Наследие

Last Christmas, I gave you my heart

But the very next day, you gave it away

This year, to save me from tears

I'll give it to someone special

Wham! — Last Christmas

Вашингтон

21 декабря 2023 года, 10:24 AM

      Праздника как такового в семье Лань на Рождество обычно не было. Лань Цижэнь то ли из-за характера, то ли из-за воспитания, то ли из собственной вредности не очень-то и поощрял всё яркое и блестящее в абсолютно любое время года, а зимой так вообще в нём наблюдалось явное отторжение всего пёстрого и радостного вокруг себя. Поэтому раньше его племянники в рождественскую ночь спали мёртвым сном, примерно отсидев весь «праздничный» ужин, отличающийся от обычного лишь наличием пресной куриной грудки в овощах. Но наутро они всё же получали подарки — не от Санта-Клауса, как все остальные дети, а от близких родственников. Дядя, даже несмотря на своё лёгкое пренебрежение подобными праздниками, дарил учебники, развивающие настольные игры и энциклопедии, с особым вниманием подходя к выбору подарков. Тогда же выяснились первые предпочтения каждого из мальчишек: Лань Хуаню нравились книги о природе и животных, о разных уголках мира и их традициях, о великих людях и истории, в то время как Лань Чжань просил почитать что-то о космосе, океане, химии и истории сотворения мира. Братья сходились в том, что оба любили смотреть на произведения искусства и могли изучать одну картину или статую несколько часов. Даже Лань Цижэнь находил умилительным, как младший садился к старшему в кольцо объятий и внимательно слушал, что ему медленно (потому что сам только-только научился) читал брат. Их родители жили порознь, оттого и подарков от них выходило вдвое больше, чем требовалось. Отец присылал роскошные ювелирные украшения, книги, наборы для каллиграфии, собственные рукописи — одним словом, всё, что могло касаться обучения сыновей. Мама же пошла по иному пути: больше заботилась об обогащении духовного мира мальчиков и потому присылала красивые одежды и музыкальные шкатулки, инструменты, краски и кисти, маленькие статуэтки и открытки, подписанные ее красивым почерком. Сказать честно, Лань Ванцзи научился читать в четыре года лишь потому, что хотел сам прочитать мамино поздравление. Но не успел — к его первому Рождеству, когда он уже мог безошибочно складывать буквы в слова, она умерла. И этот праздник навсегда отпечатался в его памяти клеймом тихой скорби и непонимания. «Почему почтальон задерживается?» — спросил он у дяди наутро после того, как всю ночь прождал у входной двери. Наверное, это был первый раз, когда Цижэнь не смог прямо ответить на вопрос малыша. На следующее утро всё повторилось. И на следующее. Лань Сичэню тогда было уже семь лет, и он понимал, как бессмысленно ожидание младшего брата, но как бы он ни просил Ванцзи прекратить, тот упрямо ждал до самого позднего времени, пока не уставал и не засыпал прямо на пороге. А потом их обоих одели в новые белоснежные костюмы и увезли в какую-то церковь. Если бы не гроб с матерью внутри и убитый горем отец рядом с алтарём, им бы там понравилось.              Даже несмотря на то, что братья Лань выросли в подобных условиях, Лань Хуань вовсе не перенял нетерпимость к праздникам от Лань Цижэня: он принял решение всегда, во что бы то ни стало, добывать для Ванцзи подарки, которые могла бы отправить им мама, чтобы не видеть его слёзы. В первое Рождество без неё Сичэнь на свои карманные деньги, которые ему выдавал дядя в связи с поступлением в первый класс, купил различные ленты и краски, блокноты и игрушки, очень похожие на те, что они когда-то получали, и втайне подарил их брату.              Так, с самых ранних пор у братьев Лань появилась рождественская традиция: выбирать друг другу особенные, неповторимые в своём скрытом смысле подарки. Они служили символом их сильной связи: «я всегда поддержу тебя», «я прямо за тобой», «ты никогда не будешь одинок» — в этом жесте подобные фразы звучали не так пафосно и вычурно, как на открытках и в тостах. Лань Ванцзи пусть и не показывал внешне, но всегда с предвкушением ждал рождественскую ночь и со всей серьёзностью подходил к выбору подарка для брата. Лань Сичэнь же не просто не стеснялся об этом говорить, он подключал к процессу нахождения подарка для младшего брата и дядю, на удивление легко принявшего заложенную племянниками традицию и даже периодически участвующего в ней, и Цзинь Гуанъяо, и Не Минцзюэ, и Вэй Усяня.              Может, с этой традицией в них двоих зародилась ещё и повышенная забота о благополучии дорогих им людей именно в канун Рождества.              Лань Сичэнь с самого младенчества А-Мина воевал с дядей за возможность уйти от старых порядков их семьи хотя бы в этот день, и в какой-то момент его отчаянное упорство действительно победило мудрые убеждения. Благодаря этому Цзинъи знал о Рождестве, о волшебстве, о Санта-Клаусе и о радости получения подарков. В последний год даже пытался сделать подарок сам — нарисовал папе кривую открытку-поздравление и написал «я люблю тебя, папа» с некоторыми перевёрнутыми в другую сторону буквами. И без того смягчающийся (в своей странной манере, конечно) в присутствии малыша Лань Цижэнь, видимо, переступил через себя во второй раз (а первый был тогда, когда его драгоценный племянник Лань Ванцзи женился на Вэй-черт-ему-судья-Усяне) и действительно пошёл на уступки: не возражал, когда Лань Хуань в порыве отцовской любви скупал целые полки товаров в детских магазинах, терпел в своём доме белоснежную ёлку с ярким безобразием разнообразием украшений и лишь осуждающе смотрел, если племянник в праздничной суете забывал, что младенца вообще-то надо кормить каждые четыре часа. Вот так он строжился, хмурился и терпел где-то около года, а потом малыш подрос и в один из вечеров у дедушки на руках выдал среди своего отчасти неразборчивого, но бодрого лепета «тета, а я тепя люплю». На то же Рождество Лань Цзинъи получил сразу несколько подарков: большого мягкого кита от Вэй Ина, жемчужный гребень с бриллиантовой каёмкой от дяди, набор мягких игрушек-животных от папы и второе имя и связку серебряных колокольчиков от дедушки.              Страстная любовь А-Мина к зиме и Рождеству проявилась сразу же и покидать его явно не планировала. Во время того, как Лань Сичэнь вместе с ним украшал квартиру, мальчик, конечно, успел разбить несколько ёлочных игрушек, порвать мишуру и сломать две гирлянды…              — Папа! Ковёр горит! — проверещал из гостиной детский голос, заставив Лань Хуаня от неожиданности оступиться и чуть не упасть со стремянки. — Папа!!!              В следующую секунду в детскую вбежал А-Мин, закутанный в мишуру, где-то на конце так же горящую ярким пламенем. Стоило мужчине его только увидеть, как уже стремянка упала от того, как резко он с неё слетел. Сичэнь в два шага приблизился к ребёнку, схватил волочащийся по полу горящий конец украшения, по которому огонь всё ближе подбирался к шее мальчика, и оторвал его, без промедлений отшвырнув точно в аквариум за своей спиной. Быстрым взглядом проверив сына на предмет других возможных угроз его жизни, мужчина выглянул в гостиную, откуда ему открылся вид на прекрасное зарево от полосы огня, ползущей по его новому шерстяному ковру. Быстрой мыслью пронёсся логичный вопрос, как мальчик умудрился его поджечь, если Лань Хуань специально выбирал ковёр с противопожарными свойствами, но в данный момент Цзэу-цзюнь стал думать о другом.              — Где моя кружка, А-Мин? — спросил он у ребёнка, который тут же всполошился и, сообразив, убежал на кухню. Он быстро вернулся с огромной кружкой в руках, сразу же подставляя её под совок с рыбками из аквариума, вытаскиваемый отцом.              Лань Сичэнь, убедившись, что все рыбки плавают в кружке, сказал Цзинъи их пересчитать и, вынеся аквариум в гостиную, вылил всю воду из него на ковёр. Пламя сразу же потухло с громким шипением испаряющейся воды, оставив после себя лишь неприятный запах гари. На всё это у Лань Хуаня ушло около двух минут, но ковёр был уже безжалостно испорчен.              — Все двенадцать! — радостно воскликнул Цзинъи, подбежав сзади. — Ого! Папа, ты уже всё потушил!              Делая всё чисто машинально, Цзэу-цзюнь только сейчас выдохнул и повернулся к сыну. У него вновь были взлохмаченные волосы, собранные в полуразвалившийся хвост, фиолетовая мишура на шее, блестящий восхищением взгляд и кружка с рыбками в руках. Он беззаботно улыбался и откровенно веселился, в то время как сердце Сичэня только сейчас перестало загоняться в бешеном темпе от страха за ребёнка. В какой-то момент Лань Хуаню показалось это несправедливым, но, вздохнув ещё раз, он вернул себе самообладание. Вдруг он почувствовал боль в правой руке — обжёгся, когда неаккуратно схватил горящую мишуру, но заметил только сейчас.              — Лань Мин, ты должен объяснить мне это безобразие, — сообщил он и пошёл на кухню за аптечкой. Мальчику не хватало только восторженно виляющего туда-сюда хвоста, чтобы походить на разыгравшегося щеночка, весело скачущего за своей мамой.              — Я играл в мага! — заявил Цзинъи, громко поставив кружку с рыбками на стол.              — И что? У тебя получилось выплюнуть огонь? — скептично предположил Цзэу-цзюнь, вновь набрав воды в аквариум и промыв руки.              — Нет, а это возможно? — с интересом поднял брови мальчик, подпрыгивая и садясь за стол. Когда Цзинъи получил ещё более скептичный взгляд отца, до него дошло понимание сарказма, но он простодушно его проигнорировал: — Мишура была моей магией, и я случайно махнул ей и попал в камин. Я пытался его затоптать, как в том мультике, но ковёр зажегся тоже.              — Какой урок мы из этого выносим? — замотав бинтом намазанную облепиховой мазью ладонь, Сичэнь едва заметно нахмурился от жжения, но ребёнок вдруг решил, что его будут ругать, и резко сник.              — Магия в не тех руках опасна.              — Нет, Лань Цзинъи.              — Я больше не буду играть около камина.              — Сколько раз я тебе уже об этом говорил?              — Четыре.              А-Мин опустил голову ещё ниже, вяло слез со стула и, уже даже не пытаясь строить свой щенячий взгляд, безотказно работающий на ком угодно, но не на папе, пошёл к стене стоять на руках. Это нововведение в его регулярные наказания за шалости появилось после особо грандиозного падения с крыши машины мэра Вашингтона, когда ему не хватило сил удержаться за проблесковый маячок. У него ещё не получалось стоять без поддержки, так что он всегда упирался пальцами ног в стену, но Лань Мин как-то неимоверно для провинившегося ребёнка гордился, что уже не шатается на руках в отличие от Лань Юаня, который за неимением опыта сваливался даже с опорой бедра на стену. Его-то наказывали по-другому: собрату по несчастью приходилось читать вслух дедушкины трактаты, сидя лицом к углу.              Лань Сичэнь понимал, что ребёнок быстро заскучает просто стоять, и подал ему свёрток гирлянды, попросив распутать. «Аккуратно распутать, А-Мин!» Так что пока сын старательно одной рукой и зубами ковырялся в мёртвых узлах украшения, Сичэнь успел убрать и выкинуть ковёр, протереть пол, закончить с украшениями в детской, вернуть рыбок в аквариум, проветрить квартиру и приготовить поздний завтрак. Всё же, как бы ребёнок ни провинился, лишать его сладкого Сичэнь считал преступлением. Может, это из-за того, что в детстве из сладкого им разрешалась только редька, а может в нём взыграла какая-то скрытая любовь к конфетам. Вскоре в сияющей праздником квартире запахло горячим шоколадом, пломбиром, домашними вафлями и мандаринами. После завтрака, когда Лань Хуань великодушно извинил сына после его до нелепого смешной, детской, но очень воодушевлённой тирады о том, как он был неправ, играя возле камина, мужчина удалился к себе в кабинет, чтобы скоординировать перед своим отлётом в Техас работу Гусу в праздничные дни.

***

Юньмэн Цзян, Чикаго

21 декабря 2023 года, 10:44 AM

      Вэй Ин с самого детства имел противную привычку крутиться под рукой, когда на кухне кипела работа. Он чем-то очень напоминал наивного в своей навязчивости щенка, бегающего кругами вокруг ног любимого хозяина и мешающего передвижению. Во все кастрюли ему надо заглянуть, все надо попробовать, высказать своё мнение и попытаться испортить приукрасить блюда своими специями. Так что за это утро Цзян Чэн старательно выпихивал брата в гостиную раз двадцать, пока ему наконец не удалось спокойно закрыться на кухне и предаться готовке.              Да, именно на него падала обязанность готовить, когда племянник нуждался в домашней еде, а не в заказанных в лучших ресторанах деликатесах. С того самого момента, когда малыш уже приноровился к твёрдой пище, Цзинь Лина кормили исключительно той едой, что была приготовлена самыми известными и проверенными (с точностью до пятого колена родни) поварами и продегустирована и отобрана лично Ляньфан-цзунем — стоит учесть, что домашней едой его практически не кормили, — из-за чего уже к пяти годам в мальчике выработалась утонченная гурманская разборчивость. Но в последний год он сильно и много болел, оттого в его рацион твердо вошёл юньмэнский суп, приготовленный не кем иным, как старшим дядей. Причём мальчик каким-то образом различал, когда и кто его готовил! Этот восхитительный ребенок впитал любовь к юньмэнской кухне, видимо, с молоком матери, и не воспринимал из поваров никого, кроме своего дяди. Да и, на самом деле, Цзян Чэн бы просто не позволил готовить по этому рецепту посторонним людям. И даже не потому, что список ингредиентов был написан от руки шицзе в ее внушительной кулинарной книжечке. Просто маниакальное стремление защитить малыша было сильнее здравого смысла Ваньиня: что, если добавят какой-нибудь яд? Или, что хуже, вдруг добавят не то мясо? А-Лин его не то, что есть не будет, он даже не понюхает. А если добавят в неправильном соотношении коренья лотоса и специи? А-Лин в силу возраста чувствителен даже к незначительным мелочам и, когда болен, очень истеричен, потому всё должно быть не просто идеально — должно быть так, как готовила его мать. Ладно ещё Вэй Ин со своими специями, он пользовался своим исключительным положением и правом «старшего и лучше знающего брата», но вот если бы любой другой повар хоть на долю изменил состав и пропорции, тарелка такого супа полетела бы ему в лицо. И кинутой она была бы даже не недовольным ребенком, а его раздраженным дядей.              Под Рождество Цзинь Лин, вроде, перестал кашлять после тяжело пережитой осенью пневмонии, но всё равно абсолютно здоровым не выглядел. «Ну, он хотя бы уже не болен», — гениально предпринял попытку успокоить Цзян Чэна Вэй Ин, но ни лучше, ни — слава богу! — хуже не сделал. Ваньинь все равно ещё ограничивал ребенка в активности, запрещая долго гулять на улице и тренироваться, однако отпустил-таки на первый в жизни малыша выход в свет. Вэй Ин до сих пор гадает, чем Цзинь Гуанъяо удалось подкупить неумолимого Цзян Чэна. По большей части, в эти предрождественские недели в Юньмэне Цзинь Лин только и делал, что сидел перед непрерывно идущими мультиками, ел дядин суп и периодически появлялся на экстренных собраниях организации, чтобы Цзян Ваньинь под конец года не поубивал своих же работников.              Но сегодня — последний день. Сегодня, в пятом часу утра, Саньду Шэншоу закрыл свой кабинет на двадцать замков и, схватив за шиворот еле живого брата, приехал домой к своему малышу, заснувшему в гнёздышке одеял в его комнате. Няньки тоже наконец получили отпуск и сбежали из квартиры прежде, чем им отдали их зарплату. Ну, что ж, не хотите, не надо.              Мужчины завалились спать чудом не на пороге: Цзян Чэн дотащил Вэй Ина до дивана в гостиной и плюхнул его, такого ничего не соображающего и до странного похожего на пьяного в хламину от усталости, спиной в подушку, а сам ушёл в комнату. Но поспать нормально ему так и не удалось: где-то через час он услышал копошение за дверью. Прежде, чем он успел своим сонным мозгом сообразить и хоть как-то отреагировать, дверь распахнулась и на пороге появился вполне вменяемый Вэй Усянь с племянником на руках. «Двигай зад», — слетело с его уст, после чего он бесцеремонно упал на вторую половину кровати и аккуратно опустил малыша на середину, по старой памяти поддерживая ему голову. А-Лин, видимо, был очень сонным, но все равно каким-то чудом дополз до старшего дяди и уткнулся ему в грудь маленьким носиком, просопев что-то о том, что он рад их возвращению. У Цзян Чэна не нашлось сил даже закатить глаза, но поудобнее уложить ребенка себе на руку и укрыть его пледом у него вышло на одной лишь мышечной памяти.              А-Лин всегда спал с дядей — что было мукой и счастьем одновременно для последнего — и, видимо, мальчик сквозь сон услышал возвращение взрослых, отчего проснулся и набрёл на первого попавшегося дядю, развалившегося на диване, с просьбой отнести его к старшему дяде. Удивительно, кстати, но почему-то Вэй Ин хоть и был старше Цзян Чэна, но старшим дядей для Цзинь Лина не являлся.              В том, что по утру мальчик проснулся первым, не было ничего удивительного. И ладно бы просто проснулся, он стал бодро скакать по кровати, как маленькая воодушевлённая на подвиг альпака, из-за чего Вэй Ину в попытках найти безопасное от своеобразной бомбардировки место пришлось укатиться на одну половину с Цзян Чэном и получить дополнительный пинок под зад уже от него. Но позже племянник совсем разыгрался, и оба взрослых сбитыми кеглями скатились с кровати. Цзян Чэн, на спину которого пришёлся весь вес старшего братца, посчитал это будильником и наконец разлепил глаза, но вот сам Усянь пришёл к умозаключению, что и на прикроватном коврике поспать можно вполне удачно. Потому в два резких движения он зафиксировал дёргающегося брата под собой и уткнулся носом ему куда-то в лопатки. Засопеть Вэй Ину так не удалось — спустя секунду его самого с помощью активно-агрессивного знакомого телу приёма жёстко уложили на лопатки и сдавили грудную клетку коленями. Пришлось смириться с ранним подъёмом. Вэй Ин тут же ударился в греющие его душу воспоминания, как нежно его будит его любимый и неповторимый муж, «а ты, А-Чэн, скотина такая, даже о сохранности моего позвоночника не беспокоишься! И вообще, слезь с меня, я дышать не могу!.. О, а у тебя неплохие бёдра! Жаль, пропадают! Может тебе адресок Цзэу-цзюня выдать, он тобой интересовался»…              В общем и в частности, за это утро Вэй Усяня отпинала вся Цзяновская часть его семьи так, что он всерьёз забеспокоился о сохранности своих почек. С горем пополам они собрали свои конечности воедино и всё же встали. Цзинь Лин невинным ангелочком вновь уснул на их подушках. Им даже пришлось сдержать идентичный тяжёлый вздох, чтобы не разбудить малыша.              — А-Чэн, пока он спит, надо украсить гостиную, — тихо пробормотал Вэй Ин, когда они, подключив все свои умения шпионов, вылетели из комнаты без приключений. — И кстати, не забудь отправить мне мои ветки, я буду их нюхать. И уеду я где-то вечером, но хочу нарядить с вами ёлку!              — А? О чём это ты? — Цзян Чэн почти всегда не разделял братское рождественское настроение и сейчас продемонстрировал это особо изящным закатыванием глаз и резким, но очень тихим включением кофеварки. — Я не собираюсь разводить здесь беспорядок.              Что правда — то правда. Дом у Саньду Шэншоу непозволительно большой и роскошный для человека, живущего в нем от силы треть года. Больше времени он проводил в организации, там же у него было несколько «кабинетов отдыха» на случай, если ехать домой лень или бессмысленно. Дом мог пустовать неделями и даже месяцами за обычной ненадобностью.              — А-Лин всегда праздновал Рождество в Ланьлин Цзинь и ель украшал тоже там, — совершенно безразлично хмыкнул Цзян Чэн и отпил свой противный (по справедливому мнению Вэй Усяня) чёрный кофе. — Если хочешь с ним — поезжай в Нью-Йорк и сразись за это право с Ляньфан-цзунем. Но, скажу тебе по собственному милосердию, опасно вставать между Цзинь Гуанъяо и его традицией заваливать А-Лина золотом в каждое Рождество.              — Мне не нравится, что ты не участвуешь в такой важной части жизни племянника, — совершенно честно признался Вэй Ин, доставая из холодильника какие-то давние сливки. Он открутил крышечку, понюхал — в нос ударило, вроде, не слишком кислым ароматом — и вылил в кофемашину. Наученный жизнью впроголодь, он был не слишком привередлив в еде.              А Цзян Чэн Рождество не праздновал уже пять лет, с тех самых пор, как не стало шицзе и её мужа. Если честно, эти «адские предрождественские две недели» в Юньмэне были придуманы лишь для того, чтобы Ваньинь смог вымотаться настолько, чтобы проспать мертвым сном всё Рождество и не удариться в алкоголизм. Хотя желание было сильное. Все вокруг — даже работники организации — считали, что Глава просто ненавидит Рождество и вообще жизнь, но только два года назад Цзян Чэн, будучи подшофе (совершенно в говнину), признался такому же пьяному Вэй Ину, что на самом деле не видит смысла в праздновании.              Ведь Рождество — семейный праздник, а семьи у него уже нет.              — Что за эгоизм?! У Цзинь Лина семьи две, и он имеет полное право праздновать с тобой, если захочет, — воскликнул ему в ответ тогда Усянь, бессовестно растягивая слова. Его обидела фраза Цзян Чэна о том, что у него нет семьи, но Вэй Ин понимал: как бы он ни был предан Юньмэну и взрастившей его фамилии, сердцем и душой он всегда будет в Гусу, с мужем и сыном. А Ваньинь просто не заставлял его разрываться между двумя домами, прекрасно понимая, как сильно брат дорожит своей семьей. Благородство, чтоб его… А Усянь понимал и как никогда чувствовал себя виноватым перед Ваньинем, но проглатывал эту тему с безвкусной водкой, пытаясь выжечь собственные мысли. Он всегда осознанно оставлял Цзян Чэна в одиночестве на самый семейный праздник года. И всегда делал вид, что это в норме вещей.              — В Ланьлине ему будет лучше, — эта фраза прозвучала как приговор серым, хриплым голосом, и Вэй Ину на самую малость показалось, что именно так говорили бы живые мертвецы, если бы могли. Понимай, как понимается, но главный страх Цзян Чэна всегда состоял в том, что племяннику действительно будет лучше расти в одном месте, в одном окружении, в Башне Кои. — Нельзя, чтобы он чувствовал себя виноватым, оставшись со мной и бросив таких же родных людей в Нью-Йорке.              — Откуда в тебе вообще такая жертвенность? — промычал Вэй Ин, влив в себя остатки восьмой бутылки водки. — Это твой племянник, Цзян Чэн, понимаешь? Он твой, — почти по буквам произнёс мужчина, но тут его телефон затрезвонил мягкую мелодию. Усянь хотел сбросить, но увидел входящий от мужа, потому, наскоро извинившись, вышел из кухни и пьяно замурлыкал что-то в трубку.              Их разговор тогда так и не закончился. Вэй Ину не хватило смелости вернуться на кухню, ведь он слышал, как прогремела, разбиваясь, посуда, когда он уходил. Он слышал безбожно тихий, безжалостно обезоруживающий всхлип. И ничего не мог сделать.              Как бы они ни были близки, между ними зияла трещина глубиной в шесть могил. И спустя два года ничего не изменилось.              Но, как сейчас оказалось, кислые сливки могут ударять в голову хлеще водки, поэтому Вэй Усянь повернулся к дремлющему над кружкой кофе (как иронично, ха-ха) Цзян Чэну и предложил:              — Ты ведь получил приглашение отпраздновать Рождество в резиденции Цинхэ?              — Мм? Нет, — приоткрыв один глаз, ответил Ваньинь и отхлебнул, даже не поморщившись, свой чертовски крепкий кофе.              — Как же нет, если я видел его на твоём столе? — ну да, всё, как и предугадывал Вэй Ин: его брат так не любит большие сборища людей, что игнорирует приглашения даже таких важных людей, как Чифэн-цзунь.              — Может я его выбросил. Или сжёг. Или дал порисовать на нём А-Лину. Или случайно засунул кому-то из офицеров в глотку, я не знаю, Вэй Усянь, — Цзян Чэн агрессивно закатил глаза и чуть ли не прорычал свои последние слова, когда в комнату прошлёпали маленькие ножки.              Цзинь Лин пришёл к ним заспанный, хмурящийся, умилительно дующий губы, сразу же подбежав к старшему дяде и потянувшись на ручки. Цзян Чэн как по щелчку пальцев из агрессивного сгустка ненависти превратился в нечто с нежным взглядом и заботливым выражением лица, когда посадил к себе на колени малыша. Цзинь Лин был в одной длинной жёлтой футболке, с взлохмаченными чёрными волосами, заспанными глазами, такой горячий-горячий — только что вылез из-под одеяла. Ваньинь прижался губами к его маленькому лбу, проверяя температуру, и, когда удовлетворённо отстранился, влил в себя оставшийся кофе залпом. Чуть не растаявший от умиления Вэй Ин наблюдал со стороны, понимая, как много на самом деле значат эти утренние нежности. Дети после сна как-то по-особенному очаровательны в своей искренности, тянутся только к самому близкому человеку, которому доверяют больше остальных, потому что беззащитны и инстинктивно ищут тепла и безопасности. Но вот конкретно А-Лин после сна всегда был не в духе — и это уже черта характера такая, а не совпадение, — и понять его мог только Цзян Чэн, ведь сам такой же.              — Ты голоден?              — Да, — кивнул малыш, повернув голову к Вэй Ину. Ребёнок хмурым взглядом оглядел мужчину и, пару секунд вспоминая, как разговаривать, спросил: — Что у тебя на лице?              — Где? — Вэй Усянь тут же поднёс руки к лицу и постарался нащупать хоть что-нибудь. — А-Чэн, что у меня на лице?              — Это называется борода, А-Лин, — сонно и медленно проговорил Ваньинь, подперев голову рукой. — Твой дядя наконец-то решил вернуться в естественную среду обитания бомжей и перестал бриться.              — А почему у тебя такого нет? — в непонимании повернул голову уже на него Цзинь Лин, тыкнув куда-то в щёку и тут же воскликнув: — Ай! Ты колючий!              — А это называется щетина, мой маленький принц, — рассмеялся Вэй Ин. — Твой старший дядя тоже хочет затесаться в наши элитные круги бородачей, но у него, как всегда, получается не очень.              — Вэй Усянь! — рявкает Цзян Чэн, но выходит у него откровенно лениво.              — Что, А-Чэн, что? — выжав из коробки со сливками последние капли, Вэй Ин выбросил её в мусорное ведро и встал у выхода с кухни. — Сознавайся, где у тебя припрятаны рождественские украшения! Ни за что не поверю, что ты выкинул все гирлянды шицзе!              — Гирлянды? — тоненьким голоском переспросил Цзинь Лин. Он любил всё сияющее, и разноцветные лампочки вовсе не были исключением. В его сонной интонации наконец-то стали проявляться нотки радости. — Мы будем украшать дом?              Вэй Ин усмехнулся, прекрасно зная, что Цзян Чэн может отказать кому угодно, но не своему любимому племяннику. Ваньинь же сверкнул на брата взглядом чистейшей ненависти, но всё же в качестве соглашения кивнул, на счастливую улыбку малыша лишь закатив глаза.              Спустя какое-то время Вэй Ин, уже гладко выбритый с помощью заинтересованного процессом А-Лина, выскочил на улицу, пытаясь отыскать под сугробами вход в подвал. Дверь, которая вела в подвал из дома, намертво примёрзла, а Цзян Чэн запретил её выламывать. А ещё Ваньиню надо было прогнать брата с кухни, чтоб не мельтешил, потому с самой жизнеутверждающей нецензурной фразой выпнул Вэй Ина из дома на крыльцо. Благо, что Усянь успел накинуть его дутый пуховик! Цзинь Лин хоть и хотел пойти вместе с дядей, но был оставлен дома дожидаться ввиду своего хрупкого здоровья.              Так что радости его не было предела, когда Вэй Ин с покрасневшей от холода кожей на коленях и руках принёс в дом пять больших коробок с украшениями. Они сразу же отыскали искусственную ель и всевозможные игрушки — Усянь с каким-то щемящим чувством осознал, что большая часть этих стеклянных шаров была привезена прямиком из резиденции Раннего Юньмэна — те небольшие уцелевшие крохи их счастливого детского мира.              Он набрал Цзинь Лину таз с водой и попросил осторожно отмыть игрушки от пятилетней пыли, и занялся починкой убитых старых колонок, когда-то отлично служивших для их с шицзе танцев, а сейчас сиротливо валяющихся на верхних полках полупустого шкафа в прихожей. Было забавно слушать ворчание мальчика оттого, что некоторая грязь не отмывалась — или наоборот, отмывалась не только грязь, но и рисунки на шарах, но Цзинь Лин вовсе не собирался сдаваться. Вэй Усянь мысленно расцеловал его за это.              Очень скоро из кухни к ним выглянул Цзян Чэн — оставил томиться мясо на плите и выудил несколько свободных минут. Он выглядел очень уютно в чёрной обтягивающей футболке, свободных штанах и со светлым полотенцем на плече, но Вэй Ин едва ли не оскорбился — кто ему вообще позволил быть таким сногсшибательным после двух адовых недель работы? Сначала Ваньинь, привычным делом проигнорировав недовольное лицо брата, подсел к племяннику, что-то тому объяснив и подав принесённую мягкую тряпочку — ею вытирать игрушки стало в разы лучше, потом потянулся к ещё не распечатанной коробке. Но, стоило ему её открыть, как в затылок Вэй Ина прилетело чем-то не очень тяжёлым.              — Ты нахрена это принёс?              В коробке лежали фотоальбомы с эмблемой девятилепесткового лотоса.              Пока Цзинь Лин не заинтересовался содержимым, Цзян Чэн отнёс коробку подальше к прихожей и снова замотал её несколькими слоями скотча. Он был ещё не готов.              Вскоре из колонок стала доноситься ABBA, а Цзинь Лин, ругаясь и ворча, отмыл все игрушки и даже получил гордое выражение лица Цзян Чэна в качестве похвалы. Пока братья пытались поставить слишком большую ель, мальчик, как дракон с горой своих дражайщих сокровищ, возился с игрушками, перекладывая их в понятном лишь для него порядке. Попытки Вэй Усяня вставить верхнюю часть ели в общий стержень успехом не увенчались: он умудрился уронить ель на не выстоявшего под натиском колючих пластиковых хвоинок Цзян Чэна, и некоторые искусственные ветки едва ли не прошлись по прекрасному лицу Усяня — но всё же рождённый бегать, как известно, пи…нка не получает. Из-за их динамичных перескакиваний по дому их общий племянник решил, что они играют в догонялки, поэтому оставленный на ребёнка Вэй Ин принялся догонять ещё и маленький визжащий золотой комочек.              К обеду они, уже набегавшиеся и украсившие мишурой всё, что можно — даже вырезали бумажных разноцветных ангелов и прилепили их на скотч к потолку! — завалились на кухню, ведомые самыми прекрасными запахами на свете. Если в чём Цзян Чэн и был похож на свою старшую сестру — то это в исключительном таланте к готовке. На столе уже стояло штук семь тарелок с красиво оформленными блюдами, и Вэй Ин даже подивился, откуда его брат выудил на всё это добро продукты, если в холодильнике по утру он решительно ничего не нашёл.              — У нас самолёт через два часа, — безжалостно сообщил Цзян Чэн, пока ребёнок уплетал за обе щёки суп. Вэй Ин искренне удерживал себя от шутки, что Ваньинь подобен заботливой бабуле: на его лице так явно выражается довольство, когда А-Лин хорошо ест. Но Усянь держался. Не хотел спугнуть.              — Хорошо. Я отвезу вас и вернусь поспать, — поделился своими планами Вэй Ин и скорбно вспомнил, что спал он сегодня небогато — всего четыре часа. В таком состоянии несколько тысяч километров не проедешь даже на его любимом «Магистре». — И не забудь отправить мне мои ветки! Сейчас же распорядись, Саньду Шэншоу!              Цзян Чэн только цыкнул, усмехаясь, и вынул из заднего кармана телефон. Нежная любовь брата к запаху настоящей хвои его даже умиляла.              — Мы ведь вместе полетим к дяде Яо? — вдруг спросил Цзинь Лин и, чтобы не смотреть дяде в глаза, уставился в свою пустую тарелку.              — Естественно, — закатил глаза Цзян Чэн и убрал тарелку ребёнка в раковину.              — А потом ты снова уедешь?       

***

Ланьлин Цзинь, Нью-Йорк

21 декабря 2023 года, 07:18 PM

      — Никуда твой старший дядя не поедет, А-Лин, не лей слёзы зря, — нежно-нежно отозвался Цзинь Гуанъяо на начинающуюся истерику племянника. Саньду Шэншоу как-то по-удивлённому зло на него посмотрел. — Цзян Ваньинь обещал явиться на Рождество в Цинхэ Не вместе с нами.              — Вы что-то путаете, Ляньфан-цзунь, — возразил Цзян Чэн. — Я ответа не давал.              — Молчание — знак согласия. К тому же, неужели вы хотите оскорбить Главу сильнейшей военной организации? — Цзинь Яо сверкнул таким хитрым взглядом, что у Цзян Чэна свело челюсть. — А-Лин, ты можешь погулять чуть-чуть? Нам с твоим старшим дядей надо обсудить кое-что важное.              Они находились в Солнечном Зале Башни Золотого Карпа среди обильного великолепия каких-то вечнозелёных растений с огромными листьями. Здесь повсюду были натыканы фонтанчики, из-за чего повышенная влажность завивала волосы Гуанъяо в лёгкие локоны. Выглядел он довольно свежо и изящно, как только-только расцветший бутон гладиолуса нежно-розового цвета, в отличие от того же Ваньиня, не спавшего толком около двух недель и больше походившего на отцветающий иберис. В компактно установленных глубоких озерках плавали разноцветные рыбки, а стены светились приятным жёлтым цветом. Годовая отчётность Ланьлина была перенесена на осень, оттого и работники здесь под конец года не особенно-то и переживали. В Башне царили гармония и спокойствие.              Цзинь Лин недоверчиво поднял глаза на младшего дядю, но не увидев в его лице ни намёка на ложь, медленно отошёл с Цинь-фужэнь посмотреть на недавно установленную огромную живую ёлку в кабинете Главы. Цзинь Гуанъяо дождался, когда они с Цзян Ваньинем останутся наедине, и насупился:              — В чём проблема? — спросил он слишком резко контрастирующим тоном: по-прежнему спокойным, но скрывающим в себе какое-то нелёгкое отчаяние. — В Юньмэне проблемы с отчётностью и бюджетом? Ланьлин Цзинь даст столько денег и людей, сколько вам нужно.              — В Юньмэне всё в порядке, — словно защищаясь, кинул Цзян Чэн, но до него уже дошло понимание, чем закончится их разговор. Когда Цзинь Яо выглядел так, он намеревался идти до последнего. Ваньинь только на суде за жизнь А-Лина видел его в таком состоянии.              — Тогда я не вижу причин отклонять приглашение Цинхэ Не. Это закрытый вечер на нейтральной территории, всё безопасно или, если вас это волнует, стерильно. Там будут главы ведущих организаций страны и, возможно, будут обсуждаться вопросы о заключении взаимовыгодных договоров.              — Я не нуждаюсь ни в договорах, ни в стерильности. Со многими главами я знаком лично и не считаю Рождество достойным поводом для незапланированной встречи.              Цзинь Гуанъяо посмотрел на него с долей разочарования.              — Я хотел вам сказать это ещё несколько лет назад, но думал, вы образумитесь со взрослением А-Лина, — тяжело выдохнул Ляньфан-цзунь. — Рождество — семейный праздник, и его принято проводить с близкими людьми. Если вы считаете, что этот праздник вам не нужен, но подумайте хотя бы о племяннике, который каждое Рождество спрашивает о вас. Для него Рождество тоже семейный праздник, и он не понимает, почему вы каждый раз его бросаете. В прошлый раз он спрашивал меня, почему вы не считаете его дорогим себе человеком. Как вообще ребёнок четырёх лет мог прийти к умозаключению, что для одного из главных людей в его жизни он — пустое место?! Каждое Рождество я покупаю огромное количество подарков, чтобы А-Лин хоть ненадолго перестал тосковать по вас, но это переходит уже все границы! Я, как никто другой, знаю, как вы его обожаете и бережёте, и, к величайшему моему сожалению, не понимаю, как вам хватает наглости так поступать с совершенно невинным сердцем. В этот раз, уж извините, и мне хватит наглости запретить вам бросать нашего ребёнка и делить его на две семьи. У А-Лина одна семья. Понимаете? Одна, которая связывает нас с вами одним долгом, нам нельзя быть порознь! — он сказал это всё на одном дыхании, но вдруг запнулся и отвёл свой гипнотизирующий зеленоватый взгляд. Спустя недолгую минуту, в которую Цзян Чэн пытался обдумать всё сказанное, Ляньфан-цзунь продолжил сникшим, сдавленным тоном: — Я не буду приносить извинения за то, что по вашим убеждениям недостоин этой семьи. Я никакими заслугами не смогу перекрыть своё прошлое и уж тем более своё происхождение, но для племянника и вас должно хватить и того, что я за ребёнка весь мир уничтожу.              Он резко замолчал, развернулся и, взмахнув ухоженными блестящими волосами вышел из Зала, оставил посеревшего Ваньиня за спиной.              

***

Вашингтон

21 декабря 2023 года, 08:58 PM

      В квартиру неожиданно постучались. Особого правила, запрещающего детям открывать входную дверь, в их доме не было: они жили в хорошо охраняемом как снаружи, так и внутри комплексе, и особо опасных маньяков или банальных воров сюда ни тайная, ни открытая служба безопасности не пустила бы. Но Лань Цзинъи, даже не зная всей этой информации, бесстрашно вылетел к двери и, нахохлившись, открыл её прежде, чем подумал. Потому что, как бы, извините, но папа занят, а создаваемый вами грохот может ему помешать.              — Кто вы? — строго спросил Лань Мин, величаво задрав подбородок. Он выглядел маленьким птенчиком, отчаянно защищающим своё гнёздышко от высокого-высокого — почти как папа — мужчины в деловом чёрном костюме.              — У меня посылка для взрослых этого дома, — отстраненно ответил страшным голосом мужчина в дверях и застыл высокой стеной на пороге. — Позови их и исчезни.              — Нет уж, дождитесь, когда папа сам выйдет к вам, — полностью игнорируя грубость взрослого, повелительным тоном указал Цзинъи и на всякий случай присмотрелся к полуоткрытой двери кабинета отца — Лань Сичэнь говорил по телефону, складывая какие-то документы в папку. Мальчик перевёл въедливый, яркий взгляд на «курьера» и осмотрел его, и вдруг всё его внимание зацепилось за блестящую вещицу на поясе мужчины. — Это же Юньмэнский колокольчик! — в восторге опознал украшение Лань Мин, и глаза его загорелись явным интересом. — Вы из Юньмэна? А почему вы развозите подарки? А почему вы такой невоспитанный? Папа говорил, что Юньмэн занимается правопорядком и Саньду Шэншоу не берет к себе таких неучей!              Ошарашенный внезапными познаниями какого-то ребёнка о засекреченном значении колокольчика на поясе «курьер» распахнул глаза и сделал несколько шагов назад. На его лице выразилось явное сомнение и совсем немного страха — а вдруг перед ним стоит сам наследник Юньмэн Цзян? Бойкий мальчонка пяти лет — ведь так описывался племянник Главы? К сожалению, агент не знал подробностей своего задания, просто вышестоящее командование приказало доставить засекреченный объект именно по этому адресу и именно в это время. Хороший солдат — тот, что не задаёт вопросы, поэтому мужчина до конца не понимал, с кем столкнулся.              — А почему ваш колокольчик квадратный, а не круглый? — тем временем продолжал спрашивать Цзинъи. — У А-Лина он блестящий и красивый, а ваш на коробку похож. Ну, ладно, лотос у Вас тоже неплохой, но у него резной, с завихрюшками там… А вы его давно видели? У него всё хорошо? Ему по-прежнему холодно в этой жаркой Башне Кои?              — Вы говорите о молодом господине Цзинь Жулане? — с ошеломлённым видом ахнул «курьер», отступив ещё на несколько шагов. Этот случайный мальчик не просто знал о значении колокольчика Юньмэна, он видел вблизи прямого наследника организации! Даже работники Юньмэн Цзян не допускались к территории, на которой находился племянник Главы! Никто и никогда не приближался к наследнику ближе десяти метров, и все знали, как тщательно его охраняют Саньду Шэншоу и Ляньфан-цзунь, потому даже не грезили возможностью хоть краем глаза его высмотреть вживую. А какой-то случайный мальчонка не просто знает о его существовании, он зовёт его так, будто они знакомы и даже неплохо ладят. Мужчина плохо верил в возможность этой теории, но не насторожиться не мог: главным пунктом его контракта было положение о защите информации о наследнике.              — Ну а о ком же ещё? — возмущенно спросил Лань Мин, сведя брови к переносице и сложив руки на груди. — Папа! Почему у работников Юньмэн Цзян колокольчики отличаются от колокольчика А-Лина? — В тот момент Лань Сичэнь уже заметил, что сын самозабвенно разговаривает с кем-то за входной дверью, и подходил к нему, когда внезапный вопрос настиг и его.              — Они подчёркивают место служащего в иерархии, — без всяких сомнений ответил Лань Хуань и выглянул в открытую дверь, представ перед мужчиной за ней. — Круглые встречаются только у членов управляющей Юньмэном семьи, таких колокольчиков в мире всего четыре. Треугольные, наоборот, самые распространённые, находятся у служащих, звания которых не превышают «майора», квадратные колокольчики встречаются у личных помощников Главы, подполковников и полковников. Если бы Саньду Шэншоу что-то потребовалось от Гусу, он мог бы просто отправить факс или связаться лично со мной. Кто вы и зачем явились? — последний вопрос мужчина задал с величественным холодом, свойственным его рабочему тону. Мальчик сразу понял этот сигнал: сейчас ему лучше отступить. Он быстро юркнул папе за спину и внимательно проследил, как держащаяся на честном слове уверенность мужчины испарилась, а сам он сжался, как виноградинка до изюма. Тот не мог не узнать знаменитую гусуланьскую ленту, являющуюся в народе символом власти и безграничной силы.              — Мне было приказано доставить это по вашему адресу, — тихо прохрипел мужчина, выкатив с лестничной площадки две большие коробки.              Так в квартире появилась ароматная хвоя пихты. И как нельзя кстати пригодился пол без ковра: некоторые ветки нещадно осыпались под веселый смех Лань Мина, пока он размахивал ими во все стороны. Уже не возле камина, за что ему отдельное спасибо.              Лань Сичэнь же нашёл себя в смешанных чувствах — неужели Глава Юньмэн Цзян действительно сделал им подарок? Без какой-то записки или хотя бы условного знака? Будучи мастером в политических делах, Лань Хуань понимал: просто так ничего не бывает. Он ещё раз осмотрел коробки — вдруг где-то затесалась маленькая флешка с данными или, на худой конец, жучок, но ничего: ни букв, ни цифр, решительно ничего. Сичэнь даже спросил сына, не выпадало ли из веток чего-то помимо иголок, но ответом ему послужило обречённое мотание головой.              Тогда Цзэу-цзюнь, выудив в базе номер Саньду Шэншоу, занёс его к себе в контакты и на какое-то время замер, в неком отупении уставившись на него. Стоит ли звонить и беспокоить? Есть ли в этом хоть какой-то смысл? И не стоит ли за этим желанием позвонить и выяснить мотив столь странного подарка что-то другое?              Палец сам соскользнул. Лань Сичэнь здесь совсем ни при чём.              После четвёртого или пятого гудка Цзэу-цзюнь вдруг осознал, что как-то слишком подозрительно нервничает. Он сегодня провёл в разговорах большую часть своего дня, но сейчас даже проявилась мелкая дрожь в руке, держащей у уха телефон. Сичэнь с раздражением её унял, однако волноваться не перестал. Ему ответили после седьмого гудка.              И, неожиданно, из трубки полилось обилие нецензурной ругани, из которой Лань Хуань сумел разобрать что-то наподобие: «*** Вэй Усянь, перестань *** названивать мне *** с незнакомых номеров, ***, ты в край уже ***!»              — И вам доброго вечера, Саньду Шэншоу, — растерянно улыбнулся Сичэнь, удержавшись от того, чтобы усмехнуться.              В трубке на секунду повисло молчание. А потом Цзян Ваньинь, видимо, отнял телефон от уха, посмотрел на входящий номер и шумно, даже как-то обреченно вздохнул.              — Вас беспокоит Цзэу-цзюнь, прошу прощения за звонок вне рабочего времени, — поспешил представиться Лань Хуань, чтобы его номер не заблокировали.              «Ох, да, простите, Цзэу-цзюнь», — без ожидаемой вспыльчивости устало прозвучало из трубки, и Сичэнь даже как-то напрягся. Если Саньду Шэншоу, известный своей резкостью и гордостью, сбавлял обороты — а на памяти Сичэня такого вообще никогда не было, — то это не просто тревожный звоночек, это самый настоящий набат.              «Не думаю, что сейчас действительно подходящее для работы время, — с лёгкой хрипотцой спустя несколько секунд молчания сказал Цзян Ваньинь. — Только если у вас что-то срочное?»              — К сожалению, это дело безотлагательное, но по большей части мне необходимо прояснить кое-что для собственного спокойствия, — Лань Сичэнь вдруг подумал, что такой тон у Главы Юньмэн Цзян может быть неспроста. Его прослушивают? Он никак не пытается объяснить неожиданную посылку, даже не упоминает ни праздника, ни погоду. Тогда Цзэу-цзюнь выбрал нейтральную тактику и пошёл в обход: — В Юньмэн Цзян всё в порядке с годовой отчётностью?              «Тоже хотите предложить людей и деньги, Цзэу-цзюнь? — странно усмехнулись на том конце, а Лань Сичэнь вдруг напряг все свои интеллектуальные способности. Неужели они пытаются в шифр? Чёрт, во что Глава Цзян вляпался под конец-то года? — Ответ всё тот же: Юньмэн Цзян ни в чём не нуждается. Передайте это вашему младшему названному брату, может быть из ваших уст он наконец-таки это поймёт».              Это… Как-то связано с Цзинь Гуанъяо? Странно, но Лань Хуань говорил с ним не так давно, и младший брат ни словом не обмолвился о том, что в Юньмэн Цзян могли возникнуть какие-то проблемы. Лань Сичэнь поднялся с кресла и, надавливая большим и указательным пальцами на переносицу, выглянул из окна в привычке проверять за собой слежку. Однако он для того и купил этот пентхаус на двадцать первом этаже, чтобы не беспокоиться об этом. Тогда, с полминуты понаблюдав за редким снегом, падающим с низкого серого неба, Лань Хуань прошёл к двери из кабинета и взглянул на сына, уже умудрившегося построить из веток пихты и стульев маленький шалаш. Вышло даже симпатично, Сичэнь не сдержал умилённой улыбки.              — Я обязательно передам ваши слова, — наконец ответил Цзэу-цзюнь. — Но я вовсе не хотел предлагать помощь Юньмэн Цзян.              Судя по звуку, донёсшемуся из трубки, Саньду Шэншоу на том конце устало уронил ладонь на лицо.              «Тогда зачем вы звоните, Цзэу-цзюнь?» — спросил он с изменившейся на толику интонацией, и Лань Сичэня пронзило осознанием. Он даже не поверил своим ушам в первое мгновение, но заметно расслабился — его тревожность всего лишь ещё раз обвела его вокруг пальца.              Он бы этого даже и не понял, если бы не многолетний опыт, но всё же… Цзян Ваньинь всего лишь был пьян. Возможно, сегодня — в субботу, как раз закончились те знаменитые недели Ада в Юньмэне, и он наконец ушёл в недолгий отпуск. Лань Хуаню даже стало несколько стыдно, что он, очевидно, портит Главе Цзян вечер, но из трубки не доносилась ни музыка, ни сторонние разговоры. Как будто Цзян Чэн был в одиночестве.              — На самом деле, причина не столь важна, извините мою внезапность, — поспешил ретироваться Лань Сичэнь, от неловкости зажмуривая глаза до цветных пятен. Это было одно из правил Гусу Лань: не беспокоить вне рабочего времени, и оно — что очевидно — должно было защищать его от таких странных ситуаций, как сейчас. Но сердце продолжало стучать где-то в горле, словно чем-то вытягиваемое из тела.              «Тем не менее, весомость этой причины всё же заставила вас отыскать мой личный номер, — заметил Ваньинь, очевидно не испытывающий той же неловкости, что и Лань Хуань. Последнему захотелось ударить себя по лицу. — Я слушаю, Цзэу-цзюнь».              — Сейчас же… близится Рождество, верно? — Сичэнь старался осторожно подобрать слова так, чтобы Глава Цзян сам понял причину его звонка. — А Юньмэн Цзян закончил свою работу только вчера?       «Всё верно», — мягко согласился с ним голос из трубки, и Лань Хуань словил секундный сердечный приступ от этого низкого расслабленного голоса.              — Насколько я помню, Юньмэн всегда с размахом праздновал Рождество.              «Было такое», — снова тем же голосом сообщил Цзян Ваньинь, и у Сичэня не осталось сомнений: сейчас Глава Цзян явно забавляется, общаясь с ним тем тоном, который использует в общении со своим пятилетним племянником.              — А в данный момент насколько сильно Юньмэн отошёл от рождественских традиций? Может, вы не устраиваете корпоративы на Базе, но хотя бы подарки рассылаете?              «Намекаете на то, что Гусу Лань срочно понадобился подарок от Юньмэн Цзян? — усмехнулся Саньду Шэншоу. — Вас Вэй Усянь надоумил?»              Так и не открывается. Лань Сичэнь уже не уверен, что эти две большие коробки с ветками пихты были из Юньмэна. Пока Лань Хуань пытался продумать другие варианты, откуда мог прийти подарок, принесённый офицером с колокольчиком Юньмэна, голос на том конце трубки вновь заговорил:              «Я не очень хорош в выборе подарков, — признался Цзян Чэн с приглушённым выдохом. Кажется, он продолжал пить, но на удивление Сичэня слышно этого не было совсем. — Если честно, я, как оказалось, и в праздновании Рождества просто отвратителен. Так что, Цзэу-цзюнь, если лично вам что-то нужно в подарок от меня, то просто попросите. Не обязательно искать какой-то специальный день или традицию для того, чтобы получить желаемое».              Сердце из горла резко свалилось куда-то в район желудка и забилось уже там. Лань Сичэнь с чувством мысленно махнул рукой на эти несчастные ветки, и задумался. Совсем недавно он созванивался с Цзинь Яо, и тот упоминал, что, похоже, Цзян Ваньинь не собирается в Цинхэ Не.              — Мне бы хотелось увидеть вас в резиденции Цинхэ Не на Рождество, — честно признался он и тут же пресёк неожиданный порыв выбросить телефон из окна. Отчего же ему так тревожно?              На том конце повисло молчание. Лань Сичэнь выжидал ответа стойко, и совсем не ходил по своему рабочему кабинету кругами. Тайком заглянувший к нему Лань Мин его занятием малость заинтересовался.              «Тогда увидите, Цзэу-цзюнь, — ответил Цзян Чэн спустя мучительно долгую минуту. — До встречи».       И бросил трубку.              Тяжело выдохнувший Лань Сичэнь, тут же отнявший руку с телефоном от уха и испугавшийся близкого оклика Цзинъи, уже не мог узнать, что Цзян Чэн довольно усмехнулся, сидя перед пустой бутылкой водки, и повертел в руках какую-то картонку, где размашистым почерком Вэй Усяня был выписан адрес Цзэу-цзюня.              

***

Ланьлин Цзинь, Нью-Йорк

22 декабря 2023 года, 07:15 AM

             Утро началось с громкого плача наследника и суеты среди нянек. На всеобщее счастье, Ляньфан-цзунь оказался свободен ото всех рабочих дел и быстро прибыл в комнату малыша. Он сел на край кровати и стал уже привычными нежными движениями успокаивать ребёнка. Мужчина примерно догадывался о причине утренней истерики и сразу же отдал распоряжение принести в комнату подогретые ванильные коктейли с творожной запеканкой на завтрак.              — Старший дядя бросил меня! — воскликнул А-Лин, нисколько не разочаровав Гуанъяо в его догадках, и в слезах подполз к дяде на колени. У мальчика было настолько несчастное, убитое выражение лица, что больно за него становилось почти физически. — Почему он улетел?              Цзинь Яо тяжело вздохнул. Он уже не мог врать племяннику абсолютно всегда — тот его ложь раскрывал раз через раз, поэтому пришлось быстрее менять тему.              — А-Лин, золотце моё, — обняв ребёнка крепче, обратился мужчина к малышу. — На самом деле, в Башню Кои сегодня кое-кто прибыл. И я хотел бы познакомить тебя с ним. Ты хочешь встретиться с новым другом?              — Другом? — переспросил Цзинь Лин, подняв слезящиеся, красные глаза. — Зачем, если у меня уже есть А-Мин и А-Юань.              — Конечно, их он заменить тебе не сможет, но точно поднимет тебе настроение. Так что? Давай, сейчас мы позавтракаем, а потом пойдём знакомиться. Он в нетерпении тебя ждёт!              Цзинь Лин недоверчиво посмотрел на своего дядю. Кажется, ему всё ещё было обидно, но он выплакал уже достаточно много слёз, чтобы и глаза, и голова начали болеть. Так что, сделав с Цзинь Гуанъяо дыхательную гимнастику и переборов головокружение, мальчик стал потихоньку успокаиваться. Госпожа Цинь принесла поднос со слишком горячим завтраком и двумя пиалами зелёного чая прямо в кровать, так что А-Лин с лёгкой просьбы дяди разгладил скомканное одеяло и сбегал с дядей Мо умыться.              Пока ребёнка не было в поле зрения, Ляньфан-цзунь выпрямил спину, глухо хрустнувшую где-то в грудном отделе, и нахмурился, посмотрев за панорамные окна — там разошёлся снег вперемешку с дождём. Мужчина уже успел пожалеть о том, что вчера наговорил на эмоциях. Знал же, не стоит поддаваться отвратительному настроению — Саньду Шэншоу не из тех, кто будет терпеть подобное к себе отношение, а задевать его гордость Гуанъяо всегда считал делом заведомо самоубийственным. Да и ладно, Ляньфан-цзунь может бы и стерпел, если бы на него обрушился гнев Главы Юньмэн Цзян, но вот то, что из-за его слов в немилость попал ещё и А-Лин…              Да уж, похоже, у Цзинь Яо просто не получается взаимодействовать с людьми без своей отточенной с годами маски. Даже противно как-то становится, но не от ситуации, а от самого себя — неужели от его личности не осталось ничего, кроме кропотливо собранного образа.              Ха. Гуанъяо только осознал, какие претензии ему на самом деле предъявлял Чифэн-цзунь.              После душа Цзинь Лин более-менее вернулся в благоприятное настроение и быстро прикончил свой завтрак — даже удивительно, что он не воротил нос от творога, и в ожидании уставился на младшего дядю, на лице у которого появилось какое-то странное выражение. Цзинь Лин знал, что дядю Яо торопить никогда нельзя — он всегда всё делает размеренно, как по часам, и знает наиболее подходящее время для начала чего-то нового, но сейчас ему вдруг показалось, что тот чем-то расстроен. Но не успел мальчик спросить, Гуанъяо отставил пиалу и взглянул на племянника.              — Ну, что ж, твой новый друг будет рад увидеть тебя сейчас. Мы спустимся ко мне в кабинет, хорошо? Нас ждут именно там.              Цзинь Лин скептично относился к понятию «друзья». Как-то смутно он понимал, что дружба — это весело и безопасно, но никогда особо к ней не тянулся. Ему и так скучать не давали со всеми теми уроками и тренировками. Так что от этой встречи он особо ничего и не ждал.              Не ждал, пока не толкнул большие высокие двери в кабинет дяди, и на него внезапно не побежало что-то серое и лохматое.              Серое и лохматое. Очень подозрительно похожее на…              — Собака! — слишком громко пискнул А-Лин, тут же упав на колени и потянув руки к вертящемуся вокруг него комку шерсти. — Дядя, тут собака! — продолжал кричать он, обняв щенка и уткнувшись ему в шерсть носом.              А Ляньфан-цзунь вдруг понял, что готов воевать за эту искреннюю детскую улыбку до последнего.              Он подозвал Мо Сюаньюя, пока ребёнок прыгал вокруг щенка так же, как тот скакал вокруг него, и уточнил, как же рейс до Чикаго не отменили, если на улице отвратительная для полётов погода.              Но, прежде чем ему успели ответить, двери в кабинет открылись, и откуда-то из глубин коридора, торопясь, вышел Цзян Чэн, подталкиваемый сзади Цинь-фужэнь. Цзинь Лин заметил его не сразу, поглощённый знакомством с щенком, поэтому на какое-то время между зелёными и голубыми глазами установилось некое немое противостояние. Никто не хотел рушить такой хрупкий мир и начинать войну за ребёнка первым, но жребий был брошен, и Гуанъяо понимал, что последнее слово таки останется за Цзян Ваньинем. Всё же именно он является законным опекуном Цзинь Лина и, стоит ему только захотеть, мальчик навсегда покинет Башню Кои.              Похоже, Цзинь Гуанъяо впервые в жизни оказался в проигрыше. Глаза Главы Юньмэн Цзян воинственно блестели. В сердце вдруг ударил адреналин, и Гуанъяо перевёл взгляд на малыша в попытках запомнить каждую его черту. Глаза заметались по золотым одеждам, юньмэнскому колокольчику, метке цвета киновари и озорным медным глазам, а паника накатывала всё сильнее.              Он не может лишиться самого дорогого, что у него есть.              Цзинь Лин тем временем тоже заметил неожиданного гостя. Его веселое выражение лица вдруг осветилось совсем иным счастьем, и он ринулся со всех ног к старшему дяде, вереща что-то не совсем различимое. Щенок понёсся за ним следом. Цзян Ваньинь, подхватив ребёнка на руки, лишь вопросительно взглянул на тявкнувшего в его сторону детёныша собаки и вновь поднял глаза на стоящего в центре кабинета Цзинь Гуанъяо. Кажется, в глазах у того застыли слёзы, но его динамичная фигура никак не выдавала беспокойства.              — Если ты думаешь, что я могу так просто забрать его отсюда, то ты не так умён, как о тебе говорят, — заявил Цзян Чэн с порога, отпустив племянника на пол и подойдя к Цзинь Яо. — А ещё, с чего ты взял, что моя душевная организация настолько хрупка, чтобы ставить на своей семье крест после первых же претензий в свой адрес?              Цзинь Яо, не понимая, моргнул.              — Я прошу прощения, Саньду Шэншоу, — Гуанъяо даже попытался выполнить поклон, но его быстро остановил за руку Цзян Чэн.              — Ты не невеста на выданье, чтобы подходить семье по репутации и заслугам.              Цзинь Лин вдруг навострил уши и притих.              — Мне отец всегда говорил, что семью не выбирают. И я действительно сделал ошибку, списав себя со счетов. Возможно, я так привык, потому что сам вырос в подобных условиях… — Цзян Чэну очень тяжело давались слова, хоть он и продумывал их всю ночь. Ещё одна бессонная ночь сказалась на его резких чертах лица, но нисколько не поубавила в них красоты. Наверное, сейчас он впервые пытался выразить то, что происходит у него в голове, и не чувствовал опасности. Даже с таким человеком, как Цзинь Яо — по слухам, самым неподходящим для откровений человеком, способным лёгкими манипуляциями уничтожить какую-нибудь посредственную страну Европы. Сейчас же Ваньиню казалось, что никого, кроме Цзинь Гуанъяо, на этом месте представить нельзя. Это именно тот человек, который сможет его понять. Возможно, Цзян Чэн об этом ещё пожалеет и вообще проклянёт себя за подобное поведение, но это будет, когда он останется в полном одиночестве, так что всё в полном порядке. «И на что только не пойдёшь ради ребёнка», — пронеслось в голове Ваньиня перед тем, как он всё же собрался с силами договорить. — Я не придавал значения тому, что ты был рядом в самые тяжёлые для меня дни. Не обращал внимание на твою заботу об А-Лине, считая её естественным жестом. Мне потребовалось так много времени, чтобы понять, что семья — это не всегда кровные узы или те, с кем ты разделил детство и юность. Ты прав в суждении, что мы уже навсегда связаны общим долгом и А-Лин заслуживает полноценной семьи.              — Что такое «полноценный»? — вдруг спросил племянник между ними, заслышав своё имя. Оба взрослых резко повернули на него головы.              — Обладающий какими-то свойствами в полной мере, — растерянно улыбнулся Цзинь Гуанъяо, мыслями явно пребывая не с ребёнком. — Подразумевается, что семья — это единая структура, которой не престало делиться на отдельные части.              — Юньмэн и Ланьлин очень разные, — задумался мальчик, проявив то ли интуитивное понимание, то ли просто случайно ляпнув свою мысль. — Но похожи в том, что и то, и другое — мой дом. И люблю я их одинаково, — А-Лин вдруг поднял руки и потянулся к ладоням дядей. Когда его маленькие ручки ухватились за руки обоих дядей, сцепляя по два пальца каждого, он продолжил: — И вас я тоже очень люблю. Одинаково. Не ругайтесь больше, пожалуйста. Вчера было страшно.              — Ты не ушёл с Цинь-фужэнь? — ахнул Цзинь Яо, совершенно непроизвольно дёрнув в раздражении бровью.              — Я должен был убедиться, что старший дядя поедет с нами в Цинхэ Не! — упрямо заявил Цзинь Лин, наподобие упомянутого дяди сложив руки на груди. Малыш почувствовал недовольство дяди Яо и сразу же отошёл к Цзян Чэну, схватив его уже за рукав рубашки. — Ты ведь поедешь с нами? Ты сам только что сказал, что мы одна семья!              — И как ты умудряешься уловить контекст в таком-то возрасте? — наигранно зло спросил Гуанъяо и потянулся к мальчику, отчего тот с визгом отскочил, но упал, и Ваньинь успел его поймать за руку, отчего тот повис в крепкой хватке старшего дяди. Щенок, наконец-то уловивший разрядку напряжённой атмосферы, принялся вилять хвостом и тоненько тявкать, привлекая внимание. Цзян Чэн снова на него взглянул непонятными глазами.              — А это, я так понимаю… Наш ещё один ребёнок? — неуверенно предположил он, метнувшись взглядом к Ляньфан-цзуню и поймав его искреннюю усмешку.              — Если вы примете от меня этот подарок, Саньду Шэншоу.              — Прошу, можно по первому.              Цзинь Яо неуверенно поднял бровь.              — Это… взаимно. А-Лин, ты придумал ей имя?              — Это девочка что ли? — удивился мальчик, едва ли не дёрнув щенка за хвост. — Ого! Я хотел назвать его Взрывокиллером, но раз уж это девочка… Пусть будет… Феей?              Цзян Чэн фыркнул в кулак, пытаясь скрыть смех. Гуанъяо нашёл это очаровательным.              — Это отличное имя, А-Лин, — одобрил Ваньинь, потрепав по голове племянника.              Наверное, это первые предрождественские дни за все пять лет, когда Цзян Чэн не чувствовал отчаяния, а Цзинь Яо не тревожился за него. Наверное, это Рождество положит конец партнёрским договорам между двумя организациями и заставит их Глав знатно потаскаться с новыми бумагами на наследство и право.              Совершенно точно это Рождество станет для Цзинь Лина первым настоящим семейным праздником.       

***

Вашингтон

22 декабря 2023 года, 05:40 PM

             — Гэгэ!              Заслышав сонный, знакомый до рези в сердце голос, Ханьгуан-цзюнь, сидящий в своём рабочем кабинете, поднял золотистый взгляд от черновых вариантов годовых отчётов и посмотрел в направлении открытой настежь двери. Напротив кабинета находилась их спальня, в которой вот уже десять часов отсыпался Вэй Усянь.              Последние две недели он провёл в Юньмэн Цзян, где спал ровным счётом часа по три в сутки, разбираясь с документами и годовой отчётностью и помогая Главе с распределением финансов на будущий год, и вернулся полностью беззаботный и выдохшийся в Вашингтон, к семье, лишь сегодняшней ночью. Это было своего рода предрождественской юньмэньской традицией: за две недели до праздника все филиалы организации превращались в круглосуточные котлы Ада, закрывающие свои двери как для входа, так и для выхода и не отпускающие своих работников, пока те не сдадут положенный военным договором набор документов и отчётов по всем прошедшим миссиям. Этот год исключением не стал, и единственный, кто чувствовал себя прекрасно в Юньмэн Цзян в это время был даже не Вэй Ин, привыкший скидывать работу на других и именно в эти проклятые двенадцать дней обязанный пахать за целый год безделья, а Цзинь Лин, беззаботный пятилетний наследник, почувствовавший больше свободы в связи с занятостью приглядывающих за ним ранее взрослых и проводящий почти всё свободное время в коконе одеял перед телевизором. Цзян Чэну же в эти недели было тяжелее всего — ему как Главе приходилось регулировать координацию всех ответвлений организации и лично проверять отчёты специальных агентов, в данный момент ещё находящихся на заданиях. К тому же заставить Усяня работать мог только он и только своим уничтожающим взглядом внушал праведное желание зарыться в бумаги и не вылезать из них ему на глаза во имя сбережения своей жизни. Вэй Ин-то привык, но инстинкт самосохранения у него был как никогда обострён именно с таким злым, сосредоточенным Цзян Чэном. Но Цзинь Лину было всё нипочём, и, если бы не его присутствие на заседаниях и совещаниях Главы с исполнительными органами, Саньду Шэншоу разнёс бы весь так долго отстраиваемый Юньмэн Цзян за каких-то два часа. Это были тяжёлые, напряжённые дни, очень пугающие переменами: буквально вчера организация соблюдала нейтралитет на территории Занзибара, а уже сегодня объявила о введении первой боевой готовности; ещё утром у работников в голове вертелись мысли лишь о кофе, но уже к вечеру все рассуждали о допустимых человеческих потерях. Сошлись на мнении, что Старейшина Илин справится и в одиночку. Что ж, они правы, но у самого Вэй Ина не было никакого желания лететь на другой конец света ради парочки трупов верхушки крышующей Океанию мафии. И Цзян Чэн это понимал лучше других, потому назначил несколько десятков агентов. Должны справиться. В общем, в этот раз Усяню благодаря брату удалось избежать посленовогодних миссий и вернуться живым, но потрёпанным к мужу и сыну.              Он позвонил ровно в пять утра, прекрасно зная, что именно в это время Лань Чжань открывает глаза. Переступил порог своего дома в половину шестого, проведя всю ночь за рулём и ужасно желая упасть в любимые объятия и наконец уснуть. Но спать он улёгся только к восьми утра: насилу закончив с приветствиями и сладкими поцелуями, Вэй Ин просидел в комнате возле спящего сына около получаса, так и не рискнув разбудить его и просто проследив за спокойным дыханием ребёнка и едва заметным дрожанием его ресниц. А после полностью посвятил себя мужу и восполнению сил душевных и физических, и только после этого успокоился и вырубился. Так и проспал десять часов, пока не проснулся, не увидел за окном сугробы снега и не позвал покинувшего его Лань Ванцзи.              Лань Юань, тоже сидящий в кабинете отца и тихо читающий вслух книжку, отвлёкся и даже вскочил на ноги, заслышав его голос. Лань Чжань по привычке сверкнул строгим взглядом, мол, веди себя сдержанней, но не смог сохранить достаточную солидность и мягко улыбнулся, находя удивительно близким и родным такое стремление мальчика к Вэй Ину. А-Юань всегда очень сильно скучал, когда Усянь уезжал. Не важно, на день или все две недели, но ребёнку сразу же становилось не по себе, оттого и его радость возвращению была очень яркой. В ответ на промелькнувшее недовольство в глазах отца Сычжуй сразу же поумерил пыл и отступил, вновь присев на край кресла. Весь его вид выражал печальное смирение, но вот готовность в каждую минуту подорваться и ринуться к долго отсутствующему папе так и сквозила в его поверхностном, рассредоточенном взгляде. «Беги к нему», — прошептал одними губами Ванцзи и подмигнул, откладывая от себя документы и тоже поднимаясь.              — Лань Чжань! Ты там что, атакован грудой треклятых бумажек, и она каким-то образом побеждает? Я уже вступал в неравный бой с ней и выиграл, значит и ты сможешь!.. — вновь донеслось из-за двери спальни вместе с медленными тихими шагами, но вдруг прервалось счастливым: — А-Юань!              Судя по звукам, ребёнок, звонко смеясь, с разбегу прыгнул на Вэй Ина, и тот тяжело повалился на кровать, сразу же принимаясь целовать лицо мальчика. У них это было обычным порядком — каждое утро А-Юань, просыпаясь, первым делом бежал к папе целоваться и обниматься. Из-за этого однажды Усянь с полной серьёзностью в голосе и явной иронией в глазах заявил, что это ошибка вселенной, что Юань не родной сын Ванцзи, ведь они похожи даже в способах проявления любви. Тогда Лань Чжань со свойственным себе непробиваемым лицом ответил: «Это наш сын, Вэй Ин. Не стоит рассуждать о родстве, если души уже давно связаны семейными узами».              Когда Лань Чжань всё же добрался до спальни с тремя кружками горячего какао, в двух из которых плавали мелкие зефирки, он застал милейшую картину: Юань, поуспокоившись и перестав жужжать вокруг да около, залез на кровать и котёнком улёгся у бока Вэй Ина, который стал мягко поглаживать его по голове и умиротворённо улыбаться его лепету. Усянь едва ли не светился тихим внутренним счастьем, глядя на такого же радостного сына, а потом и вовсе сполз на его уровень и обнял, накрывая ребёнка белоснежным одеялом.              Было очень тепло. Ванцзи оставил какао на тумбе и присел на другую сторону кровати. Из-под одеяла вмиг высунулась чёрная макушка.              — Ханьгуан-цзюнь! Я вообще-то успел истосковаться по тебе! — заявил Вэй Ин обиженно, но тут же отвлёкся на выкапывающегося из одеяла ребёнка.              — Папа, а где мы будем праздновать Рождество?              Ах, да. Рождество. Волшебный зимний праздник, теряющийся на фоне рабочего кошмара и тепло любимый Вэй Усянем с самого раннего детства. Он смутно помнил, как его родная мать, будучи прихожанкой католической церкви, очень любила Рождество и в его канун превращала их дом в самую настоящую обитель тайны и волшебства. Вэй Ин помнил большую блестящую ёлку, украшаемую всей маленькой семьёй (отец всегда сажал его на плечи и разрешал натянуть на макушку красную звезду, а мама покупала прозрачные шары, и они вместе их разрисовывали), помнил вкусные салаты, которые готовил его отец, и множество подарков ему одному, но совершенно не помнил, как выглядели родители в те дни. Конечно, он видел их личные дела в Юньмэнской базе, видел их фотографии и даже могилы, но мозг будто намеренно стирал их образ из памяти.              Они умерли в канун Рождества. Вэй Ин уже давно нашёл их убийцу и отомстил, но на душе от этого не то что легче не стало — даже намёка на радость не нашлось. Первое Рождество без них он встретил в холодных стенах детского дома. Без конфет, пышной ёлки и красок вокруг себя. Но прошло совсем немного времени, как его забрал Цзян Фэнмянь. И запустилась череда праздников в кругу новой семьи.              Рождество в Юньмэне было на редкость роскошным: резиденция и главный штаб и изнутри, и снаружи становились подобием дворцов из сказок, посреди парадной гостиной стояла пышная ель, со вкусом украшенная в фиолетово-белой гамме, длинные столы для гостей полнились самыми разными блюдами, а на узком семейном столе все блюда были приготовлены Цзян Яньли, и именно они опустошались юными Вэй Ином и Цзян Чэном в первую очередь. Шицзе любила Рождество, но не так, как мама Усяня. Яньли радовалась празднику, потому что вся семья собиралась за одним столом и проводила время вместе. Глядя на то, как она суетится, оборачивая сделанные своими руками подарки в подарочную бумагу и готовя восьмой салат за день, теплела даже Госпожа Юй. Впрочем, это было единственное время в году, когда она из холодной бизнес-леди становилась матерью для своих детей. Пусть она и не проявляла особой радости, но подарки всё же преподносила, и самые дорогие из них всегда предназначались Цзян Чэну. Возможно, в то время он многого не понимал, но это внимание от матери воспринимал как чудо. Потому, ворча, бурча и даже матерясь, ходил по магазинам с Вэй Ином и кропотливо выбирал только лучшее. А Усяню Рождество в ту пору полюбилось ещё больше.              Так этот зимний праздник всю жизнь занимал в сердце Вэй Ина отдельное, почётное первое место (после дней рождения его сына и мужа, конечно же), и с появлением в его семье маленьких несмышлёнышей, он задался целью передать эту любовь через поколение, как когда-то сделали и его родители.              — На Рождество мы приглашены в резиденцию Цинхэ Не, А-Юань, — мягко ответил Усянь, всё ещё не выпуская мальчика из объятий. — Но до этого нам надо успеть украсить наш дом и отправить поздравления с подарками в Сан-Франциско.              — Мы сделаем подарки тёте и дяде?! — слишком громко спросил Сычжуй и наконец выпутался, откатившись к Лань Чжаню. И без того радостная улыбка мальчика заблестела хрустальным счастьем. Он очень любил ездить в Сан-Франциско.              После первого визита взрослые уняли свои эмоции, приняли во внимание то, что будет лучше для ребёнка, и пришли к договорённости: Юань приезжал к родственникам на две недели каждые два месяца. И мальчик чувствовал себя с ними довольно комфортно: быстро подхватил лёгкий французский акцент Вэнь Цин и её манеру хмуриться и улыбаться; Вэнь Нин вообще стал любимым дядей и нянькой по совместительству — а кто ещё будет долго и упорно объяснять подрастающему племяннику, как правильно надо пересаживать цветы и ухаживать за ними, как заплетать косы, и вызовется быть моделью, когда ребёнок-таки доберётся до косметички тёти. Вэнь Цин А-Юань начал помогать на кухне и в лаборатории, каждый раз удивляясь разноцветным растворам в пробирках. С Вэнь Нином же мальчик проводил время за рисованием. Рисованием того, что можно увидеть в поле зрения микроскопа. А ещё они все втроём ходили по пентхаусу и считали, сколько же на самом деле цветов стоит в их жилище. На пятьдесят восьмом А-Юань сбился, так и не узнав, что на самом деле их всего лишь тридцать четыре, а он, запутавшись, ходил по кругу и считал одни и те же.              — Сначала ты отдохнёшь, — вклинился в их разговор Лань Чжань, поддержав ребёнка и поудобнее посадив его около себя, и подал мужу какао с зефирками.              — Ох, Лань Чжань, это что, какао? Пора переходить на горячий шоколад, Рождество на носу! И я умру сейчас же от скуки, если мы не начнём украшать дом! Ты был сильно занят?              — Не беспокойся об этом.              — Тогда самое время искать ключи от чердака и спускать коробки с украшениями! Главное — не перепутать фейерверки с петардами, как в прошлом году…              Сказано — сделано. Когда Вэй Ин всё же вылез из постели и от души поорал на автоответчик своего брата по поводу того, что «мои ветки так и не привезли, А-Чэн! Твои люди совсем страх потеряли!», светлая гостиная наполнилась открытыми коробками с разноцветной мишурой и искусственной ёлкой, а воздух наполнился запахом пластика, зимней свежести и шампанского — последнее выудил Вэй Ин из холодильника (из-за того, что он два года сидел на антидепрессантах и ещё каких-то психотропных, алкоголь ему был строго противопоказан, но совсем недавно Вэнь Цин смилостивилась и в период «передышки» от таблеток разрешила некрепкое). Усянь уже включил какие-то незатейливые песенки о Рождестве и нацепил на себя ободок с оленьими рогами. Лань Чжань ещё спускал пакеты с игрушками, а Лань Юань, как и подобало всем детям, очень быстро запутался в гирляндах, пытаясь их распутать, и не смог выбраться. Вэй Ин со смехом поспешил к нему на помощь, но через мгновение запутался сам. И подумал ещё: как же иронично, ведь он знает, как выпутаться из самых крепких узлов, канатов, верёвок и даже шибари, но вот против гирлянды оказался бессилен. Пришлось позорно звать на помощь Ванцзи и жаловаться на «а почему мы в прошлом году её не убрали так, чтобы она не запуталась? А? Это я её так скомкал? Да ты мне врёшь, гэгэ, я бы так никогда не… Ладно, признаю, это моя ошибка, не смотри на меня так». Юаня выпутали следом и завалили горой маленьких мягких игрушек, чтобы не мельтешил, пока собирается первая, самая большая белая ёлка и соображается, куда какого размера ветки суются на столб. «Знаешь же, что растения в земле растут? А ты будешь расти в этих милейших плюшевых медвежатах! Папа никогда не обманывает! Я сейчас тебя дождиком посыплю, чтоб наверняка, — суетился Вэй Ин, откровенно смеясь над растерянно-весёлым видом ребёнка, закопанного в игрушки. — И что ты так смотришь? Не веришь мне? А папа никогда не обманывает! Он может недоговаривать или сказать неправду, но никогда не обманывает!»              Лань Чжань ухмылялся откровенному бреду Вэй Усяня, но не противоречил, и, пока муж заливался соловьём и доказывал свою честность, успел собрать ёлку и распушить её. Где-то в коробках было ещё три ели — одна зелёная, с декоративным снежком поверх иголочек, будет стоять в детской, вторая — такая же белая, как и первая, в спальне, и ещё одна маленькая голубая займёт своё место на кухне. Распределив игрушки по цветовой гамме и скомандовав идти украшать комнату Юаня, Вэй Ин подхватил сына одной рукой, второй рукой сцапнув со стола бутылку шампанского, и начал торжественно вещать об истории Рождества.              В семье с недавних пор установилось негласное правило: что бы ни происходило в комнате ребёнка, оно имело право существовать только с его одобрения. Поэтому перед Юанем поставили три разных коробки с украшениями и спросили, что и куда он хочет повесить. Пусть будет не слишком эстетично или гармонично, но мальчику просто необходимо давать право распоряжаться обстановкой окружающего его пространства. В Юане раньше наблюдалось стремление ко всему красивому: ему очень нравились шёлковые шторы в гостиной, керамический чайный набор, расписанный гжелью, Чэньцин, вид на разрез вторичного строения корня двудольных растений в окуляр микроскопа, подаренный Цзян Чэном серебряный кулон в виде маленького юньмэнского колокольчика. Да и он с самого раннего детства цеплялся за ноги только красивых людей. К тому же, после знакомства с Вэнь Цин и Вэнь Нином, в ребёнке проснулась, видимо, их семейная черта: любовь к мелким элементам декора, не несущим в себе никакой смысловой нагрузки, кроме внесения в дом эстетики и уюта. Так что особого волнения, что ребёнок просто скинет все украшения в один угол, не было, зато был интерес — как же на этот раз в Юане реализуется генетическая предрасположенность Вэней к красоте вокруг себя.              Лань Юань попросил повесить ему на шторы гирлянду-дождик и поставить ёлку возле окна, и, пока родители исправно занимались выполнением поручений, зарылся в большую коробку с игрушками и мишурой. Он откладывал в одну сторону те шары, что ему нравились, а в другую аккуратно складывал всё остальное. Вэй Ин тайком наблюдал за его сосредоточенным видом, будто он решает ни больше ни меньше судьбу всего мира, и смешными вздохами при откладывании одного из двух шаров в его маленьких ладошках в сторону с непонравившимися. Но потом, когда гирлянды засияли вдоль окна, Юань вытащил из коробки длинную-длинную мишуру блестяще-золотого цвета.              — А-Лин, — незамедлительно идентифицировал он цвет именем своего друга и поднял большие печальные глаза на отца. — Папа, а где А-Лин?              Вэй Ину пришлось выползти из-под установленной ёлки и переспросить. Когда он понял в чём, собственно, вопрос, то умилённо улыбнулся.              — Был в Юньмэне. Мы с ними уже украсили их квартиру, так что могу предположить, что сегодня они летят в Ланьлин, украшать ещё и Башню Золотого Карпа. А потом, уже вместе с дядями, А-Лин приедет на празднование Рождества в Цинхэ.              — А как… — тут мальчик вдруг смутился и замолчал. Улыбка Вэй Усяня немного померкла, а в глазах блеснуло беспокойство: такое поведение ребёнка было ему несвойственно. Он дал мальчику время собраться с мыслями и терпеливо дождался, когда Юань сильнее сожмёт мишуру в руках и спросит: — Как у него дела? В прошлый раз, когда мы виделись, он сильно кашлял и плакал.              — Так вы уже больше месяца не виделись, что ли? — ахнул Вэй Ин, выронив из рук гирлянду. — Как же я упустил этот момент? Гэгэ, а почему я не взял А-Юаня в Юньмэн в последний раз?              — А-Юань был в Сан-Франциско, — незамедлительно ответил ему Лань Чжань, поднимая гирлянду и протягивая один из её концов мужу.              Вэй Усяню всегда было особенно важно, чтобы дети поддерживали друг с другом связь. Может, в своё время разругавшись с Цзян Чэном в пух и прах и не имея даже надежды на нормальный разговор, он так погряз в отчаянии, будучи очень растерянным и напуганным, что не хотел, чтобы кто-то из детей почувствовал то же самое. Но вот хотеть — это одно, а делать — другое. Цзинь Лин принадлежал совершенно другому, бешеному миру, почти не имеющему связи с тихим и спокойным миром взросления Лань Юаня и Лань Мина, и вырвать его оттуда практически не выходило. И даже если не брать в расчёт тот факт, что он младше, то условие, что он растёт в кардинально отличающейся социальной среде, очень многое в планах Вэй Усяня перечёркивало. Это уже чудо, что А-Юань и А-Мин продолжают помнить о том, что где-то за триста километров — а то и за шестьсот — есть их друг по игрушкам и горшку.              — Да… Точно… Извини, малыш, в тот раз расписание ваших поездок синхронизировалось. После нового года мы это исправим. И да, с А-Лином всё в порядке, остаточный кашель прекратился недели две назад. Вы скоро увидитесь, так что не скучай так сильно.              Лань Юань внимательно выслушал папу и с неоднозначным видом кивнул, чем ввёл его в ещё большее замешательство. В следующий миг мальчик залез на кровать и положил золотую мишуру на её изголовье. Лань Чжань перевёл взгляд на все те игрушки, что Юань выбрал для ёлки, и указал на них Вэй Усяню — все они были подобраны в голубых, фиолетовых и бело-жёлтых тонах. Не зная, как на такое реагировать, Вэй Ин прям из горла хлебнул шампанского и нервно рассмеялся, почему-то ощущая зарождающуюся тревогу.              Совсем скоро, когда Юаню исполнится восемь, он поступит в закрытую школу Лань Цижэня, и количество сверстников в его окружении повысится примерно раз в пять. В Вашингтоне у него есть не только Лань Мин, приезжающий несколько раз в неделю, но и Оуян Цзычжэнь из дома напротив и ещё около десятка ребят со всего района, с которыми можно погулять и поиграть. И это очень необычно, что уже в этом возрасте Юань может осознанно скучать по кому-то очень далёкому, кроме своих родителей.              — Это что, кризис семи лет? — шёпотом спросил Вэй Ин, прильнув к Лань Чжаню и отвернувшись к ёлке от копающегося в коробках сына. — Вэнь Цин говорила, что А-Юань может отдалиться от младших ребят, но я вижу прямо противоположный результат.              — Он даже в школу ещё не пошёл, — Ванцзи даже голос не снизил и не перестал наматывать кругами гирлянду на ель, да и вообще выглядел так, будто всё, что происходит, находится в порядке вещей.              Вообще-то мальчика действительно хотели отдать в первый класс ещё в начале этой осени, однако Вэнь Цин выразила опасения: физически мальчик явно отставал в развитии от сверстников — сказывался голод, который ребёнку пришлось испытать на протяжении своего первого года жизни. Даже Лань Мин, который родился позже Сычжуя на полтора года, выглядел более живо и крепко в свои неполные шесть, чем Лань Юань в полные семь. Лань Чжань, что удивительно, с ней согласился, но потом объяснил своё одобрение несколько по-другому — ни одному ребёнку не помешает продлённое детство. Пусть всего лишь на один год.              — А что мы будем делать, когда он пойдёт в школу? — снова прошуршал мужу в ухо Вэй Ин. — Мне что, забрать А-Лина к нам насовсем, чтобы А-Юань так сильно не переживал? Он отдалится от него, если они долго будут в разлуке!              — А-Ин, — Ванцзи вообще не любил, когда Усянь начинал волноваться по мелочам. Это означало повышенную тревожность, подготавливающую плодородную почву рецидивам и новым срывам, поэтому Лань Чжань бросил распутывать гирлянду, мягко взял руки мужа в свои, заглянул своим красивым взглядом ему в глаза и принялся его успокаивать, пока не стало хуже и ситуация не вышла из-под контроля: — А-Юань легко перенесёт этот кризис. Всё же он идёт не в простую школу, а в школу моего дяди. Он уже знаком с преподавательским составом, а в его классе будет не больше пятнадцати детей. Это не слишком большая нагрузка для психики. По А-Лину он скучает, потому что он находится в возрасте, когда эмоциональные связи становятся более осознанными. Сейчас он может назвать А-Лина другом, поэтому и волнуется за него. У А-Мина в последнее время то же самое. Даже если они потеряют связь, у них всегда есть ты и вся наша семья. Они станут друг другу опорой, тебе не стоит волноваться.              После его слов от души Вэй Ина действительно что-то отлегло, и он вздохнул спокойнее. Чем скорее А-Юань рос, тем сильнее волновался Усянь.              Когда они закончили со спальней, часовая стрелка опасно приблизилась к девяти вечера. Зная мужа и то количество шампанского, что сейчас плескалось в крови, Вэй Ин не решился бы спорить и просить лечь позже, хоть и проснулся ровным счётом четыре часа назад. У него было особое умение, выработанное в горячих точках Африки — он засыпал абсолютно в любой позе, в любом положении в пространстве, в любое время суток. Они закончили с уборкой всякой мелочи и фантиков к девяти и даже собирались начать подготавливаться ко сну, как в дверь позвонили.              Лань Чжань вынырнул из детской экзотической рыбкой, прошествовал ко входной двери мимо напрягшегося Вэй Ина и без лишних промедлений открыл дверь, едва не спровоцировав у мужа инфаркт. Ну кто так делает?! Кто открывает двери в девять вечера, даже не узнав, кто за ней стоит?!              Но вопреки всем опасениям и панике Усяня, за дверьми показалась маленькая фигурка ребёнка. Это был Лань Мин.              — Здравствуйте, дядя Ванцзи! — поздоровался он, широко улыбнувшись и задрав голову в попытках разглядеть лицо его встречающего. Он был одет в белую толстовку и светлые джинсы, а в руках держал коробку с конструктором, составляющую примерно половину его роста. Вэй Ин уже подумал, почему ребёнок один и как он вообще сюда добрался, но тут из темноты улицы на свет явился Лань Сичэнь с огромными пакетами в руках.              — Мы привезли вам хвойные ёлки! — почти закричал Лань Цзинъи, подбежав к Лань Сычжую и всучив ему коробку. Старший под её весом едва заметно накренился. — Они вкусно пахнут, но на вкус стра-а-анные.              — Не ёлки, а ветки, А-Мин, — спокойно поправил его Лань Сичэнь, но тут же нахмурился и посмотрел на сына: — А когда ты их попробовать-то успел? — на это ребёнок ему не ответил, схватив А-Юаня под руку и утащив в детскую. Лань Хуаню осталось лишь обречённо улыбнуться и кивнуть в знак приветствия Вэй Усяню и брату. — Там всё, что ты просил, Ванцзи. Но за мандарины, горячий шоколад и корицу мне пришлось драться с милейшей дамой на свете.              — Вы взяли её номерок? — поиграл бровями Вэй Ин, пройдя за братьями Лань на кухню. — Если вы подрались, то не мешало бы провести и примирительный ужин.              — Мне б примирительный ужин между Не Минцзюэ и Цзинь Гуанъяо провести, — устало потёр переносицу мужчина, вытащив пару действительно ароматных веток пихты. — Этой ночью уже полетим в Цинхэ, постараюсь поговорить с дагэ.              — Правильно! Куйте железо, пока горячо, — Вэй Ин тут же покопался в пакетах, выудив нежно любимый горячий шоколад и две бутылки «Улыбки императора». — Как говорится, милые бранятся — только тешатся.              — Это где так говорится, господин Вэй? — поинтересовался Лань Сичэнь, с удовольствием подмечая приятную атмосферу в доме. Похоже, тяжелая пора в семье брата закончилась.              — В России, — разлив по высоким тонким бокалам шампанское, довольно ответил Вэй Усянь и остановился под скептически нацеленными на него взглядами. — Что? Это всё равно не вам, я даже предлагать бы не стал. Лань Чжань, как думаешь, я смогу как в старые добрые влить в себя сразу три бокала и не пролить ни капли?..              Вскоре дом наполнился детским смехом, запахом шоколада, мандаринов и хвои, и Вэй Ин был счастлив настолько, насколько это вообще было возможно, если не брать во внимание то, что выпить сразу три бокала шампанского ему не дали, мол, хватит с него пьянства. Мальчики пришли собирать конструктор в украшенную, нарядную гостиную, и он на радостях к ним присоединился. Лань Сичэнь и Лань Ванцзи на диване обсуждали какие-то рабочие моменты с бодрым единодушием, понимая друг друга чуть ли не с полуслова и сразу же распределяя все заботы в организации между собой. Вэй Ин нисколько им не завидовал. Они с Цзян Чэном понимали друг друга не хуже. Просто манера подачи информации и вечное стремление перетянуть одеяло на себя и взять побольше работы, чтобы освободить другого, оставляет желать лучшего. Зато они могли вдоволь друг на друга наораться, выпустить пар и, успокоившись, сделать всё в кратчайшие сроки.              Наигравшись с мальчишками, Вэй Ин сел в ноги к Лань Чжаню и положил голову к нему на колени, со стороны наблюдая за разноцветным ассиметричным дворцом, который строили дети.              — А ты уже придумал, что будешь дарить А-Лину? — вдруг спросил Цзинъи, резко подняв голову и посмотрев на растерявшегося от такого напора Сычжуя. У А-Мина уже в таком юном возрасте был внимательный, въедливый тёмный взгляд и настолько сильная энергетика, что голова даже у Вэй Усяня периодически кружилась. Мальчик быстро перескакивал с темы на тему и много-много говорил, но, задав этот вопрос, вдруг замолк и уставился на брата.              — Нет, — как-то сконфужено ответил А-Юань и уставился на детальки конструктора. — Папа говорил, что мы съездим в магазины уже в Остине.              — А-Лин сказал, что ему ничего не надо, — будто подбадривая, пожал плечами А-Мин. Он-то в Ланьлин Цзинь ездит чаще, поэтому и в последний раз был там около двух недель назад. — Спросил только, приедешь ли ты в Цинхэ Не на Рождество. А вообще ведь правда, что ему может быть надо, если у него и так всё есть?              — Тепла? — предположил Сычжуй и даже не заметил, как взрослые друг синхронно повернули к нему головы.       — Тепла? Он что, мёрзнет? Кстати, да, он часто мёрзнет, и дядя Яо кутает его в огромные вязаные кофты. Они смешные. А ещё в его комнате слишком жарко. Но почему же там жарко, если во всей Башне Кои прохладно? — Цзинъи не понял истинный смысл догадки Юаня и тут же ударился в размышления о кондиционерах-обогревателях, да и, похоже, сам Сычжуй посчитал своё предположение довольно странным, потому повертел головой и продолжил кропотливо собирать дворец.              У Вэй Усяня по коже пробежались мурашки, и он уже собирался возмущённо глянуть на мужа, но его порыв был остановлен Лань Сичэнем:              — А-Юань поразительно быстро развивает свой эмоциональный интеллект. Постарайтесь сейчас скорректировать воспитание под его стремление к пониманию других людей.              — По-вашему, вот такие рассуждения у семилетнего ребёнка — это нормально? — не выдержал Вэй Ин и фыркнул, раздражённо махнув хвостом. Внутри вдруг всколыхнулась лавина беспричинной злости. Весь спектр агрессии и тревоги, вдруг проснувшийся в нём, не являлся нормой и, скорее всего, был вызван переутомлением на работе и слабом синдроме отмены. Но сил сдержать или подавить в себе внезапные волнения Вэй Ин с ужасом в себе не находил, и этот факт раздражал его больше всего.              — Это нормально в тех условиях, в которых он растёт, — всё также спокойно отвечал Лань Хуань, отставив кружку с горячим шоколадом. — И я склонен полагать, именно ваше состояние помогло ему в развитии этого навыка. Когда вы только начали лечение, это остро сказалось на А-Юане. Он был мал и совершенно не понимал, почему он чувствует себя так подавлено и почему вы резко изменяете своё отношение к нему. Тогда ваше состояние малышу объяснял Ванцзи, и он продолжал это делать до тех пор, пока вопросы ребёнка не исчерпали себя. Сейчас он умеет самостоятельно подмечать особенности поведения, настроения и речи и составлять общий портрет психоэмоционального состояния человека. Может, он пока этого даже не осознаёт, но он объясняет всё это по тому алгоритму, который ему когда-то рассказал Ванцзи, поэтому его «взрослые» догадки оказываются верными.              Вэй Усянь тяжело вздохнул. Каким-то образом ему показалось, что Сичэнь попытался обвинить его в неправильном воспитании сына, но внезапно появившиеся на плечах пальцы Лань Чжаня выбили из головы подобные мысли. Быстро колотящееся сердце успокаивалось и обливалось нежным теплом от мягких поцелуев мужа. Словно этими невесомыми, лёгкими прикосновениями Ванцзи сообщал: «Всё хорошо, я с тобой, А-Юань в безопасности».              Только вот Вэй Ин не переживал, что сыну может угрожать опасность извне.              Он боялся, что сам представляет для него опасность.       

***

Цинхэ Не, Техас

24 декабря 2023 года

             Лань Сичэнь всегда знал, что в его названном брате спит ребёнок. Такой большой, мягкий, ранимый, как огромный плюшевый мишка, представляющий опасность только тем, что может задавить в своих тёплых объятьях. Но почему-то именно когда Не Минцзюэ и Лань Мин оказывались рядом, ситуация усугублялась.              Лань Хуань уже час стоял на заднем дворе виллы и кутался в шарф — в Техасе зимы намного холоднее, а снега больше раз в двадцать. Грузные сугробы, на вид кажущиеся сладкой ватой (за сравнение спасибо сыну), доходили ему до плеча, а богато ссыпающиеся с неба хлопья снежинок грозились похоронить под собой любого зазевавшегося человека, остановившегося полюбоваться на эту красоту. Кровля виллы была покрыта сетью гирлянд, красиво мигающих в вечерних сумерках, а большая кружка горячего шоколада в руках в белоснежных перчатках оставалась единственным источником тепла. Если честно, Сичэнь уже весь заледенел. Холодно, и всё тут. Он пальцев ног уже не чувствует!              Но его ребёнку хоть бы хны. Лань Цзинъи с весёлым визгом самозабвенно убегал по сугробам от «охотящегося» на него Не Минцзюэ. Малыш то и дело проваливался по самое бедро в снег, но быстро вылезал и бежал дальше. Они намотали уже четыре круга. А началось всё с того, что А-Мин выразил желание сделать снеговика. «Ну, что ж, желание ребёнка — закон!» — пробасил тогда весело Не Минцзюэ и отправился одевать мальчика, оставив Лань Сичэня перед телевизором с фильмом «Один дома» в эфире наедине.              Снеговиков в итоге они сделали десять: изобразили самого Чифэн-цзуня с грозными бровями из морской капусты, Лань Сичэня «папу» с белой тряпкой на голове (ленты не нашлось), самого Цзинъи с открытым ртом, полным конфет, Лань Юаня со старым детским журнальчиком, прилепленным на второй снежный шар, Цзинь Лина с блестящими золотыми пуговицами вместо угольков-глаз, Лань Цижэня со строгим взглядом и большим нарисованным сердцем, Лань Ванцзи и Вэй Усяня, стоящих рядом и связанных красным шарфом. Когда Лань Сичэнь вышел к ним, они доделывали Цзян Ваньиня и Цзинь Гуанъяо. Первый был со свисающей от пояса серебряной вилкой, а второй с ведром на голове. За оригинальность А-Мин получил свой маленький стаканчик с горячим шоколадом прямо на улице.              Перекусив, ребёнок заприметил горку недалеко от виллы, и, драматично попрощавшись с отцом, ушёл к только-только восходящему солнцу кататься. Грозный Чифэн-цзунь отдал приказ освободить территорию и пошёл за малышом, «проследить, как бы чего себе не сломал». Лань Сичэнь отпустил их с лёгким сердцем и отправился помогать персоналу в приготовлении всех заявленных блюд — скоро сюда съедутся все долгожданные гости, приглашённые на праздник Рождества.              Мальчик бодро скакал впереди, будто бы это не его подняли в четыре часа утра и повезли в аэропорт. Он в свойственном себе восторге мотал головой по сторонам — запорошённые снежинками сосны с рыжими-рыжими стволами выглядели почти сказочно и, если подключить фантазию, скрывали в себе целый животный мир: в дуплах и гнёздах отогревались посеревшие на зиму белки, у конца стройного ствола, спрятанного под двумя метрами снега, роились мышки, обложив свою нору с новорождёнными малышами сеном.              Горка, которую Цзинъи увидел, оказалась специально сделанной для тренировок солдат — дальше неё виднелась армейская система упражнений — штормовая полоса. Когда его взгляд упал ещё и на неё, у мальчика глаза загорелись — по крайней мере пока шапка не сползла с его головы прям на половину маленького лица. Не Минцзюэ громко, но по-доброму рассмеялся, когда из-под поправляемой шапки показались большие-большие тёмные глаза.              — Дядя Не! — в восторге указал на полосу препятствий Лань Мин. — А можно мне её пройти?              — А силёнок-то тебе хватит? — усмехнулся мужчина за ним, наблюдая за собирающими вещи солдатами: по его приказу они должны были покинуть эту территорию как можно быстрее.              — Хватит, — нисколько не смутившись, заверил мальчик. Правда, потом, подумав, немного сжался: — Только я не знаю, как это сделать.       — Не беда! Я пройду её с тобой, — легко постучав Цзинъи по плечу, заверил Минцзюэ, и на лице мальчика тут же изобразился немалый такой восторг. То, что в идеале эту полосу нужно было проходить за две минуты, Глава Цинхэ Не умолчал. Всё же шестилеткам такого знать вовсе не обязательно.              Вернулись они вдвоём все в снегу и с довольным смехом — Цзинъи сидел на плечах Не Минцзюэ и через слово ударял его по шапке. Несильно, потому единственный дискомфорт, который получил мужчина, это постоянно слезающая на глаза шапка, но Сичэню всё равно пришлось сделать замечание, чтобы малыш успокоился.              Но не тут-то было! Прожевав вынесенную папой сосиску в тесте, они уже вдвоём кинулись строить крепости и швыряться снежками — в этот раз прилетело даже Лань Хуаню. Вот поэтому сейчас он стоял, кутаясь в шарф и молясь, чтобы мизинчики на ногах не стали ледышками. Всего лишь через полчаса его полугрозное лицо сделало своё дело: брат наконец обратил внимание на крупно дрожащего Цзэу-цзюня, на голове которого завидно прямо держалась башенка из снега, а Цзинъи устал.              Наконец они зашли в тепло.              — Когда приедет А-Юань? — спросил Цзинъи, пока Сичэнь, между делом разогревая покрасневшие пальцы, усаживал его подправить съехавший набекрень хвост.              — Они уже на территории Юдоли. Минут пять и приедут.              — А когда А-Лин?