден в ноги и сбивчиво каяться во всех грехах.       «Нет», — сказала бы Ауна, будь у неё возможность говорить связно, а не скулить, через слово моля о пощаде, — «ничего я не читала и не смотрела, ведь я, не принявшая сан, по меньшей мере, ослепну, если прикоснусь к знаниям для высших жриц!»       Далеко внизу происходило что-то совсем неправильное, но малютке Сос’Ампту не было до этого никакого дела. Кому интересны ссоры собственных мучительниц, когда совсем рядом, прямо над твоей головой, красивый каменный паучок улыбается взявшимся откуда ни возьмись ртом, а ушки твои улавливают заливистый смех — сначала совсем тихий, едва слышимый, а затем такой, что ещё немного, и голова лопнет изнутри!       Сос’Ампту не выдержала и расхохоталась следом, запрокидывая голову и вдруг забыв обо всём во тьме.       Кажется, Блэйден’Кёрст мигом позабыла обо всех делах и задрала голову, уставившись на неё во все глаза, а перепуганная Ауна заскулила, как демонёнок, пожираемый собственной матерью… Впрочем, маленькой жрице впервые в жизни не было до этих двоих никакого дела.