Наследие

Горы Дьябло-Рейндж, Калифорния

Лето 2009 года

      У Цзян Чэна под вечер начала хрустеть и щёлкать шея — настолько часто он крутил головой по сторонам, прибыв в старинную резиденцию Гусу Лань. Облачные Глубины почти полностью оправдывали своё название: замок располагался высоко над уровнем моря, был окружён горами и рыхлым сосновым лесом, и к нему вела лишь одна виляющая просёлочная дорога, по которой нужно было безостановочно ехать добрый час, чтобы встретить хотя бы один захудалый магазинчик. С виду это место казалось загадочным, но только с виду — снаружи резиденция своей холодностью и отчуждённостью напоминала пристанище какой-нибудь аристократической нечисти навроде вампиров, но внутри оказалась приятно, хоть и скудно (по личному мнению Цзян Чэна), обставлена. Окна комнаты, в которую заселили Цзян Чэна, Вэй Ина и Не Хуайсана, тянулись от пола до потолка и выходили на внутренний сад, вдохновлённый, наверное, модой восемнадцатого века: все растения в нём были строго подстрижены и высажены в эмблему плывущих облаков. Приятно, но как-то уж слишком напыщенно.              — Здесь связь не ловит, — тоскливо протянул Хуайсан, в уличной одежде улегшись на кровать. Цзян Чэна от этого немного передёрнуло, но делать замечания он не торопился. — Тоска какая. Как тут можно жить целых три месяца?              — Ты что, совсем не умеешь развлекаться? — поиграл бровями Вэй Ин, едва выйдя из душевой комнаты. Вообще было очень удивительно, что в такой старый дворец органично вписались элементы современных удобств. — Ничего, мы научим тебя веселиться.              — Надеюсь, это что-то противозаконное, — хихикнул Хуайсан. — Я всегда ощущал в себе криминальную жилу.              — В таком случае, вот с ним вы поладите, — указав на брата, усмехнулся Цзян Чэн.              Он отошел от окна к двери — на ней было приклеено расписание на ближайшую неделю. Гусу Лань блестяще оправдывала свою репутацию: списки занятий по общим и юридическим дисциплинам разбавлялись самыми бытовыми и личными делами. В расписании был пункт «почистить зубы» после каждого завтрака, обеда и ужина, «принять душ в порядке живой очереди, не более пятнадцати минут» каждый вечер, а свободному времени было уделено лишь два часа в день — с четырёх до шести. Цзян Чэн, впервые пробежав глазами по расписанию, зацепился лишь за время подъёма (шесть утра) и отхода ко сну (десять вечера) и разочаровался окончательно. Это место станет его тюрьмой.              Неудивительно, почему Лань Чжаоян так рьяно отстранялась от этой стороны своей жизни, но непонятно, как Лань Сичэнь и Лань Ванцзи вообще выжили в этих условиях. Хотя в случае Лань Ванцзи вопросов не возникало: так как он больше походил на робота, чем на живого человека, это расписание наверняка устраивало его педантичную неживую душу.              Но Вэй Ин своего идиотского оптимизма не поубавил ни на йоту, даже когда узнал, что в восточное крыло, отведённое для девушек, им вход закрыт. Рядом с расписанием висел «список первичных правил и санкций в случае их несоблюдения». Копии этих четырёх листов А4 лежали на подушках каждой кровати, и их куратор настоятельно просил внимательно ознакомиться с каждым пунктом. Цзян Чэн прочитал всё, не желая попадать в нелепые ситуации, но в голове отложилось только одно — не запрещено тут только дышать. Громкая музыка и смех, долгий душ, бег, суета, опоздания, четыре миски риса в день, животные, украшения и броская косметика (на этих пунктах Цзян Чэн впервые довольно фыркнул), несоблюдение комендантского часа, прогулки вне установленного времени, частая стирка вещей и недостаточно частая стирка вещей, ходьба по коридорам в одежде для сна, готовка еды, вредные привычки (кроме алкоголя ещё и энергетики, и кола, и соки с большим содержанием сахара) — запрещено было всё, чем жил Цзян Чэн и на чём держался его крохотный смысл. Правда, здесь были и дополнительные курсы — по желанию можно было записаться на музицирование, атлетику и основы реставрации, а при очень большом желании была возможность превратиться в смертельного зануду и вызваться переписывать от руки старинные книги, хранящиеся в архивах резиденции.              На семь часов была запланирована вводная конференция, потому где-то без пятнадцати они переоделись в форму. Вэй Усянь долго крутился у зеркала, воркуя о том, что ему очень идёт белый цвет (он делал так всегда, когда примерял новую вещь, и абсолютно любой цвет каждый раз был ему ну очень к лицу), а Хуайсан смеялся и просил никогда не повторять этих слов при его сестре. Цзян Чэн же переживал внутренние терзания насчёт того, что форма действительно была белой, потому в комплекте с ней им выдали ещё и бежевое нижнее бельё, которое они с Вэй Усянем проигнорировали почти единодушно. Не имея привычки следить за внешним видом до всяких мелочей (базовой гигиены и расчёски ему хватало за глаза), Цзян Чэн даже представить не мог, сколько подводных камней скрывала обычная белая ткань. Хуайсан тогда смеялся так долго, что его смех иногда срывался на хрюканье, а потом прохрипел: «Да это ведь каждый ребёнок знает!» Какой-то ребёнок, видите ли, знает, а Цзян Чэн — нет. Уступать какому-то сопляку он вовсе не собирался.              Потому, когда в большом зале собралось приличное количество студентов (кто бы мог подумать, что в стране так много всяких разных наследников), Цзян Чэн неожиданно для себя обратил внимание на Наследника Цзинь. Раньше даже думать не хотелось, как именно он ухаживает за собой и как подбирает одежду — глядя на излишнюю броскость его украшений, казалось, у него действовал принцип «всё или ничего». Но сейчас, здесь, в Облачных Глубинах, где было запрещено излишество, Цзинь Цзысюань всё равно притягивал взгляды, хоть и не блестел рождественской ёлкой на весь зал, как было на новогоднем балу. Цзян Чэн не понимал, в чём было дело, и вглядывался какое-то время, пытаясь это понять.              — Нам надо сесть куда-нибудь поближе к сцене, — ворковал Вэй Усянь над ухом.              — Наоборот подальше! — возразил ему Не Хуайсан, оглянувшись. — Если дагэ увидит меня, то непременно заставит сидеть рядом с ним и внимательно слушать! Оно мне надо?              — Но там у сцены Лань Ванцзи! — прошипел Вэй Усянь и дёрнул Цзян Чэна за плечо. — Я хочу посмотреть на него!              — Со спины совсем не вариант? — закатил глаза Цзян Чэн. Он осматривал зал, пытаясь отыскать сестру, но взгляд набрёл лишь на Лань Чжаоян, мрачно стоящую подле Чифэн-цзуня. Тот же светился довольством, и Цзян Чэн подумал, что даже если Хуайсан на лошади проскачет у него под носом, то Не Минцзюэ его просто не заметит, будучи увлечённым своей невестой.              — Оу, а Вэй-сюн сблизился со Вторым Наследником Лань? Занимательно, — прищурился Хуайсан. — Ты так и не рассказал, что у вас произошло на балу!              Цзян Чэн очень постарался закатить глаза не до мозга, потому что об этом чёртовом бале Вэй Ин вспоминал неприлично часто и считал своим долгом оповестить брата обо всех мелочах того события, так что некоторые аспекты его версии произошедшего с каждым разом становились всё развратнее и страннее.              Сам Цзян Чэн, отфильтровав бесконечное нытьё Вэй Ина о красоте Второго Нефрита, решил, что в этот раз его брат чудил не меньше, но и — слава богу — не больше обычного. Правда, Цзян Чэн очень сомневался, что кто-то вроде Лань Ванцзи согласился бы снять штаны прямо в туалете и сушить их под устройством для сушки рук. Высохнуть-то высохнет, но жёлтое пятно от шампанского останется — для выявления этого факта даже думать много не пришлось бы, так с какой стати талантливой гордости Лань Цижэня соглашаться на подобные авантюры.              Но в этот раз Вэй Усяню хватило ума не отвечать, а Хуайсану — не спрашивать больше. Он лишь сверкнул глазами и прикрыл лицо расписным веером.              Уже позже, спустя пару дней, Цзян Чэн заметил, что делал он так часто — прислушивался, приглядывался, а потом щурился и прятал нос за веером, учебником или волосами.              Не Хуайсан был интересным человеком с неинтересным набором хобби. Они практически ни в чём не совпадали: Цзян Чэну нравилась прохлада, тишина и хорроры, а Хуайсану — жара, фоновая музыка и порнушка. С виду он был спокойным, однако стоило с ним заговорить и заткнуть уже не получалось — Цзян Чэн нашёл забавным начинать какой-то спор, а потом наблюдать, как эти два говоруна — Вэй Ин и Хуайсан — пытаются перекричать и перебить друг друга, совершенно не слушая аргументов и соревнуясь, наверное, исключительно в громкости.              Хуайсан не казался особо умным, и его достижения в учёбе это подтверждали: он то и дело таскал задания у своих знакомых, просил помощи у Вэй Усяня и у доски дрожал осиновым листом, без конца повторяя: «я не знаю, ничего не знаю». Он боялся своего старшего брата, избегая его всеми возможными способами, но этого страха не хватало, чтобы остановить его от глупостей: он хватался за любое предложение прогулять занятия, пробраться в восточное крыло к девушкам или съесть в столовке больше положенного.              Цзян Чэн не любил настолько легкомысленных людей, и до поры до времени он с явным сомнением относился к их новому соседу по комнате. Но, стоило признать, что с одним из таких людей Цзян Чэн жил уже восемь лет, потому ему пришлось приспособиться выживать рядом с ними.              Было, конечно, кое-что, что перевешивало чашу весов на сторону Хуайсана: он разбрасывал свои вещи по всей комнате, но убирал их на свои полки после первой же просьбы. Цзян Чэн, если быть честным, дома в таких случаях привык орать дурниной на Вэй Усяня, потому что тот никогда и ничего не делал по первой просьбе, а тут даже не пришлось повторяться.              — Если я не выполню просьбу своей цзецзе, то сразу получу от неё. А потом от дагэ, а потом и от отца, — пожал плечами Хуайсан, когда Цзян Чэн не успел скрыть своего удивления. — А потом меня добьёт мама. Так что это привычка.              — Твоя цзецзе прямо-таки принцесса, — заметил Вэй Усянь.              — Это и правда так, — улыбнулся Хуайсан. — Но, наверное, не мне объяснять вам любовь всех вокруг к единственной девочке семьи. Мама зовёт её своей душой, а отец осыпает золотом. Он бывает жесток, особенно с дагэ, но если цзецзе в чём-то провинится, то для него она никогда не будет виноватой. Я не уверен, что когда-либо видел, как отец отчитывал или ругал её — так было с самого детства, вот она и выросла такой мерзопакостной.              Цзян Чэн тоже не был уверен, что когда-либо видел, как отец отчитывал или ругал Яньли. С ней он каждый день проводил гораздо больше времени, чем с Цзян Чэном когда-либо за всю жизнь, но при этом не было заметно, что они близки. Сестра всегда излишне вежливо держалась с родителями — не было нежности, не было забавных прозвищ. Только «отец» и «матушка», только «здравствуйте» и «до свидания». Больше теплоты было только с тётушкой — Цзян Шэйлань, уставая от скверного характера собственной дочери, с удовольствием общалась с племянницей. Они вместе вышивали, вместе прогуливались, вместе готовили — и ворчали, когда стопку каких-то особенных блинов по одному таскали прямо из-под руки Вэй Ин и Цзян Чэн.              Но у Хуайсана, видимо, семья была больше похожа на ту, которая мелькает в ситкомах по телевизору. И Цзян Чэн, слушая его историю о том, как им с Чифэн-цзунем влетело из-за того, что их цзецзе «нагло и бесцеремонно» подставила их, думал, что тоже хочет вот так — смеяться, вспоминая о семье, как о чём-то любимом и родном.              Но в его семье не принято было любить.              — Ой, это ладно мы, — продолжал рассказывать Хуайсан за ужином. — А у гэгэ в семье что творится! Он иногда как пришлёт сплетню, так хоть стой, хоть падай — совсем недавно только его младший дядя подал на развод, потому что выяснил, что его жена устраивала в их доме свингер-пати, пока он был в отъезде, и при проверке их общих детей оказалось, что ничего общего с кровью Цзинь у них нет! Это уже пятый брак Цзиней с Цинями, который накрывается медным тазом из-за каких-то происшествий! Как проклятие какое-то, а ведь этот союз очень важен ещё и для Вашингтона и Гусу Лань, а в Ланьлине нынче только один наследник. Лань Цижэнь, говорят, на прошлом заседании Глав очень явно намекал, что Цзинь Гуаншаню было бы неплохо обзавестись ещё одним ребёнком, и Госпожа Цзинь с этого так громко засмеялась, что её вежливо попросили на выход. Мы с цзецзе подумали, что если бы не помолвка Цзысюаня с Цзян Яньли, то, скорее всего, ему отдали бы Вторую Наследницу Цинь — Цинь Су ненамного младше и статусом обладает подходящим, хотя не то чтобы она особенно нравилась гэгэ…              Так Цзян Чэн узнал ещё и то, что у каждого свои скелеты в шкафах, и его семья явно не худшая из возможных.              — Подожди, я хочу уточнить, — поднял вилку Вэй Ин. — Ты говоришь о Павлине как о старшем брате, но я нигде не видел упоминаний того, чтобы Не состояли в родстве с Цзинями.              — Вообще-то верно, — кивнул Цзян Чэн, поддерживая интерес. Этот вопрос волновал его ещё с бала. — Насколько я в курсе, Гусу Лань запретил Ланьлину и Цинхэ родниться ещё сотню лет назад.              Тут Хуайсан немного нахмурился, а потом снизил тон своего голоса. До этого он тоже говорил тихо, но сейчас вдруг перешёл на шёпот:              — Это потому, что мы — как вы, — пожал плечами он и занял рот первым попавшимся. На его несчастье, это была брокколи — едва её распробовав, Хуайсан вскочил и выплюнул смятые слюнявые кусочки в тарелку. — Фу! Какая мерзость! Дай салфетку!              Тогда Цзян Чэн не стал уточнять, что же значила эта тихая тайна, а потом и вовсе о ней забыл.              Спустя ещё время, полное сомнительных дисциплин, завтраков, обедов и ужинов, все нынешнее окружение стало походить на какой-то змеиный гордиев узел. Каждый здесь либо уже знал что-то, что возвышало его над другими, либо стремился узнать. Казалось, их здесь собрали только для сбора информации — кто что пьёт, кто с кем враждует, кто на ком женится. У парней это было ещё не так уж и выраженно — к удивлению, большинство всё же сходилось на том, что без алкоголя и девушек жизнь скучна, потому развлекались тайными играми в покер после отбоя. Но выловив сестру между занятиями, Цзян Чэн выяснил, что и в восточном крыле все поделились на строгие подгруппы, и каждая непременно ненавидела все остальные. Сама Яньли с самого приезда была под покровительством Лань Чжаоян и Не Синьшуан — хоть их статус был ниже, чем у Яньли, они обладали особыми правами в резиденции: Чжаоян потому, что была дочерью Лань Цижэня, а Синьшуан из-за своей помолвки с Первым Наследником Лань. Их не обходили стороной и с ними не враждовали, но и они, по словам Яньли, не особенно стремились заводить знакомства.              — Я не могу так больше, — выдохнул Цзян Чэн, уронив голову сестре на плечо. Она была старше на пару лет, но никак не выше — Цзян Чэн в свои года уже перегнал её в росте и для того, чтобы обнять её, приходилось наклонять голову.              — Ну-ну, — поддержала его Яньли, мягко похлопав ладонью по его спине. — Я уверена, ты не один здесь скучаешь.              Она явно намекнула на Вэй Ина и не прогадала.              Уже этим вечером, когда Хуайсан перед сном по своему обыкновению листал мангу неприличного содержания и вслух комментировал всё происходящее — Цзян Чэн в первые дни умолял его не делать этого, а потом привык, — Вэй Усянь вошёл в их комнату с ноги и заявил:              — Собирайтесь! Мы уезжаем!              Цзян Чэн и бровью не повёл, продолжив рассматривать старинную лепнину на потолке и думать о последних брошенных в воздух вопросах Хуайсана. Почему пассив всегда в два-три раза меньше актива? А обязательно ли подобное деление в парах? Если бы пришлось выбирать, то какую позицию предпочёл бы Цзян Чэн?              Цзян Чэн моргнул, избавляясь от навязчивого потока мыслей, и таки обратил внимание на суетящегося брата:              — Ты наконец-то перестал строить из себя паиньку и запустил в унитаз Лань Цижэня пиявок?              — Звучит как что-то, что могла бы сделать старшая шицзе, — усмехнулся Вэй Усянь, вытаскивая из шкафа тёмную одежду.              На самом деле, за эту неделю, что они здесь пробыли, Вэй Ин отличился особенной тихушностью. И если в первый день Цзян Чэн по глупости решил, что брат просто опасается на новой территории, то в последующие разубедился в своём предположении полностью. Вэй Ин все то время, что был здесь, насмотрелся, наслушался и выведал больше, чем было нужно для того, чтобы держать свою криминальную жилу в узде.              — Так вот, господа, мы едем в Сан-Франциско! — заявил торжественно он, швыряя в Цзян Чэна и Хуайсана по чёрной толстовке.              — Ты сдурел?! — воскликнул громче нужного Цзян Чэн, не отдавая себе отчёта. — Какой ещё Сан-Франциско?! Ты понимаешь, что до него сотня километров, если не больше?!                            Итак, спустя час они тряслись в развалюхе, которая раньше могла бы слыть за дешёвенький грузовик. В кабине было всего два места, одно из которых отводилось для водителя, но Вэй Усянь так заболтал этого простецкого деревенского мужика-попутчика, что они под шумок сумели залезть все втроём. Хуайсан тихо ворчал на ухо, что сидел он на одной полупопице, другой прислоняясь к холодной железной двери, а Цзян Чэн так же тихо благодарил друга за столь важные подробности обстоятельств и выбирал между ударами, которыми он огреет братца по приезде.              Его идеи иногда были поистине безумны — а заодно подтверждали теорию о том, что мозг — не такой уж и необходимый для жизни орган. Вэй Усянь никогда не сдавался, какой бы идиотской ни была бы его мысль, и это упорство в какой-то мере сильно восхищало Цзян Чэна.              Даже сегодня: справедливости ради, Вэй Ин выбрал действительно удачный момент для побега. В то время, когда куратор объявил отбой и все остальные ученики были заняты вечерним туалетом, коридоры пустовали, и им ничего не помешало спуститься к запасному выходу и отворить старую скрипучую дверь шпилькой Хуайсана. Единственное, что Вэй Усянь не учёл своим гениальным отсутствием мозга — это патруль, который несли старшие ученики Гусу Лань, чтобы проследить, что никто из приглашённых студентов не слоняется по территории после отбоя.              И так как в этот день удача улыбалась им особенно сильно, Вэй Усянь, едва отойдя на два шага от здания, внезапно нос к носу столкнулся с Лань Ванцзи.              Хуайсан, что шёл за Вэй Усянем, резво нырнул в кусты и прихватил за собой Цзян Чэна — они остались незамеченными лишь по чистой случайности и невероятной способности Вэй Усяня занимать всё окружающее пространство собой.              — Надо же, Второй Нефрит Лань! — охнул тот, словно находился не посреди кусов гортензии в десятом часу ночи, а на сцене театра. — Какая неожиданная встреча! Судьба нас сводит слишком часто, не кажется ли вам?              Лань Ванцзи от него отшатнулся, как от чумного, и смерил нечитаемым взглядом.              — Правда, вас всю неделю видно не было, я успел расстроиться и погоревать, — продолжал вздыхать Вэй Усянь. — Вы игнорируете все мои любовные записки, и это разбивает мне сердце!              — Что ты делаешь так поздно на улице? — не внимая ни единой душераздирающей эмоции в чужом голосе, спросил Лань Ванцзи.              — Собирался пойти утопиться в садовом фонтане, — абсолютно серьёзно ответил Вэй Усянь. Если бы он после этого драматично не ахнул, то прозвучало бы почти естественно. — Я не могу жить, будучи отверженным! Я хочу уйти, и чем скорее, тем лучше! Я выбрал выйти через дверь, но не в окно, и это было моей ошибкой! Я встречу вас у врат Небес, если нам будет суждено, и ничто меня не остановит! Я согну даже сталь, и мы вместе улетим туда, где будем счастливы!              Цзян Чэн закатил глаза на его тупые намёки и дёрнул Хуайсана за рукав. Они почти ползком, придерживаясь стен здания, очень медленно и тихо пробрались к западному крылу — здесь располагались поля для стрельбищ. У самой их кромки росли густые кусты сирени и старые дубы, кора которых была заметно исцарапана промахами учеников. Именно их Вэй Усянь и рассматривал, увиливая от занятий намедни, и в процессе нашёл в высоком и частом металлическом заборе Облачных Глубин брешь.              Цзян Чэн пропустил вперёд Хуайсана, и они вместе обошли здание ещё раз, но уже за оградой. Хуайсан, конечно, возмущался очень забавно: он явно не понимал, куда и зачем Цзян Чэн вдруг сорвался и почему они не помогли Вэй Усяню сбежать.              — Эта заноза сама справится, — усмехнулся Цзян Чэн. — Мы подождём его у ворот.              Хуайсан очень скептично на него покосился. В темноте и листве Цзян Чэн не разбирал его мимику достаточно чётко, но понимал, что может казаться странным со стороны.              — Ты что, умеешь читать его мысли? — удивился Хуайсан.              — Я знаю этого придурка с шести лет.              И правда, спустя минут десять Вэй Усянь уже пыхтел рядом с ними: румяный и разгорячённый.              — Этот Лань Ванцзи как рыба сушёная, вот правда! — воскликнул он пустой улице, держа большой палец вытянутой руки поднятым вверх. — Пришлось лить слёзы, чтобы соскользнуть.              Тогда-то рядом и остановился гремучий драндулет деревенского мужика, и Вэй Усянь благополучно переключился, быстро подняв тему разновидностей сена и преимуществ кормления овец протеиновыми батончиками.              До Сан-Франциско они добрались за полтора часа и провоняли старушечьим запахом салона вплоть до костей — Хуайсан плевался ещё минут десять после того, как они простились с попуткой и залезли в первый попавшийся автобус.              Если сначала Цзян Чэн чувствовал волнение, раздражение и лютую ненависть (а ещё чуть-чуть благодарность) к своему брату, то сейчас, вслушиваясь в перманентный шум ночного города, осознал, что его наконец-то начало отпускать. Он смотрел, как горят электрическими огнями Золотые Ворота — в Сан-Франциско он никогда не бывал, но вряд ли найдётся человек, который не узнал бы эту достопримечательность города. Всё вокруг сверкало и гудело, сотни тысяч сердец бились здесь в унисон, и в этой ночной суматохе было легко затеряться.              — Мы едем куда-то конкретно? — поинтересовался Хуайсан, оглядываясь. Места в автобусе все были заняты, потому они встали у выхода с расчётом на то, что быстро выпрыгнут при острой необходимости. — А мы можем доехать до Китайского квартала? Я слышал, он самый старый у нас в стране, так интересно!              — Дражайший, — обратился к нему Вэй Усянь со всем своим деловитым видом, отвлекаясь от экрана своего телефона. — Мы здесь, чтобы нажраться в хлам. Конечно, мы можем доехать до Китайского квартала! Хорошо, что ты предложил, а то я сам раздумывал, куда мы можем сгонять.              Как бы там ни было, они обратились к самой (как потом оказалось) недружелюбной старушке, и вместо того, чтобы указать им дорогу в Китайский квартал, она послала их в куда более зрелищное и непристойное место. Оказавшись в квартале красных фонарей, Цзян Чэн пару секунд пытался унять дёргающийся глаз.              Видимо, они попали на какой-то праздник, потому что эта улица кишела людьми и со всех сторон доносилось множество несочетающихся звуков. Справа гремели фанфары, слева растекался блюз, кое-где в микрофон задушевно стонал странноватого вида рокер — и Цзян Чэн знал, что лицо Вэй Ина, идущего перед ним, сейчас сияет неподдельным интересом.              — О господи, смотри, там слон! — охнул Хуайсан, указывая в сторону рукой. — Что у него на хоботе?.. Это член?! — он взмахнул рукой, и его широкий рукав блузки прилетел бы в лицо Цзян Чэну самым хлёстким образом, если бы он не отшатнулся левее и не столкнулся со стоящим рядом человеком.              — Чё те надо? — прозвучало вдруг сверху пугающим басом, и Цзян Чэн, даже не поднимая головы на источник звука, схватил брата и Не Хуайсана за локти и оттащил подальше. Толпы он как ненавидел, так продолжал ненавидеть, но суматоха вокруг будто бы оживляла самые зачерствевшие уголочки его души. Вокруг витал непривычный сладкий запах, напоминающий чем-то зелёные яблоки, и Цзян Чэн радовался хотя бы тому, что здесь не стояла характерная вонь, как на одном из рыбацких рынков Майами.              Они прошли дальше, к фиолетово-красным огням. Продукция для самых отбитых извращенцев продавалась в киосках в самых неприличных формах — Цзян Чэн приметил по меньшей мере восемь мужских половых органов, тринадцать женских грудей (и три мужские), пять вульв и два длиннющих красных языка. Прямо посреди улицы желающим били тату и протыкали соски — хотя в таких условиях, Цзян Чэн был уверен, делать пирстинг означало неминуемо заразиться чем-то вроде ВИЧ.              Вэй Усянь затерялся в толпе, но вскоре вернулся с разноцветным сладким льдом. Если бы он не был в форме члена, то Цзян Чэн от него не отказался бы. Хуайсан пожал плечами и смачно укусил ледяную блестящую головку, и Цзян Чэна от этого перекосило хлеще, чем от вида блюющего прямо за углом мужика.              — Давайте уйдём отсюда, — предложил Цзян Чэн, оглядываясь по сторонам в поисках дороги покрупнее и побезопаснее. Вокруг было так много людей, что казалось, будто весь город внезапно решил столпиться в одном несчастном квартале.              — Ты шутишь?! — воскликнул Хуайсан, чмокнув зелёным подтёкшим льдом. — Там у того Пантеона танцуют девушки! Туда нам надо!              — А-Сан дело говорит, — усмехнулся Вэй Усянь, кивая головой и тут же ступая в поток толпы. — Пошли, А-Чэн, а то упустишь свою единственную возможность увидеть голую женщину!              — Чего ты там сказал?! — вспыхнул Цзян Чэн и поспешил следом.              Его злость отпустила быстро и вовсе не из-за вида действительно полностью обнажённых женщин, вертящихся на длинных пилонах, как на карусели. Сцена, на которой шло шоу, крепилась к огромному шатру, но вот ткани на нём были в миллион раз дороже всего, что окружало Цзян Чэна последние полчаса.              Шатёр этот напоминал Пантеон и, кажется, был установлен в самом эпицентре местных гуляний — здесь толпа (в основном мужчин, в основном на верхнюю половину (или — неожиданно — на нижнюю) раздетых) была наиболее густой, и протиснуться сквозь неё представлялось той ещё задачкой. Цзян Чэн ещё раз посмотрел на ткани, вглядываясь и предчувствуя что-то очень нехорошее.              Наконец его взгляд набрёл на то, что он боялся найти всё это время. На тканях шатра красными каплями то ли солнца, то ли крови была выведена едва видимая символика Цишань Вэнь.              — Вэй Усянь, нам надо уйти отсюда, — вцепился в руку брата Цзян Чэн. От нервной дрожи, в которую его кинуло, он перестал слышать громкие звуки вокруг.              — Да сейчас, А-Чэн, не будь занудой, — отмахнулся Вэй Ин, поворачивая голову и что-то выглядывая где-то вдалеке. — Вон, пойдём к тому киоску. Кажется, там продают варёную кукурузу. Ты такое любишь, я знаю.              — Вэй Усянь! Я же сказал, что нам срочно-              Его никто слушать не стал. Хуайсан, взяв его за руку нежной, но скользкой от пота ладонью, повёл его следом за Вэй Ином. По пути он наклонился к уху Цзян Чэна и едва выдохнул:              — Тут кто-то из той семьи.              Хотя бы Не Хуайсан, этот легкомысленный придурок номер два, оказался более наблюдательным. Цзян Чэну стало легче, когда он понял, что волнуется не один. Хуайсан то и дело оглядывался, пряча лицо, и прижимал голову к плечу Цзян Чэна.              Конечно, ему волноваться стоило ещё больше. В последние дни шло очень много разговоров о том, что Цишань Вэнь открыто вступила в конфронтацию с Цинхэ Не. Все девять семей Вэнь высказались против покровительства и выбрали своим предводителем Вэнь Жоханя — главу Первой семьи Вэнь. Оставалось гадать, насколько эти выборы были законны — Цишань перестала отчитываться перед Гусу Лань о своей деятельности и на все вопросы задавала встречные: «Неужели за все эти годы Великие организации так и не прониклись к Девяти семьям Вэнь доверием?»              Из-за этого нынешняя обстановка внутри страны была напряжённой — возможно, именно поэтому Госпожу Юй, мать Цзян Чэна, стали чаще вызывать в Мэйшань Юй, и Юньмэн Цзян получила особые указания от Цинхэ Не в начале этого года.              Возможно, думалось уже сейчас, именно из-за этого наследников стратегически важных организаций заперли высоко в горах в глухой резиденции Гусу Лань.              Цзян Чэн поймал себя на том, что почти тащит Хуайсана за собой — тот вдруг разучился перебирать ногами или же колени его подкашивались на каждом шагу. Цзян Чэн старался не упускать из виду красную ленту в волосах брата и следовал за ней, не задумываясь. В какой-то момент ему пришлось локтями распихивать людей вокруг, но вскоре Вэй Усянь свернул в сторону. С каждым шагом огни и шум праздника таяли за спиной, обволакивая приятной тишиной барабанные перепонки Цзян Чэна. Совсем скоро они миновали два узеньких тёмных переулка, благополучно проигнорировав двух страстных любовников у мусорного бака, и остановились у одной из сотен невзрачных палаток. Эти палатки вплотную прислонялись к серому кирпичу соседнего огромного здания, запахом напоминали жилища бомжей, и если бы Цзян Чэн так пристально не щурился, разведывая обстановку, то их и вовсе не было бы заметно в ночи.              — Будьте тише, — попросил Вэй Усянь, и — вдруг — наклонился и приоткрыл штору. Он осмотрел темноту внутри, а потом кивнул сам себе. — Заходите. Быстрее!              Цзян Чэн закатил глаза, не сдержавшись, и вошёл следом самым решительным шагом.              Света от экрана телефона хватило, чтобы осветить палатку, — до того она была маленькой. Внутри палатки, в её левом углу, красовалась кучка чьих-то биологических отходов, и Цзян Чэн подавил рвотный рефлекс со слишком большим усилием. Хуайсан же с этим не справился — его вывернуло чудом не на кроссовки Цзян Чэна. С чёрной иронией Цзян Чэн заметил, что из-за съеденного накануне ядовито-зелёного ледяного члена на палочке, вся рвота Хуайсана была такого же яркого цвета — почти как в мультиках.              Вэй Усянь, продолжая вести себя самым странным образом, принялся стучать пальцем по стене, подсвечивая себе фонариком.              — Ты куда… нас привёл, — едва выдавил Цзян Чэн, чувствуя, как замирает сердце. Его брат поехал крышей.              — В резиденции всё же ловит связь в некоторых местах, — сообщил Вэй Усянь отвлечённо и, наконец найдя нужный кирпич в десятках одинаковых кирпичей, надавил на него. — И мне показались странными некоторые публикации Чао-Чао на фейсбуке.              Вдруг часть стены отъехала, являя тёмное и полупустое помещение за собой.              — Идём, — без единой капли веселья скомандовал Вэй Ин, и его тон даже Хуайсана поднял на ноги. Правда, Третий Наследник Не всё же не оставил в покое Цзян Чэна и принялся тянуть того за локоть.              Цзян Чэн не видел ничего хорошего ни в этой темноте, ни в том, как развивались события.              — В какое дерьмо ты снова хочешь нас ввязать? — обратился он к брату, чувствуя волнение вперемешку со страхом. — Вэй Усянь, клянусь, если ты решил нас разыграть, я спущу на тебя всю псарню Юньмэн Цзян.              Брат не прошёл и четырёх шагов вперёд, как стена за ними так же быстро закрылась, и их погрузило в полную тьму.              Хуайсан вдруг завопил:              — Куда мы, чёрт возьми, пришли?!              Вдруг вспыхнул тоненький лучик света — а на деле это Вэй Усянь включил фонарик на телефоне.              Теперь можно было и осмотреться — этот факт очень порадовал Цзян Чэна, но, когда он всё-таки окинул взглядом помещение, места для надежды на хорошее времяпрепровождение в нём не осталось. Хуайсан, тоже оглядевшись, буквально повис на его руке и вскоре уселся прямо Цзян Чэну в ноги, яростно размахивая веером у лица.              Эта небольшая комнатка была доверху заполнена сундуками — серыми с красной символикой Цишань Вэнь. Вэй Усянь, странно фыркнув, открыл один — и на пол упало несколько плотных мешочков, забитых белым порошком с жёлтыми крапинками.              — Это наркотики? — с глазами, как у щенка, едва не пропищал Хуайсан.              — Они, родные, — тяжело выдохнул Вэй Усянь. — Судя по дате и месту, — он постучал по бумажке, что была приклеена к сундучку, — их собираются отправить в Майами.              — Но сейчас не сезон, — нахмурился Цзян Чэн, вздрогнув. Он не сильно разбирался в теневой экономике, но кое-что слышал от матери и видел в скрытых базах Юньмэн Цзян. — И в Майами уже в обороте сто шесть процентов.              — И они собираются послать ещё, — прошептал Вэй Ин, и глаза его в свете фонарика жутко сверкнули. — И мы можем только догадываться, куда ещё они направили больше продукции, чем было заявлено. А, кстати, — в этот раз он самодовольно улыбнулся и тыкнул ярким экраном телефона прямо Цзян Чэну в лицо, — я наконец-то разгадал их шифр. Эти гении действительно через фэйсбук передают информацию о складах.              Когда они всё же выбрались из этого места, Хуайсан всё сокровенное внутри не сдержал — и наблевал ещё и у входа в палатку. Цзян Чэн чувствовал, что если не выпьет, то ему тоже захочется поделиться с миром тем, чем делиться бы не стоило.              Так что вскоре они с ловкостью рук и с полным отрицанием мошенничества выкрали из ларька в форме соска бутылку виски и вытекли с толпой за пределы квартала. Здесь даже дышать стало легче — Цзян Чэн вдруг понял, что из каждого угла той улицы веяло приторными ароматами эфирных масел.              — Я почти уверен, что там распыляют афродизиаки, — уже после пятого глотка виски Не Хуайсан успокоился достаточно, чтобы вернуть себе свой прежний взгляд на жизнь. После первого он чуть-чуть поплакал, после второго разозлился, после третьего стал бубнить что-то о том, что их всех убьют, и сейчас сидел на лавочке, в блаженном пьянстве залипая на видео создания ювелирных украшений. От злосчастного праздничного квартала они отошли достаточно, чтобы Цзян Чэн перестал оглядываться по сторонам каждую минуту, но тем не менее он периодически вертел головой, выглядывая «хвост».              Наверное, стоит отдать должное обществу, которому плевать на тринадцатилеток посреди городского парка с бутылкой крепкого алкоголя на троих.              — То есть ты изначально хотел попасть именно сюда, — Цзян Чэн даже не спрашивал, из-под ресниц глядя на брата. Вэй Ин что-то строчил в телефоне, и пальцы его порхали над экраном быстрее, чем за ними поспевал заторможенный взгляд Цзян Чэна.              — Я должен был убедиться, что понял всё верно, — цокнул Вэй Ин, облизнувшись. Его немного пошатнуло, когда он резко махнул рукой, и только это выдало его некоторое опьянение. — Я над этим голову ломал весь последний месяц!              — Как ты вообще понял, что шифр нужно искать в фэйсбуке? — из-за алкоголя у Цзян Чэна настроение знатно поднялось, и он почувствовал, что на самом деле благодарен брату за эту вылазку. Сейчас ему было почти что спокойно и тепло — ночь стояла поистине летняя.              Вэй Ин посмотрел на него, как на идиота.              — Я не смог отследить местоположение пейджера Лань Ванцзи в этом январе, — сказал он так, будто это всё объясняет. Он потянулся к бутылке и ловко забрал её из рук Хуайсана. Тот принялся пьяно хихикать, что-то высматривая в телефоне. — В Базах Юньмэна случился сбой именно в той области, которая отвечала за мониторинг инфопространства. Сначала я подумал, что это Госпожа Юй спалила нашу историю в браузере и в гневе испортила программу, но увы и ах: время шло, а она ни разу не назвала нас извращенцами и не закрыла ни одно публичное место для развлечений мужчин.              — Потому что в Майами все эти места работают только на неё одну, — закатил глаза Цзян Чэн, вообще не улавливая суть, да и теряя интерес к этому разговору полностью. Теперь его занимали волосы Хуайсана: они были довольно светлыми, как будто даже русыми в жёлтом свете одинокого фонаря, и вились красивыми крупными волнами, спадая по плечам на лопатки. Они выглядели очень мягкими, так что Цзян Чэн, не найдя ни единой причины, которая могла бы его остановить, прикоснулся к чужим волосам.              Хуайсан, как и ожидалось, против не был — он наклонил голову, подставляясь под руку, и довольно что-то проворчал.              — …И я спросил у шицзе разрешения взглянуть на базы данных, — тем временем продолжал Вэй Ин, но Цзян Чэн так увлёкся, что пропускал половину его слов. — …Судя по программе, её взломали. Причём так хорошо, что следов не осталось. Так что я стал думать, кому это может быть выгодно: очевидно, что кому-то из военных. Ланьлин господствует в инфополе, но всё-таки косвенно, а вот Цинхэ Не могли быть в этом замешаны. Или же эти семьи. Одно из двух — я выбрал самое недружелюбное. Но зачем Солнцам вдруг ослеплять Юньмэн Цзян, если у нас строгие договорённости? Я тебе отвечу, А-Чэн: затем, что когда вынашиваешь злодейский план, то действовать нужно с удвоенной осторожностью, — Не Хуайсан вдруг хрюкнул и протянул экран телефона Цзян Чэну — там в розовой юбке плясал пудель. — Эй! Ты вообще меня слушаешь?!              — Нет, я…              Цзян Чэн уже хотел было рассмеяться с забавной собачки, но вдруг на периферии зрения он уловил какое-то красно-фиолетовое пятно света.              Он едва повернул голову, чтобы рассмотреть внимательнее, как Вэй Усянь вскочил на ноги и крик его потерялся в звуке выстрела:              — Бежим!              Стоит отдать должное всем тренировкам, на которых мать использовала настоящее оружие, потому что Цзян Чэн ещё никогда так сильно не полагался на собственные рефлексы. Он с такой силой вцепился в руку Хуайсана, что даже если бы тот споткнулся и упал, то Цзян Чэн просто тащил бы его по земле за запястье, ни на мгновение не замедлившись. За одну секунду в голове пролетели все уроки, которые когда-либо давали в Юньмэн Цзян, но ни один из них так и не сформировался в адекватную мысль.              Всё, что было в голове сейчас — надо бежать. Сердце колотилось, как бешеное, и вопли Вэй Усяня казались чем-то невероятно далёким. Они, даже не сговариваясь, бежали зигзагами между деревьев, не теряя друг друга из виду — из-за того, что у Цзян Чэна на прицепе был физически неподготовленный Хуайсан, Вэй Усянь старался двигаться по широкой амплитуде, привлекая всё внимание и пули на себя. Это было круто и невероятно опасно, и Цзян Чэн чувствовал к нему слишком много злости и восхищения одновременно.              Они вылетели за пределы парка и оказались на дороге — пара машин со свистом и сигналами затормозили и едва не наехали на них, но Цзян Чэн продолжил тянуть Хуайсана за собой и бежать. Он не знал, почему выбрал именно это направление, но полагал, что это нечто рефлекторное, — когда вокруг стало появляться всё больше людей — удивительно, что улицы Сан-Франциско не пустеют даже ночью, — Цзян Чэн замедлился и понял, что оказался на станции метро, а за спиной свистели уже не пули, а офицеры полиции. Хуайсан дышал громче загнанной собаки и давился, путаясь в ногах.              — Сюда! — прозвучал голос Вэй Ина, и Цзян Чэн, едва заметив его красную ленту, метнулся к нему.              Влетев в вагон, они явно напугали пару девушек и какого-то деда, что стоял ближе всего к выходу. Хуайсан тут же вцепился в поручень и благополучно скатился по нему на пол, упав посреди вагона и загнанно глотая воздух. Цзян Чэн следил за ним сверху, но сил поднять друга не было — только сейчас он осознал, что так же тяжело дышал, а желудок настойчиво посылал ему рвотные импульсы. Вэй Ин выглядел не лучше — его взгляд лихорадочно скользил по вагону, а сам он на месте устоять не мог, потому качался с пятки на носок.               Тогда же на них рявкнула широкоплечая женщина, и Цзян Чэн, всё ещё не отдавая себе отчёта, рявкнул на неё в ответ.              — Че за нахрен? — прошипел он на ухо Вэй Усяню.              — А-Чэн, ты же умный мальчик, подумай сам, — ухмыльнулся брат, и его ехидство настолько взбесило Цзян Чэна, что он чуть было не схватил его за грудки. От импульсивных поступков удержало только то, что у Цзян Чэна болела рука, которой он тянул Хуайсана за собой. — Когда пробираешься в тайное хранилище сотен килограммов наркоты, всегда есть шанс, что тебе сядут на хвост.              — И что теперь?              — Думаю, нам уже пора возвращаться — два часа ночи всё-таки. Не думаю, что ты хочешь попасть в немилость Лань Цижэня.              Они вышли из метро только тогда, когда Хуайсан очухался достаточно, чтобы идти самостоятельно. Как выяснилось, проехали они добрую половину города, и оказались где-то на самой окраине.              — Ты вообще знаешь, где мы находимся? — спросил Цзян Чэн, очень стараясь подавить свою злость. У него тряслись руки и всё ещё быстро билось сердце, но удушающий страх стал уступать привычной тревоге, которую всегда удавалось взять под контроль.              Вэй Ин пожал плечами.              — Мы не сможем использовать геолокацию из колокольчика, хотя она будет точна, — вздохнул он, прижав руку к сердцу. Там, под толстовкой, на прочной цепочке висел круглый колокольчик Юньмэн Цзян.              — Почему не можем? — едва не вскрикнул Хуайсан, вздрогнув. Он держался довольно хорошо для человека, недавно попавшего под сквозной обстрел. Цзян Чэн, глядя на него, вдруг вспомнил, что Цинхэ Не — это прежде всего военная организация, и Хуайсан, как Наследник, должен быть посвящён во все особенности военного дела точно так же, как и его старший брат, уже успевший отличиться в настоящем бою. Как же так получилось, что он оказался так далёк от дела всей своей семьи?              — Если активировать геолокацию, наше местоположение могут обнаружить родители, — закатил глаза Цзян Чэн, поясняя. — Эту функцию поставили, когда мы вышли в открытое море на рыбацкой лодке и запутались в сторонах света.              Хуайсан нервно усмехнулся.              — Понимаю, — сказал он. — Лучше умереть в незнакомом городе, чем попасться под руку родителям.              Повисла тишина. Они медленно шли вдоль тёмных витрин магазинов, освещаемых плохими жёлтыми фонарями, и Цзян Чэн вздрагивал от каждого громкого звука — всем нутром он ощущал опасность, исходящую от каменных стен зданий города. Похоже, Сан-Франциско не такой уж приветливый, как могло казаться раньше.              Насколько Цзян Чэн знал, этот город имел особенный статус, хотя ни одной влиятельной организации в Калифорнии так и не обосновалось. История штата и самого Сан-Франциско во многом была связана с золотой лихорадкой — а это, в свою очередь, навязчиво напоминало о Ланьлин Цзинь. Именно здесь, в этом городе, пару веков назад сформировалась золотоносная организация, но надолго не задержалась — уже скоро её влияние распространилось на все крупные города страны, а историческая родина была забыта и брошена.              Цзян Чэн не путешествовал по стране, бывая только в Майами и Бостоне, но предполагал, что везде, где господствуют сильные организации, это сразу видно: там и люди, и стены дышат особенным воздухом. Майами считался торжественным городом с бесконечными пляжами и туристами, заполоняющими каждый уголок, но то было лишь одну половину года. Вторую же занимали ливни и бури, а пляжи пустели из-за бушующих волн океана — и эта закономерность была невероятно близка Цзян Чэну. Город будто отражал всё, что когда-либо было в его душе: негодование и счастье, ненависть и любовь.              А Сан-Франциско был серым и невыразительным. Здесь не было ни единого упоминания Ланьлин Цзинь, ни единого ощущения их души — всё холодное и бедное, словно покрытое дымом, летящим от огня богатства нью-йоркской резиденции семьи Цзинь.              Цзян Чэну всё же здесь не нравилось. И тот факт, что по ним здесь стреляли, был похож на ложку грязи в огромной навозной куче.              — Так у вас есть идеи, как мы вернёмся в резиденцию? — уточнил Хуайсан, тяжело вздохнув. — У нас есть ещё четыре часа. Если не вернёмся к утру, дагэ с меня шкуру спустит.              Тогда Вэй Усянь присел на корточки и стал ковырять первой попавшейся палочкой прожилки в каменной кладке. Так он показывал, что думает.              Но проблема разрешилась иначе — внезапно их осветили сине-фиолетовые огни. Цзян Чэн первым делом испугался и прикинул, куда можно податься — бегать по улицам незнакомого района наверняка означало нарваться на ещё больше неприятности вроде засады, и Вэй Усянь понимал это не хуже. Если хоть один шатёр семьи Вэнь присутствовал в городе, это значило, что он весь заполонён врагами — чего стоит то ничтожное время, за которое их нашли даже на другом конце города. Вэй Усянь тут же вскочил на ноги и крикнул: «Наверх!», указывая на ржавую железную лестницу у ближайшего здания.              Цзян Чэн прикинул, кто первый полезет на неё, предполагая Хуайсана, но вдруг у сердца раздалась ритмичная дрожь.              Мурашки вдруг пробежали от груди к самым кончикам пальцев, и он обессиленно выдохнул, упав на колени.              Машина, не выключая ярких цветных фар, остановилась перед ними, и Цзян Чэн увидел стройный силуэт, вышедший к ним из салона.              — Сколько раз я говорила не влезать в неприятности без меня? — вдруг раздался строгий женский голос, и Цзян Чэн на мгновение почувствовал желание расцеловать его обладательницу.              — Шицзе! — воскликнул Вэй Ин, и всё в его голосе говорило, что он тоже был на грани.              Не понял ничего только Хуайсан, и, уже забравшись на несколько лесенок, смотрел на них круглыми глазами.              — Наследница… Лань? — последнее слово он почти проглотил, произнеся его настолько неразборчиво, насколько это вообще возможно. — А мой… мой…              — Спускайся, Третий Наследник Не, твоего брата здесь нет, — ответила Лань Чжаоян, подойдя к Цзян Чэну и загородив его от ослепительного света фар. — Хотя, если бы он тут и был, эта жалкая лестница тебя бы не спасла.              Оказалось, Лань Чжаоян тоже улизнула из резиденции — только совсем не тайно. Старшие ученики не смели ей перечить, и даже Лань Ванцзи, что превосходил её в иерархии, не смог её остановить. Только вот она, будучи дальновидной и всё-таки более умной, чем они трое вместе взятые, приехала не на попутке, а на частной машине — как она потом поделилась, Наследник Цзинь отдал ей ключи от своего красного спорткара в обмен на информацию о Цзян Яньли.              — Раз он так интересуется, пусть с ней и заговорит, — закатил глаза Вэй Усянь. — Он и словом с ней не обмолвился, хотя прошло уже много времени! Он просто позорит её! Мерзкий Павлин!              Из-за того, что спорткар предполагал лишь одно пассажирское место, они снова теснились в салоне. Вэй Усянь почти сидел на коробке передач, а Хуайсан своей многострадальной полупопицей снова упирался в дверь, потому почти лежал на плече Цзян Чэна.              — Хотела бы я оказаться на его месте, — почти безразлично фыркнула Чжаоян, мыслями пребывая явно не с ними.              Даже их сбивчивый и полный перекрикиваний рассказ о том, как они нашли наркотики, как видели толпу полуголых мужчин, как убегали от пуль, она слушала отвлечённо и лишь смеялась на отдельные вопли Вэй Ина. Разглядывая её, Цзян Чэн приметил синяки у неё на шее, и до его опьянённого адреналином и алкоголем мозга слишком поздно дошло, что это были вовсе не синяки. Он тут же вспомнил, как холодно и резко вела себя танцзе рядом с Главным Наследником Не, и немного подивился — видимо, Чифэн-цзунь всё-таки нашёл управу на её сложный характер, причём в самые крайние сроки.              Цзян Чэн не хотел признавать, что то волнение, которое он испытал от этой мысли, на самом деле было надеждой.              — А где была ты? — спросил он, желая сменить тему. — Почему уехала из резиденции?              — Слушай, А-Чэн, я уверена, что эти вопросы мне зададут ещё миллион раз по возвращении, поэтому я не стану на них отвечать, — вздохнула Чжаоян.              — Тогда как ты нашла нас?              Здесь танцзе улыбнулась более самодовольно. В этом они с Вэй Усянем были очень похожи: она никогда не упускала возможности похвалиться.              — Мне повезло, что у Цзинь Цзысюаня склонность к выпендрёжу, — усмехнулась Чжаоян и махнула головой в сторону. — У его есть ещё одна пара фар, светящих фиолетовым. Вот урок вам на будущее от вашей старшей и мудрой сестры: никогда не ешьте ничего на фестивалях подобного рода, а уж если съели, то не блюйте на каждом шагу.              Цзян Чэн нахмурился, ничего не понимая, и лишь потом сообразил — Хуайсан ел ядовито-зелёный лёд на палочке, а потом его вырвало у палатки. Они убежали далеко от квартала, но их нашли, а перед первым выстрелом Цзян Чэн видел красно-фиолетовый свет, и танцзе их искала по городу именно фиолетовыми фарами.              Наверняка в том зелёном льде было что-то, что флуоресцировало в ультрафиолете, а они либо наступили, либо не заметили капли на своей обуви в темноте. Следы, не видимые в темноте, при особенном свете начинали светиться, что и привело к ним стрелявших.              — Я более чем уверена, что Ванцзи уже выяснил, что в резиденции нас нет, потому приготовьтесь получать нагоняй, — предупредила Чжаоян, когда они уже подъезжали. — И никому не говорите о стычке с Солнцем. При первой же встрече с дядей Цзян можно доложить о коде и взломе программы, Вэй Ин, но то, что вас чуть не убили, должно остаться в тайне. И там в бардачке я видела жвачку — она, конечно, вообще не приглушит ваш перегар, но хотя бы вы не откусите себе язык, пока на вас будут орать.              — А мы не можем как-нибудь без нагоняя обойтись? — вытянул шею Хуайсан, жалобно протянув слова. Его клонило в сон, оттого он забавно моргал и уже полностью перетёк на колени к Цзян Чэну, пьяно дыша ему почти в ухо.              — Навряд ли, — вздохнула танцзе. — Я получу так или иначе, а ваше отсутствие в комнате не так сложно проверить. Конечно, ты мог бы обойти здание через ту брешь в заборе…              — О, ты тоже о ней знаешь?! — радостно воскликнул Вэй Ин, хлопнув в ладоши.              Лань Чжаоян рассмеялась.              — Милый, я её сделала, — сказала она с видом победителя, а потом снова переключилась: — Конечно, можно навешать лапшу, что вы ночевали не в комнате, а у кого-то другого, но это не должно быть восточное крыло. У вас есть кто-нибудь, кто мог бы вас прикрыть?              Цзян Чэн помотал головой — вряд ли кто-то согласится прикрыть их. Вэй Усянь хоть и был душой компании большую часть времени, но всё же к нему относились настороженно — он был необязателен и вступал в споры с учителями, а попасть в их немилость из-за связи с главным раздолбаем лагеря никому не хотелось.              — Мы могли бы попросить гэгэ! — просиял Хуайсан. — Он точно нас спрячет, я уверен!              — Тебя-то да, — съязвил Вэй Ин. — А нас он пинком отправит за дверь при первой же возможности.              — Нет, если вы предложите ему выгодные условия!              — Я скорее пойду на плаху к Лань Цижэню, чем попрошу помощи у такого, как Цзинь Цзысюань! — громко заявил Вэй Ин, гордо задрав нос. Судя по выражению лица Чжаоян, она сочла его слова вселенской дуростью.              — Пусть так, — согласилась она. — Но тебе, Цзян Чэн, лучше бы не попадаться. Дядя Цзян ещё ладно, но Госпожа Юй…              — Я понимаю, — прервал её Цзян Чэн, прикрыв глаза. Ему самому не хотелось позорить Юньмэн Цзян, не говоря уже о том, как он упадёт в глазах родителей, если его вышлют отсюда за подобную выходку.              Так что их высадили недалеко от Облачных Глубин, и они опять обошли резиденцию через кусты. Они заметили, что на крыльце уже ходил Лань Цижэнь, ожидая беглецов, а подле него белой тенью стоял Лань Ванцзи. Он выглядел настолько неживым, что даже не было видно, как он дышал.              Наверное, Лань Цижэнь решил, что они сбежали все вместе, а значит, и вернутся тоже вместе. Поэтому старших учеников, что должны были быть на патруле, распустили, а сам директор встал непреступной стеной около главных дверей дворца.              Но запасная дверь всё ещё была открыта, потому Хуайсан и Цзян Чэн без проблем проникли в резиденцию. У Цзян Чэна на душе было неспокойно — он чувствовал себя виноватым, оставив брата на растерзание, и никакое рациональное объяснение не могло искоренить то ужасное грызущее чувство под рёбрами. Он собственноручно послал брата отдуваться за его решение — он вполне мог не ехать с ним, осознавая все риски, но поехал, потому что сам этого хотел. Несправедливо наказывать только одного из них, но Чжаоян была права. Если оступится Вэй Усянь, то они останутся здесь. Если оступится Цзян Чэн — и его, и Яньли, и Вэй Усяня вышлют отсюда, а отношения между Юньмэн Цзян и Гусу Лань станут сложнее. Нельзя этого допустить, когда Цишань Вэнь так сильны.              Когда Хуайсан привёл его на этаж выше, у Цзян Чэна сердце прыгнуло в горло — он действительно собрался пойти и просить прикрытия у Цзинь Цзысюаня? Этого наглеца, который продолжает распускать хвост и воротить нос от его сестры?              Он остановился посреди коридора, ещё раз прикидывая в голове — а есть ли у него другие способы обеспечить себе алиби? Он мог бы сказать, что ночевал у сестры, но сестра живёт в одной комнате с танцзе и Не Синьшуан, и его могут неверно понять. Не хватало ещё на головы других обрушивать скандалы — девушек трогать нельзя. Искать помощи у Лань Сичэня означало рассказать всё и Не Минцзюэ, а Хуайсан так боялся этого, что полдороги ныл, умоляя Чжаоян не говорить ни о чём его старшему брату.              Что ж, похоже, у них действительно не было другого выбора.              Не Хуайсан стучал в комнату Цзинь Цзысюаня целую вечность, прежде чем им открыли дверь.              Даже глубокой ночью Наследник Цзинь выглядел как самый клишированный образ кинокартин с секс-символами шестидесятых: его волосы были накручены на большие широкие бигуди, а отросшая чёлка чуть выше лба придерживалась пушистой розовой маской для сна. Из-за резкого света коридора он щурился и, словно ему было холодно, кутался в такой же нежный шёлковый халат чёрно-белого цвета. Цзян Чэн, сначала его увидев, даже не сообразил, что перед ним парень: изящные черты чужого лица нельзя было назвать однозначно мужскими, а в совокупности с подобным ночным образом вообще ставили под сомнение его мужскую природу.              — О, гэгэ, наконец-то! — пролепетал Хуайсан так, будто то, что он увидел на своём брате, было абсолютной нормой. — Давай, скорее впусти нас!              Он мягко похлопал Наследника Цзинь по плечу и проскользнул в его комнату, облегчённо выдыхая. Цзян Чэн же подобную наглость позволить себе не мог, потому закусил губу, подавляя в себе сильное желание развернуться и пойти сдаться Лань Цижэню.              И пока он топтался на месте, взвешивая все «за» и «против», Цзинь Цзысюань обратил на него свой сонный и злой взгляд.              — Долго ещё мяться будешь?              Цзян Чэн от неожиданности внутренне содрогнулся, и на какой-то момент неуверенность и неловкость превысила здравый смысл, так что он мало того, что в комнату не зашёл, так ещё и сделал шаг назад.              — Или ты мне вот его притащил? — уточнил Цзысюань холодным хриплым голосом. Цзян Чэн поднял на него взгляд и обнаружил, что сказать ему особо-то нечего. Он не сможет выдавить из себя ни единой просьбы перед этим человеком. — Дожили. Это когда я нанимался нянькой для упитых вусмерть родственников? Забери его обратно. Вместе пили, вместе и трезвейте. Мерзость-то какая.              — Ох, Цзян-сюн, ну что же ты делаешь, — Хуайсан всплеснул руками и мелкими шагами поспешил к нему — он обхватил одну руку Цзян Чэна своими двумя и почти втащил его в комнату под нечитаемый взгляд Цзинь Цзысюаня.              Двери за ними закрылись резче положенного, и Цзян Чэн очутился в приятном полумраке и неприятной атмосфере. Он спиной чувствовал, как его прожигает чужой взгляд.              Цзинь Цзысюань постоял за их спинами, придерживая ручку двери, немного дольше, чем того хотелось бы Цзян Чэну, но всё же вскоре прошёл вглубь комнаты, недовольно скрестив руки на груди.              — Рассказывайте, — выдохнул он. Удивительно, как в одно дуновение воздуха у него получилось вложить так много раздражения.              — Скажу кратко, потому что времени мало, — начал Хуайсан, игнорируя всю напряжённость вокруг, и уже собрался упасть на чужую расправленную кровать, но Цзысюань поймал его на полудвижении и отпихнул в сторону. Хуайсан, будучи уже довольно пьяным, икнул и пошатнулся, чудом не упав. — Мы выезжали развлечься в Сан-Франциско, а Лань Цижэнь это вынюхал, когда послал Лань Ванцзи проверить нашу комнату. Ты должен сказать, что мы ночевали у тебя всю эту ночь.              Цзинь Цзысюань выглядел крайне невпечатлённым.              — Ты предпочёл поехать в Сан-Франциско вот с этим, — он даже не спросил, закатив глаза на Цзян Чэна. — Ты хоть знаешь, на что меня оставил? Вот эта вся дребедень, — на этих словах он круговым движением руки указал на бигуди, — из-за тебя сейчас на мне!              — Ты выглядишь прекрасно, не преувеличивай, — отмахнулся Хуайсан, пьяно икая, но потом вдруг встрепенулся. — Ой, а цзецзе не спрашивала, где я? А дагэ был с вами? Чёрт, я и забыл, что мы договаривались посидеть…              Цзысюань закатил глаза снова.              — Я сказал, что в тебе проснулось страшное рвение выучить всё богословие Лютера.              — Ох, спасибо тебе, — выдохнул Хуайсан, схватившись за живот.              — Должен будешь. И завтра вечером ты обязан по памяти пересказать всё Минцзюэ.              — Гэгэ, ты очень хреново спасаешь людей из передряг!              — Тем не менее вы здесь, — со странным видом вздохнул Наследник Цзинь, но в его словах Цзян Чэн не услышал тех самодовольных нот, которые сопровождали речи Цзинь Цзысюаня всегда и повсюду. Только усталость. — И я, сдаётся мне, ваша единственная надежда. Жаль.              Он лениво поворошил одеяло рядом с собой, о чём-то недолго размышляя.              — Будете должны, — всё-таки обозначил он вскоре, посмотрев сначала на Цзян Чэна, а потом на Хуайсана. — А ты должен уже трижды.              — Эй, а третий за что?!              На этих словах Цзинь Цзысюань сверкнул в темноте своими зелёными глазами.              — Второй Наследник Цзян выглядит так, будто ты его сюда силком приволок. А у нас, в Ланьлине, все презирают какое бы то ни было насилие над личностью и никого никогда ни к чему не принуждают. А ты, диди, грубо нарушаешь все мои принципы, следуя традициям Цзян. Ведь всем известно — у Цзян обычай такой: плевать на чужое мнение и подчинять других своей воле.              — Цзинь Цзысюань, — Цзян Чэн впервые подал голос, чувствуя, как в гневе сердце начинает биться сильнее, но его резко перебил размеренный стук в дверь.              Цзысюань слабо усмехнулся, глядя прямо в глаза Цзян Чэну, и спокойно потянулся к прикроватной тумбе, пока Хуайсан в панике заметался из угла в угол, не зная, где спрятаться и что делать.              — Снимай этот балахон, — тихо кивнул Цзысюань Цзян Чэну, зажигая две ароматические палочки. — Снимай и ложись в кровать, к стене. Диди, под кроватью спальный мешок. Залезь в него по уши и полезай на подоконник.              В рекордную минуту они расположились так, чтобы всё выглядело естественно, и Цзысюань почти заботливо укрыл Цзян Чэна своим одеялом, когда тот всё-таки разделся и лёг в его постель. Цзян Чэн, если быть честным, настолько перепугался, что неприлично поздно осознал, насколько странное решение принял, согласившись на это.              — Доброй ночи, Минсинь-цзюнь, — послышалось из-за приоткрытой двери, которую с очень сонным видом придерживал Цзинь Цзысюань.              — А, Лань Ванцзи, — очень естественно зевнул парень. — Только ты можешь заявиться посреди ночи и вести себя подобным образом.              — Мне… очень жаль, — снова прозвучал тихий голос. — Мне доложили, что Наследники Цзян и Не сегодня проводят ночь у тебя. Это правда?              Не говоря ни слова, Цзинь Цзысюань открыл дверь шире, и в комнату волной залился белый и раздражающий свет коридора. Цзян Чэн тут же сделал вид, что занят очень глубоким сном, а Хуайсан неприкрыто и натурально захрапел — похоже, что действительно уснул.              Спустя пару мгновений молчаний вдруг послышался тихий, почти девичий чих.              — Будь здоров, — усмехнулся Цзысюань. — Извини, эта вонь помогает мне уснуть. Я знаю, она не каждому по вкусу.              Вообще-то, как понял Цзян Чэн, эти благовония Наследник Цзинь достал и зажёг, чтобы перебить запах алкоголя, исходящий от них с Хуайсаном, но хорошая мина при плохой игре была главным коньком Ланьлин Цзинь.              — Прошу прощения за то, что потревожил, — наконец произнёс Лань Ванцзи за дверью. — Спокойной ночи.                            Эта ночь действительно была спокойной, но Цзян Чэн, поутру проснувшись в той же кровати, в которую накануне лёг, нехило так перепугался. Он тут же поднялся в сидячее положение и почти одновременно с этим упал снова — голова закружилась так, будто его всю ночь вертели на карусели.              К его удивлению, ни Хуайсана, ни Цзысюаня в комнате не оказалось, зато на тумбе стояла бутылка минералки и горстка таблеток, предположительно, обезболивающего. Этот заботливый жест Цзян Чэн было проигнорировал и заснул, но по прошествии ещё какого-то времени проснулся и таки сдался.              Тот день больше никто не вспоминал. Цзян Чэн только поблагодарил Хуайсана за воду и таблетки, но получил от него лишь неуверенный взгляд.              — У меня нет с собой аптечки, Цзян-сюн. А ещё я не пью минералку.              Вэй Усянь скакал веселее, чем раньше, поговаривая о своём наказании, за исполнением которого отныне следил Лань Ванцзи, Не Хуайсан плакал над Евангелием, а Цзинь Цзысюань всё так же держался на расстоянии и даже взгляда в их сторону не посылал.              Сестра, как это всегда бывало, беспокойно расспросила их обо всём за ужином. У Яньли долго слезились глаза, когда она обнимала их по очереди и умоляла больше в такие авантюры не влезать. Цзян Чэн-то от чистого сердца заверял, что этого не повторится, но понимал, что готов сделать для сестры всё, но только не это. Как будто лишь такие приключения помогали ему отвлечься и понять, что любые проблемы рано или поздно заканчиваются.              Тем не менее, учёба пошла своим чередом: к ним никто не лез, и они, вроде бы, никого не доставали. Вэй Усяня отстранили от занятий, и он целыми днями переписывал старинные книги в подвале резиденции вместе с Лань Ванцзи — и Цзян Чэн взял за привычку каждый вечер слушать бесконечный трёп брата о смешном содержании некоторых учётных книг и Втором Наследнике Лань. Эти рассказы забавным образом переплетались с воплями Хуайсана о его порнушных гейских мангах, и в какой-то момент Цзян Чэн настолько проникся, что его сознание заботливо совместило эти два знания в одном сне. Вышло отвратительно, и наутро он несколько раз попросил Вэй Ина не выводить Лань Ванцзи из себя. В тихом омуте черти водятся, а Вэй Ин хоть и был неугомонным придурком, но всё же и в нём пряталось то нежное и хрупкое, что легко можно было сломать.              Под конец месяца им объявили о выходных — целых пять дней без привычной учёбы. Причину, конечно, не озвучили, но тут и там Цзян Чэн улавливал шепотки о том, что в Вашингтоне снова гудят волнения обществ, требующих полной отставки Цинхэн-цзюня от поста Главы Гусу Лань. На самом деле это был не первый раз, когда подобные новости тревожили страну — всё началось не десять и даже не пятнадцать лет назад. Тётушка Цзян Чэна, Цзян Шэйлань, была любима народом за свою благотворительную деятельность, и именно её хотели видеть подле Главы Правительства страны. Благодаря этой помолвке Юньмэн Цзян, будучи небольшой организацией, смог возвыситься и расширить сферу своего влияния, а Гусу Лань — заручиться поддержкой населения и выйти из кризиса девяностых годов. Но Цинхэн-цзюнь накануне свадьбы втайне ото всех расторг соглашение и женился на преступнице, повинной в смерти довольно влиятельного человека, оттого в обществе прошла волна негодования. Репутация молодого Главы пошатнулась, и это вынудило Лань Цижэня жениться на Шэйлань вместо своего брата и взять его обязанности на себя.              Лань Чжаоян, будучи их дочерью, выросла на глазах общества — под влиянием своей матери она с самого раннего возраста занималась благотворительностью: выступала с песнями и танцами на концертах, ездила в бедные районы и играла с детьми-сиротами. Её маленькое сердце болело за всех сразу: сколько бездомных животных она притащила в резиденцию Юньмэна, за скольких людей она просила и скольких осчастливила щедрыми подарками. В обществе её любили — писали письма и присылали подарки, праздновали день её рождения и поддерживали во всех начинаниях. Её приветливость и открытость выигрывали на фоне ледяной отстранённости Гусу Лань, и именно поэтому её называли Наследницей От Народа и требовали сменить линию наследования организации. Гусу Лань с самого своего зарождения подчинялась населению и действовала в их интересах, потому стоять под натиском всеобщего негодования Лань Цижэню удавалось с трудом. Он пытался сохранить прежний порядок и оставить за детьми своего старшего брата право наследования, но его старания стирались в пыль после каждого раза, когда Лань Чжаоян светилась на телевидении. В том числе из-за этого негласный Глава Гусу Лань был недоволен своей единственной дочерью: она мало того, что никак не препятствовала возникновению споров, так ещё и поддакивала, разбрасываясь обещаниями налево и направо.              — Гусу Лань уже давно пора меняться, — говорила она журналистке не так давно. — Консерватизм ни к чему хорошему никогда не приводил. Пока мы продолжаем держаться за старые устои, общество развивается и меняется каждую минуту. Невозможно управлять тем, чего не понимаешь, но мой отец не желает принимать ни меня, ни людей, что доверяют ему свои жизни.              Так или иначе, на пять дней в Облачных Глубинах действительно отменили занятия, и Цзян Чэн почувствовал, что может дышать. Вэй Усянь намедни вдруг повадился таскать в комнату цветы — Цзян Чэн в шутку предположил, что их брат ворует из комнаты Лань Ванцзи, и, судя по румянцу, вдруг появившемуся у Вэй Ина на скулах, попал, ткнув пальцем в небо.              На второй день отдыха Цзян Чэн, закончив с дополнительной домашней работой (у него страдала физика, так что порой приходилось сидеть за ней часами), тупо уставился в окно. В голове всё ещё звучали заученные слова о термодинамике, а перед глазами летали формулы. Вместо цветов в саду под окном росли графики: горизонтально по абсциссе, вверх по ординате, по небу плыли не облака, а абзацы из учебника, а Цзинь Цзысюань у фонтана сидел не на огромном чёрном рояле, а на тепловой машине Карно.              Так.              Стоять.              В саду у фонтана действительно стоял огромный блестящий рояль — Цзян Чэн повидал немало ему подобных, но этот был настолько большим, что искажалось пространство. Цзинь Цзысюань сидел на его закрытой крышке, то ли оскорбляя столь благородный инструмент, то ли органично вписываясь в этот аристократичный пейзаж. В руках у него была скрипка из чёрного дерева с золотыми струнами — выглядело это безумно дорого, особенно в его руках.              Рядом с роялем также стояли и Цзэу-цзюнь, и Чифэн-цзунь, переговариваясь. Лань Сичэнь выглядел очень необычно для себя самого: на нём не было его привычной белой формы — её заменил чёрно-белый образ довольно свободного для учеников Лань стиля. Длинные концы ленты Гусу терялись в распущенных чёрных волосах Первого Наследника Не, и Цзян Чэн искренне уверовал, что совсем не скоро в мире родится мужчина, способный превзойти Лань Сичэня в красоте. Неподалёку, у кустов роз, кружились Не Синьшуан и Не Хуайсан — девушка позировала, пока её младший брат обегал её со всех сторон, чтобы сделать фотографию. Цзян Чэн понаблюдал за ними со стороны — о красоте Второй Наследницы Не ходило так много разговоров вовсе неспроста.              Сейчас, когда она нарядилась, это бросалось в глаза ещё больше. Её грация и стать, её утончённая фигура, её движения — всё притягивало взгляд и действительно пленяло. Она была подобна всем тем статуям, что были высечены гением творца и пережили тысячи лет, сохранившись почти в первозданном виде. На неё хотелось смотреть, ей хотелось внимать, её душу хотелось понять, а мир — увидеть так, как он открывался только перед ней. Не Синьшуан не знакомилась ни с одним парнем в резиденции, одаривая прекрасной улыбкой лишь своего будущего мужа, но Цзян Чэн, слишком много времени вынужденный находиться в компании её младшего брата, так или иначе с ней пересекался. Она вовсе не была хрупкой и нежной, как могло показаться с первого взгляда, и за время, которое Цзян Чэну удавалось провести в её компании, он обнаружил лишь то, что Не Синьшуан своей гордостью и отстранённостью была сильно похожа на Цзинь Цзысюаня — даже их движения и мимика иногда настолько совпадали, что становилось не по себе. Когда Цзян Чэн озвучил столь занимательное наблюдение, Хуайсан безразлично хмыкнул:              — У них ведь всего полгода разницы, и они близки с самого рождения. Я вообще лет до восьми думал, что они двойняшки, и у меня не два, а три старших сиблинга. Это самое большое заблуждение в моей жизни.              Не Синьшуан кружилась, и её лёгкое платье серо-голубых оттенков красиво разлеталось, делая её силуэт похожим на цветок магнолии. Лань Сичэнь смотрел на неё, не отрываясь: Цзян Чэн видел, что Чифэн-цзунь что-то пытался втолковать Главному Наследнику Лань, но тот будто бы и не слушал его, глядя в сторону своей невесты.              «Наследник Цзинь никогда не будет так же смотреть на Яньли», — вдруг подумалось Цзян Чэну, и сердце укололо обидой. Его сестра заслуживает всего самого лучшего, но что делать, если самый лучший уже занят?              О несправедливости жизни можно было бы говорить бесконечно, однако Цзян Чэн, задумавшись, не сразу заметил, что Цзинь Цзысюань слез с рояля и встал на пересечении нескольких дорожек сада, подняв смычок. Ещё позже Цзян Чэн понял, что Наследник Цзинь указывал именно на него, и поспешил открыть окно.              — Как хорошо ты работаешь пальцами? — тут же крикнул Цзысюань, опустив смычок.                     Итак, Цзян Чэн выяснил, что инфаркт его может настигнуть раньше положенного времени. Пока он спускался с этажа и выходил в сад, сердце бешено колотилось, а тело дрожало, будто он не к сверстникам своим шёл, а прямиком на гильотину.              Лань Сичэнь встретил его доброй улыбкой, Не Минцзюэ — строгим, но, кажется, дружелюбным кивком, а Цзинь Цзысюань таким недовольным взглядом, будто это не он стоял пять минут назад и зазывал Цзян Чэна спуститься.              — Все ученики из Юньмэна уехали на выходные, — сказал Цзысюань строго, подразумевая, видимо, вчерашний отъезд Яньли и Чжаоян в Сан-Франциско. — Так что отдуваться тебе.              Цзян Чэн чуть было не вспыхнул, но тут ему под нос сунули бумажки, и с первого взгляда на них он понял, что от него требовалось.              — Мы надеемся, что ты сможешь нам помочь, — послышался плавный голос Цзэу-цзюня. Цзян Чэн, чувствуя себя неловко из-за того, что стоял к нему спиной, немедленно повернулся. — Но, если всё же не получится, спасибо и за уделённое время. Цзысюань звучит грубо, но в нём говорит огорчение. Девушку, что должна была нам играть, выслали из резиденции, и мы остались без аккомпанемента. Хуайсан предложил обратиться к тебе, ведь всем известно, что наследники Цзян виртуозно владеют этим музыкальным инструментом.              Если до этого Цзян Чэн был решительно настроен отказать, то Лань Сичэнь ему этот путь отрезал на корню. Так что он всмотрелся в ноты, хоть и ненавидел читать с листа, и, прикинув мелодию, сел за рояль. Даже без просьбы Чифэн-цзунь одним лёгким движением поднял тяжёлую крышку рояля и установил её безо всяких колебаний, а на небольшое замешательство Цзян Чэна лишь пожал плечами: «Ты не должен быть благодарным за такую мелочь».              — Ты смотрел «Ходячий замок Хаула»? — вдруг спросил Цзысюань, подойдя к Цзян Чэну со спины и склонившись у его плеча. Слишком близко, из-за чего Цзян Чэн очень отчетливо смог распознать его запах — смесь благоухания роз и мёда. — На, вот, послушай, — он положил на клавиатуру свой телефон с открытым на нём треком. — Вальс популярный, поэтому, когда сыграешь криво, позора не оберешься.              — «Если», гэгэ, — вдруг прозвучал мелодичный женский голос. Цзян Чэн повернул голову и рефлекторно кивнул Не Синьшуан, а она — очень неожиданно — ответила таким же сдержанным кивком.              — Душно стало, — закатил глаза Цзысюань и подошёл к Лань Сичэню. Он совершенно бесцеремонным и наглым образом вторгся в его личное пространство, дёрнув за белоснежную лёгкую блузу. Цзэу-цзюнь, что удивительно, не то что не возразил, он поблагодарил его, и даже когда тот принялся возиться с ширинкой и лапать его за талию, не проронил ни слова.              — Да ладно тебе, гэгэ, этот образ и так хорош, — усмехнулся Хуайсан, наконец-то отойдя от куста с розами. По наблюдениям Цзян Чэна, цветы Хуайсан предпочитал фотографировать больше и лучше, чем собственную сестру.              — Ты прав, выглядит очень съедобно, — усмехнулся Цзысюань. Наконец он закончил возиться за спиной Лань Сичэня и встал плечом к плечу с Хуайсаном, оценивающе разглядывая своё творение. — Клянусь, однажды я выведу высокую талию в мировой тренд.              — Да не дай бог! — всплеснул руками Хуайсан. — Это мне что, придётся избавляться от своего живота?              — Слышал об утягивающем белье? — усмехнулся Цзысюань, подойдя к Синьшуан. Ей он тоже принялся поправлять воротник и рукава на платье.              — Гэгэ! — в бессилии воскликнул Хуайсан, но его стенание потерялось за тем же обращением Синьшуан:              — Гэгэ, ты всегда говоришь «когда», а не «если», и тем самым не допускаешь другого развития событий, — заметила она, послушно повернувшись, когда Цзысюань стал перевязывать ей пояс. — Это снижает твою тревожность, или ты просто пессимист?              — Предпочитаю называть это реализмом, — выдохнул он в ответ и выпрямился. — Так, Сичэнь, её пояс не трогай вот прям совсем, он на соплях держится. А ты, — он обратился к Синьшуан, — руками сильно не маши. Эти рюши омерзительно выглядят с обратной стороны. Где вы только отрыли это старьё.              Едва он сказал это, как девушка мгновенно замахнулась и ребром ладони ударила его по затылку так, что тот согнулся и захрипел. Цзян Чэн внутренне возликовал.              — Это платье нашей бабушки, где твоё чувство такта? — возмутилась она строго, и даже Цзян Чэн вздрогнул от её командного тона. — Совсем страх потерял, Цзинь Цзысюань?              Парень в это время выпрямился, держась за шею, и едва не зарычал. Он отошёл к роялю, забрал из рук посмеивающегося Не Минцзюэ свою скрипку и вдруг бросил:              — Раритет переоценён!              — Чего сказал?! — тут же вспыхнула Синьшуан, но едва она подошла к Цзысюаню, как тот занял боевую стойку: выставил перед собой скрипку, как щит, и вытянул смычок, как меч.              — Держись подальше, женщина! — воскликнул он и под громогласный смех Минцзюэ ринулся бежать вокруг рояля, а Синьшуан, пробежав за ним всего круг, остановилась рядом с Лань Сичэнем и упала ему в руки, изображая обморок.              — Нам надо бы снять танец до того момента, как твоё прекрасное бабулькинское платье рассыпется прямо на тебе, — с тяжёлой отдышкой заявил Цзысюань и облокотился на рояль, обмахиваясь смычком.              — Вы ещё танцевать будете? — удивился Цзян Чэн, забыв о том, что его будто бы в этот разговор не приглашали. Он вдруг испугался, что помешал этой семейной идиллии, и ему стало стыдно и неловко за себя, но Цзысюань, стоящий ближе всех к нему, вдруг ответил без всякой язвительности:              — В нашем институте сейчас сессия, а мы здесь тухнем. Приходится сдавать дистанционно, — пожал плечами он. — Как там ноты? Я могу показать спорные моменты, когда сам не сообразишь.              И пока Хуайсан ворковал над Сичэнем и Синьшуан, Цзысюань подошёл ближе и бесцеремонно навис над душой. Он неотрывно наблюдал за его попытками игры, но Цзян Чэн был так занят тем, чтобы не опозориться, что вскоре чужое внимание перестало быть настолько ощутимым, чтобы приносить дискомфорт. Цзян Чэн неплохо играл по нотам, и в Майами считался одним из лучших начинающих пианистов, уступая только Вэй Усяню, но свой нынешний успех связывал с тем, что произведение само по себе было достаточно лёгким: много повторяющихся моментов, плавные переходы, никаких лишних перебираний пальцев и уж тем более не растяжка ладони, как это случалось с композициями того же Рахманинова. Мелодия была приятной, отчасти навязчивой и романтичной, но ей явно не хватало какого-то яркого акцента.              — Ты что, левша? — вдруг спросил Цзысюань, когда Цзян Чэн доиграл до последнего аккорда без ошибок. За ним никогда не водилось такое быстрое освоение программы, но, видимо, обстановка здорово повлияла на его концентрацию.              — Меня переучивали на правую, — ответил Цзян Чэн и размял запястья. — Сейчас получается работать двумя одинаково.              — Заметно. Аккорды берёшь хорошо, — хмыкнул Цзысюань. Почему-то показалось, что прозвучало это с некоторой долей интереса. — Твоя игра подойдёт. Тогда начинай, а я подстроюсь. Следи за темпом в начале и-              — Подожди, что? — сказать, что Цзян Чэн потерял дар речи, ничего не сказать. — Ты тоже будешь играть?              Цзинь Цзысюань посмотрел на него, как на идиота, и чуть приподнял руку, в которой держал скрипку.              — Ты умеешь играть на скрипке? — продолжал тупить Цзян Чэн.              — Нет, я ношу её вместо клатча, — закатил глаза Цзысюань.              Если честно, Цзян Чэн даже не допускал мысли, что Наследник Цзинь хоть как-то мог быть связан с музыкой, тем более со скрипкой. Ведь этот инструмент по праву считался одним из самых сложных, и освоить его в короткие сроки было практически нереально. Это значило, что Цзысюань с раннего возраста методично и терпеливо обучался играть на скрипке, но Цзян Чэн отказывался верить, что в этом человеке была хоть толика методичности и терпения.              Тем не менее, Цзян Чэну предстояло удивляться ещё очень много. Цзинь Цзысюань мало того, что оказался невероятно хорош, так у него обнаружился ещё и абсолютный слух — он рявкал каждый раз, когда палец Цзян Чэна слетал или таки не попадал на нужную ноту, а когда сам фальшивил, то психовал и краснел, отворачиваясь и пиная траву под ногами. За этим было забавно наблюдать, потому что сам Цзян Чэн, совершая ошибку, вовсе не злился, а разочаровывался в себе настолько, что после не мог ни спать, ни есть. Такие бурные реакции были характерны для Вэй Усяня — он сызмала учился играть на флейте, и все его выступления были фееричными, однако на его репетиции было страшно смотреть: иногда он орал в стену, иногда бил по столу, иногда вскакивал со стула и носился кругами по комнате, пока не успокаивался достаточно, чтобы продолжить.              А Цзысюань тоже боялся ударить в грязь лицом — конечно, с его-то подачей оказаться в чём-то недостаточно компетентным означало растоптать образ самовлюблённого придурка, от которого он не мог отказаться ни на минуту.              Наконец, когда спустя пару десятков прогонов они всё же сыгрались и Синьшуан вернулась с вечернего чаепития, Хуайсан поставил камеру на штатив, а Чифэн-цзунь под чётким руководством младшего брата убрал с фона все мешающие факторы (Хуайсану взбрело в голову оторвать одну из веток плакучей ивы, что загораживала один из сотни кустов роз, и Не Минцзюэ голыми руками переломил её пополам).              Тогда Цзян Чэну показалось, что они перенеслись на пару веков назад.              Старинная Резиденция, названная Облачными Глубинами, блестела на закате солнца песочными, золотистыми оттенками, и в окнах её отражались розовые и фиолетовые тона разноцветного неба. Ветер шуршал в кронах деревьев, качая спадающие ветви серебристой ивы, уносил с собой нежный запах кустов роз и распространял живую музыку по всему двору. На поляне вальсировала сказочная пара, и казалось, будто они не по земле ступают, а по воздуху — до того их движения были лёгкими и непринуждёнными.              Из резиденции стали подтягиваться ученики — кто выглядывал из окон комнат, кто выходил на крыльцо, кто брался танцевать тоже. Цзян Чэн на периферии зрения приметил, что на самой крыше замка стояли две маленькие фигуры — одна чёрная, а вторая белая, и обе будто танцевали — кружились и летали очень близко к фиолетово-синим облакам.              Цзян Чэн подумал, что сам бы никогда танцевать не стал — глядя на Цзэу-цзюня и Не Синьшуан, он понимал, что танец — это что-то интимное и тайное, раскрываемое одному лишь партнёру, но в этой близости он видел больше неловкости и опасности, чем какой-то романтичности. Однако он сам себя ловил на противоречии — он никогда не работал с кем-то, предпочитая справляться в одиночку, и ему не приходилось ранее играть в ансамблях, но он очень быстро и легко подстроился, когда от него это потребовалось. Он играл композицию, восхищаясь звучанием роскошного рояля, и внутри у него зудело волнение. Из-за него Цзян Чэн поглядывал на Цзинь Цзысюаня чаще, чем стоило бы: звучание скрипки идеально дополняло мелодию, делало её яркой, интригующей. Рояль же добавлял глубины, был опорой и подспорьем, и Цзян Чэну почему-то казалось, что Цзысюань полагался на него сильнее, чем показывал.              И от этого Цзян Чэн опасности не чувствовал, только какую-то близость, какой-то непрерывный контакт, существующий через музыку, через её звучание, через их взаимное внимание к игре друг друга — это казалось правильным, но не удушающим, как вальс или чтение поэзии вслух. Возможно, именно это подразумевалось под тем безликим выражением «найти общий язык»: найти способ, при котором общение не будет казаться выматывающим, но примет достаточную глубину, необходимую той части человеческого существа, что бесконечно нуждается в других людях.                            С того дня ничего особо не поменялось. Лань Цижэнь вернулся, устроил взбучку Лань Чжаоян (хотя, зная её, Цзян Чэн предположил, что на самом деле это она устроила ему скандал), и танцзе ещё долгое время ходила злой и раздражённой, выливая все свои негативные чувства на первых встречных. По стечению обстоятельств этим первым встречным всегда становился Чифэн-цзунь, и в коридорах то и дело звенела их ругань.              Проснувшись однажды утром под эти звуки, Цзян Чэн поностальгировал по дому — в резиденции Юньмэн Цзян это было настолько обыденно, что уже считалось чем-то неотъемлемым. Но когда он выглянул из комнаты, то увидел, что Чифэн-цзунь крепко держал Чжаоян за руку, не давая ей выпутаться, как она бы ни пыталась.              — Что происходит? — подал голос Цзян Чэн, пугаясь. Он нисколько не сомневался в благородстве Главного Наследника Не, но что-то внутри назойливо посылало тревожные сигналы.              Одной ногой Чифэн-цзунь стоял на какой-то расписной книге и давил на неё всем весом — Цзян Чэн как будто даже слышал, как жалобно скрипели драгоценные камни на её твёрдой обложке. Многие студенты высунули головы из своих комнат, наблюдая за ссорой.              — Тебе не позволена такая вольность! — прогремел он, обращаясь к Чжаоян. — Знай свое место!              — Сейчас мне не позволено даже это, а после брака дышать мне запретишь?! — крикнула девушка, извернувшись и освободившись. — Мне что, уже и жить нельзя? Неужели тебе настолько важна твоя гордость?!              Цзян Чэн ещё никогда не видел Чифэн-цзуня настолько злым. Он сам по себе выглядел грозно, но сейчас, когда его лицо потемнело, а сам он был на грани, Цзян Чэн действительно испугался.              — Танцзе! — позвал он, приоткрывая дверь и тем самым зазывая к себе. Ей стоило остановиться, пока не случилось непоправимого.              Но Лань Чжаоян, едва окинув его взглядом, фыркнула.              — Я не давал тебе свободы! — закричал Не Минцзюэ, и вдруг ударил кулаком стену с такой силой, что по ней пошли трещины. Кто-то особенно пугливый в этот момент захлопнул дверь. — Изворачивайся, как хочешь, но ты выйдешь за меня непорочной или умрёшь.              — В браке с тобой я тоже умру, — горько усмехнулась Чжаоян.              Тут на шум явился Лань Цижэнь.              — Что здесь происходит? — строго спросил он, чинно и благородно подняв голову. Его тоненькая бородка вытянулась, подобно змее.              — А более изощрённого способа меня убить ты не нашёл? — выплюнула Чжаоян ядовито. — Тоже мне, отец века.              С этими словами она развернулась и скрылась на лестничном пролёте, оставив Лань Цижэня и Не Минцзюэ в компании друг друга. Цзян Чэн чуть было не побежал за ней, но Хуайсан затянул его в комнату.              — Нас это не касается, — прошептал он, странно дрожа.              — Это моя сестра! — воскликнул Цзян Чэн вырываясь.              — И мой брат, — шикнул Хуайсан, призывая быть тише. — Его воля — закон.                            На этом скандалы не закончились. Уже спустя пару дней после вечерней лекции Лань Цижэня об истории Гусу Лань случилось происшествие, из-за которого всё пошло кувырком.              Это произошло в большом зале, где собрались и парни, и девушки. Многие уже, конечно, разошлись, но некоторых попросили остаться — было сообщение о Собрании Глав, нынче проводимом в Цинхэ Не. Все Главные Наследники должны были туда явиться наравне со своими родителями, однако исключение всё же нашлось:              — Наследник Цзинь остаётся в Облачных глубинах, — сурово объявил Лань Цижэнь, покидая зал.              Цзинь Цзысюань, в последние дни ходивший с множеством книг в руках, а сегодня держащий внушительную кипу бумаг, послушно кивнул и поклонился, провожая директора. Когда же все учителя и взрослые покинули полупустой зал, он неожиданно подошёл к столу, за которым сидели девушки.              — Цзян Яньли, — обратился он резким тоном. — Уделите мне пару минут.              Одним своим взглядом он вынудил всех, кто сидел рядом с Яньли, встать из-за стола и выйти, а сама девушка побледнела до того, что у Цзян Чэна сжалось сердце. Это был первый раз за все два месяца, когда Цзинь Цзысюань обратился к ней, и выглядело это не слишком-то и дружелюбно.              Лань Сичэнь вдруг подошёл к ним тоже.              — Цзысюань, прошу тебя, не надо, — промолвил он, но Цзысюань дёрнул рукой, словно отмахивался от назойливой мухи. — Это ошибка.              — Лань Сичэнь, я очень ценю твою заботу, — кивнул Цзинь Цзысюань. — Но держать свечку тебя никто не просил. Разберись лучше со своей невестой.              Лань Сичэнь раздражённо надавил на переносицу и всё же отошёл — недалеко, но по нему было видно, что Наследник Цзинь ничего хорошего не задумал.              — Вы являетесь Главной Наследницей Цзян, — начал Цзысюань, напряжённо помолчав. Он присел за стол к Яньли, но не на то место, которое было ближе к ней, а, напротив, на самое далёкое от неё. — Ваш отец, Глава Юньмэн Цзян, был Вторым Наследником, и занял пост Главы после смерти вашего дяди, так и не оставившего после себя детей. Ваша мать ныне считается Хозяйкой Юньмэн Цзян, но также носит статус Главной Наследницы Мэйшань Юй. Как её дочь, вы восходите к главной ветви Юй, но не можете наследовать её, в отличие от своего родного брата, Цзян Ваньиня.              Перечислив всё это почти как титулы у королевы, Цзинь Цзысюань замолчал, требовательно взглянув на Цзян Яньли. В руках она держала катушку красных ниток и никак не могла перестать её крутить.              — Это всё верно, — тихо ответила она, опустив голову.              — В этом году вам исполнилось шестнадцать, — снова сказал очевидное Цзинь Цзысюань. — Как нам всем известно, с этого возраста Главный Наследник имеет право высказываться наравне с Главой. Вы можете дополнять приказы, выводить на обсуждение инициативы, вести советы от своего имени и делать всё, что покажется вам разумным во благо вашей родной организации.              — Чего вы хотите, Главный Наследник Цзинь? — всё же спросила Яньли, но настолько тихо, что если бы Цзян Чэн не видел её губ, то не смог бы разобрать её слова.              Кажется, Цзинь Цзысюань не расслышал её тоже.              — В Мэйшань Юй испокон веков существует традиция передавать управление только по женской ветви: от матери к дочери, оттого каждая женщина Юй имеет особые права, связанные с будущим её организации.              Яньли была напряжена настолько, насколько вообще возможно — Цзян Чэн никогда не видел её настолько бледной и запуганной. Вэй Усянь рядом с ним тоже напрягся, на каком-то изощрённом матерном шурша у уха.              — Цзян Яньли! — снова обратился Цзинь Цзысюань, повышая голос. Наверняка ему показалось, что раз она смотрела себе на колени, то и его не слушала. Ей пришлось поднять запуганный взгляд на него. — Я прошу вас отказаться от помолвки.              Катушка выпала из её рук и покатилась вперёд — красная ниточка протянулась между ней и Цзысюанем, подобно кровоточащей ране.              — Вам исполнилось шестнадцать, а значит вы вправе поспорить со своим отцом, вы по матери Юй, а значит можете сами распоряжаться выбором мужа, вы старше меня, а значит свадьба случится на следующий день после моего восемнадцатилетия, и я не имею права голоса в этом вопросе. Нашей помолвке уже больше десяти лет и заключена она не только без нашего ведома, но и между двумя Главными Наследниками, что запрещено вот уже две сотни лет. Помолвка может быть расторгнута без особых проблем, так сделайте это!              — Цзинь Цзысюань, что ты себе позволяешь?! — вдруг воскликнул Вэй Усянь. — Как ты смеешь высказывать это всё моей шицзе?!              — Тебя это не касается! — воскликнул Цзысюань, швырнув на стол ту кипу бумаг, что держал всё совещание, и снова обратился к Яньли. — Это официальные документы, своды, законы и правила, по которым нашей помолвки никогда не должно было существовать. Ознакомьтесь, приложите усилия и удовлетворите мою просьбу.              У Цзян Чэна вдруг тоже зачесались кулаки — от одного вида сестры ему стало так плохо, что он не находил себе места. У Яньли глаза заслезились, а плечи стали подёргиваться, будто она вот-вот заплачет.              — Откуда в тебе такая наглость, мерзкий ты павлин! — крикнул Вэй Усянь, ринувшись вперёд быстрее, чем Цзян Чэн успел его схватить. — Чем эта помолвка может тебя не устраивать?              — А чем она может меня устраивать, Вэй Усянь? — закричал Цзысюань в ответ, и лицо его порозовело от злости. — Чем она может устраивать твою шицзе? Кому от неё хорошо?              — Ах ты эгоист! — воскликнул Вэй Усянь. — Ты и взгляда её не достоин, убожество, а смеешь ей претензии высказывать?              — Раз уж я её не достоин, то почему вы так держитесь за эту помолвку?! — почти прорычал Цзысюань и сделал шаг навстречу Вэй Усяню. — Потому что боитесь, что на неё, невзрачную такую, больше никто не посмотрит? Потому что ей не светит лучшей партии, чем я? Потому что надо сплавить её в другую организацию под прикрытием брака, чтобы не допускать к управлению такого бездарного человека? Раз уж тебя она полностью устраивает, то почему бы тебе не попросить её у Главы Цзян? Или ты просил, но тебе не отдали, потому что кровосмешение тоже запрещено?              Не успел Цзян Чэн моргнуть, как Цзысюань уже лежал на спине, а Вэй Усянь прыгнул на него сверху, размахивая кулаками над его лицом так, словно он обезумел. Яньли вскочила с места и сквозь плач умоляла перестать драться, и Цзян Чэн, беспокоясь за неё, подбежал к ней и отвёл назад.              — А-Сянь! А-Сянь, прекрати сейчас же!              Цзинь Цзысюань, как оказалось, не промахивался тоже, потому вскоре сам Вэй Усянь оказался на полу, отпинываясь от ударов со всей своей ловкостью.              — Что вы здесь устроили? — вдруг раздался громкий женский голос, и в зал стремительно вошла Не Синьшуан. С её голосом Цзысюань как будто ослаб, потому сел на полу, вытирая кровь из носа рукавом, а Вэй Усянь тут же поднялся на ноги и поклонился.              — Вторая Госпожа Не, — сказал он, но Не Синьшуан даже не взглянула на него.              — Что здесь произошло? — требовательно спросила она у Лань Сичэня, стоящего поодаль. Он тут же подошёл ближе, поклонившись, но слов будто бы не нашёл, промолчав.              Тогда Яньли, шмыгая носом, мягко похлопала Цзян Чэна по ладони, что лежала на её плече, развернулась и пошла прочь.              — Цзян Яньли! — вдруг прокричал Цзинь Цзысюань хрипло. Сестра остановилась и повернулась к нему. Повисло долгое молчание. — Если вы не расторгнете помолвку, я клянусь, что превращу вашу жизнь в ад.              Не Синьшуан тяжело выдохнула и подождала, когда Яньли выйдет из зала. На её прекрасном лице стремительно расцветало выражение непреодолимого раздражения — почти такое же, какое видел Цзян Чэн у Чифэн-цзуня не так давно, когда он пробил стену так, что с потолка падали куски шпаклёвки. Они точно были братом и сестрой — гнев и ярость их были невероятно сильны и захватывали их так же мгновенно, как и отпускали. Она повернулась к Вэй Усяню, который всё ещё смотрел вслед шицзе, и остановилась прямиком перед ним.              — Кто ты такой, — спросила она так резко, словно каждое её слово было ножом. — Кем ты себя возомнил, что позволяешь себе поднять руку на Главного Наследника Цзинь?              — Он плохо обращался с моей шицзе, — уже начал возражать Вэй Ин, как вдруг Синьшуан резко подняла раскрытую ладонь, показывая, что не желает его слушать.              — Разве тебе не известна иерархия в системе? — властно сказала она. — Разве ты не знаешь, что тебя здесь вообще быть не должно! Главный Наследник — это будущее целой организации, будущее целой страны! Ланьлин Цзинь сейчас сильнее, чем ты можешь себе вообразить, а Юньмэн Цзян ему никогда в подмётки не годился! Как смеет какой-то бастард Главы вообще дышать в его сторону?              За них вступился Цзэу-цзюнь.              — Госпожа, Вэй Усянь не…              — Помолчи! — вдруг закричала Синьшуан, резко повернувшись к нему. — Ты меня разочаровал больше всех. Ты был здесь, как ты допустил это? — Первый Наследник Лань наклонил голову, выражая подчинение. — Рядом со мной должен быть мужчина, Лань Сичэнь. Мужчина, а не молчаливая тряпка, закрывающая глаза на всё, что ему неугодно! — она вновь подошла к Цзысюаню и помогла ему встать. Он хмурился от боли и хромал, когда отправился на выход из зала. — Не заставляй меня сомневаться в своём выборе, — вдруг очень нежно проговорила она, проходя мимо Лань Сичэня. — Ты всё ещё лучшее, что мне когда-либо предлагали.              Спустя два или три часа, когда Вэй Усяню обработали раны, а Яньли провела с ними очень строгую беседу о том, что такое поведение недопустимо ни при каких обстоятельствах, Цзян Чэн улизнул из комнаты и поднялся на верхний этаж — туда, где была комната Цзинь Цзысюаня.              Вообще-то на этих этажах располагались комнаты Наследников Лань и только — приглашённые ученики всегда жили по трое. Но из-за того, что в прошлом году между Лань Сичэнем и Цзинь Цзысюанем завязалась довольно прочная дружба, они обменялись местами: Цзэу-цзюнь ушёл жить к Не Минцзюэ, в то время как Цзысюань большую часть времени находился в одиночестве.              Когда Цзян Чэн встал напротив его двери, в нём было только одно желание — выбить из этого придурка всю спесь. Он ещё никогда не видел, чтобы сестра плакала, и то, что Наследник Цзинь посмел довести её до такого состояния, вызывало в Цзян Чэне лишь злость.              Но когда он постучал в дверь, она отворилась слишком легко.              Цзинь Цзысюань полулежал на подоконнике, смахивая пепел от сигареты на горстку другого пепла, возвышающуюся на его собственном телефоне. Он утомлённо перевёл взгляд на Цзян Чэна и лениво прислонил указательный палец к губам. Одно мгновение было тихо, пока из телефона вдруг не донёсся крик:              «Ты мелкий ублюдок, ты думаешь, я не доберусь до тебя?!»              Цзян Чэн, проникшись этой интонацией, сразу понял, что на линии была Госпожа Цзинь.              «Решил, что тебе всё можно, да? Обнаглел вкрай?»              Цзысюань тяжело вздохнул, смахнул горку пепла прямо на пол и тыкнул пальцем в экран.              — Если ты пришёл отпиздить меня, то подожди своей очереди, — безэмоционально заявил он, затянувшись. От его сигарет сладко пахло вишней, и темнота в комнате будто пропиталась этим запахом.              Цзян Чэн тихо закрыл дверь изнутри и стал слушать брань Госпожи Цзинь. Он даже не подозревал, что эта статная и гордая женщина могла выражаться подобными фразами — даже его собственная мать, Госпожа Юй, зачастую не стеснялась в выражениях, но никогда не использовала настолько уничижительные формулировки. А Цзысюань слушал оскорбления в свой адрес и молчал, глядя в одну точку перед собой.              «Ты хоть подумал, что теперь будет?! Что скажет твой отец?»              — Она так уже час орёт, — поделился Цзысюань серым хриплым голосом. — Отец неделю назад вернулся от любовницы, от которой у него, оказывается, есть пятилетний ребёнок. А во всём опять виноват я.              Он невесело усмехнулся и вытянул ноги.              — Он так и не полюбил её после моего рождения.              — Мне рассказывали, что мои родители неплохо ладили какое-то время, — пожал плечами Цзян Чэн. В нём медленно переставала бурлить ненависть, но мысль о том, как сложилась жизнь родителей, навела его на осознание: то же ведь будет и у Яньли. Цзысюань поклялся, что превратит её жизнь в ад, а значит когда-то её тоже ждёт эта боль: предательства, измены, расставания. — Хуже стало только с моим рождением.              Цзысюань будто бы даже улыбнулся.              — Куришь?              — Нет.              — У меня есть ещё, держи.              Цзян Чэн таки подошёл и сел у батареи возле окна. На фоне неумолимо верещала Госпожа Цзинь, которая клялась убить родного сына на месте, ведь она его и породила, вокруг витал вишнёвый дым, а руки у Цзысюаня были холодными. Цзян Чэн старался не вдыхать глубоко, но вкус ему понравился — сладкий с кислинкой и горечью.                     Уже на следующий день резиденция выпроваживала Главных Наследников и Вэй Усяня со двора со всеми почестями. Брат смеялся, когда Яньли с печалью промакивала его синяки обезболивающей и охлаждающей мазью, и утверждал, что всё в порядке — просто этот павлин зазнался и его следовало бы немедленно пустить на суп.              — Кстати, а почему вообще Не Синьшуан позволяет себе общаться подобным тоном с Цзэу-цзюнем? — вдруг спросил Вэй Усянь. — Если она так печётся о своей репутации и так сильно следует иерархии, то почему она позволила себе прилюдно оскорбить своего будущего мужа?              — Когда я играл им не так давно, она с ним была очень мягка, — вспомнил Цзян Чэн, задумавшись.              Яньли тяжело вздохнула.              — Это ведь она его выбрала по совету Наследника Цзинь, — невесело улыбнулась она. У неё самой заплыли от слёз веки и выглядела она так, будто всю ночь не спала. — Цинхэ Не сейчас считается самой влиятельной организацией страны. В Гусу Лань что-то происходит, и они подчиняются скорее не Главе, а Совету, позиция которого проста: правительство без армии властью не обладает. А для того, чтобы заручиться поддержкой армии, они стараются угождать Цинхэ Не во всём. Потому мнение Наследников Не сейчас ставится выше, чем слово Лань Цижэня. Что уж говорить о Лань Сичэне.              — Да уж, — фыркнул Вэй Усянь недовольно. — Возомнила себя принцессой и теперь всех пытается под свой каблук подсунуть.              — И у неё хорошо получается, — пожал плечами Цзян Чэн.              — А-Сянь, ты только не злись на неё, — попросила Яньли, погладив его по плечу. — У неё тоже есть причины вести себя таким образом.              — Это какие же? — сложил руки на груди Вэй Ин, надувшись.              — Её и Хуайсана родила женщина, что не состояла в браке с их отцом, и их долгое время не признавали официальными наследниками. Оттого они прожили в Ланьлине большую часть детства. А в Башне Кои всё завязано на иерархии, вы знаете, и Цзинь Цзысюань был единственной их защитой от травли. Но совсем недавно Глава Не признал их, и они получили статусы согласно своему происхождению.              — То есть во всём виновата Башня Кои? Нисколько не сомневался, — усмехнулся Вэй Усянь, повертев головой, чтобы убрать с глаз чёлку.              Когда же на крыльцо вышел Цзинь Цзысюань, такой же побитый и усталый, что и прошлым вечером, Вэй Усянь всё равно не сдержался от задирок:              — Что, Павлин, удобно прятаться за женской юбкой?              Но Наследник Цзинь даже голову на его голос не повернул, продолжая наблюдать за погрузкой чужих чемоданов в машины.              — Не недооценивайте эту женскую юбку, Вэй Усянь! — прогремел Чифэн-цзунь, встав позади Цзысюаня. У него в обоих руках было по два огромных чемодана, но выглядел он так, будто прогуливался с авоськой. Несмотря на то, что Синьшуан вчера выразила явное недовольство Вэй Усянем, Не Минцзюэ не выглядел так, будто разделял сестринские взгляды. Он кивнул Цзян Чэну, как делал это всегда, и усмехнулся мрачному виду Цзысюаня. — Вы тут не поубивайте друг друга, пока нас нет.              — Ты там тоже будь сдержаннее, — пробурчал Цзысюань, наверняка намекая на Чжаоян. — И не будь мудлом.              — Не лезь не в своё дело, — тут же похолодел Минцзюэ и спустился по лестнице.                            Цзян Яньли вернулась через неделю. Уже без Вэй Усяня, но с бумагами о расторжении помолвки.