Наследие

      Close your eyes.

Let me tell you all the reasons why

You're never going to have to cry.

Because you're one of a kind.

Yeah, here's to you.

The one that always pulls us through

You always do what you got to do, baby.

Because you're one of a kind.

Close Your Eyes — Michael Bublé

      

Бёрн, Швейцария

1 июня 2026 года, 04:25 AM

             — Да, па, мы только прилетели, — донеслось до Цзинь Лина сквозь толщу не отпускающего его сна. Этот голос показался ему знакомым, но глаза не захотели открываться, так что он решил, что это просто реалистичный сон, и с удвоенной силой засопел. — Всё хорошо… Я не ел, меня тошнило в зоне турбулентности. Нет, мы ещё в самолёте. Погода? Кажется, очень хорошая, тут теплее, чем в Чикаго… Я тоже скучаю. Ложись спать, в Америке скоро комендантский час… Ага. Всё, мне надо разбудить А-Лина, мы выходим… Хорошо, пока.              Да, Швейцария встретила их свежим теплом и розовым небом — стоило только вылезти из самолёта, как по головам скользнул первый золотой луч нового дня. Цзинь Лин всё приземление благополучно проспал и с трапа спускался в полусне, потому пришёл в себя, лишь когда Лань Мин и Лань Юань стали спорить, кто сядет посередине на заднем сидении джипа. Сначала он не понял, где находится, ведь совсем не привык к таким долгим перелётам (и ещё больше не привык к тому, что может так крепко спать) — он поискал глазами дядю или кого-нибудь из прислуги, но рядом обнаружил только Фею, напряженно разглядывающую солдат Цинхэ Не, суетящихся неподалёку с какой-то странноватой техникой. Собака, навострив уши, стояла в стойке прямо перед Цзинь Лином, словно собиралась его от кого-то защищать, хоть к её ошейнику не был привязан поводок и команды ей никакой точно не давалось — она просто увидела множество незнакомцев вокруг и насторожилась.              Братья Лань уже что-то тихо обсуждали у их чёрного, крайне стандартного джипа: Цзинь Лин с первого взгляда понял, что это те же модели, что использовались в Юньмэн Цзян: там окна так же тонированы на двадцать слоёв и корпус может потрепать, только если вокруг развернётся ядерная война. За руль, видимо, готовился сесть Чифэн-цзунь, но его то и дело донимали его же солдаты, поэтому он стоял одной ногой в салоне и упирался рукой в крышу машины, одними жестами координируя работу бойцов. Выглядело внушительно.              — Что-то случилось, А-Лин? — вдруг донеслось сзади, и на плечо Цзинь Лина внезапно опустилась чья-то ладонь.              Цзинь Лин не испугался прикосновения (совсем нет!), просто не найдя вокруг никого родного, он рефлекторно схватился за колокольчик и дёрнулся — так, чтобы избежать прикосновения, но не спровоцировать Фею резким движением. Она-то, в случае чего, могла и наброситься — а человек за спиной, чувствовал Цзинь Лин, точно не мог оказаться недоброжелателем.              И правда — стоило ему повернуться, как перед глазами появился белоснежный костюм Цзэу-цзюня.              — Вы всё это время там стояли?! — почему-то закричал Цзинь Лин, просыпаясь от собственного голоса и насилу выдыхая. — Извините! — тут же поклонился он низко. В конце концов, перед полётом в Швейцарию старший дядя настаивал, чтобы Цзинь Лин не доставлял неудобств Главе Лань, а он — позор какой — в самом начале дня повысил на него голос. Вопиющее неуважение.              — Прости, ты, должно быть, не заметил, — растерянно проговорил Цзэу-цзюнь, а Цзинь Лин вдруг вспомнил, что совсем недавно держал его за руку, буквально когда они спускались с трапа. Он правда после остановился за спиной, а Цзинь Лин даже не заметил его?! И при всём при этом Глава Лань даже извинился, хотя вины его тут и в помине не было, — да старший дядя на его месте за это такой брани бы отсыпал, что на месяц вперед хватило бы! — Как ты себя чувствуешь? Спишь на ходу?              Глава Лань всегда, сколько Цзинь Лин себя помнил, был очень умиротворённым и грациозным, но события последних дней сказались на нём не лучшим образом. Он всё ещё был самым красивым человеком, которого когда-либо видел Цзинь Лин (хотя это после папы и дядей, конечно), однако в розовых лучах рассвета его благородная бледность ещё больше походила на болезненную серость. Он выглядел очень уставшим, ведь спал совсем мало — Цзинь Лин вообще не уверен, что за последние сутки в Чикаго и шестнадцатичасовой полёт видел Цзэу-цзюня спящим. Из-за этого Цзинь Лин чувствовал себя очень виноватым — Главе Лань хватало проблем и без него, а он всё равно напросился с ними.              — Извините, — повторился Цзинь Лин, посмотрев под ноги. Дядя говорил, что лететь не стоило, но Лань Мин, казалось, приглашал с такой надеждой в глазах, что Цзинь Лин сам загорелся этим полётом. А сейчас вдруг понял, что это могло быть ошибкой.              — А-Лин, посмотри на меня, — попросил Глава Лань, аккуратно присев и заглянув Цзинь Лину в глаза. — Если тебе станет некомфортно, тебя тут же заберёт твой дядя, ты помнишь?              — Я в порядке, — нахмурился Цзинь Лин, раздражаясь, что заставляет других возиться с собой. Он решил: раз уж он уже здесь, то он сделает всё, чтобы никому не докучать. — Просто спать хочется сильно, — быстро нашёл отговорку он, но, столкнувшись с глубоким взглядом Главы Лань, как-то оробел. Появилось ощущение, что его насквозь видели.              — Это нормально, — вскоре кивнул мужчина, мягко улыбнувшись. — Сейчас в Чикаго вечер, а здесь — утро. Уйдёт время, чтобы организм подстроился под новый часовой пояс. У тебя может кружиться и болеть голова, может появиться тошнота и слабость во всём теле. Скажи мне, если станет плохо.              Вообще-то Цзэу-цзюнь что-то такое уже говорил — Цзинь Лин припоминал, что эти слова уже звучали, но не смог вспомнить их сам. Надо же — старший дядя ненавидел повторяться и очень злился, если Цзинь Лин его не слушал, а Глава Лань мало того, что никак не изменился в лице, так ещё и выразил беспокойство.              — Не стесняйся обращаться за помощью. На ближайшие три месяца ты под моей ответственностью, и я должен знать всё, что с тобой происходит, хорошо? — напомнил он, и Цзинь Лин таки сдался. Ему нормально. Просто он растерян, ведь впервые находился не на своей территории. И ему нужно, чтобы его держали за руку (но об этом он точно ни за что никогда не скажет), — потому он и схватился за чужой рукав и опустил голову, пряча глаза. Ему понадобится время на привыкание не только к новому часовому поясу, но и к жизни без родных.              Но Цзэу-цзюнь, похоже, понял его без слов и сжал его руку в своей — нежно и аккуратно, но очень крепко.              — Дядя, скажите уже А-Мину, что посередине он сидеть не будет, — вдруг послышались возмущения Лань Юаня, когда он подошёл ближе. На его тонкой цепочке блестел серебряный кулон — юньмэнский колокольчик, литые узоры которого обрамлялись мелкими рубинами. Это было самое яркое пятно в его одежде, ведь и его огромная футболка, и шорты, едва достающие до колен, были приятного молочного цвета. Когда Сычжуй подошёл, Фея, наконец изучив обстановку вокруг, дружелюбно ему тяфкнула и широко облизнула его ладонь, и он — что очень неожиданно — не выразил возмущение по поводу «фу, мокро» и даже потрепал её по голове.              — Я хочу смотреть прямо на дорогу! — заявил Лань Мин издалека и тоже подошёл к ним быстрым шагом. Его лицо при этом приобрело странное сморщенное выражение, и Цзинь Лин, сам того не желая, представил, через какую боль могла ему даваться обычная ходьба, и по его телу прошёл неприятный холодок. По самолёту-то они даже не бегали за последние сутки — Цзэу-цзюнь запретил ещё перед вылетом. — Пап, можно я сяду посередине?              — Там твёрже всего, — предупредил Лань Юань, скрестив руки на груди. — Тебе нельзя сидеть на твёрдом. Да и вообще сидеть.              — А-Юань прав, милый, — очень неохотно согласился Лань Сичэнь, присев к сыну и тыльной стороной ладони проведя по его надутым щекам. — Не стоит тебе занимать это место.              — Но я хочу смотреть на дорогу! — нахмурился Цзинъи, всхлипнув, и Лань Юань, на какое-то время замешкавшись, осторожно прикоснулся к его плечу.              Цзинь Лин посмотрел на это и подумал, что такое поведение Сычжуя он находил очень… успокаивающим? милым? родным? Наверное, всё вместе. Лань Юань узнал о произошедшем самым последним и после того, как проревелся и успокоился, сделался слишком заботливым. Он и раньше следил за ними, ведь был самым старшим и самым спокойным, но то, что с ним случилось после всей этой череды психологов и следователей, впечатлило даже Цзинь Лина. Он даже как-то и не думал, что всегда уверенный и независимый Лань Юань был способен на такие сильные переживания — а у него сердце, оказалось, могло болеть сразу за всех: он реагировал на каждую перемену в настроении Лань Мина, понимал, что Цзэу-цзюню требовался покой, и вместе с Цзинь Лином чувствовал холод, когда вокруг стояла неистовая жара.              Это, конечно, было очень удобно: получать такую нужную заботу, не прося о ней, но Цзинь Лину почему-то казалось, что самому Сычжую от этого было очень тяжело. Пытаясь заботиться о других, он забывал о себе и довольно быстро выдыхался — а это было очень знакомой ситуацией, если вспомнить всю ту ругань между дядями Цзинь Лина по материнской линии. Поэтому Цзинь Лин знал, что с такими людьми, как Лань Юань, надо было делать — ругаться. Много, громко и, если понадобится, долго. Ведь без напоминаний о важности собственного здоровья друг изведёт себя до такой степени, что помощь нужна будет уже ему. А Цзинь Лин её ни физически, ни ментально не потянет, так что хотя бы предотвратит катастрофу заранее.              — А-Мин, если хочешь смотреть на дорогу, мы тебя просто посадим вперёд, хорошо? Не расстраивайся, — предложил Глава Лань с потускнувшей улыбкой, и Лань Мин едва ли не на глазах расцвёл и передумал плакать. Сычжуй тоже вмиг успокоился.              Цзинь Лина посадили рядом с Лань Юанем, прямо за водительским сидением — впрочем, как и всегда, Девятый протокол не давал продыху даже в другой стране. Фея уместилась у него под ногами, но роста ей хватило, чтобы без особых проблем тыкаться своим носом прямо Цзинь Лину в лицо. На самом деле, это было одно из её любимых занятий: младший дядя как-то спросил, кто научил собаку целоваться, а Цзинь Лин тут же замотал головой — ему даже в голову прийти не могло её зацеловывать, — так что они коллективно решили, что это старший дядя, но спрашивать банально побоялись.              Так что, когда Фея забралась прямиком на него, сложив свою тяжёлую голову ему на плечо и разглядывая мелькающие пейзажи за окном, Цзинь Лина вскоре накренило, и уже он сам уронил голову на плечо Лань Юаню. Сначала думалось, что друг возмутится — он же никогда не любил лишние прикосновения, но Сычжуй, вдруг выпрямившись и одним движением просунув руку Цзинь Лину за шею, сам прижал его к себе удобнее и зарылся пальцами в волосы, приятно их поворошив.              Цзинь Лин подумал, что если вот так будет целое лето, то он не против каждое следующее лететь шестнадцать часов на другой континент.              — А Госпожам Не сказали, что мы приедем? — когда они выехали из городской зоны, подал голос Цзинъи, отцепив ремень безопасности и встав на колени прямо на сидении. Сычжуй тут же вдохнул, видимо, собираясь попросить его вернуться в прежнее безопасное положение, но так же быстро сдулся, не замечая никакой реакции дяди. Цзэу-цзюнь, что сидел прямо за Лань Мином, лишь поправил ему чёлку, нисколько не возмущаясь. Похоже, что Цзинъи так действительно было удобнее — а его комфорт сейчас был на первом месте. Он положил подбородок на верхушку спинки и обхватил руками сидение, отвернувшись от дороги и полностью повернувшись к отцу. Он хлопнул в ладоши, призывая его поиграть в ладушки, и Цзэу-цзюнь, словно предвидя нечто подобное, с готовностью встретил его хлопок.              — Конечно, А-Мин, очень невежливо приходить в гости без предупреждения, — ответил Глава Лань, поспевая за хлопками с такой изящной лёгкостью, что, если бы в мире проходили соревнования по ладушкам, он поставил бы мировой рекорд. Цзинь Лин вдруг вспомнил, как в детстве играл в это с дядей Вэем и за каждый пропуск получал порцию высмеиваний и шлепок по лбу — с тех пор он, кстати, и не любил эту игру.              — Мать говорит, что незваный гость хуже татарина, — усмехнулся Чифэн-цзунь, не отвлекаясь от дороги. — Но матушка настаивает, что вы не гости, а семья. Семье в доме рады в любое время дня и ночи, так что забудьте об этом своём официозе.              — Ой, Глава Не, а у вас что, две мамы? — удивился Сычжуй, и рука его, всё это время перебирающая волосы на затылке Цзинь Лина, приостановилась.              — Забавно, да, А-Юань? — хохотнул Чифэн-цзунь.              — Да уж. У кого-то два папы, у кого-то две мамы, — заметил Лань Мин, тяжело вздохнув, когда пропустил хлопок и проиграл. — Можно ещё раз?              — А у кого-то ни того, ни другого, — хмыкнул Цзинь Лин, и почему-то эта шутка на мгновение показалась ему забавной. А потом он понял, что в салоне резко прекратились хлопки, а Сычжуй вновь принялся гладить его по волосам, но уже более успокаивающе. Это вдруг дало по нервам. — Эй! Я в порядке! Не надо меня жалеть!              Он резко выпрямился, отстранившись от Лань Юаня и вынудив Фею спуститься к ногам, и уставился в окно. И внезапно обомлел.              — Что. Это. Такое?! — сказать, что Цзинь Лин пришёл в ужас, это ничего не сказать. Они проезжали по узкой дороге, граничащей с уходящими прямиком за горизонт зелёными лугами, и этот пейзаж не менялся вот уже десять минут, в то время как сейчас — Цзинь Лин даже потёр глаза, подумав, что снова уснул, — на зеленом лугу распласталось огромное белое облако!              — Овечки! — восторженно прошептал Лань Мин, резко подскочив и стукнувшись макушкой об машину. — Папа, там овечки!              — А-Мин, только не вставай на ноги, хорошо? — попросил Цзэу-цзюнь, улыбнувшись. — А-Лин, держи Фею.              Внезапно крыша машины с глухим хлопком двинулась и поднялась, медленно отъезжая назад. В глаза Цзинь Лину тут же ударил солнечный свет, а Фея едва ли не влезла на его голову всеми своими конечностями — как и любой другой собаке, ей очень нравилось высовываться из машины и ловить ветер языком, — так что Цзинь Лину перекрыло весь вид. Лань Юань, усмехнувшись, отсел поближе к дяде и освободил ему немного места.              Тут же опустились и окна, и Лань Мин сразу же переполз на колени к Чифэн-цзуню, на левую сторону, чтобы лучше разглядеть горизонт. Его волосы были распущены, из-за чего все они разом разлетелись во все стороны, но Цзинь Лин, потеснив свою собаку и несильно перекинувшись грудью за дверь (кажется, Лань Юань в этот момент с перепугу схватил его за резинку шорт), всё равно сумел заглянуть другу в лицо и увидел его улыбку — блестящую совершенным счастьем, которого так давно в ней не было.              Фея, не изменяя своим звериным повадкам, принялась лаять, и откуда-то с той стороны поля Цзинь Лин услышал многоголосое блеяние и такой же собачий лай. И действительно: огромное облако оказалось всего лишь стадом овец, так плотно держащихся друг к другу, что ни одного просвета не нашлось. Лань Юань за ту же резинку шорт притянул его обратно к себе и перехватил его поперёк тела, видимо, чтоб Цзинь Лин больше не пытался высунуться. Но Цзинь Лин больше и не собирался — он убедился, что его друг в порядке, и наконец обратил внимание на красивые виды. Величественные горы возвышались вокруг, словно огромные окаменевшие волны над недвижимым зелёным океаном. Он не видел ни единого дерева, но отчётливо слышал шелест листвы (или этот звук брал своё начало в структуре грунтовой дороги — он не хотел разбираться). Лань Юань, рассматривая далёкое белоснежное стадо, вдруг показал куда-то пальцем, и Цзинь Лин, вытянув голову, приметил ещё и лошадь с сидящим на ней всадником.              — Их называют пастухами, — пояснил Сычжуй на ухо, потому что вокруг шумел ветер.              — Кого называют? — не понял Цзинь Лин, насилу спустив Фею с места — она и так, вон, огромная, пусть с пола смотрит.              — Людей, что выгуливают скот. — Откуда Лань Юань вообще знал, что Цзинь Лин не имел ни единого представления о подобных профессиях, оставалось только гадать. — Прислушайся, он играет на флейте.              На самом деле, у Цзинь Лина голова кружилась — из-за обилия света, сладкого запаха поля, тепла солнечных лучей и холода ветра, пробирающегося сквозь лёгкую одежду. Он не понимал, отчего его сердце билось так быстро, и почему ему так хотелось улыбаться, поэтому он слишком погрузился в себя, наблюдая за окружающим миром со стороны. Он думал, здесь будет так же, как в Майами: с солью, шумом воды и бризами, но очутился в каком-то ещё не известном, но уже прекрасном месте, и просто не мог насмотреться и соединить все эти яркие частички воедино. Цзинь Лин постарался прислушаться к шуму ветра — и действительно, совсем тихо и далеко, но он услышал знакомую мелодию. Иногда её играл дядя Вэй вместо колыбельных.              — Мы же сходим к ним? — спросил Лань Мин, обернувшись с очаровательной улыбкой, и Цзинь Лин совсем не специально обратил внимание на Цзэу-цзюня. Его словно подсветили изнутри: до того красивым стал его тёплый, направленный исключительно на сына взгляд. Цзинь Лин вдруг подумал, что именно этот внутренний свет люди называют родительской любовью, и на какое-то мгновение застыл, вглядываясь.              — Обязательно сходим, — кивнул Глава Лань.              — А к лаоши?              — Она ждёт нас сегодня вечером.              Они ехали по виляющей дороге ещё где-то час, и на их пути то и дело встречались маленькие деревушки: с красивыми каменными домиками, с бородатыми козлами на привязи у выкрашенных заборов, с яркими детскими площадками и красивыми видами — куда бы Цзинь Лин ни глядел, везде видел горы, простор и чистоту. Раньше он никогда не бывал в таких странах — Чикаго и Нью-Йорк были очень крупными городами, и что на базе Юньмэна, что в комплексе высоток Башни Кои не было ни единого намёка на природу. Даже пригород Чикаго, в котором находился дом Цзинь Лина, не пестрил особыми пейзажами. Нет, на территории дома, конечно, росли и каждый год цвели вишни и лотосы, но то было специальными посадками, больше похожими на живое искусство — как будто папа, высаживая их как естественный сад, на самом деле рисовал картину. Только в Майами, в резиденции Раннего Юньмэна, Цзинь Лин ощущал близость с природой — там были и всевозможные виды рыб, и пальмы, уходящие в небо, и скопления маленьких островков, не тронутых цивилизацией. Но то был клочок реального мира, за которым ему позволялось наблюдать лишь со стороны — ведь ему места в нём никогда не было, и рождён он был совсем для другого.              А сейчас Цзинь Лина захлестнуло что-то новое. Он смотрел, вникал, напитывался чужой жизнью — такой же естественной, как природа. Вот на одной из крыш помахал крыльями настоящий огромный аист, запрокинув голову и издав странный стрекочущий звук. Глава Не сказал, что дом, на крыше которого поселился аист, никогда не будет объят огнём. Цзинь Лин подумал, что в таком случае аистов надо держать как домашних питомцев, а потом вспомнил, что эти птицы ещё и приносят детей, и уверился, что у его дедушки уж точно долгое время жил очень трудолюбивый аист. Вот из домика на игровой площадке выбежали две девочки — маленькие совсем, но в платьицах и шляпках, одна в зелёном, а вторая в голубом. И обе босоногие и чем-то очень довольные, если в таком маленьком возрасте вообще можно быть чем-то довольным. Лань Мин им помахал, когда они проехали мимо, а девочки, увидев Фею, радостно завизжали. Цзинь Лин тогда схватил её и прижал к себе — это его собака! Нечего чужакам смотреть! Вот какая-то бабушка на лавке у своего дома торговала букетами полевых цветов — не обёрнутых ни в цветную бумагу, ни в пресловутую клеёнку. Просто перевязанные голубыми и розовыми ленточками букеты простеньких меленьких цветов. Возле неё Чифэн-цзунь и остановил машину, и Лань Мин вместе со своим папой вышли из салона. Цзинь Лин остался с Лань Юанем в машине и решил, что никогда бы такой букет не купил. Слишком просто. Другое дело — роскошные букеты Сияния средь снегов, с наступлением весны стоящие по всей Башне Кои. У пионов были крупные едва-едва распускающиеся бутоны, свежие и ароматные — да даже зелени их стеблей было не видно за пышностью их цветения. Они действительно походили на снежные шарики посреди невыносимой жары — глоток прохладного воздуха после душного кабинета заседаний. А эти, полевые и мелкие… нисколько Цзинь Лину не понравились.              — Хочешь тоже? — вдруг спросил Лань Юань и, чтобы взглянуть ему в глаза, потянулся к его лицу и осторожно убрал его чёлку за ухо. Цзинь Лин от этого его взгляда смутился.              — Нет, — процедил он сквозь зубы и спрятал лицо, уткнувшись носом в Фею. — Некрасиво.              — Как скажешь, — улыбнулся А-Юань и вышел из машины тоже.              Так у Цзинь Лина появилось два букета в руках — один от Лань Мина и второй от Лань Юаня, — и Цзэу-цзюнь помог ему объединить их в один и перевязать золотой ленточкой. Цзинь Лин захотел засушить каждый из этих некрасивых цветочков, чтобы забрать их собой в Ланьлин.              Вскоре он понял, что купленные взрослыми большие букеты были для хозяек дома, в котором они будут жить. Едва машина остановилась, Лань Мин схватил цветы и выскочил из салона — у самой калитки их встречали две стройные фигуры, одна из которых тут же, как Цзинъи подбежал, подняла его над землёй и покружила в объятиях. Опасения Цзинь Лина о том, что они будут жить в каком-нибудь захлябанном отеле, сразу же испарились: этот дом был красивым и двухэтажным, с панорамными окнами, большой террасой и внушительным палисадником. Светлые тона дерева, из которого были сделаны стены и резьба, чем-то напоминали виллу в Нечистой Юдоли, но Цзинь Лин бывал там недостаточно часто, чтобы приметить ещё бо́льшее сходство. Единственное, что он мог сказать точно — здесь так же, как и в Цинхэ Не, вокруг не было соседних особняков. До ближайшей деревни на машине минут десять, а так дом стоял на возвышении и со всех сторон окружался только полями и горами. Ну, кажется, за домом ещё был сад — Цзинь Лин прислушался и наконец-то уловил настоящий шелест листьев. Погода стояла несколько ветреная.              — Госпожа Лелао! — закричал Лань Мин, обратившись к женщине со светлыми волосами и тут же кинувшись её обнимать. А она, присев к нему, взяла его лицо в руки и расцеловала ему щёки.              — Мама, — поклонился Глава Не второй женщине с чёрными волосами. Она тоже не так давно поставила Цзинъи на землю и уже перебросилась с ним парой слов, потому сразу откликнулась и выпрямилась, гордо подняв голову. Цзинь Лину показалось, что на её фоне огромный Глава Не разом уменьшился, словно никогда и не был выше этой женщины на две или даже три головы.              — Посмотрите на него, «мамой» меня называет, — нахмурилась она, скрестив руки на груди. — Не навещал нас почти шесть лет, а теперь смеет заявляться сюда и называть меня мамой.              Сначала показалось, что она очень строгая — Цзинь Лин, немного оробев от её низкого голоса, схватил Лань Юаня за локоть и юркнул ему за спину, — но потом она очень нежно и радостно улыбнулась и раскрыла руки, позволяя Главе Не себя обнять и даже приподнять. Увидев это, Цзинь Лин тут же вернулся на место, позорно отведя глаза от усмешки друга и принявшись яростно гладить Фею.              — Госпожа Не, — обратился к светловолосой женщине Лань Сичэнь, выполнив церемониальный поклон. Лань Юань подумал, что это ему просто показалось. В уставе Гусу Лань не было ни единого пункта, который заставлял бы главу организации кланяться настолько низко. Мало того, дядя ещё и остался в таком положении до тех пор, пока Госпожа не подошла и не прикоснулась к его волосам — а никому нельзя было касаться его волос! Дядя не любил такое, позволяя это лишь Лань Мину, потому что, во-первых, он его сын, а во-вторых, запрещать ему толком как-то бесполезно. Лань Юань закрыл на это глаза — наверняка у дяди было достаточно поводов вести себя подобным образом, но значило ли это, что А-Юань тоже должен выражать этой женщине больше почтения, чем обычно?              — А-Юань, А-Лин, давайте знакомиться! — позвал Цзинъи, махнув им рукой, чтобы они наконец отошли от машины. Из-за того, что Цзинь Лин изображал бурное общение со своей собакой, Лань Юаню пришлось взять его за руку и потащить за собой. — Это Госпожа Не и её жена, тоже Госпожа Не.              — А-Лин? — вдруг спросила светловолосая женщина. Она оставила свой букет Лань Сичэню и подошла к ним ближе. Её лицо было бледным, худым и лишь немного покрыто морщинками в уголках глаз. Похоже, она много улыбалась. — Цзинь Лин? Надо же, как ты на отца похож. На экранах всё-таки больше на кого-то из Цзянов, а в жизни совсем наш.              — Наш? — нахмурился Цзинь Лин. — И вы мне родня?              Это прозвучало уж слишком испуганно. Женщина легко рассмеялась, присев к ним, и Лань Юань вблизи действительно нашёл в её чертах какое-то сходство с кем-то из генеалогического древа Цзинь Лина.              — Я тебе прихожусь двоюродной бабушкой, — кивнула она. — Что, планировал отдохнуть от родственников, да не судьба?              — Нет, просто, кажется, шутки дяди про то, что весь мир мне семья, вообще не шутки, — закатил глаза Цзинь Лин. Он никогда не придавал семье такое же значение, какое было принято в обществе, и не особо серьёзно воспринимал родственные связи, потому что у него их было слишком много. Лань Юань его в этом не понимал — да и, наверное, не понял бы никогда, ведь тех, кто генетически приходился ему родным, можно было пересчитать на пальцах одной руки. И ещё остались бы пальцы. Лань Юань никогда даже не задумывался, что бы он мог сказать своей собственной двоюродной бабушке или какому-нибудь шестому дядюшке, но, будь у него возможность встретиться с ними, он бы её ни за что не упустил. А Цзинь Лин, думалось Сычжую, не то что упустил бы, он бы намеренно от неё сбежал.              — Ого, я не знал, — удивился Лань Мин и повернулся к Лань Юаню. — Может, мы с тобой тоже дальние родственники?              — Исходя из теории поколений, все люди так или иначе родственники, — пожал плечами Лань Юань.              — Ой, это что получается, дядя Не тоже дядя А-Лину?! — воскликнул Цзинъи, и Цзинь Лин тут же вздрогнул.              — Нет! — воспротивился он. — Нет же?! — спросил он более отчаянно.              Госпожа Лелао снова рассмеялась. Заговорила женщина с чёрными волосами:              — Ребёнка запугали его же роднёй, поверить не могу, — помотала она головой. — Пожалуйста, А-Лин, не волнуйся. Если мой сын доставит тебе неудобства, будучи твоим дядей, я заставлю его задуматься о своём поведении.              — Мам! — возмутился Глава Не.              — Помамкай мне ещё тут! Твои люди приехали слишком рано и переполошили всю деревню! Неужели так сложно было отправить двух-трёх человек, там всего лишь двадцать чемоданов, нет — целый взвод пригнал, ещё и в три часа ночи. Швейцария столько военных с шестнадцатого века не видела, клянусь.              — Вы можете звать меня по имени, хорошо? — попросила вторая Госпожа Не, с умелым совершенством игнорируя ругань за своей спиной. — Меня зовут Лелао, а мою жену — Дайлин.              — Это невежливо, — вспомнив низкий поклон дяди, заметил Лань Юань. Он называл по имени только Вэнь Цин, и то только потому, что она целый год без устали поправляла его: «Я не тётя, А-Юань. Я тебе двоюродная тётя. Перестань меня так звать!». К тому же степень их близости позволяла обращаться к ней так, но к кому-то старшего возраста, да ещё и чужому, обращаться по имени… странно.              — А-Юань, если назовёшь меня бабушкой, я обижусь, — шуточно нахмурилась женщина. — Я, может быть, и стара, но родных внуков у меня нет, а значит, я не могу быть бабушкой. Пожалуйста, на это лето забудь все ваши ланьские правила и поживи счастливой детской жизнью, хорошо? А-Мин, пойдём в дом. Мы подготовили вам твою старую комнату.              Цзинь Лин с самого приземления казался Лань Юаню слишком задумчивым. Когда они уже зашли в дом, Цзинь Лин отстал ото всех и остановился на крыльце, чтобы рассмотреть Госпожу Дайлин и Чифэн-цзуня: они, видимо, уже устали переругиваться и теперь обнимались, причём Главе Не ради этого пришлось смешно согнуться в три погибели. Цзинь Лин остановил на них долгий взгляд и даже не обратил внимания на Фею, поскуливающую у его ног.              Когда Лань Юань всё-таки решился его отвлечь, мимо него молнией пролетел Лань Мин.              — А-Лин, папа говорит, нам надо поспать, потом погуляем, — сказал он, аккуратно взяв его за руку. Цзинь Лин, будто не осознав, что всё это время стоял неподвижно, лихо повернулся, чуть не стукнувшись о дверной косяк.              Их проводили на второй этаж и открыли дверь в их комнату. Из-за того, что стены были выполнены из какого-то тёмного дерева, а окна выходили на север, комната находилась в полумраке даже в начале нового дня. Но при этом тяжести никакой не ощущалось из-за большого светлого ковра на полу и двух больших шкафов из белого дерева. Люстра тонкой работы чем-то напоминала игрушку, которую вешают над колыбелью новорождённым: очень красивая пластинка полумесяца, звёздочки, кометы свисали с серебряного диска круглой лампы на тоненьких цепочках. Пахло деревом. Три односпальные кровати располагались вдоль трёх стен. У одной стояло высокое овальное зеркало, у другой — стеллажи, заполненные книгами.              — Чур я у окна, — воскликнул Цзинь Лин, только завидев кровать, изголовье которой терялось в белых занавесках. Она была больше остальных и, хоть её нельзя было назвать новой, выглядела ухоженно.              — А-Юань, ложись у книг, — предложил Лань Мин, подняв руку (кажется, он хотел прикоснуться) и тут же её опустив. — Раньше там стояла моя кровать.              Приглядевшись, Лань Юань увидел, что стена над кроватью вся была изрисована синим восковым мелком.              — А ты не хочешь спать на своём месте? — уточнил Сычжуй. В последние дни брат никогда не выдерживал его взгляд — всегда отворачивался, стоило Лань Юаню к нему обратиться. Это тревожило.              — Нет, — сказал Лань Мин, ногой поворошив белый ковёр под ногами. — Тебе там будет удобнее.              Сычжуй не нашёлся в словах. Ему казалось важным поговорить с братом, потому что напряжение между ними он чувствовал практически постоянно, но его ощущения сейчас не имели должного значения. Цзинъи совсем не до разговоров — он выглядел, как тень себя настоящего, улыбался редко и вёл себя… иначе. И у Лань Юаня не было права этому возмущаться.              Из коридора послышались чьи-то шаги. Сычжуй решил не торопиться, потому кивнул и прошёл к кровати. Цзинь Лин почему-то странно на него посмотрел.              — Так, молодёжь, — после громкого стука в комнату вошёл Глава Не с пятью чемоданами в руках. Как он их умудрился все взять, учитывая размеры, оставалось лишь гадать. — Разбираем вещи. Цзинь Лин, это чемодан Феи и твой чемодан на первую неделю. Проверь, чтобы ничего не спуталось.              — А остальные чемоданы где? — поднял бровь Цзинь Лин и уткнул руки в бока.              — Внизу. Ляньфан-цзунь сказал выдавать тебе по одному на неделе, — ответил Чифэн-цзунь, осмотрев комнату. — Сейчас быстро разбираемся с вещами, переодеваемся и спать — чтоб до часу дня ничьего бодрого носа в доме не было, ясно?              Сычжуй посмотрел на время — почти семь утра.              — Сейчас же утро, — не понял Лань Мин.              — А в Чикаго полночь, — легко ответил Глава Не, подкатив к кровати Цзинъи его чемодан. — В самолёте вы не спали, когда вам предлагали, так что сейчас это обязательно. Придётся быстро перестраиваться на новый часовой пояс, если не хочется бродить по горам в полусне.              — А правда, что в горах водится снежный человек? — спросил Цзинь Лин, высунув голову из чемодана Феи. Он уже развернул ей огромную лежанку и достал пару игрушек — видимо, её любимых.              — В этих горах живут только эльфы, А-Лин, — сказал Лань Мин. — Если бы здесь и завёлся снежный человек, его бы быстро отсюда изгнали.              — Это только если снежный человек не может притворяться эльфом, — заметил Лань Юань. Он не верил в волшебство (спасибо книжкам и суровой взрослой реальности, бе), но и необходимости заявлять об этом брату не видел.              — Как можно не узнать снежного человека, А-Юань? — нахмурился Цзинь Лин. — Он же огромный и волосатый, а ещё приносит за собой метель. А эльфы умные и мудрые, они бы сразу его заметили.              — А если снежный человек — это воплощение умного, мудрого, но злобного эльфа? — предположил Лань Юань, усмехаясь мрачнеющему виду друга.              — Тогда всех злых эльфов стоит убивать, — безжалостно подытожил Цзинь Лин.              — А-Лин, у каждого есть право на жизнь, — возразил Лань Мин. — Какое бы зло эльф ни совершил, его жизнь даже по закону высшая ценность, ты не имеешь права её отнимать.              — Если жизнь — это ценность, то её можно купить за деньги, а значит и обесценить.              — Не всё можно купить за деньги.              — Не позорься! Так может говорить только тот, у кого денег нет!              — Так, — хлопнул в ладоши Чифэн-цзунь, поднявшись с кровати, на которую он уселся, помогая разбирать вещи Лань Мина. — Ещё раз повторяю: раскладываем вещи по полочкам, — он указал на шкафы и, вдруг что-то вспомнив, поправился: — Цзинь Лин, можешь не раскладывать. Или в августе придётся выделять целый день, чтобы сложить все твои вещи в те пятнадцать чемоданов, — Жулань, будто это само собой разумеется, махнул рукой в жесте «ага, я в курсе». — Переодеваемся. Если кому-то надо в душ, он буквально у вас за стенкой, и спать.              Голос Главы Не всегда был громким и глубоким, даже величественным в какой-то мере. Ему был присущ внушительный командный тон, и даже сейчас, находясь в домашней обстановке, он продолжал его использовать, но Лань Юаня позабавило совсем не это. Почему-то ему показалось, что Чифэн-цзуню было неловко с ними, детьми, наедине, и он просто не знал, с какой стороны к ним подступиться. Отчасти это было понятно: Глава Не хорошо знал только Лань Мина, ведь он часто гостил в Цинхэ Не, но сейчас с ним следовало обращаться очень трепетно — любое неверное слово или действие могло вывести его из шаткого равновесия. Возможно, Чифэн-цзунь просто боялся нечаянно ему навредить, потому держался на некотором расстоянии. И физически, и эмоционально.              По-другому, но так же неловко Глава Не общался и с Цзинь Лином. Сычжуй думал, что они тоже должны были быть близки — всё же Ляньфан-цзунь и Чифэн-цзунь приходились друг другу названными братьями, но во время полёта раза три разуверился в своих мыслях. Цзинь Лин вёл себя как-то странно с Главой Не: то избегал его совсем, то позволял себе необоснованную дерзость, словно был чем-то бесконечно недоволен в присутствии Чифэн-цзуня. Лань Юань не спрашивал, понимая, что Цзинь Лин скорее насупится и закроется, чем расскажет, в чём дело, поэтому оставалось только наблюдать и строить догадки.              Ещё раз осмотрев их всех, Глава Не пожелал спокойных снов и вышел из комнаты. Цзинь Лин, облегчённо выдохнув, вывалил вещи из чемодана на кровать, покопошился в них, что-то выискивая, и снова неаккуратной кучей кинул их в чемодан. Он отцепил от пояса юньмэнский колокольчик и привязал его к ошейнику Феи, быстро снял с себя одежду и залез под одеяло, накрывшись им с головой.              — А-Лин, — вдруг позвал Лань Мин. Цзинь Лин демонстративно откинул одеяло и громко сдул чёлку с лица. — Ты же знаешь, что твоя жизнь дороже денег?              — Догадываюсь, — пробурчал Жулань, перевернувшись на другой бок — спиной к Цзинъи. Немного помолчав, он добавил: — Твоя тоже. И любой, кто причинил тебе вред, заслуживает смерти.              — Никто не заслуживает смерти, — снова уверил Лань Мин.              — Собственными руками бы убил, — выдохнул Цзинь Лин, опустив одеяло и посмотрев на Лань Юаня. Наверное, он искал в нём поддержки, поэтому Сычжуй оперативно ему кивнул, соглашаясь. Не то чтобы он действительно разделял его взгляды, но понимал, что позиция Цзинь Лина это не что иное, как печать воспитания в Юньмэн Цзян. Лань Юань знал, ведь уже слышал такие же слова от папы: ни одна жизнь не имеет смысла, если это не жизнь твоих родных.              — Не убил бы, — усмехнулся Цзинъи. Цзинь Лин, всё ещё не усомнившись в своей правоте, очень скептично на него посмотрел, мол, ты так в этом уверен? — Ты слишком добрый для такого.              — Ты кого добрым назвал?! — вспылил Жулань, подскочив на кровати. Лань Мин вдруг рассмеялся — наверное, впервые за всё это время, и только это сбило весь воинственный настрой Цзинь Лина. Он схватил свою подушку и совсем бессильно кинул её в Цзинъи, так что тому никакого труда не составило её поймать и прижать к себе.              — Я пойду спать к папе, — сказал он вдруг, всё ещё улыбаясь. — Можешь взять подушку и одеяло с моей кровати.              Не дожидаясь ответа, он швырнул в Цзинь Лина две подушки и накинул на него одеяло со словами: «Только не мёрзни!». Пожелав спокойного утра, он махнул Лань Юаню рукой и вышел из комнаты до того, как Цзинь Лин выпутался из одеяла и принялся ворчать, что он совсем не добрый и, вообще, с чего все вокруг это взяли.              Лань Юань уже успел разложить свои вещи по полочкам и с подозрением взглянул на то, как вещи вытащил Цзинъи — а точнее раскидал всё по своей кровати и до шкафа так и не донёс. Почему-то ему показалось это хорошим звоночком, ведь в Чикаго Лань Мин и шага без отца не ступал и соблюдал предельную осторожность (хотя, возможно, это потому, что он был на базе Юньмэна впервые).              Сычжуй задумался, стоило ли ему убрать ещё и одежду Лань Мина, и пришёл к выводу, что лучше уж нет — если брат воспримет помощь как упрёк в плохом соблюдении правил, то снова расстроится. А потом, расправив кровать и переодевшись, Лань Юань решил, что лучше действовать радикально — поэтому недолго думая разворошил все свои аккуратные стопки футболок и едва смог впихнуть их на место. Ему это вообще не понравилось, но он быстро уверился, что сделал все правильно.              Лань Юань наконец успокоился и присел на кровать, снова осмотрев комнату. Она казалась ему какой-то необычной, но он не до конца понимал, почему. На стеллажах между книгами стояли маленькие вязаные куклы — похоже, что ручной работы — и какой-то цветок в белом керамическом горшке. К своему огорчению, Лань Юань не узнал его и пришёл к логичному умозаключению, что в магазинчике младшего дяди этого растения не было: помогая там какое-то время назад, Сычжуй сумел выучить названия всех цветов, что там продавались, и особенности ухода за ними.              Вдруг Фея громко заскулила — Лань Юань даже вздрогнул от неожиданности. Она обежала кровать Цзинь Лина на два раза и припала к полу, выронив из пасти резиновую игрушку, которую всё это время исправно грызла. Сычжуй присмотрелся: друг завернулся в два одеяла с головой, но даже через столько слоёв было заметно, что он дрожал.              — Чего тебе, бессовестная? — глухо промычал из-под одеяла Цзинь Лин. Ответом ему послужил всё тот же скулёж. Фея, видимо, была научена не залезать на кровать без разрешения, но соскучилась по хозяину. Цзинь Лин высунул нос и недовольно на неё уставился. — Ну иди сюда, — он раскрыл верхнее одеяло, и собака быстро к нему впрыгнула. Подождав, когда она уляжется, Цзинь Лин укрыл ее, повернулся на бок и уставился на Сычжуя.              — Тебе холодно? — спросил Лань Юань, улыбнувшись. Цзинь Лин явно хотел спать — его лицо было уставшим и недовольным.              — Отстань, — очень дружелюбно отозвался он и накрыл голову одним из одеял. — Чего не ложишься?              Сычжуй ещё раз осмотрел кровать, на которой сидел.              — Не уверен, что смогу сейчас уснуть, — вообще-то проблема была в том, что Лань Юань ненавидел спать вне своего дома и не на своей кровати. Когда он просился полететь в Швейцарию, он как-то подзабыл о том факте, что ему придётся жить в чужом доме целых три месяца.              — Ты в самолёте тоже плохо спал, — заметил Цзинь Лин, щекой потеревшись о голову Феи. — Тебе нормально?              Не нормально. Лань Юань прислушался к себе: у него кружилась голова и его тошнило, а из-за слабости тело ощущалось таким тяжёлым, будто к его плечам привязали камни. Он ведь, если честно, оказался с ещё большим разрывом в часовых поясах: в Чикаго он прилетел из Сан-Франциско, и в этот же день они отправились в Бёрн. Разница с привычным временем для него составила не семь часов, а девять, и ему поплохело от частых перелётов — странно, конечно, но он с самого детства отвратительно себя чувствовал в самолётах.              — Всё в порядке, — улыбнулся Сычжуй. Ему стало смешно, что он так же, как и Цзинь Лин, совсем не хотел говорить о своём здоровье, хоть и крайне не одобрял такое поведение. — Спасибо, что беспокоишься обо мне.              — Да нужен мне ты, — фыркнул Цзинь Лин, закрыв глаза. Он ещё с минуту полежал в тишине, сопя носом, а потом тихо спросил: — Если ты всё-таки не собираешься спать, можешь… немного полежать со мной?              Видимо, замёрз он всё-таки сильно, хотя Лань Юань не чувствовал особого холода в комнате. Сычжуй взял с кровати одеяло и подушку (пусть у Цзинь Лина уже была вторая подушка, она затерялась где-то у него под одеялами) и плюхнулся рядом с ним. От окна, что удивительно, совсем не дуло, и постель была очень теплой — даже сам Цзинь Лин показался жутко горячим. Возможно, он температурил, ведь при всей бледности его кожи на щеках всё равно горел яркий румянец.              Цзинь Лин к нему не повернулся, но подвинулся, и потеснённая Фея с того края кровати вытащила свою большую голову из-под верхнего одеяла, положила её на плечо хозяина и как будто очень недовольно посмотрела на Лань Юаня. Сычжуй ей улыбнулся, почесав её за ухом, чтобы она подняла голову, и укрыл Цзинь Лина третьим одеялом.              И только когда удалось удобно улечься, Лань Юань подумал, что кровать, как и комната, перестала казаться уж слишком чужой. Всё то время, что он лежал, слушая дыхание Феи, белые плотные занавески над головой напоминали ему о Гусу Лань. Было интересно, чем сейчас занимался лао-па, ведь он сорвался в Гусу Лань сразу же, как получил звонок от Лань Сичэня. Немного волновало, как себя чувствовал па — он был сам не свой, провожая их на самолёт, — но позвонить ему сейчас было нельзя. Как сказал Глава Не, это было нужно для безопасности, и, если уж слишком захочется связаться с родителями, надо будет выезжать в какой-нибудь крупный город.              — А-Юань? — вдруг прошептал Цзинь Лин, вырывая его из мыслей.              — Мм? — отозвался Лань Юань. Он думал, что Цзинь Лин уснул тогда же, когда и перестал дрожать — минут десять назад.              — Как думаешь, почему Чифэн-цзунь не навещал свою маму шесть лет? — это был последний вопрос, который Сычжуй ожидал услышать.              — Не знаю. Может, им и не надо часто видеться?              Цзинь Лин помолчал.              — Будь у меня мама, я бы всё время проводил с ней, — прошептал он, тихо шмыгнув носом.              У Лань Юаня вдруг что-то заболело. Тут же Фея, издав короткий скулящий звук, принялась носом рыть одеяла — видимо, в поисках тела Цзинь Лина. Из-за этого он зашевелился, повернулся на другой бок и, пытаясь спрятаться от морды собаки, уткнулся лицом прямо Сычжую в грудь. Цзинь Лин напомнил толстую и очень неловкую гусеницу, когда попытался елозить по кровати, поэтому Лань Юань усмехнулся и прижал этот кокон одеял к себе, чтобы Фея его не достала.              — Здесь тёмный потолок, — сказал Цзинь Лин, почесав нос о футболку Сычжуя.              — Что? — не понял Лань Юань и посмотрел на потолок. Действительно тёмный. И как он сам это не заметил. Вот почему комната казалась ему такой необычной! — Ой…              — Да, странно, — с закрытыми глазами пробурчал Цзинь Лин, — хотя мне нравится. Но младший дядя говорил, что это сужает пространство, — безбожно протянув слова в длинном-длинном зевке, он ещё немного повертел головой. — А-Мин ушёл, потому что ему тут нехорошо. Давай попросим Чифэн-цзуня перекрасить потолок…              Наверное, он сказал что-то ещё, но Лань Юань внезапно провалился в сон.              А когда он проснулся, на часах была половина первого и его рука затекла настолько сильно, что вытащить её из-под головы Цзинь Лина оказалось тем ещё испытанием. Сон у друга, как удалось узнать Сычжую, был довольно беспокойным: Цзинь Лин всё ворочался без конца, что-то невнятно бормотал и как будто пытался провернуться по часовой стрелке, да не выходило — поэтому он поочередно закидывал на Лань Юаня то ноги, то руки. Кажется, он ещё раза два просыпался, ворчал на Фею и снова засыпал, с каждым разом оттесняя Сычжуя всё ближе к краю. Так что, поднимаясь с кровати и накидывая на Цзинь Лина одеяло, Лань Юань подумал, что ему лучше не спать с ним больше, но тот факт, что он даже неплохо выспался, учитывая обстоятельства, вносил долю большого сомнения в его мыслительный процесс.              Голова больше не кружилась — только неприятно гудела, а вокруг ощущалась неприятная духота — так бывало всегда, когда Сычжуй случайно засыпал посреди дня, — так что он тихо вышел из комнаты, прикрыв дверь. Фея потрусила вместе с ним. Похоже, она была единственной, кто чувствовал себя неизменно хорошо.              Лань Юань не успел рассмотреть дом достаточно подробно, когда они только приехали — тогда Госпожа Лелао на словах объясняла, где что находится, а усталость брала верх над внимательностью. Сейчас же, умывшись в ванной, Сычжуй чувствовал себя лучше, чтобы рассмотреть всё самому. Правда, он немного отвлёкся на то, что забыл в комнате расчёску, и из-за этого ему пришлось укладывать петухи в волосах мокрыми руками. Лучше так, чем никак.              Он вышел в коридор, где его тихо ждала Фея. Удивительно, что она совсем не пыталась лаять — рядом с Цзинь Лином она постоянно издавала какие-то звуки. Лань Юань решил, что она просто не хотела разговаривать именно с ним, и эта мысль его несколько разочаровала. Да, он не особо любил собак, но Фея при своих внушительных размерах была очень доброй и умной, и с ней хотелось подружиться. Хотя бы ради Цзинь Лина. А уже потом ради самомнения Сычжуя. Неужели он не нравился Фее так сильно, что она даже не стеснялась его игнорировать? При А-Лине-то она всегда была ласковой, под руку за лаской то к одному, то к другому лезла, а как оказывалась с кем-то наедине — так сразу тишина и глаза-бусинки, будто её кто-то смертельно обидел.              — Ты не голодна? — спросил он, протянув к Фее руку. Она лениво подняла свой большой нос и выдохнула в ладонь, так её и не коснувшись. Лань Юань решил не сдаваться. — Надо найти кухню, да? Пойдём.              По пути к лестнице он обнаружил, что стеклянная дверь на балкон была открыта настежь. Закрывающий её белый тюль развевался от слабых порывов ветра, приносящего в дом приятный летний запах — манящий настолько, что Лань Юань не удержался и вышел на балкон. Он как будто всё ещё не смирился с мыслью, что находился не в Вашингтоне, ведь то удивление, которое вспыхнуло в нём при виде далёкого поля и высоких гор, было таким же, как и в первый раз: застыть и смотреть во все глаза, как самый счастливый сон в жизни. Вокруг — невероятный простор и голубое-голубое небо. В городах, особенно больших, небо бывает только серым и тусклым, а здесь — насыщенное, чистое, пронизанное светом яркого солнца, заливающего бескрайние луга. Казалось, сама земля дышала в такт дыхания Лань Юаня — до того непонятное чувство единения с миром его захлестнуло.              Балкон выходил на внутренний двор дома — опустив голову, Лань Юань увидел несколько аккуратных грядок, крытую теплицу, похожую на маленький домик, кусты крыжовника и жимолости, какие-то плодовые деревья, ухоженный сарай, дровяник и, кажется, баню.              А потом — вдруг — среди всего этого… Фею.              Он резко обернулся и, естественно, не увидел её за собой. Собака стояла внизу, у близких к дому грядок, задрав голову и высунув язык, часто дыша от жары. Конечно, она ведь совсем чёрная — солнце грело её нещадно, — но она не уходила и, кажется, так же наслаждалась теплом. И как она так быстро там оказалась?              Лань Юань очнулся, проморгался и зашёл обратно в дом. Спустившись по винтовой лестнице, он осторожно высунул голову из-за стены — тут была проходная гостиная, в одну сторону ведущая к каким-то комнатам, а в другую — в столовую, на кухню и в сад. Только сейчас Сычжуй ощутил под ногами половик — мягкий-мягкий, словно только что из магазина. Здесь гулял воздух (хотя больше походило на сквозняк), оттого Лань Юань отчётливо улавливал запах нагретой земли — он ощущал его раньше, когда в Сан-Франциско учился прокаливать землю в духовке, и почему-то именно этот запах был ему особенно приятен. Вэнь Цин говорила, что это из-за того, что А-Юань был рождён во временном поселении и, будучи очень маленьким, в солнечные дни всегда сидел в какой-нибудь грядке — его туда закапывал Вэй Усянь.              Оглядев общую комнату, Лань Юань не нашёл ни единой души, зато обнаружил у стены фортепиано и удивился — неужели он был таким уставшим после перелёта, что не заметил его раньше. А вот камин он уже видел — тогда Лань Юань подумал, что он очень сильно похож на камин в квартире А-Мина, а сейчас в этом ещё больше убедился: даже статуэтки над камином стояли в той же шахматной последовательности. На большом кожаном диване лежали кружевные накидки — на вид вязаные чьей-то очень кропотливой рукой — и три пледа: оранжевый, красный и синий. Сычжуй хмыкнул, посмотрел на большущий цветок у лестницы (это бокарнея!) и вдруг услышал голоса. Кажется, с кухни.              — Это кто там проснулся раньше времени? — донеслось оттуда уже явнее, и белые занавески разлетелись перед Госпожой Лелао. — А-Юань? Давно тут топчешься? Проходи.              Женщина посторонилась, поддержав штору — видимо, дверь здесь из принципа не установили, — и пропустила его в столовую. Две стены, что выходили на юг и запад, были полностью замещены панорамными окнами, оттого комната полнилась солнечным светом, приглушённым лишь полупрозрачным белым тюлем. Тут же была открыта стеклянная дверь во внутренний двор — именно отсюда, скорее всего, Фея нашла выход на улицу. За круглым деревянным столом сидел Чифэн-цзунь, мрачно вливая в себя что-то, запахом напоминающее кофе.              — Доброго… дня? — поздоровался Лань Юань, взглянув на часы — половина первого.              — Доброго, — кивнул мужчина, отставив кружку и страшно нахмурившись. Сычжуй не понял, почему, но это заставило его замешкаться. Он сделал что-то не так?              За его спиной рассмеялась Госпожа Лелао.              — А-Лин, милая, зачем ты его мучаешь своим цикорием? — спросила она, пройдя на кухню. — Он хуже изюма сморщился.              — Это полезно! — воскликнули ей в ответ, и тут же Лань Юань услышал стук ножа о разделочную доску. Похоже, кто-то там очень агрессивно что-то нарезал.              Лань Юань глубоко вдохнул вкусный воздух, словно мог им насытиться, — из-за смешавшихся запахов земли, полуденного зноя, свежих овощей и цикория в кружке Главы Не во рту стала выделяться слюна и живот забурлил от голода, требуя еды. Лань Юань подошёл к столу и сел напротив Чифэн-цзуня — ведь при всей суровости внешнего вида он и в помине не казался страшным, даже когда злился… или пил невкусный напиток.              — Я тоже не люблю цикорий, — кивнул Лань Юань, улыбнувшись. Лицо Главы Не вмиг разгладилось и стало дружелюбным.              — Хоть кто-то в этом доме со мной солидарен, — ухмыльнулся он и, откинувшись на спинку стула, сказал чуть громче: — Слышишь, ма? Детям не нравятся твои горькие порошки!              — Тебе уже тридцать пять, дитё, — сначала в столовую вошёл сарказм, а потом уже сама Госпожа Дайлин. Увидев Лань Юаня, она приветливо ему улыбнулась, и прошла к столу, поставив на него какой-то салат. Сычжуй сразу же приметил в нём редис и обрадовался. — А-Юань, ты голоден?              — Да, — кивнул он. — А есть вода?              — На кухне всегда стоит, там в графине. Попроси у Лелао, она тебе нальёт. Скоро всё будет готово, — кивнула женщина, пододвинув большую миску к Чифэн-цзуню. Тот снова нахмурился от безысходности. — Ну чего ты как маленький! На четвёртый десяток жизни ещё не научился есть редис? Самому не стыдно?!              Лань Юань прошёл на маленькую, но плотно обставленную всякими деревянными шкафчиками и оборудованием кухню, где Госпожа Лелао что-то готовила. Тут очень вкусно пахло мясом и специями — па точно бы понравилось. Она отвлеклась от сковороды и налила ему воды.              — А-Юань, ты что-нибудь не ешь? — спросила она. — Лук? Овощи? Мясо?              — Всё ем, — кивнул Сычжуй. Потом, подумав, добавил: — Кроме варёной капусты и острого перца. Па любит, а мне плохо становится.              — А какое у тебя любимое блюдо? — уточнила женщина, светло улыбнувшись. Сычжуй вдруг вспомнил, что ему не нравилось находиться в окружении незнакомцев — тем более, если рядом не было родителей, — но даже в чужом доме, вдали от родных, от вида светлых локонов, мелированных сединой, и сухой кожи тонких кистей, Сычжуй ощущал лишь спокойствие. Возможно, это из-за брата — всё же с этими людьми Цзинъи провёл четверть своей жизни, и он их любил, а значит, Лань Юань тоже должен был их полюбить.              — Я люблю салаты, — пожал плечами он, стараясь не слишком очевидно взглядываться в лицо женщины. Ему не давало покоя сходство её черт с кем-то неуловимо знакомым. Кем-то, кто был близок Цзинь Лину. — Но вообще… суп, который готовил однажды Саньду Шэншоу. А у вас?              — Паста. Любая, — усмехнулась Госпожа Лелао. — Так, давай ты поможешь мне накрыть на стол. Позови ещё Минцзюэ, чтоб веселее было.              Ровно в час дня из глубин дома послышался громкий хлопок двери и в столовую, где Лань Юань за неимением дел украдкой жевал салат, проскользил Лань Мин. Вообще Сычжуй тоже это заметил — по паркету можно было спокойно кататься, если надеть носки, но так как сам он был без них, попробовать не удалось. Зато брат преуспел.              — О, А-Юань! — воскликнул Цзинъи, улыбнувшись. — А А-Лин тоже проснулся? Фея, привет!              Кажется, наконец-то выспавшись, он снова полюбил весь мир. Фея сразу же к нему подбежала, радостно виляя хвостом, и принялась ворковать на своём собачьем языке (Лань Юань искренне попытался не обижаться — он просто сделал выводы). Следом за А-Мином появился и Лань Сичэнь — на какое-то мгновение Лань Юаню показалось, что это не старший дядя, а лао-па — всё-таки они слишком походили друг на друга. Цзинъи ещё немного потискал Фею, после чего вышел на улицу и осмотрелся.              — О, я вон ту иргу сажал! — воскликнул он, и Лань Юань из любопытства вышел к нему. — Она такая большая стала!              — Где?              — У бани, вон там, — он указал пальцем на небольшое деревце с пятью тонкими стволами. — Когда она созреет, нам надо будет успеть съесть всё самое вкусное, иначе птицы объедят.              — Это что-то съедобное? — не понял Лань Юань. Он никогда не слышал о таких ягодах.              — А-Юань, ты что, никогда не ел иргу? — удивился Лань Мин, и брови его сначала метнулись вверх, а потом приняли своё обычное положение. На какую-то секунду Лань Юань подумал, что Цзинъи снова ударится в рассуждения и постарается неловко, но многословно описать вкус через свои ощущения, но он всего лишь сказал: — Попробуешь, когда созреет. Это моя любимая ягода, — на секунду он запнулся, и его взгляд заметно потемнел, — но ты не обязан тоже её любить.              Всё же Сычжуй сглупил, ожидая от брата прежнего поведения.              — И всё же я буду любить всё, что любимо тобой, — возразил он, чувствуя необходимость. Лань Мин открыл рот, судя по всему, для того, чтобы возмутиться, потому Сыжчуй резко его перебил: — Я хочу этого. Сам. Ты важен мне, а значит всё, что может сделать тебя счастливее, сделает счастливым и меня.              Лань Мин как-то странно его осмотрел. В его взгляде было очень много недоверия, однако было в нём и что-то такое…              — Ты не обязан, — махнул он рукой. — Я всё равно навсегда останусь твоим братом. Прибереги свою любовь для кого-то, кто её действительно заслуживает.              — Никто не заслуживает большей любви, чем семья, — улыбнулся Лань Юань.              — А Лань Сялу? — Лань Мин поднял взгляд, осторожно, будто даже украдкой, смотря на него лицо. — Ты же сильно ей дорожишь…?              — Я допустил ошибку, поставив её желания выше своих, — как-то совсем не к месту вспомнился её плач и неуместное равнодушие к её слезам, когда Сычжуй объяснялся с ней по телефону. — Мне очень жаль. На самом деле, я очень виноват перед тобой. Мне не стоило пренебрегать тобой в угоду кому-то другому, ведь… Ты же и правда навсегда мой брат. Другие будут приходить и уходить, но мы всегда будем друг у друга. Я не хочу, чтобы ты думал, что кто-то посторонний для меня будет важнее тебя. Никогда не будет. Но мне надо было совершить ошибку, чтобы понять это. Мне правда жаль, и я надеюсь, что ты сможешь простить меня.              Во взгляде Лань Мина всё больше и больше разгоралась… надежда. Он улыбнулся, но в уголках его глаз заблестели слёзы.              — Ну вот, — сказал он, шмыгая носом и горько усмехаясь, — а я думал, что мне придётся умереть, чтобы стать для старшего брата кем-то важным.              У Лань Юаня в очередной раз внутри что-то заболело.              — А-Мин…              — А-Юань? — отозвался Лань Мин, смеясь и плача одновременно. Он улыбался, и солнце освещало его блестящее от слёз лицо, и Лань Юань понимал, что тоже плачет.              — Я могу тебя обнять?              Старший дядя страшно разволновался, когда обнаружил их ревущими в обнимку, однако быстро успокоился, потому что Цзинъи, перестав путать пальцы в волосах Лань Юаня, стал увлечённо рассказывать об ирге и о том, как хорошо она выросла за то время, что их не было.              Цзинь Лин спустился к ним в половине второго. Как обычно — совсем не в духе после сна. Он поковырялся в тарелке, пока все обедали, невпопад покивал на вопросы о самочувствии, выпил два стакана воды, пытаясь проглотить таблетки от тошноты, посмотрел на всех исподлобья и решил, что на этом его полномочия закончились. Он отвязал свой колокольчик от ошейника Феи, сжал его в руке и, закрыв глаза, уложил голову на Лань Мина. До этого Цзинъи достаточно громко хрустел огурцом, однако, почувствовав тяжесть чужого прикосновения, заметно замер и притих. Лань Юань уже хотел было что-то сделать, как вдруг понял, что Лань Мин нисколько не обеспокоился: просто чтобы не мешать Цзинь Лину, он стал медленнее и тише жевать и постарался лишний раз не двигаться, чтобы не потревожить друга. Правда, он потёрся своей щекой о его макушку — до этого он так же с Феей нежничал, — и Цзинь Лин негромко, но отчётливо возмутился.              — А-Лин, до вечера спать нельзя, — так как теперь телодвижения Лань Мина были ограничены, Лань Сичэнь кормил его с ложки, иногда посмеиваясь из-за выражения лица сына: за неимением возможности дотянуться до еды, Цзинъи старался глазами показать, что ему хотелось. Говорить он тоже не собирался, уважая чужое желание поспать на нём. — Я знаю, что хочется, но иначе ты ночью не заснёшь.              Цзинь Лин пробурчал что-то непонятное в ответ.              — Ой, а мы когда поедем к лаоши? — вдруг встрепенулся Лань Мин и тут же ойкнул — Цзинь Лин издал странный звук, похожий на рык, и, словно маятник, поднялся с его плеча и тут же упал на плечо Лань Юаню.              — Через два часа, — ответил Лань Сичэнь, отпив из кружки и едва заметно поморщившись. «Цикорий», — понял Лань Юань. — А сейчас… давайте-ка обсудим вашу программу на лето.

06:58 PM

      Когда Чифэн-цзунь остановил машину, Цзинь Лин был ещё недоволен, и его состоянию не помогали ни красивые виды пастбищных полей, ни едва слышимый грохот водопада, который они оставили позади минут десять назад.       Их — Цзинь Лина, Лань Юаня и Лань Мина — привезли в ближайшее к дому семьи Не учебное заведение. Как понял Цзинь Лин, оно было частным и носило старомодное название — пансион. Здесь на постоянной основе жили, воспитывались и учились дети-сироты, которых по неведомой схеме отбирала содержательница пансиона из переполненных детских домов. Цзэу-цзюнь обмолвился, что заведение работало ещё во времена Второй Мировой войны, и этот факт в глазах Цзинь Лина делал пансион живой рассыпающейся мумией. Территория пансиона была удивительно большой, но совсем не имела каких бы то ни было границ — забор ограждал только ту часть, где находились постройки для животных, а полукруг деревьев, старых и у земли толстых, создавал лишь неровную пятнистую тень, под которой располагались яркие турники, качели и песочницы. Так что на многочисленные длинные грядки можно было беспрепятственно пройти любому человеку, способному устоять на двух ногах.       Всё говорило о том, что местные обитатели воров не боялись — более того, демонстративно показывали, что воровать у них решительно нечего. Цзинь Лину стало неуютно. Само здание пансиона было двухэтажным и каменным, таким же старым и толстым, как деревья вокруг него, с крышей, зачем-то укрытой соломой поверх крошащейся грязно-красной черепицы. Размерами оно едва-едва уступало загородному дому Цзинь Лина в Чикаго, так что не было понятно — это отец построил необычно большой дом, или строители пансиона пожалели серого камня на хотя бы одну скудную башенку для этой скучной коробки. Каменная тропа, что вела к большому деревянному крыльцу — главному входу в пансион — выглядела старой и давно потрескалась, и в расщелинах между неровными пластами не то гранита, не то мрамора выступал ржавый мох.       Цзинь Лину тут не нравилось, но у Лань Мина глаза горели. Лань Юань смотрел на всё с бо́льшим интересом, чем Цзинь Лин от него ожидал, так что он мысленно обозвал друга предателем и пнул ближайший камешек у дороги.       Не доставлять проблем. Всё, что ему следует здесь делать, если он хочет остаться — не доставлять проблем. И, по возможности, не корчить недовольное лицо — дядя говорил, что оно очень раздражающее, а Лань Сичэнь хоть и славился своим безграничным терпением, но ныне никоим образом его не проявлял. Произошедшее с его сыном сделало из него такого же нервного и злого человека, с каким привык иметь дело Цзинь Лин в стенах Юньмэн Цзян.       Так что Цзинь Лин, поразмыслив, натянул улыбку. Такую, что не была бы чрезмерно счастливой и при этом не казалась бы холодной.       — Здесь живёт моя лаоши, — сказал Цзинъи, указав на здание друзьям. У него в руке был огромный серый пакет, который он волочил по земле и в котором были припрятаны подарки для его друзей детства. Хоть они и расстались после переезда Лань Мина, связь всё равно поддерживали — звонили друг другу, иногда по ночам, переписывались, отправляли фотографии. Так что возвращаться к ним с пустыми руками Лань Сичэнь счёл дурным тоном. — Она не учила меня школьным предметам, но позволяла сидеть на её уроках. Я рисовал в тетрадках у старших и учил стихи на слух. А потом мы все шли пускать воздушных змеев на поле за этим холмом. Я и вас туда свожу. Это весело.       Пансион располагался у подножия пологого, но всё же довольно высокого холма, и Цзинь Лин устал от одной мысли, что туда придётся забраться.       — Папа рассказывал, что в Раннем Юньмэне они тоже запускали воздушных змеев, — вспомнил Лань Юань и улыбнулся. — Только они стреляли в них из луков и арбалетов. А-Лин, тебя учили пользоваться чем-нибудь таким?       — Учили, — кивнул Цзинь Лин. Ему не давали огнестрелы, потому что отдача от выстрела могла травмировать суставы, так что работал он только со стрелами и ножами. — Но здесь нет ни лука, ни стрел.       — Можем камнями в них побросать, — предложил Лань Мин и тут же кинул взволнованный взгляд на отца. Наверняка ожидал, что его начнут отчитывать за расточительство, но Лань Сичэнь, похоже, и не думал остужать его пыл. Цзинь Лину так вообще показалось, что Глава Лань самолично пошёл бы собирать для игры камни, попроси его об этом А-Мин.       Долго у своеобразной калитки — двух печальных плакучих ив, переплетшихся нижними ветками, — стоять им не пришлось. Уже скоро Цзинь Лин увидел, как главная дверь пансиона открылась, и из здания гурьбой выбежали ученики самых разных возрастов. Кто-то был совсем маленьким — едва спускался со ступеней своими пухлыми ножками, а кто-то был вдвое выше Цзинь Лина, и в самом конце этого потока разномастных лиц на крыльцо ступила старушка, одетая в белое.       Издали Цзинь Лин счёл бы её молодой и даже симпатичной женщиной с густыми светлыми волосами и гордой осанкой, но, когда они подошли ближе, он заметил морщины на её лице, жесткость седых прядей и обтянутые старой кожей пальцы.       К ним тут же подбежали местные ребята: кто-то прокричал имя Цзинъи и налетел на него со всего ходу, кто-то подбежал к Главе Лань и подёргал его за рукав, кто-то принялся с визгом скакать вокруг Главы Не. Только Цзинь Лина и Лань Юаня все обходили стороной и подозрительно пялились.       — Лаоши! — услышал Цзинь Лин голос Лань Мина среди восторженного гомона. — Здравствуйте!       Старушка спустилась с крыльца, и орава учеников расступилась перед ней, позволяя подойти к Лань Мину. Он быстро поднялся на ноги, хотя до этого лежал в основании живой пирамиды тех, кто хотел его обнять, и, наспех отряхнувшись, подошёл к лаоши сам. Она встретила его тёплой старческой улыбкой и добрыми словами, и только потом поздоровалась с Лань Сичэнем и Не Минцзюэ.       Цзинь Лин впервые видел, как главы Великих организаций кланялись, словно мальчишки.       Только после этого лаоши обратила свой белый взгляд на Цзинь Лина и Лань Юаня, и многочисленная толпа учеников последовала её примеру. Лань Юань среагировал быстрее:       — Здравствуйте, Госпожа, — проговорил он, сложив руки в вежливом жесте и быстро поклонившись. — Благодарим вас за гостеприимство.       Цзинь Лину пришлась не по духу тяжесть чужих взглядов, и ему вдруг почудилось, что если он сейчас поклонится, то уже не сможет выпрямиться. Так что он остался стоять так, как стоял, только подбородок приподнял, желая казаться выше.       — Лаоши, ребята, это А-Юань и А-Лин, мои друзья и братья, — представил их Лань Мин, и колени Цзинь Лина на какое-то мгновение подкосились. Цзинъи нежно любил это место, с теплом вспоминал о нём и искренне хотел им поделиться. Наверное, поклониться всё же стоило. — А это моя лаоши, Баошань Саньжэнь.       Это имя ему ни о чём не говорило, но от белого взгляда старушки по коже пронеслись мурашки.       — Я сожалею о вашей утрате, — вдруг сказала она, обращаясь к Цзинь Лину. — Часто теряя, мы приобретаем, но вы потеряли слишком много и слишком рано. Для вас всегда найдётся место в нашей обители.       У Цзинь Лина пересохло в горле.       — Вы очень добры, — скрипуче ответил он, чувствуя себя напряжённым и слабым.       Баошань Саньжэнь улыбнулась с присущей ей мудростью и посмотрела уже на Лань Юаня.       — Наши двери всегда открыты для вас в моменты сомнений — даже самым сильным положено уметь проявлять слабость, а самым быстрым — уметь останавливаться. Добро пожаловать, господа.       Когда с приветствиями было покончено и Лань Мина зачем-то повели в пансион, Лань Юань захотел остаться на улице, чтобы рассмотреть местный палисадник. Цзинь Лин ухватился за его предлог со всем энтузиазмом и указал на первые попавшиеся качели — там, в сторонке, они с Лань Юанем подождут, когда взрослые закончат все свои дела. На самом деле, Цзинь Лин, глядя на старушку, учеников и старое здание-мумию, вдруг вспомнил об ужастике, о котором судачили его одноклассники незадолго до каникул. Но уговаривать их зайти всё равно никто не собирался, а Чифэн-цзунь, переговорив с Главой Лань, и вовсе остался с ними.       Ведомый интересом, Лань Юань выпросил у Главы Не телефон и сделал пару фотографий цветов с клумб, мха в трещинах серого камня и Цзинь Лина, заметившего камеру на вспышке, наверное, третьей. После этого они почти подрались: Лань Юань не обучался в Юньмэне, потому против нескольких приёмов Цзинь Лина у него были лишь слова и виноватая улыбка, и тем не менее Цзинь Лину показалось, что Лань Юань его победил.       — Так и зачем мы здесь? — спросил Лань Юань, потирая шею. Он оглядывал территорию своими светлыми глазами и выглядел так, будто слова старушки его никак не взволновали. Цзинь Лина же начинало подташнивать, когда он вспоминал о них.       — Тут друзья А-Мина, он хотел их повидать, — Цзинь Лину казалось, это и так понятно.       Он тоже оглянулся, пытаясь понять, что особенного А-Юань пытается найти вокруг, но вместо этого напоролся на чужие взгляды. Учащиеся пансиона смотрели на них странными глазами. Лань Мина они сразу же признали за своего, и даже те, кто никогда с ним знаком не был, подхватывали общий задор давних друзей Цзинъи. Он щедро раздавал подарки, обнимался с каждым и даже успевал знакомиться — с младшими ребятами, в основном. Старшие же, особенно девочки, больше внимания уделяли Цзэу-цзюню. На Цзинь Лина и Лань Юаня все вокруг смотрели… странно. И Цзинь Лину это не нравилось.       — Да, но А-Мин оставил их на улице с подарками, а сам ушёл, — возразил Лань Юань. Его вопрос был адресован Чифэн-цзуню, но мужчина о чём-то задумался ещё тогда, когда отдал свой телефон, и потому не слышал их.       — Может, у них с Цзэу-цзюнем есть подарок для лаоши, — пожал плечами Цзинь Лин, плюхнувшись на ближайшую качелю. Ему всегда нравилось качаться и не нравилось находиться в центре внимания. Цзинь Лин задумался: пусть это и глушь, но глушь европейская, и если не интернет, то телевидение тут обязательно должно быть. Знают ли его имя здесь? Насколько Ланьлин Цзинь влиятелен в Швейцарии?       Одежда учеников в большинстве своём была старой, опрятной и несочетающейся между собой. Формы у них не имелось, как и чувства стиля: некоторым вещи откровенно не подходили по фигуре, укорачивая или утолщая её, некоторых совсем не красил цвет. Цзинь Лин успел рассмотреть и украшения — кольца, браслеты и бусы, вышедшие из моды лет так сто назад. Не принимая во внимание их безбожную дешевизну, все они были облуплены, перекрашены, изогнуты и снова облуплены. Насмотревшись на это безобразие, Цзинь Лин схватился за свои серьги-кольца из белого золота и ощупал их рукой — подушечками пальцев он ощутил тонкую резьбу и благородство металла, и ему стало легче дышать.       — Глава Не, — позвал Цзинь Лин резко и громко. Мужчина сразу же перевёл на него свой взгляд, но осознанность вспыхнула в его глазах лишь мгновением позже. — Как долго мы здесь будем?       — Полагаю, пока лаоши не назначит лечение А-Мину, — ответил он.       Тогда Цзинь Лин и Лань Юань спросили одновременно:       — Его всё-таки чем-то заразили?!       — Какое ему нужно лечение?       Не Минцзюэ помолчал, пристально посмотрев на них, прежде чем ответить.       — То, что с ним сделали, оставило в его душе большую травму, и без посторонней помощи она никак не заживёт. Мы здесь, чтобы А-Мину помогли понять, прожить и отпустить произошедшее.       — Это не физическое лечение, — понял Лань Юань.       — Местная лаоши будет этим заниматься? А почему не Цзэу-цзюнь? — Цзинь Лин действительно не понимал. Кто как не отец способен вылечить душу своего ребёнка?       Глава Не невесело усмехнулся.       — Дядя не имеет подходящего образования, — объяснил Лань Юань так, как, скорее всего, сам понимал. — Когда люди болеют, они идут к врачам, а не поварам. Так же как и когда они голодны, они не пойдут к врачам.       Цзинь Лину это объяснение показалось странным, но своё он придумать не мог, потому согласился. Чифэн-цзунь вдруг цыкнул.       — А-Юань прав, но всё же ошибается. Лань Сичэнь не может вылечить А-Мина не потому, что он не умеет это делать, а потому, что ему этим заниматься вообще не положено.       Лань Юань прищурился. У него было идеальное зрение, но он делал так, когда думал. Цзинь Лин заметил это за ним совсем недавно.       — Это как… У папы было… что-то похожее, — наконец пробубнил он медленно. — Лао-па очень переживает за па, но никогда не участвует в его лечении, и психотерапию па проходит один… Вэнь Цин что-то говорила об этом, — он нахмурился и сжал губы, пытаясь подобрать нужные слова. Но спустя пару секунд он мучительно выдохнул и поднял голову к небу. — Я не помню…       — Видите ли, о некоторых вещах говорить с незнакомцами гораздо проще, чем с родными, — Глава Не посмотрел на пансион. — Так устроена психика и отношения между людьми. У каждого человека есть что-то, чем можно поделиться с друзьями, но о котором нельзя рассказать семье. И наоборот. Тем более, любящие вас люди всегда вовлечены в вашу жизнь и так или иначе переживают ваши эмоции по-своему. В таких условиях невозможно получить непредвзятый взгляд со стороны, в котором зачастую люди и нуждаются, попадая в тяжёлые ситуации.       Чифэн-цзунь всегда казался Цзинь Лину каким-то чересчур большим для обыкновенного человека, поэтому однажды он поинтересовался у младшего дяди, а не было ли в родне у семьи Не кого-нибудь вроде великанов. Дядя тогда посмеялся и сказал, что великанов уж точно не было, но зато имелась примесь какой-то европейской национальности. Глава Не был необычен сам по себе: его высокий рост и внушительная ширина плеч делала его похожим скорее на богатыря из древних славянских сказок, чем на простого современного человека. У него были тёмные волосы, но под определённым светом Цзинь Лин всё же замечал, что они не такие чёрные, как у Цзэу-цзюня, и не каштановые, как у самого Цзинь Лина, так что, скорее всего, это был тёмный оттенок русого. Чифэн-цзунь казался очень грозным, злым и чёрствым, однако он всегда был аккуратен и мягок с тем, что требовало бережного отношения, он много смеялся и дурачился.       Наверное, поэтому младший дядя его полюбил. Цзинь Лина покорёжило.       — А как можем мы помочь А-Мину? — спросил Лань Юань, хлопая своими большими глазами. Иногда на солнце они переливались голубизной, как сапфиры, и Цзинь Лин часто на них отвлекался.       — Тебе лучше узнать это у лаоши и самого А-Мина, — отозвался Глава Не. — Помни, что самое главное — не навредить.       Цзинь Лин фыркнул, пытаясь скрыть улыбку.       — Добрыми намерениями вымощена дорога в ад, — сказал он, сложив руки на груди. Лань Юань непонимающе на него посмотрел, но вскоре произнёс забавное: «а», словно для переработки информации ему понадобилось больше времени, чем обычно.       В этот же момент из пансиона вышел Глава Лань — он остановился на крыльце и вцепился в перила с такой силой, что послышался треск дерева. Чифэн-цзунь с одного взгляда на него что-то понял и пошёл к нему, бросив ребятам: «Погуляйте пока».       Сычжуй насторожился. Цзинь Лину вдруг показалось, что он разозлился, хотя никаких видимых признаков, кроме резкого поворота вслед Чифэн-цзуню, не было. Так что, рассудив, что Лань Юань так же сильно переживает за дядю, как и за брата, Цзинь Лин взял его за локоть и отвел подальше от крыльца, на площадку, спрятанную среди рощи из шести плакучих ив. Отсюда не было видно ни крыльца, ни взрослых, и друга ничего волновать не будет — решение, несомненно, дурацкое и малополезное, но лучше Цзинь Лин придумать не смог. Он спросил было про ивы, чтобы отвлечь Сычжуя, но друг, окинув их взглядом, скучающе сказал, что это совершенно обычная salix alba, у неё есть какие-то трихомы на листочках, заполненные воздухом, оттого они и кажутся белыми.       В общем, на этой площадке они сидели в полном молчании. Цзинь Лину было очень неловко и заговорить первым он не решался, а Лань Юань глядел себе в ноги и почти не моргал. Им вдвоем явно не хватало А-Мина — из-за его болтливости они никогда не сидели в тишине, и им не было скучно, ведь он вечно придумывал какие-то игры или находил приключения.       Но теперь А-Мин перестал бегать, говорить и смеяться. Его глаза уже не горели прежним озорством, только бесконечной тревогой, и его улыбка перестала быть счастливой. Часто она была вымученной, иногда — истеричной и совсем редко — радостной. И всё из-за одного плохого человека. Старший дядя сказал, что этот человек никогда больше не сможет вздохнуть спокойно, но Цзинь Лин понимал, что эти страдания совсем не смогут хоть немного облегчить боль А-Мина.       — Это место, — вдруг произнёс Лань Юань. — Ты не знаешь, А-Мин отсюда родом? Дядя усыновил его из этого пансиона и увёз в Вашингтон?       Цзинь Лин и не думал об этом.       — Я не знаю, — он решил, что ему стоит быть честным.       — Мой лао-па боялся отвозить меня к тёте и дяде, у которых я оказался после смерти родителей. Он думал, что меня могут забрать обратно и уже не вернуть ему.       — Хочешь сказать, Цзэу-цзюнь прилетел сюда, чтобы отдать А-Мина обратно? — по коже вдруг прошёл холодок.       Лань Юань резко встал, и деревяшка, что служила сидением на качеле, сильно заболталась.       — Даже не смей так говорить о дяде, — процедил друг. — Он не станет возвращать А-Мина в пансион, как бракованную вещь в магазин!       — Я так не думаю! — возмутился Цзинь Лин. — Но ты сам видел Лань Сичэня и его состояние! Зачем им ещё наедине быть с лаоши? Он вышел весь бледный и злой, а ещё он был один — без А-Мина!       Лань Юань побледнел в точности, как его дядя, и Цзинь Лин понял, что вот сейчас он очень разозлился.       — Перестань! — воскликнул он скорее отчаянно, чем агрессивно. — Для дяди А-Мин — самое важное в жизни, и он никогда и никому его не отдаст!       Эти слова не прозвучали как истина. Цзинь Лину показалось, что Лань Юань пытается убедить его в этом, но сам верит с трудом. Он поэтому так разозлился?       — Это верно, но может как раз поэтому он думает, что А-Мину будет лучше вдали от Гусу Лань? — Цзинь Лин тоже встал на ноги и приблизился к Сычжую. Он сам начинал раздражаться, подозревая, что друг злился на него лишь за то, что Цзинь Лину хватило смелости высказать общую мысль вслух.       — О чём ты вообще говоришь?!       Внутри Цзинь Лина как будто что-то взорвалось.       — Всё это произошло потому, что у вашей дурацкой семьи есть дурацкие правила, в которые А-Мин не вписывался! Тем более что у него за спиной всегда был ты. У вас одинаковое происхождение — в вас обоих нет крови Лань, но именно Цзинъи гнобят за его натуру. Нельзя переделать суть человека — как бы он ни пытался, он не станет тобой, не убив себя прежнего, — он вдруг понял, что задыхается. Он насилу выдохнул и снова вдохнул, чтобы продолжить. — Может, твой дядя просто не хочет, чтобы А-Мин жил с этим давлением? Оставить его здесь, в покое, было бы более милосердно, чем заставить жить там, в Вашингтоне, с осознанием, что отец отвернулся от дела всей его семьи из-за него.       Верно. У Цзинь Лина эта мысль вертелась с самого прилёта.       Здесь дети носили премерзкие дешёвые украшения и улыбались, лишь когда хотелось им самим. Они не знали, как повлияет рынок валюты на их завтрашний обед и не стояли часами у стены за то, что рассмеялись слишком громко. Их не критиковали за внешний вид и не учили угождать. Их учили быть детьми. Их учили дружбе, любви и, может, доброте. Им рассказывали, как чистить зубы и как правильно ставить ударения в словах на их родном языке. Их не заставляли читать манускрипты, изучать иерархии и генеалогические древа знатных фамилий. Их не учили быть марионетками в игре взрослых.       У Лань Юаня глаза вдруг потускнели.       — Ты бы выбрал покой, а не свои организации?       — У меня нет возможности выбора, — надулся Цзинь Лин. Ему стало очень холодно, а Фею он оставил дома.       — А если бы был? — Цзинь Лин вдруг заметил, что у друга по лицу ползут прозрачные капли. — Ты бы отказался от своей семьи? От своих дядей, от Феи, от… нас? Ты бы смог жить спокойно после этого?       Цзинь Лин смотрел на Сычжуя, не моргая. Нет, он не бросил бы. Ни за какие деньги и ни за какой покой. Ему предстояло стать Главой сразу двух Великих организаций и, возможно, умереть за них, как когда-то это сделали его родители. Это будет тяжелый путь, иногда даже невыносимо тяжёлый, но ради семьи, ради тех, кто его любит… Он был готов бороться.       Лань Юань грустно улыбнулся его молчанию и выдохнул с каким-то тяжёлым облечением.       — Вот и А-Мин не стал бы. Я и ты — такая же его семья, как мой дядя, отец и дедушка. Он не бросит нас. И в нашей, как ты там сказал, дурацкой семье среди дурацких правил есть то, которое гласит: «Жизнь наших детей любых других важнее». Оно приговаривает к смерти всех, кто оставляет своих детей. Это правило однажды спасло жизнь мне, как и тебя однажды спас Девятый протокол, — Лань Юань отвернулся, снова посмотрев себе в ноги. — Как бы брату ни было лучше в покое, мой дядя усыновил его и никогда от него не откажется. Он пройдёт вместе с ним все трудности и сделает из него достойного человека, — когда Сычжуй повернулся, его светлый взгляд был полон уверенности. Он посмотрел на Цзинь Лина, усмехнулся и выплюнул: — И он не станет ломать А-Мина, чтобы сделать похожим на меня. Он скорее сломает всю структуру Гусу Лань, чем позволит А-Мину пролить хотя бы одну слезу.

Спасибо, что помог мне вспомнить об этом.