И жили они долго и...

— Господин СССР! Это срочно! Посол сообщает, что началось вторжение стран Антанты на территорию нашей страны! — В кабинет без стука влетает один из приближённых Союза, держа в руках немного помятый, но всё же официальный документ с докладом. — Надо же… Не думал, что они решатся на такое… — Мужчина застывает в недоумении, когда слышит незнакомый голос. Внимательно наблюдая, как человек, сидящий в кресле к нему спиной медленно встаёт и разворачивается, он сильнее сжимается и сглатывает, когда понимает, кто перед ним. — Да, кажется Союз предполагал что-то такое, но так скоро? Всего несколько дней назад были переговоры… — Господин РСФСР… Нужно что-то предпринять. Если мы вовремя не выставим свои войска… — Ничего не случится. Думаю, они просто хотят помочь нам подавить бунты. — Действующий правитель поднимает руку, призывая замолчать, а у докладчика глаза на лоб лезут. Да как он не понимает?! — Н-но… Нам надо что-то предпринять, иначе люди просто перебьют друг друга, а затем государство падёт под натиском иностранных войск! Пишут что захвачено уже много наших земель германскими и австро-венгерскими войсками! В Мурманске, Архангельске и Владивостоке из-за войск Антанты ослабевает власть СНК! Да ещё и выступление Чехословацкого корпуса… Господин РСФСР, гражданская война набирает обороты и становится всё более кровопролитной. Если мы не вмешаемся сейчас… — Мы вмешаемся и вмиг всех перебьём! — Старший брат злобно зыркает на подчинённого, заставляя молчать. Ситуация и вправду страшная, требуящая серьёзных и верных решений. Ошибки могут привести к ещё большим разрушениям.

***

      Тем временем весенние тяжёлые месяцы Мирослава проводит в тяжёлой попытке выжить. Тех средств, какие оставил Союз хватило, чтобы прожить три месяца, конечно с некоторыми ограничениями, но по факту, девочка осталась сиротой. Её пугают постоянные беспокойства людей в столице, беспрестанные споры и ругань, слухи о выступлениях против новой власти, вторжение иностранцев. В Москве всё спокойно, жители опасаются выссказать что-то против, ведь здесь сосредоточена основная сила новой власти, за любое неправильно сказанное слово могут казнить, но то, что творится за пределами, например на Урале, в Сибири… Мурашки по коже…       Однажды утром, когда Мирослава вышла из дому и проходила по главной улице к одному из рынков, чтобы в очередной раз попытать счастье и найти работу, она видит, как из одного из зданий выводят Союз. Ну как выводят… Конечно, по нему видно, что уставший, похудевший и понурый на лицо, однако идёт он гордой вышколенной походкой, присущей царскому сыну, которую ему привили ещё в раннем детстве, с прямой спиной и высоко поднятым подбородком, будто не он сидел в темнице и ждал своего часа. Но какого часа?.. Расплаты или освобождения? Как бы там ни было, единственное, что говорит о том, что он заключённый, это наручники, да несколько сопровождающих солдат, но даже они не смеют его лишний раз коснуться. Руки за спиной сложены также по-аристократичному, как обычно он и делал, расхаживая по комнате и что-то ей объясняя.       Ей хочется закричать, позвать его, побежать навстречу и обнять. Ей хочется поговорить с ним хотя бы минутку, но не смеет подойти ближе, до сих помня, что велел ей мужчина одним своим жестом держаться от него подальше. Тогда она не совсем понимала почему, но сейчас, когда везде мусолят эту тему люди, она понимает… Он и его сторонники якобы предатели Родины, изменники и их участь, — казнь. Однако уже прошло три месяца, а его до сих пор не расстреляли, хотя давно объявлено, что сделали это ещё в Марте.       Мужчина поворачивает голову аккурат прямо в её сторону, смотрит прямо на её невысокую исхудавшую фигурку. Сирота… Явно видно, что осталась без попечения взрослых, однако, несмотря на очень юный возраст, уже взрослая. Видно по её рукам и по повзрослевшим глазкам, привыкшим считать каждую копейку. Совсем большая и, видно, навыки чтения и письма пригодились ей, потому что глазёнки далеко не глупые и ничего не знающие. Вероятно много услышала, много прочитала… Даже гордость за неё берёт…       Они играют в гляделки около двух минут, ни тот ни другой не смеет моргнуть. В конечном итоге Союз отворачивается и идёт в ту сторону, где его ждёт транспортное средство. Однако не карета, в которой обычно возят заключённых! Это самый настоящий автомобиль, в котором они проезжали по улицам Москвы по приезду. Прежде чем сесть в машину, Союз снова оглядывается на неё, как бы проверяя, не ушла ли. Тихо сказав что-то одному из сопровождающих, он поспешно садится в машину, замечая, как со всех сторон подтягиваются ненужные, но крайне любопытные глаза и уши горожан. Кто-то из людей кричит: «Так это же Союз!» Сторонников у мужчины даже сейчас много… Те, кто услышал неожиданный восклик, сразу начинают искать второго сына РИ глазами, волнуются, понять не могут, кто сказал, где увидел, с чего вообще взял, что это он?!       Толпа неминуемо двигается к автомобилю. Все хотят узнать, понять, почему он здесь, если его казнили! Неужели правда жив?! Мирославе ничего не остаётся, как вынужденно идти вперёд, под натиском идущих взрослых. Велика вероятность, что если она останется, то её могут растолкать, а то и хуже — затоптать. Она чуть не врезается носом прямо в служащего, охраняющего автомобиль, пока два остальных что-то грузят в багажник. Оттолкнув её назад, молодой парень, лет на шесть моложе Союза, это точно, лучше перехватывает ружьё и буквально приставляет ко лбу девочки. Конечно, он не собирается стрелять и вовсе не в неё целится, просто так совпало, что вынудило всех отступить хотя бы на шаг. — Разойдитесь! Господин Союз не будет комментировать ситуацию! — Высоким взволнованным голосом озвучивает он. Эффекта, конечно, никакого особенного не произвёл… Неуверенный в себе мальчик, видно, совсем недавно принятый на службу, ещё не выработал в своём голосе сталь и приказной тон, а его спина вмиг ссутулилась от такого натиска. Его, слушать никто не будет, несмотря на оружие в руках. Люди становятся громче, их голоса возмущённее. Из толпы то и дело слышится: «Так это правда он! Он!», «Союз действительно жив?!» — и ряд других схожих вопросов. — Тишина! — Не выдержав, мужчина выходит из автомобиля и возвышается перед народом во весь свой рост. Его голос громкий, слово звучит отчётливо и грозно. Большинство почти тут же замолкают, в дальних рядах теперь слышатся не крики, а беспокойные шепотки. — Я по-прежнему под арестом. Мой приговор смягчён: вместо казни меня решили отправить в ссылку. Это не значит, что всё кончено! Я продолжу свою политику, постараюсь переубедить людей там, что устраивают восстания против новой власти и вернусь. Я обязательно вернусь! — Союз… — Шепчет Мира одними губами его имя, наблюдая за тем, как зажмурившись, мужчина отмахивается от последующих вопросов и спешно садится в машину. Дверь за ним тут же закрывается, двое служащих садятся на передние места, молодой обходит машину сзади и умещается с другой стороны назад, рядом с Союзом. Игнорируя вопли взволнованной толпы, автомобиль трогается с места, аккуратно разворачивается и уезжает прочь. — Господин Союз, вам письмо. — Говорит тихо юноша, протягивая скромно двумя пальцами небольшую бумажку, сложенную пополам. Косо взглянув на него, мужчина принимает передачу и аккуратно, бесшумно разворачивает, чтобы прочитать содержимое. Бумажка маленькая, однако текста написано достаточно много, почерк испорчен из-за спешки, но сомнений не осталось в том, что пишет это Малороссия. «Здравствуй, Союз, это Малороссия. Слышала, тебя арестовал РСФСР. Надеюсь, что смягчение приговора не нанесёт тебе большего вреда. Как Украина? Знаешь что-нибудь о нём? А у нас беда! Австро-венгерские и Германские войска полностью аккупировали нашу территорию! Дети между собой ругаются, не собиоаются решать этот острый вопрос, а между тем и Прибалтика и Южная часть РСФСР страдают. Я не знаю, что делать, ведь меня и слушать никто не хочет! На тебя у меня одна надежда, Союз. Пожалуйста, если у тебя есть хоть какие-то возможности сейчас, пусть ты и в ссылке, — воспользуйся ими. Иначе всем нам может прийти конец, в том числе и РИ. С глубоким уважением, Малороссия.» — Когда эта записка пришла? — Спрашивает Союз, сложив листок и протягивая его между сидениями. Офицер, сидящий спереди, принимает её небрежно и с конфузом говорит: — Две недели назад. Еë перехватил РСФСР и велел принять меры по укреплению наших сил в тех регионах, но уже начало июня, а результата как такового и не видно. — Отвечает он, не смотря в его сторону. Услышав ответ, Союз понимает: раз он так легко ответил, то на то две причины: либо его не воспринимают всерьёз, потому не побоялись показать это письмецо и коротко объяснить ситуацию, либо всё люди в этом автомобиле — его сторонники. В любом случае доверять им он пока не собирается, однако следующие слова офицера немного удивляют и заставляют задуматься о их верности. — Фëдор, сними наручники. Не гоже ведущему политику сидеть скованным в автомобиле. — А разве можно? Он же заключëнный! — Пытается противостоять мальчишка, придерживаясь в своих мыслях уставов и правил, по которым его учили, боится нарушить правило. Желторотик совсем ещë ничего не понимает, от того так или иначе, вызывает удовольствие, что молодую кровь с царскими учениями в голове смогли переманить на правильную сторону. Он ещë неумеха, но всë впереди. — Расстегни, дурак. Ссылка в нашем случае равносильна свободе. Господин знает, что нужно делать, чтобы утихомирить людей и прекратить восстания.       Услышав эти слова, СССР усмехается, отвернувшись к окну, чтобы этого не увидели. Офицер так уверенно говорит, а вот сам царский сын не уверен, что у него всë получится, а если и получится, то посредством колосального труда. Что он против огромной толпы народа, практически без власти в руках и с минимальным количеством людей рядом? Однако, чтобы оправдать ожидания и доверие большинства тех, кто верит ему, он несомненно приложит все свои силы.