Штормовое предупреждение

День выдался пасмурным и унылым, хотя ещё вчера балаболы из Радио Кэпитал без умолку трещали про солнышко. Иногда по Централу даже раздавались раскаты грома, но они были слышны где-то далеко от их бара, и чёрное небо всё никак не пронзала сверкающая молния. Противный дождь просто барабанил по окну, оставляя после себя капли на стекле. Мальчишка, периодически отвлекающийся от своего занятия, пытался развлечь себя, наблюдая за ними и пробуя предугадать, какая же из капель стечёт первой на железный подоконник и растечётся по нему. Пару раз даже угадывал. Мальчишка очень хотел увидеть молнию. Очень хотел, чтобы она ударила в стоящее неподалёку от их бара старое, пожелтевшее, но величественное дерево с крепкими ветвями. Он часто забирался на это дерево, хотя тётушка запрещала ему это делать и от всей своей щедрой души лупила его по заднице, если обнаруживала сидящего на ветвях сама или же если кто-то из девчат рассказывал ей про его вылазки. - Боже, малыш, да тебе там словно мёдом намазано! – возмущалась всегда тётушка, терпеливо дожидаясь, когда мальчишка вдоволь наревётся после радикальных воспитательных процессов, и убирая ремень со здоровенной бляхой обратно в шкаф. Мальчик ненавидел тот ремень всей душой и постоянно пытался его спрятать где угодно, но тётушка постоянно находила, и тогда его задница, спина и бёдра горели ещё сильнее, чем обычно. К счастью, теперь вместо того проклятого ремня в шкафу теперь валялся собачий ошейник со страшно кривыми и тупыми шипами, преобразованными из той самой бляхи. Тётушка до сих пор не обнаружила подвоха, всё ещё наивно считая, что кто-то из девчонок прятал в баре очередную собаку. И мальчишка не спешил хвастаться тем, что обхитрил её, хотя ему очень-очень хотелось раскрыть свой секрет хоть кому-нибудь. Но сколько бы раз мальчишка не забирался на то самое дерево, он всё никак не мог пробраться через сухие, царапающие ветви на самую верхушку. Ему отчаянно хотелось взглянуть на город с высоты, посмотреть, как район будет выглядеть глазами птиц, но максимум, на который он смог залезть в тот крайний раз, когда тётушка так и не смогла отыскать ремень и просто поставила его в угол, был лишь чуть-чуть выше второго этажа, на котором находилась его комната. И ничего нового он оттуда не увидел. И от этого верхушка дерева казалась недостижимой, а само дерево бесполезным. И если бы в него всё же попала молния, то оно, хотя бы, загорелось, сжигая вместе с собой и всю упавшую и вонючую листву, в которой бродящие по округе собаки и коты зарывали своё дерьмо и которую мальчишке каждый вечер перед ужином приходилось сгребать в кучи здоровенными и неудобными граблями, превышающими размерами его рост. Вот зрелище-то было бы! Но были слышны только лишь раскаты грома где-то вдалеке, а молния всё также не появлялась на чёрном небе. И вместо того, чтобы заворожёно наблюдать, как горит его дурацкое дерево, мальчишке приходилось переписывать текст с учебника во второй раз. В школе их всех заставляли писать правой рукой, игнорируя левшей, а дома тётушка требовала, чтобы он учился писать и левой тоже. Вычитала где-то, что это повышает умственные способности, - вот и хотела, чтобы он вырос умным. В баре, в виду погодных условий, было практически пустынно, если не считать самого мальчишку и какого-то странного дядьку, склонившегося над множеством тетрадей за столом в углу. Тётушка с девчонками затеяли на втором этаже уборку, готовясь к вечерним посетителям – в основном к ним приходили военные, служащие в штабе неподалёку, и прочие неверные мужья. И приходили они, естественно, чтобы, как устало ворчала тётушка, потрахаться на стороне. В свои восемь лет мальчишка уже знал и что такое секс, и как их девчата на этом зарабатывали, обслуживая разных мужиков. И то, что тётушка всем этим тут заправляла, он тоже знал. Бордель на втором этаже давал куда больше денег, чем бар – жалкое прикрытие для военных, которые утром приходили искать и штрафовать шлюх за запрещённую в стране проституцию, а вечером приходили их трахать, - на первом. В свои восемь лет мальчишка уже знал, что такое лицемерие, и сам занимался тем же самым. Строил из себя невинного ангела по утрам, который просто помогает тётушке в её баре, чтобы отплатить за то, что та решила приютить бедного сироту исключительно из добрейших побуждений, а не просто из-за родственных связей и клятвы его отцу заботиться о нём, а вечерами строил из себя невинного глупышку, не знающего, почему скрипят кровати и девчата фальшиво стонут в соседних комнатах. И приходившие мужчины смеялись и обязательно трепали по голове такую святую невинность. Иногда они даже подкидывали немного монеток или делились контрабандной жвачкой из Креты. Бордель давал куда больше, чем бар. Бордель кормил и одевал и мальчишку, и всех его названных сестёр, и саму его тётушку. Бордель покупал мальчишке книги и учебники. И мальчишка был благодарен борделю и потому пропускал мимо ушей все шуточки одноклассников о том, что «Мустанг – сын шлюхи»… Дождь всё ещё не окончился, когда Рой наконец закончил переписывать текст, но молния так и не соизволила пронзить яркой вспышкой чёрное небо. Часы над барной стойкой показывали приближение часа, когда окончится рабочий день в военном штабе, и помещение заполнят мужчины, жаждущие тепла и внимания молодых и привлекательных дев. И разодетые «на охоту» девчата давно уже окончили уборку второго этажа, вальяжно рассевшись в баре за одним из столов, и теперь играли в преферанс. Мальчишку тоже звали играть, но он отмахнулся, с содроганием вспоминая, как однажды залетел на «паровоз с пятью вагонами», и как девчата погнали его спать со смехом и улюлюканьем. Одного раза хватило на всю жизнь отбить желание играть с ними. А странный дядька продолжал листать тетради и постоянно хмурил светлые брови, когда что-то зачёркивал. Он был достаточно высоким, но постоянно сутулился и склонялся к тетрадям. У него было длинное, стареющее лицо с морщинами вокруг рта. И на висках уже появилась седина, хотя сами волосы были светлыми, как у любого другого типичного аместрийца, и потому в глаза это сильно не бросалось. Но Рой это подметил. Рой вообще многое подмечал во внешности других людей, потому что у него самого была достаточно экзотичная для Аместриса внешность, чем он частенько пользовался. Мальчишка решил, что тот был школьным учителем, и что ученики его были круглыми идиотами, раз в их тетрадях приходилось столько всего зачёркивать и исправлять. Он потерял к мужчине интерес, отвернувшись обратно к окну, продолжив мысленно молить о молнии, бьющей по старому дереву. Со стола девчат донеслись ободрительный свист, смешки и шуточки: кто-то из них набрал несколько взяток подряд, словно прицепами за паровозом. Судя по расстроенному высокому голосу, который, как однажды выяснил Рой у одного из посетителей, в театрах называли сопрано, это была Элизабет. Мальчишка даже обернулся, чтобы убедиться, что самая юная из его названных сестёр, расстроившись, кинула карты на стол и поднялась, игнорируя протесты остальных девчат, уйдя за барную стойку к тётушке. Та ободрительно похлопала её по плечу, но Элизабет продолжила дуться, повернувшись ко всем спиной, начав протирать стаканы. Элизабет Рою нравилась. Она была не так стара и ворчлива, как Агнес, что гоняла его мокрой тряпкой, когда он играл с машинками в коридоре, аргументируя, что мальчик обязательно забудет их убрать и кто-нибудь непременно о них запнётся и что-то себе сломает. Она была не так болтлива, как Ванесса, обожающая заваливаться в его комнату поутру, щебеча про очередного красавчика офицера, которого обслуживала всю ночь, и который, отвесив щедрое вознаграждение, обещал обязательно вернуться. Она была даже тоньше, чем Диана, которая с двенадцати лет жила на улице и питалась до прихода в бордель одними помоями, и бледнее, чем уроженка Севера София, рождённая от какого-то драхмийца, наведавшегося к её матери однажды ночью. Элизабет вообще была не похожей ни на одну из его сестёр, и никто не знал, откуда она пришла и кем до этого была. Она ничего о своей прошлой жизни не рассказывала. Она была бледна, худа и загадочна. Как типичная дева из женских романов прошлых веков, которые так любила читать Агнес и иногда читала их Рою перед сном, когда тот долго не мог уснуть. Только в отличие от дев из книжек, берёгших свою невинность и добродетель, Элизабет была шлюхой, как, впрочем, и все его сёстры. Нет, конечно, тётушка догадывалась, что она, имея такой прекрасный и поставленный голос в купе с такой чудесной внешностью, делающей её похожей на одну из фарфоровых кукол из коллекции Софии, явно не росла сиротой, брошенной на улице, как бросили когда-то Диану. Тётушка даже пару раз делилась своими предположениями с Роем в те редкие моменты, когда укладывала его спать сама. - Скорее всего, наша Лиззи дочь какого-нибудь аристократа или богатея, с таким-то воспитанием, - пожимая плечами, говорила тётушка, ласково потрепав мальчишку по голове. Рой обожал, когда она лежала с ним на одной кровати и прижимала к себе. Тётушка в последние годы раздобрела из-за проблем с гормонами и стала очень мягкой на ощупь. Лежать с ней было очень уютно и тепло. - Возможно, серьёзно провинилась в чём-то и сбежала. Одного понять не могу, зачем было становиться шлюхой, имея такие данные. Сама же знает, что может зарабатывать деньги, используя свой милый ротик другим способом. Но бывало и так, что Элизабет пела в баре, а не уединялась с мужчинами – использовала свой накрашенный ротик иным способом, о котором упоминала Кристина. Посетители бара часто аплодировали ей и щедро одаривали монетами. Иногда Рой аккомпанировал ей на дешёвом и расстроенном пианино. В такие дни Элизабет делила свою выручку по-честному напополам с мальчишкой, даже если он ошибался в аппликатуре, путал ноты и играл неправильно. Бывали и дни, когда Элизабет пела не для кого-то конкретного, а просто потому, что хотела этого сама. Обычно это происходило по утрам, когда мальчишка уже не спал, но всё ещё сладко дремал, бар ещё был закрыт для посетителей, а большая часть клиентов борделя уже разбежались как тараканы при первых лучах солнца. И сквозь дрёму Рой слышал её красивый высокий голос через тонкие стены, когда Элизабет шла в ванну, и почему-то ему начинала сниться мама, баюкающая его на своих руках. И руки у неё были не полными и мягкими, как у тётушки, переевшей в юности таблеток от зачатия детей, а тонкие, угловатые, с какими-то браслетами с неизвестными иероглифами на запястьях, и постоянно холодные, потому что мама всегда мёрзла и куталась в тёплую шаль. Только лицо мамы в его памяти подтёрлось со временем, оставив лишь её тихий голос. Мама всегда говорила мало и тихо, потому что очень стеснялась своего акцента и плохо знала язык. А Рой ещё тогда, когда был ещё маленьким мальчиком, а не достаточно взрослым мальчишкой, как сейчас, очень любил её передразнивать, о чём теперь очень сильно жалел. Он бы обязательно извинился перед мамой за свою детскую глупость и бестактность, но только возможности сделать это больше не было. Его родители прожили совсем не долгую и не очень счастливую жизнь, и даже умерли с разницей в несколько дней – совсем не по канонам сказок, которые читал тогда маленький Рой. Он не помнил лица своей матери, но чётко помнил её обескровленный труп, лежащий на асфальте среди покорёженного металла и осколков стекла, и чёрные пустые глаза, глядящие в никуда. И тонкие руки с браслетами на запястьях, тянущиеся в его сторону. Он и не помнил лица своего отца, хотя тётушка в шутку всегда говорила, что все Мустанги до его рождения были практически все на одно лицо и похожи между собой как две капли воды. Но только все Мустанги, когда-то жившие в захолустье на Востоке неподалёку от торгового пути через Великую Пустыню в Сину и приручавшие там диких лошадей, сгорели вместе со своей фермой и своими мустангами. Последними живыми остались только Кристина и сам Рой, отчего теперь было очень сложно предугадать, каким же было лицо у его отца, потому что мальчишка процентов на 60 был похож на мать. А тётушка постоянно ярко красилась ранним утром и смывала косметику только поздним вечером, когда ребёнок уже забывался во сне, не успевая увидеть на её настоящее лицо. И когда Элизабет начинала петь не для публики, а для себя, Рой просыпался от внезапно нахлынувших кошмаров и прятался под одеялом, пытаясь успокоиться и отчаянно вытирая льющиеся градом слёзы. Кристина всегда говорила, что время лечит, и обещала, что оно непременно вылечит и его разбитое детское сердечко. Но только прошло уже четыре года с того дня, как мистер Мустанг умер в больнице, опутанный кучей проводов и трубок, а Рой до сих пор помнил, как его отец бился в агонии, извиваясь на койке, и плевался кровью, умоляя Кристину присмотреть за мальчиком. А сам маленький Рой плакал, прижимаясь к тётушке, и орал, чтобы папа быстрее умер и прекратил так страшно дёргаться. Если бы было можно, он бы теперь обязательно извинился и перед своим папой за такие ужасные слова в его последние минуты, но только возможности всё равно не было. И всё что оставалось теперь для восьмилетнего мальчишки, когда Элизабет внезапно решала попеть ранним утром, – лежать и плакать под одеялом, потому что его извинения были больше никому не нужны… Дождь уже ослаб, прекратил бить по окну и превратился в противную мелкую морось. Теперь мальчишка оттирался около барной стойки, выполняя мелкие поручения для посетителей. Налей это, подай то, принеси за тот столик вон то, сыграй на пианино то-то. Женщины, не имевшие кольца на пальце, но приходившие в бар с женатыми мужчинами, обычно были чрезмерно щедры, не упуская возможности погладить ребёнка по чёрным волосам или потрепать за щёчки, дивясь его экзотической внешности, такой непривычной и не присущей чистокровным аместрийцам. За это ему частенько протягивали мятые, но достаточно крупные купюры вместо горстей монет, которые обычно оставляли скряги военные. Поэтому Рой вовсю строил из себя ангелочка, был ласков, терпя все прикосновения, и послушен, и, когда ему задавали различные бестактные вопросы касательно его лица, отвечал всегда вежливо, стараясь сделать свой голос на пару тонов ниже и немного тише, чтобы звучать более доверительно. Женщины от такого совсем таяли, а карманные деньги прибавлялись. Странный дядька так и продолжал сидеть за своим столом в углу, склоняясь над тетрадями, но Рою было видно, как тому стало некомфортно, когда бар уже заполнился людьми. Люди шумели, вваливаясь в помещение компаниями. Люди смеялись и беззлобно шутили с девочками, начавшими «охоту» на богатых, одиноких и скучающих. Люди заказывали себе выпивку за стойкой у Кристины, потом рассаживались за столики и пили. И, соответственно, пьянея, начинали шуметь ещё больше. Этот же школьный учитель ссутулился ещё сильнее и пододвинул к себе поближе настольную лампу, словно пытаясь отгородиться от чужих глаз. Стопка тетрадей рядом с ним всё никак не уменьшалась, и Рой сгорал от любопытства, жаждая узнать, что же там за круглых идиотов этот учитель обучал, если на проверку заданий уходило так много времени. Хотя бы глазком заглянуть в одну из этих тетрадей, чтобы понять, что же это за предмет такой. Мальчишка скользнул под стойку, вытаскивая из пластиковой стяжки бутылку газированной воды, щедро плеснув содержимое в стакан, и двинулся было к дядьке, но загон стойки перегородила грузная фигура тётушки. - Газировку никто не заказывал, - тихо, но скептично заметила Кристина, умело подкидывая бутылку с яичным ликёром так, чтобы та несколько раз перекрутилась в воздухе, прежде чем её поймали. Все эти выкрутасы были бессмысленны и делались лишь на потеху посетителям у стойки, которые тут же зааплодировали, предвещая звон монет щедрых чаевых. - Подарок за счёт заведения, - пожал плечами Рой, кивнув в сторону мужчины, зарывшегося в тетради. – Он же здесь уже полдня. Я даже держу пари – он проголодался, - мальчишка почесал переносицу, с трудом скрывая желание поскорее отвязаться от проницательной родственницы. - А, Профессор… - тётушка понимающе кивнула, разливая густой жёлтый ликёр по стаканам, подавая вместе с ложечкой. Она отступила в сторону, пропуская ребёнка, но всё равно продолжила наблюдать за ним краем глаза, когда Рой двинулся к столику с одиноким посетителем. - Добрый вечер, сэр, - мальчишка ловко протиснулся между других людей и поставил стакан на стол, беззастенчиво разглядывая странного дядьку вблизи. Тот оторвал взгляд от тетради и посмотрел на Роя, сведя густые светлые брови. Теперь можно было разглядеть морщинки не только около уголков рта, но и около глаз, этакие «гусиные лапки». У него было узкое лицо и длинный нос. Он даже не был гладко выбрит, как все остальные посетители бара и борделя. Может, в юности он и был красавчиком, и на него вешались женщины, но теперь мужчина выглядел запущенным и женским вниманием уже явно был обделён. Обычный заурядный мужик. Таких к ним в бар вечерами много приходит. - Я ничего не заказывал, - голос у него был таким же сухим, как и его руки, сжимающие длинную перьевую ручку с красными чернилами. Рой уже сто лет не видел, чтобы кто-то писал что-то пером – все давным-давно перешли на популярные и дешёвые ручки с шариком внутри стержня. - Подарок за счёт заведения, сэр, - повторил мальчишка и подвинул стакан ближе, как бы невзначай пытаясь заглянуть в открытую тетрадь. Практически весь текст, записанный синей ручкой был перечёркнут красными чернилами. Да и на текст это было не совсем похоже, скорее, там были какие-то формулы, как те, что Рой стирал со школьной доски, оставшиеся после уроков у старшеклассников. Только что именно это были за формулы он так и не успел понять, потому что тетрадь резко захлопнулась. - Неужели та полная шлюшка разорилась на газировку для меня? – буркнул дядька, взяв стакан в свои руки и повертев его. Внутри у Роя что-то дёрнулось. Он терпеть не мог, когда о тётушке или девчатах говорили в таком пренебрежительном тоне, словно они были хуже тех, кто о них так говорил. Обычно «шлюшки» зарабатывали куда больше денег, чем те, кто такие вещи говорил и ставил себя выше них. И мальчишка очень хотел напомнить об этом дядьке, у которого денег даже на хорошую и не тупую бритву явно не хватало, чтобы нормально побриться, но пришлось сдержаться. Говорить в открытую о борделе было слишком опасно. - Шлюшка? – сделав удивлённое лицо, переспросил Рой, совершенствуя своё актёрское мастерство. – Никаких шлюшек здесь нет, сэр, - будничным тоном убедительно сообщил он, каким говорил иногда с патрулями, разыскивающих девчат, чтоб наказать за незаконную проституцию. Он спрятал руки за спиной, сцепив их в замок и стал плавно покачиваться с носков на пятки. – Мы обычный бар, сэр. - Со шлюшками, выискивающими себе работу… - дядька продолжил гнуть свою линию и оглянулся по сторонам, задержав на ком-то взгляд на несколько долгих секунд. Мальчишка проследил за его глазами, напоровшись на Ванессу в компании какого-то офицера, приобнимающего её. И Ванесса, достаточно развратно оголив бледное плечико, смеялась, подыгрывая шутящему мужчине. - Шлюшек здесь нет, - твёрдым тоном повторил Рой, снова повернувшись к дядьке. Тот тоже повернулся к нему, сощурив карие глаза, оценивающе разглядывая. Было в его взгляде что-то жуткое, ненормальное. – Но если Вы желаете найти себе компанию на ночь, то в трущобах за городом есть несколько блядей, - не сдержавшись, съязвил мальчишка и, круто развернувшись на каблуках, поспешил ретироваться, возвращаясь к стойке, побоявшись последствий своих слов. В конце концов, для восьми лет Рой был слишком дерзок, за что иногда мог и получить леща от какого-нибудь раздражённого клиента. Такое уже случалось. И теперь странный жуткий дядька наблюдал за ним, иногда отвлекаясь от своих тетрадей. Рой чувствовал его взгляд, словно что-то кололо его затылок. Ощущал даже сквозь компанию молодых девиц, к столику которых он подсел, когда они его пригласили. Они гладили его по голове, расспрашивали про Сину, наивно полагая, что мальчик был иностранцем, и трещали, господи, трещали без умолку, никак не затыкаясь и постоянно перебивая. Рой поначалу охотно подыгрывал им, специально неправильно склоняя слова и неверно составляя предложения, добавив тот самый акцент, с которым когда-то говорила его мама, но потом начал уставать от бесполезной болтовни. Девицы подсовывали ему конфеты в ярких обёртках, но ни одна из них ещё не протянула ему какой-нибудь купюры, чтобы он «смог купить себе мороженого». Мальчишка чувствовал, что просто теряет время с ними. Подобных конфет у него в комнате валялся целый пакет – один владелец кондитерского магазинчика частенько навещал Софию. И вся эта болтовня его совершенно утомила, о чём он заявил вслух, прекратив корчить из себя иностранца. После такого его вытолкали из-за стола ещё до того, как он успел подняться со стула и уйти сам. Рой снова вернулся к стойке, вальяжно развалившись на барном стуле, широко раскинув бёдра, как это делали взрослые мужчины. Его ноги с трудом дотягивались до подножки, поэтому попросту болтались в воздухе. Он скучающе разглядывал людей, выискивая себе жертву, готовую расстаться с парой купюр в угоду маленькому ангелочку-сироте, и уже даже присмотрел себе какую-то старушку, одиноко попивающую пиво за столом у входа, когда его схватили за ухо, грубо сдёрнув со стула. - За что? – возмутился мальчишка, подняв взгляд на тётушку. Кристина не выглядела особо довольной, хотя сегодня посетителей бара было больше, чем обычно, и алкоголь продавался на ура из-за плохой погоды. И девчат в зале стало куда меньше – наверняка ушли на второй этаж с клиентами. - Что за поза? Ты разучился нормально сидеть, мальчик? – прошипела Кристина, склонившись к самому его уху. Рой обиженно отмахнулся, но тётушка крепко сжала его плечо, развернув к себе. – Один из этих пьяных оболтусов разбил мою любимую вазу, - расстроено продолжила она, кивнув куда-то в зал. - И что? Я должен пойти и убрать осколки? – заворчал мальчишка, прикидывая, где видел ту самую вазу в последний раз. Кристина постоянно её переставляла, как только в ней появлялся букет каких-нибудь цветов, передаваемых ей от какого-то усатого офицера. Ваза кочевала с этажа на этаж, стояла и на барной стойке, и в коридоре второго этажа – её местоположение постоянно зависело от букета, что в неё ставили. - Нет, ты должен пойти и починить её, - сразу же повеселев, отозвалась тётушка, взъёрошив непослушные чёрные волосы ребёнка. - Но я не реставрист! – Рой отвёл её руку в сторону. Почему-то абсолютно все женщины считали, что трепать его по волосам – мило. - Не реставратор, - мягко поправила его Кристина. - Я не реставратор! – повторил мальчишка, потерев переносицу. И чего она привязалась к нему с этой вазой? Осколки убрать могла бы и Химена, приезжая аэруженка, которая работала на полставки, убирая бар в рабочие часы. Единственным, чем обычно помогал в уборке Рой, было только лишь сборка листьев на улице. Ну и уборка собственной комнаты ежемесячно, чтобы не превращать её в свинарник. - Ты, правда, думаешь, что я не заметила чудесной метаморфозы со старым дедушкиным ремнём? – усмехнулась тётушка, заглядывая прямо в расширившиеся детские глаза. Святая невинность, только посмотрите. Да малыш Рой прямо заслуживает какую-нибудь награду за великолепную актёрскую игру. – Считаешь, что я не знаю, чем ты занимаешься по ночам, и какие книжки листаешь? – продолжила Кристина бархатным тоном, подмечая, как на детских руках встали дыбом волоски. Губы мальчишки дёрнулись, словно он хотел что-то сказать, но резко передумал, пытаясь придумать более лучшую отмазку. Как будто она застукала пасынка во время дрочки на порножурналы, а не за занятием алхимией, ей-богу! - В общем, так, - медленно начала тётушка, продолжая смотреть ему в глаза. Рой сглотнул, не зная чего от неё ожидать. – Почини мне мою вазу, малыш Рой. Сделай тётушке одолжение, и я закрою глаза на чудесное перевоплощение дедушкиного ремня в собачий ошейник и больше никогда им к тебе не притронусь, - закинула удочку Кристина. - Но если у меня не получится? – неуверенно отозвалось прелестное дитя, смотря на неё во все глаза, раскрыв рот. - Всё у тебя получится, малыш Рой, - ободряюще похлопала его по спине Кристина. – Хотя, должна признать, над твоим вкусом нам надо будет ещё поработать: слишком уж неряшливо у тебя вышло, - продолжила она, наблюдая за реакцией. Губы мальчишки растянулись в неловкой улыбочке. Клюнул. Стопроцентно клюнул, заглотив наживку целиком. - Тогда я пойду, да? – покрутив в руках мелок, который он украл из школы, спрятав в штанишках, нетерпеливо спросил Рой. На самом деле, ему даже стало легче от того, что тётушка всё узнала. Наверное, он бы, попросту, взорвался, если бы хранил этот секрет очень-очень долго. - Ага, ступай, детка, - довольно отозвалась Кристина, возвращаясь обратно за стойку, где уже заждались клиенты. Сам Рой научился этому трюку совершенно случайно, когда гулял по Центральной площади. Он как-то собирался купить себе пирожное в одной из лучших кондитерских города на полученные от пьяных посетителей деньги, когда впервые увидел одного из Государственных Алхимиков за работой. Грузный дядька стоял около разрушенной колонны, окружённый толпой зевак. В прошлую неделю была страшная непогода, мальчишка даже пропустил несколько дней в школе, потому что на улице лило так, что даже река вышла из берегов. Видимо, фундамент колонны тоже подтопило и он поплыл, отчего сама колонна рухнула вниз, расколовшись надвое. Рой тогда протиснулся сквозь толпу привычными лёгкими движениями, лавируя между зевак, как лавировал между посетителями в баре, нося подносы с пивом, если была перегрузка, и его привлекали к работе. Возможно, в этом ему помогала приобретённая со временем ловкость. Возможно, и природная худоба, и не высокий рост. Он замер в первом ряду, скептически разглядывая здоровенный круг, что чертил дядька вокруг колонны. Простой круг с какой-то звездой внутри и несколько странных формул, вписанных внутри. Это не выглядело очень сложно. И формулы тоже выглядели достаточно просто и не были длинными. А потом дядька хлопнул в ладоши и коснулся ими круга. Была вспышка света, поднялась пыль, и, наконец, случилось чудо! Колонна соединилась сама по себе и встала обратно на фундамент. Зеваки аплодировали, грузный дядька картинно кланялся, рассказывая направо и налево о том, какой он хороший Государственный Алхимик, а не вовсе дармоед, живущий за счёт чужих налогов, а Рой шевелил одними губами, проговаривая про себя формулы, стараясь запомнить всё и сразу. И запомнил. Свой первый круг он рисовал карандашом на бумаге, постоянно стирая и рисуя заново, потому что получалось ужасно криво. Потом он стащил у кого-то из старшеклассников циркуль – вышло гораздо лучше. Он долго практиковался с ним, вырисовывая идеально ровные круги, пока рука не начала рисовать их на автомате без вспомогательных средств. Зазубренные формулы были аккуратно вписаны внутри круга, всё было почти готово, за исключением одного но – мальчишка не знал, что именно он хотел преобразовать. Он понимал, что данные формулы, наверняка, действовали на починку предметов, но у него не было ни одной поломанной вещи – он слишком аккуратно обращался даже с игрушками. Скрипя сердцем, пришлось ломать одну из своих машинок. Руки тряслись, когда он заносил молоток над игрушкой, что когда-то давно кто-то ему подарил. И тогда уже мальчишка в ужасе уставился на игрушку: если у него ничего не выйдет, то машинку придётся выкинуть. Была не была! Пластик раскололся быстро, разбивая машинку на две неровные части. Рой осторожно поместил разбитую игрушку внутрь круга. Нужно было успокоиться, глубоко вдохнуть и сделать всё то, что делал дядька на площади. Мальчишка хлопнул в ладоши и коснулся круга. Вместо эпичной вспышки света и поднятой пыли были лишь слабые искры, и почему-то резко засвербело в носу. Он оглушительно чихнул, сметая мелкие куски пластика с листа. Неровные части скрепились между собой, как и должны были, но почему-то остались какие-то лишние мелкие детали, которые Рой всё не мог никуда прилепить. Это было странно и как-то неправильно, но начало было положено. Мальчишка утащил со школы мелок и попробовал сделать новое преобразование, но уже рисуя круг не на бумаге, а прямиком на паркете в своей комнате. В этот раз получилось лучше, у него почти не осталось лишних деталей, да и машинка выглядела не такой странной. Он повторял этот трюк снова и снова, пока не добился ещё более лучших результатов, когда деталей не осталось совсем – всё вернулось обратно в игрушку. Потом Рой сходил в библиотеку, взяв там книгу по алхимии, хотя библиотекарша, странно поглядывающая на него поверх очков, ворчала, что такой маленький мальчик попросту испортит такой важный учебник, явно не предназначенный для его ума. Рою пришлось отстегнуть ей часть своего недельного нелегального заработка, чтобы та прекратила ворчать и записала книгу на его имя в его читательском билете, отдав её ему. Следующей целью было избавление от ремня, и тоже всё прошло гладко. Не очень ровно и аккуратно, зато удачно. Мальчишка был крайне доволен собой, и страдал от того, что этот секрет нельзя было никому раскрыть. Тётушка бы, наверное, не оценила, а девчата бы непременно ей рассказали. Цветы уже убрали, когда Рой подошёл к ним, но к осколкам разбитой вазы так никто и не прикоснулся. Они лежали в дальнем углу зала, где обычно никто не вертелся, потому что угол был слишком далеко от туалета. Мальчик опустился на корточки, бережно собирая осколки в одну кучу. Ему не нужно было бежать за книжкой, чтобы найти формулу. Свой самый первый круг мальчишка помнил наизусть. Он начертил его достаточно быстро, вдавливая мел в паркет, оставляя глубокий след. Структурную матрицу набросал ещё быстрее, расчерчивая линии уверенной рукой. Формулы вписывал буквально на автомате, не задумываясь ни на секундочку. Он отполз чуть подальше, хлопая в ладони и касаясь круга, чётко зная, чего конкретно хочет от преобразования, как самый настоящий алхимик, пусть пока только юный. Круг сначала привычно заискрился, а потом мгновенно вспыхнул, освещая его лицо резким светом, словно сам воздух внезапно загорелся, наполнившись запахом сухого мела и сообщая о совершённой трансмутации. Мальчишка осторожно стёр линию ладошкой, прерывая круг, и заполз в него, склоняясь над вазой, повертев на свету её в разные стороны. Опять-таки, может, получилось не очень аккуратно, но зато успешно. Правда, многие части узоров расползлись в совсем другом порядке, став какими-то хаотичными, но тётушка ведь просила починить саму вазу. Рой и починил. Он поднялся, отряхнув штанишки от меловой пыли, и кропотливо поставил вазу обратно столик, пододвинув поближе к стене. Ну, дело сделано, теперь-то можно и цветы на место вернуть. Мальчишка сунул мелок обратно в карман, поправил пиджачок и крутанулся на каблуках своих новеньких лакированных туфель – весь свой гардероб он выбирал сам, прислушиваясь к советам тётушки, чтобы максимально стать похожим на серьёзного настоящего мужчину, а не на маленького ребёнка. И тут же напоролся на того странного дядьку, что обозвал его девчат… ну, тем самым словом. Тот привалился к стене, и его холодный взгляд буравил Роя с каким-то напряжённым вниманием. Путь для отступления был перекрыт, и мальчишка сглотнул, мгновенно прекратив привычно сутулиться, и вытянулся, пытаясь казаться выше, чем было на самом деле, делая вид, что дядька, действительно выглядящий здоровенным, как скала, его ничуть не пугает. Да в нём, наверное, все метра два! И что он тут вообще забыл? - Туалет в другой части бара, - стараясь звучать как можно спокойнее, выдавил Рой, искренне надеясь, что ему получилось придать голосу твёрдость. Лишь бы тот не услышал дрожи. Мало ли, вдруг он ему припомнит издёвку про блядей в трущобах и решит наказать, пока мальчишка пропал с глаз своей покровительницы. Роя уже несколько раз колотили обиженные мужики – один раз даже пнули по спине так сильно, что мальчишка ещё несколько дней писал с кровью, а Кристине пришлось потратить большую сумму на дорогое лекарство, – когда тётушка отвлекалась на поток людей, припоминая все его колкие словечки и обещая засунуть его острый язычок во всякие непотребные места. Но дядька продолжал смотреть на него холодным взглядом, в котором не было ни тени расположения, сложив руки на груди, и, по всей видимости, туалет не искал. Рой замер на месте, уставившись тому в глаза, стараясь выглядеть как можно более грозным. Пускай не думает, что мальчишка его боится. Да, ему всего восемь лет, но это не значит, что он не сможет поставить взрослого «на место», если произойдёт словесная перепалка. Кристина и девчата давно научили его давать отпор своими примерами. - Очень небрежно сделано, - наконец сухо произнёс дядька, кивнув на вазу. – Ты мог бы приложить хоть немного усилий. Рой вытаращился на него во все глаза, поражённый. Во-первых, дядька видел его трансмутацию и теперь знал, что мальчишка учился алхимии. Не то, чтобы он это теперь был готов скрывать, когда тётушка его уже успела подловить на этом, но мало ли для каких целей дядька может воспользоваться таким знанием. Во-вторых… что значит «небрежно»?! Рой вложил все свои силы в это, стараясь сделать лучшее, на что он был способен, и вот теперь услышал это снисходительное «не старался». Неприятное такое чувство, как будто его всего лишь слегка ткнули в плечо, но боль всё равно была ощутимой. Ему и вправду было важно впечатлить всех этим преобразованием, а не оставаться в тени, среди тех, кто никогда не вырывался на уровень настоящих алхимиков! Он ведь старался! Он ведь очень-очень старался! Эта дурацкая ваза должна была быть его истинным дебютом, с которым он мог бы ворваться в толпу статусных – и, возможно, даже государственных – алхимиков и купаться в их признании, получив шанс лучшее будущее, на какое бы только мог рассчитывать, взрослея в таком месте! - Хотя, должен признать, для шестилетнего ребёнка это всё же достаточно неплохо… - продолжил дядька, взяв вазу в руки, разглядывая её, прищурившись, выискивая все огрехи. Будто специально искал, где бы придраться. – Моя дочь не способна даже на это... - Мне восемь уже! – возмутился мальчишка, выхватив вазу из рук посетителя, поставив её обратно на столик с громким стуком. Многие говорили, что он выглядит слишком маленьким для своего возраста из-за низенького роста и щуплого телосложения, но ещё никто никогда не говорил так открыто, что ему шесть лет! Между прочим, это же даже звучало как полноценное оскорбление! - Восемь? – дядька снова скептично оглядел его с ног до головы, словно видел всего насквозь. Рою почему-то начало казаться, что тот его оценивает, как какую-то вещь на рынке. Словно на него вдруг направили взгляд прожектора, обнажая всё до самой души. Зрачки дядьки сузились – холодные и бесстрастные, – словно оценивая достоинства и недостатки, прикидывая, стоит ли оно того, чтобы взять. От этого взгляда Рою стало даже как-то гадко. Такое чувство он уже знал – видел, как некоторые мужчины в борделе, задерживая взгляд, безмолвно приценивались к девчатам. Он помнил, как противное чувство смешивалось со страхом, даже если то касалось не его, а кого-то другого. Но в это раз взгляд оказался направлен прямо на него, пропитывая липким страхом и ощущением собственной беспомощности. Да что он тут вообще забыл? Ему вдруг стало невероятно мерзко, будто оттого, что он стоял перед чем-то ужасным, чуждым, тем, что могло причинить боль, вероятно, даже не моргнув глазом. Ощущение начало медленно обвиваться вокруг его сознания, как холодная змеиная кожа, от которой не скрыться. Этот странный мужик вполне мог оказаться из тех, кто предпочитал маленьких детишек для своих плотских утех, про которых рассказывали ему Кристина и Диана. Извращенцем, который ради своих омерзительных помыслов готов похитить малыша, чтобы надругаться над ещё чистым, незапятнанным созданием, которого бережно хранят родители от всей грязи этого мира. Рой почувствовал, как по спине пробежал холодок – тот самый, который заставляет волосы вставать дыбом и гонит кровь быстрее, вызывая глухой звон в ушах. Он уже не был наивным малышом, готовым пойти за незнакомцем ради конфетки, ласкового слова или котёнка, но у него уже и не было родителей, которые могли бы защитить ото всех этих ужасов. И если это так, и если дядька действительно помышляет о подобном, и если он осмелится тронуть его, то нужно бежать, и бежать быстро, чтобы найти помощь. Вернуться к тётушке, схватиться за её сильную руку и чувствовать, как она стоит горой за его спиной. Она точно защитит его, потому что обещала это его папе. Она с девочками мигом отобьёт его от мужика и выцарапает извращенцу глаза. Мальчик двинулся прочь, надеясь привычно затеряться в толпе, как делал миллион миллионов раз, но дядька схватил его за костлявую руку, больно стиснув своей здоровенной ладонью плечо. Сердце заколотилось, словно пыталось вырваться из груди, и ужас начал сковывать его тело, парализуя. Ему стало страшно. Стало страшно по-настоящему! - Отпустите! – голос дёрнулся, Рой больше не мог скрывать своего страха, готовый в любую секунду заверещать и молить о помощи. Даже дыхание стало прерывистым и поверхностным от страха. Мужик склонился над ним, заглядывая в глаза. Взгляд у него был совершенно безумный, и мальчишка рванулся в сторону, не задумываясь о том, что может выбить себе плечо из сустава такой резвостью. - Кто тебя этому учит, мальчик? – прошипел дядька сквозь жёлтые зубы, продолжая крепко удерживать его. – Твой круг… это кто-то из учеников Зойера, так? - Я никакого Сойера не знаю! Отпустите! Безумец уже пугал до ужаса. Рой чувствовал, как тряслись его ноги. Воздух в углу стал густым и вязким, словно сама атмосфера сжималась под взглядом этого человека и не давала мальчику дышать. Страх пробирался в его сердце, и он был готов уже зареветь во весь голос, лишь бы от него отстали и отпустили, и он смог убежать и спрятаться за грузной фигурой Кристины, но сдерживался из последних сил. Слёзы обычно помогали, взрослые часто терялись, не зная, что делать, но ему нельзя теперь плакать, плачут только малыши, а он уже взрослый! Даже если очень-очень хочется, то всё равно нельзя! - Но кто-то же учит тебя этому, - не унимался дядька, вцепившись в него уже двумя руками, крепко стиснув своими лапищами и встряхнув ребёнка. Карие глаза заглядывали прямо в душу, обжигая своим взглядом. – Кто-то ведь рассказывает тебе, - его шёпот становился всё тише и зловеще, проникая прямо в уши. Рой сжал зубы, но в горле стоял ком, который невозможно было проглотить. Казалось, что страх, скопившийся внутри, вот-вот прорвётся наружу, польётся из глаз, но он всё равно упрямо старался сдержаться. Пусть это мерзкое чувство разливается в животе и жжёт огнём, но он не даст этому человеку увидеть свои слёзы. Он, может быть, ещё маленький, но он не слабак, как многие думают, глядя на него! - Да я вообще никого не знаю! – хриплым голосом выдавил он, рывком пытаясь освободиться, но хватка только крепче сдавила его плечо. И вдруг откуда-то из-за спины донёсся знакомый, резкий голос: - Ты чего пристал к моему мальчику, Профессор? Кристина, хмуря брови и прижимая к груди пустой поднос, стояла совсем рядом, всего в нескольких шагах, и Рой рванулся к ней, стоило жуткому дядьке ослабить свою хватку, прячась за её тучной фигурой, казавшейся надёжной стеной, за которой можно было укрыться. И та ласково потрепала его по волосам, видимо заметив его состояние, но всё ещё не сводила глаз с того, кого называла Профессором. - А, Крис… - отозвался дядька, скривив рот в подобие улыбки, отчего его лицо исказилось, придавая ещё более жуткий вид. И когда он вытянулся во весь рост, разминая плечи, Рой с ужасом отметил, как сильно тот возвышается над тётушкой, что на его фоне выглядела совсем коротышкой, едва ли дотягивая ему до груди – настолько был высоченным этот страшный мужик! – Значит, это Ваш сопляк тут шныряет? - Ага, мой сопляк, - с усмешкой отозвалась Кристина, убрав руку за спину, позволив Рою вцепиться в её ладонь, чтобы он хоть немножко поуспокоился и прекратил воображать себе невесть что. Её пальцы были тёплыми, и это тепло мягко перебегало к нему, успокаивая и разгоняя холод, посеянный страхом. Она обещала, что будет защищать его, и она всегда защищала. Потому что обещала папе. А папа был её самым любимым братом, который, в отличие от остальных членов семьи, не отвернулся от неё, не стал обзывать столичной шалавой, плюя в спину, как другие Мустанги, когда узнал, что ничегошеньки у неё с её мечтой в Централе не вышло и она пошла зарабатывать на жизнь не совсем легальным путём, чтобы свести концы с концами самой и помочь деньгами их ферме. - Тогда Вашему сопляку не помешало бы промыть рот с мылом – слишком уж он дерзко себя ведёт для своих лет, - тот, кого называла Кристина Профессором, бросил презрительный взгляд на мальчишку, как хищник на добычу. В его глазах было безумие, отливавшее холодным блеском, и от этого снова становилось страшно. Сердце Роя снова бешено заколотилось, и он впился ногтями в тётушкину ладонь. - Он извинится перед тобой, если ты прекратишь на него так таращиться, - Кристина поморщилась и снова стиснула маленькие пальчики, пытаясь придать малышу уверенности. Рой судорожно сглотнул, ощутив сухость во рту, пытаясь собраться с мыслями и подобрать нужные слова, но опять вздрогнул от голоса мужчины, когда тот ответил своим тёмным и язвительным, как яд, который проникает в душу, голосом, не дожидаясь извинений: - Не нужны мне извинения от ссыкуна, который боится в открытую взглянуть мне в глаза, - Профессор скептически прищурился и зачем-то указал длинным костлявым пальцем на вазу. – Как ты собираешься заниматься алхимией, если не можешь даже справиться с собственным страхом? Глаза вновь начали наполняться слезами, и в этот раз Рою потребовалось отчаянное усилие и долгая пауза, чтобы удержать их, но тёмный угол, в котором они стояли, будто нависал над ним, придавая всему пугающий оттенок. Собственный голос стал слишком слабым, чтобы звучать уверенно: - Я не трус. Дядька насмешливо ухмыльнулся, но в его глазах появилась искра любопытства, которую не увидел Рой, зато заметила Кристина. Она хотела остановить мальчишку, сильнее сжав его руку, но было уже поздно – тот выглянул из-за её спины, встретившись взглядом с безумцем и собрав всё своё мужество, едко выпалил: - Простите меня, я не должен был слать Вас в трущобы за блядями, - слова прозвучали громко, почти как крик, отразившись от стен. - Малыш! – Кристина одёрнула его обратно, залепив звонкую оплеуху. Звук пощёчины эхом разнёсся по комнате, голова мальчишки мотнулась в сторону, щека вспыхнула огнём, а глаза, обычно полные любопытства, неестественно для его разреза расширились от шока и боли. Кристина явно ожидала слёз, сверля его взглядом, полным огня и разочарования. Ожидала, что он, как глупый малыш, вот-вот начнёт протестовать, как происходило между ними обычно, когда Рой в очередной раз ленился и отказывался убраться или опять залезал на это дурацкое дерево за окном, царапаясь до крови об ветки. Ожидала, что он начнёт метаться по залу, чтобы избежать её взглядов, её голоса и её ремня, что он снова растворится в толпе, забьётся в какой-нибудь шкаф и будет дуться там – а возможно и заснёт, так и не дождавшись, когда его найдут. Но малыш молчал. Его губы дрожали, он хотел сказать что-нибудь колкое, но слова застряли в горле. Он смотрел на тётушку в ожидании, что она смягчится, может быть, выдавит привычную усмешку и буркнет что-нибудь ободряющее под нос. Извинится хотя бы. Но её взгляд оставался тяжёлым и холодным, словно разочарование прочно осело где-то в глубине её души, и Рой никак не мог теперь выбросить это из головы. Профессор же, отодвинувшись чуть в сторону, наблюдал за ним с таким выражением, будто ему досталась уникальная возможность изучить интересный образец под микроскопом. В уголках его глаз блеснуло что-то ледяное и острое, от чего у мальчишки снова по спине пробежали мурашки. Ему вдруг стало не по себе оттого, что Кристина вообще допустила такого человека в их бар, в их жизнь, что позволила этому чудовищу узнать его имя. - Слушай, малыш, - тётушка, наконец, нарушила тишину, и её голос был резок, как и хлёст пощёчины, - к нам часто заходят важные гости, и даже такие люди как Профессор. Он… непростой, занятой человек, но всё-таки заслуживает уважения. Рой не отрывал от неё взгляда, в котором уже читался вопрос, и на который он, однако, всё-таки не решился дать голос. Важный человек? Этот безумец? Это какой-то бред. Он едва ли мог представить его важным или хотя бы человеком, заслуживающим уважения. Слова будто повисли в воздухе, и ощущение предательства снова вонзились в его сердце, как кинжал, оставляя болезненное жжение. - Ты понял? – голос тётушки звенел, требуя подтверждения, но её глаза стали куда мягче, чем звучали её слова. - Понял, - тихо выдавил Рой, отводя взгляд и стараясь незаметно потереть пылающую щёку, где всё ещё горело от удара. Если бы он не сказал ничего, возможно, пощёчины бы и не было. Если бы он не встретился с этим человеком взглядом, возможно, и не было бы этой сцены. Он не мог стряхнуть это чувство, ощущение, что сделал что-то неправильное, что теперь жизнь отчего-то пойдёт под откос, и что-то внутри перевернулось с ног на голову. Профессор отошёл к столику, вновь взял своими костлявыми пальцами вазу, снова оглядев её со всех сторон, как будто и не заметил произошедшую сцену, как будто и не его глаза испепеляли Роя несколько минут назад. Он наклонил голову и, пробежав взглядом по вазе, снова обратился к мальчику: - Так ты говоришь, не трус? – в его тоне не было насмешки, и это было ещё более странным. Ещё более пугающим. Мальчик упрямо кивнул. Профессор ещё раз окинул Роя странным взглядом, от которого опять мороз пробежал по спине, царапая нежную кожу своими ледяными прикосновениями, но вдруг коротко и сухо рассмеялся. Его хриплый, резкий смех, как скрежет старого железа, разнёсся по залу и заставил мальчишку поёжиться. Улыбка на этом лице больше напоминала оскал, и Рой лишь сильнее сжался, цепляясь за подол Кристины. - На, держи, упрямый сопляк, – сказал дядька, бросив монету, что звякнула о пол. – За воду. Рой медленно наклонился за ней, подняв дрожащей рукой, пока Профессор небрежно развернулся на каблуках своих поношенных туфель, забросив на плечо потрёпанное пальто и сумку с тетрадями, и покинул бар, громко хлопнув дверью, хоть этот звук и потонул в болтовне и смехе остальных посетителей, не обращающих на произошедшее никакого внимания. Как только он ушёл, Кристина тяжело вздохнула и посмотрела на Роя, явно пытаясь прочитать на его лице, что он сейчас чувствовал. Она всегда пыталась читать его эмоции как открытую книгу. - И почему такой козёл должен заслуживать уважения? – тихо спросил Рой, крутя монету в руках. Ему было не по себе. Странно, что Кристина вообще пустила его в бар проверять свои дурацкие тетради. Тётушка взглянула в сторону, явно пытаясь подобрать слова, потом снова посмотрела на мальчика. В её тёмных глазах даже мелькнуло что-то, похожее на жалость. - Профессор ищет лекарство для своей жены, Рой, - ответила она наконец, поглаживая его по плечу, будто успокаивая. – Уже много лет, с тех пор как она заболела, он делает всё, чтобы спасти её. Ради неё он и изучает всё, что только возможно… Быть может, он немного странный и несколько грубоват, но он не злой, пойми, малыш. Рой продолжал смотреть на монету, чувствуя её странную тяжесть. Слова Кристины, конечно, оставили на душе что-то вроде смутного уважения к этому человеку, но оно всё равно также смешалось с неприязнью и холодом от пережитого ужаса. Может он и пытается помочь своему дорогому человеку, но он всё равно жуткий козёл. - А что с его женой? – осторожно спросил он, всё ещё не решаясь поднять на тётушку взгляд. – Она сильно больна? Кристина вздохнула и снова погладила Роя по голове, словно тот всё ещё нуждался в утешении, хотя он старательно пытался выглядеть стойким и взрослым. - Да, малыш, сильно, - ответила она с лёгкой грустью. – Уже много лет. Ходят слухи, что она почти не встаёт с постели, совсем как привидение в их старом доме где-то в пригороде. Вот и ходит он по библиотекам в столице, отыскивая знания в алхимии, и собирает их, чтобы найти способ вернуть её к жизни, как прежде. Рой на секундочку задумался, представив тяжелобольную женщину, которая лежит, запертая в доме где-то в пригородном захолустье, как заколдованная принцесса в сказке, про которую ему читала перед сном Агнес. Но это, к сожалению, была не сказка – такие рассказы всегда шли с тяжёлым осадком, вставая комом где-то в груди. - И поэтому он такой странный? – спросил мальчик, чуть нахмурившись, чувствуя, что появившаяся жалость к Профессору медленно рассыпается; он вспомнил, как больно тот сжал его руку и как холодный взгляд прожигал его насквозь. Кристина покачала головой: - Он просто… потерянный, наверное. Но Рой, - она на мгновение сжала его руку крепче, чем обычно, - тебе не стоит тянуться к таким людям и прислушиваться к их словам. Иногда люди с травмами в душе могут вести себя… ну, вот так, как он. Они идут к своей цели, не замечая других вокруг, и могут случайно ранить. Рой молчал, глядя на монету, которую вертел в пальцах, всё ещё ощущая её странную тяжесть, как будто она могла дать ему ответы на то, что теперь ему делать с этой информацией. Ощущение несправедливости и странного раздражения всё равно никуда не ушло. Тётушка ещё немного посмотрела на него, словно размышляя, стоит ли добавить ещё что-то к своим словам, но, так ничего не сказав, вернулась к работе в баре, прихватив поднос и направившись к стойке, где её уже ждали группа нетерпеливых посетителей, дружно скандирующих «Крис, пиво! Дай мужикам пиво!». Мальчик остался один около столика с вазой, стиснув в ладони монету, всё ещё думая про этого странного человека – Профессора, - и не понимая, зачем вообще тому было приходить проверять свои тетрадки сюда, в их шумный бар, чтобы искать спасение от какой-то таинственной болезни. Неужели это правда, что он делает всё ради своей жены? Или это просто рассказ, чтобы вызывать жалость у других? - А что, если у него получится? – Рой подошёл к стойке, где Кристина уже ловко разливала по кружкам несколько сортов пенного из железных бочек, привезённых накануне утром. – Что если он всё-таки найдёт лекарство? – пробормотал он, чуть прищурившись и присев на корточки, дождавшись, когда тётушка снова склонится над пивной кегой, чтобы зачерпнуть напиток в очередную кружку. Кристина тяжело вздохнула. Ей, похоже, уже поднадоели и вообще мешали эти разговоры, но она всё же ответила, пусть и не сразу, то разгибаясь, чтобы поставить кружку на стойку, то наклоняясь обратно со следующей: - Тогда, малыш, пусть он всё-таки найдёт покой, - буркнула она. – Пусть его жизнь станет спокойной и светлой, пусть он прославится на весь мир, и может тогда он перестанет пугать маленьких детей. А теперь серьёзно, Рой, ты сейчас немного не к месту! – в её голосе начала слышаться строгость, поэтому мальчик быстро вскочил и отошёл на пару шагов, выйдя из-за стойки, и тут же его кто-то громко окликнул: - Эй, малец! Иди-ка сюда, чего грустный такой? Это были завсегдатаи, постоянные посетители бара, для которых, наверное, вечер без кружки пива у стойки просто не мог считаться хорошим. Они все уже давно привыкли видеть Роя тут каждый вечер, помогавшего тётушке собирать пустые кружки или доставлять еду. - Слышь, Рой, ну-ка давай, взбодрись, ты ж не такой, - продолжил один из них – дядька с густой каштановой бородой и в фетровой шляпе, которую никогда не снимал, даже в баре – мальчишка подозревал, что у того на голове здоровенная плешь, которую он отчаянно пытался скрыть таким образом. Он дружески потрепал мальчика по плечу. – Или вон, может, хочешь пенки от пива пригубить? Крис, нальёшь ему вон того, что на донышке остаётся? Говорят, крепит! Мужики рассмеялись, подмигивая мальчишке. Они подзадоривали его не всерьёз, и Рой это прекрасно понимал. Он слегка фыркнул, сделав вид, что закатывает глаза, но всё же заулыбался – эти добродушные шутки немного разрядили напряжение, сковывающее его весь вечер. - Пейте сами свою пену, - пробормотал он, пряча улыбку и, погладив пальцами монету, убирал её в карман, решив не думать больше о Профессоре и расслабиться, - а то я вас знаю – начнёте ещё бред всякий нести, как всегда. Они снова рассмеялись, и ещё один из них, постарше, с поблёкшими синими татуировками на руках, подмигнул ему, тоже шутливо тронув за плечо: - Давай-ка, маленькая тля, расскажи нам чего-то повеселее! Неужто не подслушал за стойкой ни одного приличного анекдота? Рой сначала смутился, но, видя, как мужики вокруг с дружелюбными улыбками подались ближе, сам заулыбался в открытую, почувствовав себя частью их весёлой компании. Вспомнив одну из шуток, которую он действительно недавно услышал от посетителя, когда тот флиртовал с Ванессой, он наклонился к ним и чуть понизил голос, чтобы не привлекать лишнего внимания Кристины: - Ладно, слушайте, - с заговорщицким видом начал он, - значит, заходит как-то мужик в бар и говорит бармену: «Мне такое пиво, чтобы стало хорошо и мне, и моей жене!». Ну, бармен ему и отвечает: «Если только одно – не бери тогда вторую кружку домой!». Мужики разразились одобряющим гоготом, стукнув кружками по стойке и от души хлопая Роя по плечу, кто с одобрением, а кто притворно возмущаясь, что от такого мелкого наглеца можно и не такое услышать. Их громкий хохот разлился по всему залу, привлекая взгляды других посетителей, а Рой улыбался, чувствуя, как где-то внутри с каждым их дружеским похлопыванием постепенно исчезает напряжение, оставшееся после встречи с Профессором. - Ай, молодчина, тля! Расти быстрее, тогда и мы тебе анекдоты рассказывать будем, - подмигнул старший, снова стукнув его по плечу, и завсегдатаи весело вернулись к своим кружкам. Рой усмехнулся, и все мысли о странном Профессоре постепенно растаяли. Сидя в кругу постоянных посетителей, которые постоянно веселили его и оставляли хорошие чаевые, распихивая мятые купюры по его карманам, он чувствовал себя в безопасности, потому что бар и бордель были его домом.