Если бы

Когда волчонок в сопровождении капитана кавалерии переступил порог Винокурни, Аделинда немедленно бросилась к нему и ладонью пробралась под теплую курточку. — Ты взмок до нитки! Бегом переодеваться! — воскликнула она и принялась стаскивать с ребёнка верхнюю одежду. Кэйа молча наблюдал за ней, но не решался привлечь к себе внимание. В стенах поместья он неизбежно чувствовал себя чужим. Горничная помогла Рэйзору переодеться в домашнее, усадила его на диван и всучила в руки чашку горячего чая, и лишь потом, наконец, подняла уставший взгляд на Альбериха. — Прошу прощения, молодой Господин, с детьми никакого покоя. Я уже и позабыла, какими шаловливыми были вы, особенно Дилюк, — они обменялись неловкими улыбками. — Здравствуйте. У Вас что-то важное? Кэйа отлепился от стенки, которую подпирал плечом всё это время, и развёл руками. — Понимаешь ли, Ади, молодёжь так беспокоится за здоровье нашего многоуважаемого винного магната, что обратилась за помощью в Орден, — он растянул губы в кривой и, очевидно, наигранной ухмылке, но тут же смягчился. В конце концов, при контакте с Аделиндой у него не было никаких причин обороняться. — Как Дилюк? Женщина вздохнула. Сейчас на её лице можно было отчетливо увидеть мимические морщины, образовавшиеся на лбу и в уголках губ. Она выглядела изнурённой и непосильно уставшей, хотя изо всех сил пыталась бодриться. Надо будет настойчиво посоветовать братцу выдать горничной щедрых отпускных. — Он спит. Я напоила его травами и подавителями, ему полегчало, — она разглядела в лице бывшего хозяина тень смятения и отмахнулась. — Да не волнуйтесь Вы, для омег это дело совершенно нормальное. Неизбежное, я бы сказала. Раз уж Вы здесь, пройдёмте, накормлю Вас поздним завтраком. Сами-то наверняка со своей работой питаетесь как попало. Вон худющий какой. Она уволокла вяло сопротивлявшегося Кэйю на кухню, а Рэйзор, оскорбленный невиданной легкомысленностью взрослых по отношению к больному омеге, бегом поднялся на второй этаж и уселся на пол возле спальни Рагнвиндра. Если всем до Мастера нет никакого дела, волчонок сам будет сторожить его покой.

***

Увлеченный трапезой и сопутствующей ей беседой, Кэйа совсем потерял счет времени. На миг ему подумалось, что его жизнь вернулась в прежнее русло: он за обе щеки уплетал вкуснейшие фруктовые шашлычки, столь полюбившиеся ему с детства, пока Аделинда сидела напротив и жаловалась на безалаберность своих помощниц. — …Смотрю — на крыльце ни пылинки, чистенько, аж глаз радуется. Так, оказалось, эти дурынды, стоило мне на секунду отвернуться, привлекли к уборке путешественника! Сели ему на шею, ножки свесили и поехали, — женщина отхлебнула чаю из кружки. Перед Альберихом, в свою очередь, стоял пузатый бокал, полный молодого, едва забродившего и потому совсем некрепкого вина. — Что-то я совсем постарела, только и делаю, что брюзжу, как старуха. — Ну что ты, какая же из тебя старуха! — тут же возразил Кэйа. — Ты будто и не изменилась совсем с тех пор, как мы познакомились. Женщина скрыла кокетливую улыбку ладонью. — А Вы всё такой же льстец. Помнится, Вы мне зубы заговаривали, ну такие сладкие дифирамбы пели!.. А Дилюк в это время вино воровал с погреба. Таким хулиганом рос, ещё и Вас подначивал ему помогать. Сейчас, конечно, он другой совсем… Кэйа смущенно притих, а Аделинда, поняв, что затронула весьма щекотливую тему, сама потускнела, как промокшая спичка. — Он никогда бы Вам в этом не признался, но ему Вас не хватает, — осторожно добавила она. — Вы приходите почаще. Он будет Вам рад. Она будто бы хотела сказать что-то ещё, но в гостиной заскрипели ступени, и в кухню вихрем влетел волчонок. Он покрутился на месте и оглянулся через плечо — секунду спустя следом за ним вошёл хозяин поместья. Укутанный в махровый халат, с копной распущенных непослушных волос, скрестивший руки на груди — он выглядел недовольным и помятым, но такая трогательная, очаровательная домашняя небрежность так и приковывала взгляд Кэйи. Дилюк, увидев его, нахмурил брови и подсобрался. Он явно не ожидал встретить в стенах Винокурни постороннего и не был готов к встрече, иначе непременно бы приоделся поприличнее. В таком виде, по его собственному мнению, он вызывал к себе только жалость. — Капитан Кэйа, — он сухо поздоровался с названным братом кивком головы. — Не рановато ли для повторной переписи населения? Кэйа поспешно проглотил кусочек спелого закатника и сел в пол-оборота. Повёл носом — хотя Рагндиндр и принял подавители, сладкий запах всё равно упорно прорывался наружу. — Мастер Дилюк. Как Ваше самочувствие? — Кэйа растянул губы в дежурной ухмылочке и прищурил глаз. — Решили сменить сферу деятельности, полагаю? Заделались в лекари? — хриплый низкий голос холодил своей отстраненностью. Кэйа не дрогнул — диапазон интонаций у Дилюка давно оскудел, и Альберих по полутонам мог различить каждую из степеней его раздражения. — Считайте, по-приятельски беспокоюсь. А Вы, погляжу, обзавелись личным телохранителем? Рэйзор побледнел и постарался слиться со стеной. Дилюк задумался на мгновение, а после, осознав, каким именно образом Кэйа оказался на Винокурне, смерил мальчика уничтожающим взглядом сверху вниз. Тот напугано сжался и опустил голову, опасаясь прямого зрительного контакта с рассерженным его выходкой мужчиной. Кэйа, проникшийся сочувствием к ребенку, попытался за него вступиться. — Не ругайте Рэйзора. Он просто хотел, как лучше. Благодарите Архонтов, что остались еще в Тейвате люди, желающие о Вас позаботиться, — это прозвучало несколько грубо, и Альберих поспешил смягчить тон. Все-таки у него не было цели ссориться. Хватит уже им обоим играться в словесные перестрелки. — Минутка для приватной беседы у Вас найдется? Дилюк долго раздумывал над его предложением и, судя по сложному выражению лица, вёл мысленную борьбу с самим собой. В конце концов, он обреченно вздохнул и молча кивнул на дверь. Рэйзор собирался было последовать за ними, будто и правда взял на себя роль охранника, но Аделинда ухватилась за его плечо ладонью и принялась растолковывать волчонку смысл слова «приватность». Братья поднялись на второй этаж. Дилюк первым вошёл в кабинет, сел на самый краешек кресла, держа спину неестественно прямо, и взглядом указал на стул, задвинутый под письменный стол. Скованность движений выдавала его нервозность. Он запахнул халат потуже, с деланным хладнокровием поправил рукава, скользнул взглядом по обстановке, будто не хотел смотреть на нежданного гостя. Ему определенно было некомфортно. — Слушаю тебя. Вдох, выдох. Прежде, чем заговорить, Кэйа мысленно напомнил самому себе о необходимости следить за языком. Дилюк был закрыт и обидчив, а сейчас, кроме того, чувствовал себя особенно уязвимым, поэтому любое неосторожное слово могло его задеть. — Ничего такого, просто… Как ты? Я могу чем-то помочь? Мимо. Лицо Дилюка исказила неприятная ухмылка, взгляд похолодел еще пуще. Он тряхнул головой, и короткие пряди у лица завесою упали на бледные щеки. — И чем же ты можешь мне помочь? Ненавязчиво напрашиваешься в любовники? — процедил он. — Архонты, Дилюк! — Кэйа начал закипать. — Да что с тобой? Мне казалось, что мы… — он замолк на полуслове и потёр пальцами переносицу. Спокойно. Нет смысла заводиться и плеваться ядом в ответ. — Тебе не нужно от меня защищаться, я не желаю тебе зла. И ты мне, вообще-то, дорог, даже такой вредный. Я спрашиваю только потому, что искренне беспокоюсь, вот и всё. Давай попробуем заново: как ты? Дилюк потерянно пожал плечами, но взглядом всё-таки немножко потеплел. Позволил себе расслабить спину и двинул бёдрами, устраиваясь в кресле поудобнее. — Ничего такого. Низ живота тянет, но это нормально, — не самая честная оценка состояния, но лучше так, чем совсем никак. — Рэйзор не должен был тебя тревожить. Я поговорю с ним об этом. — Рэйзор многого не понимает и действует так, как ему кажется верным. Однажды его помощь может спасти кому-то жизнь — может, даже тебе. Не будь с ним слишком строг. А мне не в тягость лишний раз наведаться к вам в гости. Дилюк хмыкнул, и — Кэйа готов поклясться! — на секунду его губы растянулись в едва заметной улыбке. Альберих едва сдержал вздох, полный облегчения. Казалось, пронесло. Может, в этот раз их разговор не закончится очередной ссорой? — Кстати, о Рэйзоре. Он уже здоров, не так ли? Я несколько удивлен, что он всё ещё живёт здесь. — Аделинда считает, что ему рано возвращаться в лес. Да и он пока обратно не просится. Не стану же я гнать ребёнка на улицу. — Он тебе не докучает? Дилюк, не сразу найдясь с ответом, неопределенно качнул головой. Пряди густых волос шевельнулись в такт движению, и Кэйе неожиданно захотелось зарыться в них пальцами, чтобы убедиться, что волосы Дилюка всё такие же мягкие наощупь. — Рэйзор… странный, но я начинаю привыкать к тому, что он всегда вертится под ногами, — они обменялись синхронными смешками. — Если за него как следует взяться, из него может вырасти достойный, полноценный гражданин общества. — Ну, может, ты и возьмёшься? — Кэйа по-птичьи склонил голову вбок, прищурил глаз. — Ты ему нравишься, хотя он явно тебя побаивается. Возьми да забери к себе. Научишь обращаться с оружием, наймёшь парочку учителей. Вашей семье уже не впервой брать под шефство сирот. Взгляд алых глаз вновь потяжелел, но Альберих не обратил на это никакого внимания. Весьма опрометчиво. — Всё-таки у тебя есть, на чей пример ориентироваться. Атмосфера в кабинете начала сгущаться, воздух — каменеть, но Альберих никак не мог заткнуться. — Да и вообще, кто же знает, когда ты созреешь для того, чтобы завести собственных детей? Ох, зря. Зря, зря, зря. Зря-я-я. Почему, стоит Дилюку оказаться рядом, Кэйа напрочь утрачивает свое натренированное до идеала красноречие? — Проваливай, — Кэйа мог услышать скрежет стиснутых до боли зубов. А ещё — нарастающий писк в собственных ушах. — Дилюк, я… — Пошёл вон, — Рагнвиндр зарычал совсем по-звериному. Кавалерист, не до конца понимая, что именно он сказал не так, бледной тенью сполз со стула. Перед глазами красной пеленой встал образ едва отпраздновавшего своё восемнадцатилетие брата, замахивающегося на него клеймором. — Да в чём… — Вон отсюда! Хорошо, что Дилюк оставил Глаз Бога в спальне. Сейчас он не мог ему серьёзно навредить. Но Альбериху всё равно мерещились искры пламени, не по воле хозяина зарождающиеся в огрубевших ладонях. Он поднялся на ослабевшие ноги, покачнулся. Развернулся на пятках, посмев в последний раз посмотреть братцу в глаза. — Знаешь что? Когда ты отталкиваешь людей, которые изо всех сил к тебе тянутся, ты рискуешь однажды остаться один. Он выплюнул эти слова прямо в рассерженное до покраснения лицо и поспешил выскользнуть в коридор. И вовремя — едва дверь захлопнулась за его спиной, как о деревянную поверхность ударилось что-то тяжелое.

***

Низ живота болел всё назойливее. Краем сознания Дилюк отстранённо подумал, что надо бы снова принять таблетки и травы. Стиснул дрожащими пальцами основание сигареты и хорошенько затянулся. Когда Кэйа ушел, он заперся в спальне и не появлялся на глаза прислуге вплоть до позднего вечера. Ему требовалось пережить вспышку гнева в одиночестве, чтобы не сорваться на вовсе невиноватых. Он скользнул языком по нижней губе, поморщился — горько. Горько, больно, обидно, а еще чуточку совестно. Жалел ли он?.. Было бы о чём. Давно пора зарубить себе на носу — между ними с Кэйей все сожжено и растоптано, а значит, совершенно не подлежит восстановлению. Сколько ни старайся. Глупо было даже на секунду позволять себе надеяться на обратное. Но — да, разумеется, он жалел. Пожалел сразу после того, как медный подсвечник, брошенный им Альбериху вслед, с грохотом влетел в дверь и свалился на пол. Слова названного брата осели на сердце липкой, солёной мокротой, прямо как сигаретный дым в лёгких. Он даже не знал, что задело его больше — упоминание об отце или выраженная Кэйей неуверенность, готов ли Дилюк к собственным детям. Это было грубо, бестактно и плоско, совсем не в стиле Альбериха. Видно, они оба жестоко сбоили, когда оказывались в поле зрения друг друга. «Но он ничего не знает», — робко предположил внутренний голос, и Дилюк небрежно от него отмахнулся. Как и от последующего: «Он не хотел причинить боль». Не хотел, но ударил по самому больному. По-другому у них, собственно, не бывает. Именно поэтому видеться им строго противопоказано. Даже если они истинные. За оглушающим воплем собственных мыслей он не сразу услышал тихий стук. Дверь тихонько приоткрылась, и в образовавшуюся щель втиснулась голова волчонка. Он сдвинул брови домиком, хлопнул мокрыми ресницами — и жалобно, тоненько завыл на одной ноте. Его глаза воспалились от слёз, которые он принялся лить ещё с момента, как увидел капитана Кэйю, в спешке покидавшего Винокурню. На нём лица не было; он выскочил из поместья пулей, даже не попрощавшись с Аделиндой. — Входи, Рэйзор, — глухо произнес Дилюк и потушил окурок. Мальчик сделал нерешительный шаг в его сторону, аккуратно прикрыл за собой дверь, а затем — неожиданно для Рагнвиндра — бросился ему в ноги. Шлепнулся на пол, потёрся щекой о колено. — Рэйзор не хотел, — волчонок шмыгнул носом и зажмурился. Две крупные слезы выкатились из-под ресниц. — Рэйзор просто хотел… Хотел… — он вновь сорвался на скулёж. — Чтобы омеге стало лучше. Дилюк проглотил ком, застрявший поперёк горла. Имел ли он теперь какое-либо право злиться на этого ребёнка? — Люди не сидят на полу, — строго одёрнул он мальчика, но в то же время с лаской потрепал по взъерошенным, похожим на волчью шерсть, волосам. — Больше никогда не приводи сюда капитана Кэйю. И забирайся на кровать.