Blame It on My Youth : [ вини нашу юность ]

— Может, все-таки возьмем две машины? — спрашивает Нил. — Поедем по трое? Было бы разумнее, если бы за руль сел только Эндрю — в Мазерати хватит места для пятерых, в Хонде — тоже, хотя в обеих машинах будет понемногу багажа. Нилу ведь ехать не обязательно. Пустая трата бензина, только и всего. Пустая трата его времени. Нилу нет необходимости ехать с ними в аэропорт. Возможно, будь у них фургон, ему не было бы смысла отказываться, но, учитывая обстоятельства, в этом нет необходимости. Эндрю бросает взгляд на Рене. Если кто-то и будет выдвигать аргументы про бензин, то это будет она. Она ничего не говорит. — Мы должны взять две машины, — говорит Эллисон, ни к кому конкретно не обращаясь. — Чтобы влез весь багаж. — Вот-вот, — говорит Дэн. — Согласна на все сто. — Кто на какой машине поедет? — спрашивает Мэтт. — Давайте-ка запихаем Рене в Маз, — торжественно говорит Эллисон. — Она этого заслуживает. А я вот попрусь на Хонде, нам с Нилом нужно кое-что обсудить. — Тогда я еду с вами, — говорит Мэтт. — Тоже хочу поперемывать косточки. — Собираешься заставить меня терпеть целую поездку без моей красавицы жены? — спрашивает Рене. Это выход. Мэтт тоже это знает. У Эллисон есть шанс выгнать Мэтта, не раня его чувств. Сохранить свою тайну. Но Эллисон отмахивается от Рене: — Да, детка, ты заслуживаешь только самой большой роскоши. Дэн берет Рене под руку: — Только мы с тобой. Рене улыбается ей: — Если не мы, то кто? — Наверное, никто, — соглашается Дэн, поднимая ее багаж. Они направляются к машинам; Натали и Пейдж появляются в дверях, чтобы помахать на прощание. — Напишите нам, как сядете в автобус, — кричит Нил. Они кивают. У Нила сжимается желудок. Да ебаный же ты в рот. Он сейчас застрелится. Нахуя, ну вот нахуя он это сделал? Теперь все знают, что их с Эндрю нет дома, и их не будет поблизости в случае чрезвычайной ситуации, они будут в машине — он привлек внимание к беззащитности детей. Зачем он это сделал? Разве Мэри не учила его, как не надо? — Нил, ну где ты там? — спрашивает Мэтт, наклоняясь, чтобы заглянуть между передними сиденьями. Нет. Нет, не надо ему ехать. Он должен проводить детей до автобусной остановки. Блять, может, стоит даже самому отвезти их в школу. Или, может, не в школу — люди знают, что они будут там, и он не может… Эндрю опускает стекло: — Нил. Нил бросает взгляд на детей — их там даже нет, они уже вернулись в дом. Нил делает глубокий вдох. Считает до десяти. Если с детьми что-то случится, он убьет всех, кто имеет к этому отношение. Он садится в машину. С ними ничего не случится. Они под защитой Ичиро. Конечно, Рене говорила, что он не всемогущий… Нил заводит машину. Включает реверс. Выезжает с подъездной дорожки. — Нил? — спрашивает Мэтт. Нил роется в кармане, достает телефон и протягивает ему: — Просто проверь его для меня, ладно? Они должны сесть в автобус через десять минут. Просто дай мне знать, напишут они или нет. — Океюшки, — соглашается Мэтт. — Эл. Что такое. — На днях мне написала сестра. — Эмилия? — резко спрашивает Мэтт. Нил не знал ее имени, потому что Эллисон никогда ему не говорила? Или потому что он плохой друг? Может, она никогда не говорила ему как раз потому, что он плохой друг. Может, он должен был спросить. В половине случаев любые вопросы кажутся ему навязчивыми. Если бы она хотела ему сказать, она бы сказала, так? Эллисон уже почти договаривает. Нил снова все прослушал. — И вот она заявляет, что у нее есть дочь по имени Андреа, которой пять лет, и я просто охуела — зачем мне это знать, она не задает мне какие-то вопросы, и я не понимаю, что вообще, нахуй, происходит, и вот я рассказываю все это Нилу, а он таращится на меня, не мигая, секунд двенадцать, а потом выдает: «она беременна». — Че? — Мэтт задыхается. — Ты как понял-то? Нил бросает взгляд в зеркало заднего вида и понимает, что Мэтт смотрит на него — это был вопрос к нему. Нил пожимает плечами: — Я знаю о манипуляциях. Что из всего могло бы вызвать у Эмилии желание начать общение? Вообще, мне кажется, в последнее время я слишком оптимистичен… — Ты? — спрашивает Эллисон. — Ну, другим объяснением может быть то, что с ней и ее мужем что-то не так, и ей нужно, чтобы кто-то взял на себя заботу о ребенке, если они умрут. Дети и смерть, дети и смерть. Прям целая темочка этого утра. На секунду воцаряется тишина. — Окей, ты оптимист, — соглашается Мэтт. — Ты меня убедил. — Так вот, я написала ей вчера вечером, — говорит Эллисон, подхватывая тему, — сказала: «прикольно. Зачем ты мне пишешь? Ты там беременная или типа того?» И она ответила ровно через пять минут: «да, вообще-то, беременна, но я не понимаю, какое это имеет отношение к делу. Я просто хотела восстановить связь». Так что я оставила ее на ночь в подвешенном состоянии и теперь не знаю, что сказать. Должна ли я задавать вопросы о плоде? Она до сих пор не задала мне буквально ни одного вопроса. Беспокоюсь ли я о ней? Мне что, не насрать? Нил. Мне нужна помощь, Нил. — Это не моя область знаний. Даже та херня, в которой он разбирается — типа элементарных правил безопасности, больше, видимо, не входит в эту его злоебическую область знаний. — Да похуй, помоги мне, — приказывает Эллисон. — Мэтт, ты тоже. Мэтт пожимает плечами: — Думаю, тебе следует послать ее нахер. — Но я хочу знать, чего она хочет. — А ты пыталась ее спросить? — предлагает Нил. Дети уже в автобусе? Их похитили? — Пыталась ли… О, да, Нил, эй, Эмилия, ты только без обид: какого хуя тебе от меня надо? Да, суперски подойдет. Нил пожимает плечами: — Ну, не обязательно же материться. Увидит ли он когда-нибудь Натали и Пейдж снова? И если увидит, не будут ли они травмированы еще больше, чем сейчас? — Пуританин, — говорит Мэтт. — Я серьезно, — говорит Нил, настаивая. — Не похоже, что ее интересует твоя жизнь… — Натали и Пейдж в автобусе, — перебивает Мэтт. Нил делает глубокий вдох. С ними все в порядке. Из-за него их не убили. Он проебался, но они не умерли. Хорошо. Все в порядке. — Спасибо. — Да без проблем. — Ты что-то говорил? — подсказывает Эллисон. Нил переключает мысли. Эмилия. Он думает еще раз, но, на самом деле, тот его вывод, скорее всего, был правильным. — Просто спроси. Эмилия, без обид, но чего ты хотела? Кажется, тебя не интересует ни моя жизнь, ни то, что в ней происходит, вообще ничего, кроме факта, что ты сказала, что у тебя есть дети. Ты просто хотела поздравить меня с Днем благодарения? Потому что, если хочешь, можем просто устроить эту праздничную фигню, но в таком случае я не понимаю, зачем трачу свое время на то, чтобы пытаться говорить с тобой. Эллисон постукивает ногтями по экрану телефона, и это отрывистое стаккато звучит почти так же громко, как ее бубнеж себе под нос, повторяющий все то, что только что сказал Нил. Наступает пауза. — Прямо в суть, да, — говорит Мэтт. — Вот-вот, — соглашается Эллисон. — А что ты посоветуешь, Мэтт? — спрашивает Нил. Эллисон уже отправила сообщение? Он надеется, что нет. Возможно, ей стоит посоветоваться с кем-то, кто знает, как взаимодействовать с людьми. — Если честно, мой тебе совет — скажи ей поцеловать твою задницу. Или, окей, если ты хочешь с ней поговорить, то перестань задавать вопросы. Просто начни говорить факты. «Ой, правда? Круто. А я вот меняю команду по экси, получаю за это огромную прибавку к зарплате. Строю дом для себя и своей прекрасной, любящей, идеальной жены. Собираюсь жить там со своими безумно крутыми друзьями». Поняла? Просто дай понять, что, конечно, у нее есть жизнь, которую она считает прекрасной, но у тебя жизнь лучше. Эллисон кусает губу, печатая. Они ждут. — Боже, это же так пиздецки хорошо, — хнычет она. — Может, я просто хочу быть мелочной, Нил, ты когда-нибудь думал об этом? — Не особо, — признается Нил. — Вот почему я хотел узнать точку зрения Мэтта. Они доезжают. — Могу я рассказать об этом Дэн? — спрашивает Мэтт. — Да, — рассеянно соглашается Эллисон. — Или, может, ты могла бы рассказать ей в самолете? — Ага. — Посоветуйся и с ней, — предлагает Нил. Мэтт кивает: — Хотя ее совет, скорее всего, будет заключаться в том, чтобы заблокировать Эмилию. — Это все равно совет, — говорит Нил. — О, определенно, я просто говорю, что это может быть не то, что Эл хочет услышать. — Конечно, конечно. — А если объединить все в одно сообщение? — спрашивает Эллисон. — «Эмилия, давай только без обид, но какого хуя тебе надо? Я меняю команду по экси и мне от этого навалят двадцать кусков баксов к зарплате, а еще я строю дома для своей жены и друзей, и у меня буквально не было возможности рассказать тебе обо всем этом, потому что ты не спрашивала. Кажется, тебя не интересует ни моя жизнь, ни то, что в ней происходит, вообще ничего, кроме факта, что ты сказала, что у тебя есть дети. Ты просто хотела поздравить меня с Днем благодарения? Потому что, если хочешь, можем просто устроить эту праздничную фигню, но в таком случае я не понимаю, зачем трачу свое время на то, чтобы пытаться говорить с тобой». Нил и Мэтт обдумывают это. — Хорошо, — решает Мэтт. Нил кивает: — Пассивно-агрессивный способ сказать ей, что твоя жизнь прекрасна. — Именно это меня и беспокоит, — хнычет Эллисон. — А вдруг Рене заставит вырезать пассивную агрессию? — Чем больше ее там будет, тем сложнее будет ее вырезать, — говорит Мэтт. — Ты предлагаешь мне манипулировать своей прекрасной, любящей, идеальной женой? — спрашивает Эллисон. — Возможно. Эллисон оглядывается на него: — Что бы сказала Дэн? — Она бы меня порешала. Но Дэн сейчас здесь нет. И если ты отправишь сообщение до того, как кто-то из них его увидит, им и не нужно будет ничего знать. Нил и Эллисон переглядываются. — Эндрю оказывает на тебя влияние, — говорит Нил Мэтту. — Мне это нравится, — говорит Эллисон, кивая в знак согласия. — Что, только потому, что я мелочный? — Я думаю, это не столько мелочно, сколько просто драматично, — говорит Нил. — Драматично? — Эндрю — самая огромная драма квин в мире, — говорит Нил. — А он говорит, что это — ты, — говорит Мэтт. — Это потому, что он драматичный. — Ну, а разве ты не говоришь, что он драматизирует, потому что ты сам драматизируешь? — спрашивает Мэтт. Нил качает головой: — Я просто говорю честно. — А он, что, не честно? — Нет, он — драматично. — Вы двое были созданы друг для друга, — говорит Эллисон, уставившись в телефон. — Еще как были, скажи же? — восхищается Мэтт. — Я говорил о Ниле и Эндрю, но забей. — Все окей, — говорит Нил, протягивая руку на задние сиденья. Мэтт протягивает руку вперед, и они на секунду переплетают пальцы. — Мы тоже созданы друг для друга. — Что бы ни говорила Эллисон. — Наверное, сначала все-таки дам Рене взглянуть на сообщение, — говорит Эллисон. — Не знаю, хочу ли испортить всю вот эту херню, которая у нас происходит. — Не хочешь? — спрашивает Мэтт. — Пока что — нет. Пока не пойму, что вообще происходит. Я не хочу принимать решение заблокировать ее вслепую. Я хочу знать, что я делаю. — Справедливо, — соглашается Мэтт. — Что бы заставило тебя заблокировать ее? Эллисон бросает взгляд на Нила: — Полагаю, если бы она попыталась заставить меня поговорить с родителями. — Полагаешь? — Полагаю. — Реши сейчас, — говорит Нил. — Что стало бы последней каплей? Будет ли это последней каплей? — Я за Нила, — соглашается Мэтт. — Не соскальзывай с темы. — Что это, блять, вообще значит? — спрашивает его Эллисон. — Это значит — не говори: «если она заставит меня поговорить с мамой, я заблокирую ее», а потом: «она хотела, чтобы я это сделала, но не дала маме телефон, но если она даст, я заблокирую ее», а потом: «но она не заставляла меня говорить с мамой лично», и так далее, и тому подобное. — И прочее, — добавляет Нил. — И тэ дэ, эн эл о. — Эн эл о? — спрашивает Нил, глядя в зеркало заднего вида. — Типа тоже три буквы, — поясняет Мэтт. — «И тэ дэ» и «эн эл о». — О, прикол, — говорит Нил. — Пиздец какие вы оба тупые, — говорит Эллисон, когда они подъезжают к обочине. — Нил, я люблю тебя, ты идиотина. — Я тоже тебя люблю, Эллисон, — говорит Нил, открывая багажник. Они с Эндрю выходят из своих машин; Эндрю обнимает Рене, Нил обнимает всех остальных. — Увидимся дома, — говорит Эндрю Нилу. — Счастливого полета, — говорит он всем остальным. — Я не могу контролировать самолет, — говорит Эллисон. — Умри тогда, — говорит Эндрю. Мэтт хихикает. Нил возвращается в свою машину. С ними все будет в порядке. И они скоро вернутся. Чтобы увидеть их, не обязательно лететь самолетом. И как только они все переедут, поужинать с ними не будет значить предоставить им жилье на неделю. Они смогут ужинать, а затем расходиться по разным домам. На самом деле, если они будут жить по соседству, это может привести к еще большей сепарации друг от друга. Совместные ужины, но не завтраки. Тусоваться, пускать пузыри и расходиться на обед. Вечера кино, которые не заканчиваются двадцатиминутным обсуждением условий сна. И, конечно, кто-то еще будет рядом, если Нил снова проебется и подвергнет детей опасности. Другие люди, которые будут знать, что дети не успели сесть в автобус, которые будут знать, какую опасность это может представлять. Не нужно полагаться на защиту Ичиро, что, на самом деле, совсем не утешает — защита Ичиро может сработать против группировок, может вернуть детей, если их кто-то похитит, но если за ними не смотреть постоянно, то Ичиро не защитит их в определенный момент, и Нилу не нравится мысль о том, что кто-нибудь из Морияма будет следовать за Натали и Пейдж повсюду, куда бы они ни пошли. Ему это совсем не нравится. Рядом будут люди, которым он может доверять, с которыми он может проводить время без каких-либо пятидневных обязательств. Дом, который подойдет его семье, даже если они решат взять на воспитание еще одного ребенка. Друзья, с которыми он может поговорить, не подходя к телефону. Он будет скучать по своему дому. Тут есть о чем поговорить с Эрикой. Эта привязанность к предметам. К дому, машине. Нил вздыхает. Включает левый поворотник и наблюдает, как Эндрю включает правый. Верно? Эндрю перестраивается в правый ряд. Должен ли Нил последовать за ним? Это неправильное направление. Нил осторожно перестраивается на левую полосу, готовый при необходимости пересечь две полосы, но Эндрю бросает на него взгляд и машет рукой. Ну ладно. Нил поедет домой и выяснит, что происходит, позже. Он отправляется домой. Дом все еще стоит. Он выглядит нетронутым. Нил поднимается наверх. В постирочную. На чердак. Он ищет десять минут, ничего не находит и вынужден признать, что, если честно, десять минут — это аж в два раза больше, чем ему было нужно. Не то чтобы здесь вообще хоть что-то есть. Тут просто голая древесина. Нил осторожно ступает по чердаку, стараясь не наступить на расшатанную доску. Представлять человека от Морияма, точно так же избегающего половиц, это даже почти забавно. Представлять человека от Морияма, наступающего на расшатанную доску, когда он устанавливает прослушку, еще забавнее. Жучков нет. Никаких жучков, Морияма или чего-то еще. Но и о ФБР не стоит забывать. Или… а точно ли? Хорошо. Так сказала Рене. Если ФБР менее влиятельны, чем Ичиро, не имеет значения, что они услышат. Единственная реальная причина, по которой Нил может беспокоиться о ФБР, заключается в том, что они могущественнее Ичиро. И, откровенно, разве так будет лучше? Если он расскажет ФБР о Морияма, и ФБР реально их накроют, станет ли лучше? Смогут ли ФБР защитить его, Эндрю и детей от людей, жаждущих мести? Будет ли ФБР беспокоиться о таком? Придется ли ему отвечать за то, что он не рассказал Браунингу о Морияма десять лет назад? Придется ли ему отвечать за деньги, которые он помогал им отмывать? Если бы он рассказал ФБР, возможно, он бы и получил неприкосновенность, или сделку, или что-то в этом роде как информатор, но Кевин и Жан — нет. И Нил ни за что на свете не смог бы согласовать все с ними. Встреча всех троих была бы верным признаком того, что что-то затевается — если только они не решили собраться во время экси-сезона? Когда это не вызвало бы подозрений? Конечно, все это строится на предположении, что Кевин и Жан захотят говорить с ФБР. Блять, это исходит из предположения, что Нил готов говорить с ФБР. Но готов ли он? Он уже некоторое время думает об этом. Однако он не может. Если и есть что-то, что вдалбливалось ему в голову на протяжении всей его жизни, через каждый опыт, который у него когда-либо только был, так это то, что доносчиков жестоко убивают — сначала показывают, как пытают их семьи, а потом убивают. Но всегда ли? Потому что банды и раньше распадались. Но он ведь имеет дело не с бандой, разве нет? Он имеет дело с целой мафией. И как часто мафия терпит крах? Никогда. Потому что они окопались в правительстве, у них везде есть люди, они могут подкупить кого захотят. Но если бы они могли все это — то им и не пришлось бы беспокоиться. Не было бы необходимости в такой секретности. Не нужно было бы прятаться. Они могли бы существовать открыто. Это была бы ветвь власти. Но как долго люди будут это терпеть? Будет ли это иметь значение, или они просто убьют любого, кто начнет спорить? Какой силой обладает Ичиро? Нил не знает ответа. Он ничего не знает. Он просто знает, что находится между ними обоими — между Ичиро и ФБР, двумя могущественными группами, одной из которых он не подчиняется постоянно, а у другой — постоянно находится на грани неподчинения. Нил слышит, как открывается входная дверь. Ичиро? ФБР? Он только что думал о них. Может, они слышат его мысли. Нил спускается с чердака и направляется вниз. Это Эндрю. Эндрю поднимает бровь, глядя на него. — Обыскал чердак, — объясняет Нил. — Нашел что-нибудь? — Ничего. — Это хорошо. — Куда ты ходил? — спрашивает Нил. Эндрю указывает на стол. Выпечка. — Сегодня наша трехнедельная годовщина. Трехнедельная годовщина? Три недели. Что произошло три недели назад? — Боже мой, ты забыл о нашей годовщине, — говорит Эндрю с притворным раздражением. Нил сделал предложение. Три недели назад он сделал предложение. Он закрывает лицо руками. — Ай. Блять. Хорошо. Теперь я вспомнил, клянусь. — Ты был так занят своей паранойей, что забыл о нашей годовщине. — Я знаю, когда у нас настоящая годовщина, — протестует Нил. — И знаю, когда у тебя день рождения, я просто… — Мгм, мгм, — соглашается Эндрю. — Знает он, куда деться. — И вообще, ты празднуешь три недели, а я планировал на четыре… — Ничего ты не планировал, это ложь, — говорит Эндрю. — У тебя ничего не запланировано. — Ты этого не знаешь, ты не можешь читать мои мысли. — Кто такое сказал? Может, могу. — О чем я сейчас думаю? — спрашивает Нил. — Ни о чем. Нил открывает рот, чтобы возразить, но… — Ладно, на этот раз ты выиграл, но на самом деле тебе просто повезло… — Повезло? — Да, было девяносто процентов вероятности, что ответом будет «ничего». Эндрю фыркает: — Всего лишь девяносто? — Иногда я думаю о каких-то вещах, — возражает Нил, беря Эндрю за руку. — Иногда я думаю о серьезных вещах. Важных. — Иногда ты думаешь о вещах, которые имеют значение. — Иногда у меня возникают мысли, которые ты и представить себе не можешь. — Я пиздецки в этом уверен, — соглашается Эндрю. — У меня красивый мозг. — Опять ты на этой территории мыслишек серийных убийц. А еще вранья. — Ты думаешь, у меня уродливый мозг? — Я никогда его не видел, откуда мне знать? — Стой, — говорит Нил, доставая телефон, — Мне нужно сделать МРТ… или компьютерную томографию? Мне нужна фотка моего мозга, чтобы узнать, считаешь ли ты его красивым. — Позволь тебя заверить, — говорит Эндрю, — в этом совершенно нет необходимости. У тебя очень красивый мозг. Пожалуйста, сядь и съешь миндальный круассан, который я тебе купил. — Миндальный? — Миндальный, — повторяет Эндрю, уводя Нила на кухню. — Я чувствую себя маленьким ребенком, которого намеренно отвлекают. — Правда, — соглашается Эндрю. — Это манипуляция. — Неправда. — Ты просто хочешь умять сладости. — Правда. — Может, я просто хочу быть параноиком, м? — спрашивает Нил. О, Эндрю его сейчас просто замочит. — И что с того? Эндрю переводит дыхание. Он протягивает руку и касается ладонью щеки Нила: — Что случилось? Это не то, чего Нил ожидал. — Да ничего. — Если ты не хочешь говорить об этом, мы не обязаны. — Ничего не случилось, — повторяет Нил. Эндрю пристально смотрит на него. Ждет. Обычно в этой части Нил дает понять, что все в норме. Что он говорит правду. Эндрю продолжает пристально смотреть на него. Нил говорит неубедительно. Он достает из кармана телефон. Проверяет его. Выключает. Эндрю следует его примеру. — Кто влиятельнее Ичиро? Эндрю наблюдает за ним. — ФБР могущественнее Ичиро? — Думаешь? Нил пожимает плечами: — Рене сказала, что Ичиро, скорее всего, чего-то да боится, и я думаю, она права. Иначе почему они прячутся? — Ты хочешь поговорить с ФБР? — спрашивает Эндрю. Нил качает головой: — Нет. Не думаю, что это хорошая идея. Не знаю, даже если не обращать внимания на то, что Ичиро мог бы с нами сделать, если бы нам удалось выпутаться из этого всего так, чтобы ФБР нас не затаскали до смерти. И даже если я заключу с ними сделку, я не знаю, распространят ли они эту защиту на Кевина и Жана. Или, вообще-то, кого угодно еще в таком же положении — я не знаю, сколько людей… застряли так же, как мы. И я не знаю… Типа, что ФБР могут сделать хуже того, что вытворяет Ичиро, мне кажется… — Сажать людей в тюрьму, — предлагает Эндрю. — Это хуже, чем вымогательство. Может быть, лучше сидеть в тюрьме, чем умереть, но тюрьма, как правило, хуже большинства других вещей. — Да. Это правда. Не знаю. — Что бы ты им сказал? Ну, это целый вопрос, который Нил даже не рассматривал. — Блять, понятия не имею. Могут ли они вообще что-нибудь сделать с тем фактом, что Ичиро тот, кто он есть? — Возможно. Иначе Ичиро не стал бы так далеко заходить, чтобы скрываться, если исходить из логики Рене. — А Рене умная женщина. — Она такая, — соглашается Эндрю. — Мне кажется, ты надумал чуть больше, чем сказал. — Это что, допрос? — Да. Нил обдумывает это. Покачивается на пятках. — Я знаю, откуда они действуют. — Они все еще кучкуются в Эверморе? Нил качает головой. Делает глубокий вдох. Он держит Эндрю за руку. Стоит в их доме, держит Эндрю за руку и вспоминает отца — куда он ходил, как возвращался домой неестественно чистым. Это не только один Эвермор. Это было полезное место, но… — Они владеют отелем. Мы делаем им пожертвования. Эндрю моргает, и Нил видит, что он вспоминает выписки с банковского счета Нила, его налоговые декларации. Его пожертвования. — Не самому отелю. А их благотворительной программе. Тут это не так просто, как было в Эверморе — во время игры все орут и никто не заметит лишнего человека, да и удобно заключать сделки в том же месте, где убиваешь предателей. Пока убиваешь предателей. Но с отелем все гораздо проще. Он прямо рядом с аэропортом и всем остальным. Прилетел, переночевал, улетел утром — просто кто-то, кто коротает время между рейсами в нормальной постели вместо аэропорта. И они не то чтобы обмениваются деньгами из рук в руки. А если кто-то ночью бродит по коридорам, кому какое дело? Это легко. Если не использовать одну и ту же комнату дважды подряд, установить прослушку становится гораздо сложнее. Я знаю, откуда они работают. — И мы знаем большинство благотворительных организаций, которыми они руководят. У тебя, по сути, детальная карта всей их схемы по отмыванию денег — и, если уж на то пошло, у правительства тоже. Им достаточно просто проверить твои налоговые отчеты, мельком взглянуть на благотворительные фонды — и вот они уже нашли деньги. — Следуй за деньгами, — бессмысленно произносит Нил. — Не говоря уже о том, что если они смогут отследить ту херню, которая случился, когда мы взяли Натали и Пейдж, то, возможно, найду и засланных агентов. А еще тот мужик, которого ты убил? Они смогут узнать что-то о командах зачистки? О том, что происходит с людьми, которых убил Ичиро? — Смерть — это их способ действий. Любой мертвый — это тупик. — Что еще они знают? — Пагано. — Здесь есть связь. Как Ичиро сюда добрался? Он летел? Ехал на машине? Скорее всего, ехал. Машину сложнее отследить, чем авиабилет. Но кто-то оплатил его бензин, кто-то заплатил за проезд по платным дорогам. А это уже банковский счет. Нил фиксирует в памяти дату приезда Ичиро и время, когда тот постучал в их дверь. — Мы не можем записывать все это. Нил снова качает головой. — Я запомню. Если мне когда-нибудь понадобится. — Правда? Нил кивает. Да, запомнит. — У меня так работает мозг. — Удручающе. Нил пожимает плечами. У него нет времени на это. — Каковы твои намерения? — В отношении тебя? Похотливые. Глаза Эндрю закатываются против его же воли. — Я имел в виду ФБР, но приятно знать. — В отношении ФБР? Менее похотливые. Эндрю приподнимает бровь. — Скорее всего, никаких, — сдается Нил. — Не знаю. У меня была мысль, но… скорее всего, никаких. Эндрю обхватывает рукой его затылок. Притягивает ближе. Целует в лоб. — Хочешь круассан? — Ага. Эндрю тянет его на кухню. Они едят круассаны. А потом Эндрю целует Нила, и Нил уезжает на сеанс. О чем ему говорить сегодня? В какой-то момент он почувствовал, что толк от него — хоть какой-то — есть исключительно на корте. Сейчас он не особо это ощущает. Не до такой степени, чтобы из-за этого мог случиться нервный срыв. Впрочем, нервный срыв у него случиться еще как может. Нет. Он держится аж в нескольких шагах от срыва. Да в пизду, он возьмет и расскажет все Эрике, а она уже пусть разложит ему, что к чему. Это, скорее всего, относится к категории «начальных тем» — таких, из-за которых он не побежит домой обниматься с Эндрю. Таких, которые скорее доставляют дискомфорт, чем выматывают. Так, что там еще? Он похлопывает по рулю. Его машина, его дом, его привязанности. Необоснованные. Возможно, есть и другая фигня, но, вероятно, к тому времени, как Эрика разберется с этими двумя темами, им придется перейти к более глубоким штукам, так что — ну, эй. Он добирается до офиса Эрики за три минуты до назначенного времени. В следующий понедельник ему нужно будет купить Эндрю что-нибудь. Чтобы отпраздновать их четырехнедельную годовщину. У Нила аж на сердце теплеет. Эндрю и в самом деле решил отпраздновать три недели, прошедшие с тех пор, как он сделал предложение. Это ощущается как хороший повод купить выпечку. Эндрю такой сопливый болван. И почему только он — Нил — не приложил больше усилий, чтобы отреагировать? Эндрю пытался сделать что-то приятное, а он рассиживал на чердаке и думал о ФБР и мафии. Он должен был сделать ну хоть что-то. Сказать что-нибудь. Все что угодно, только не заставлять Эндрю предлагать темы для интервью с ФБР, которое никогда не состоится. Нил идет в кабинет. — Нил! — Эрика, — говорит Нил в качестве приветствия. Эрика щелкает ручкой и указывает на него: — Так-так, с чего начнем сегодня? — С чего-нибудь глупого. — По-моему, тут решать мне. Нил пожимает плечами: — На этой неделе у меня пару раз возникало кое-какое чувство. О, и еще кое-что, но вроде как тоже глупое. Эрика пожимает плечами: — Тогда давай перейдем к делу, чтобы я смогла побольше узнать о том, каким ужасным было твое детство. Справедливо, что ж. — Ну, на этой неделе было пару моментов, когда мне казалось, что… все подстраиваются под меня, — говорит Нил. — Все мои друзья просто… говорят мне, что я должен сказать, что я должен сделать, я не… не знаю, как быть хорошим другом. Или даже с детьми — они просто говорят мне, что хотят, чтобы я делал. И все обо мне заботятся. У меня миллиард проблем, и все, что я делаю — это опираюсь на всех, кого знаю. Эрика пожимает плечами. Машет ручкой, как бы говоря: «ну и?» — Ну и? — Я хочу быть… более самостоятельным. Более независимым. Я не хочу быть… обузой, которую люди просто тащат на плечах. Не хочу, чтобы все были обязаны под меня подстраиваться. — А почему нет? Какая разница? — она щелкает ручкой. Этот звук уже начинает казаться успокаивающим. — Тебе хоть раз приходилось заботиться об Эндрю? Подстраиваться под него? Или под своих детей? Или под друзей? — Типа… не как к чему-то само собой разумеющемуся. — То есть? — То есть, я забочусь о них, когда им это нужно, но им не всегда это нужно. — А ты уверен? Ты готовишь для них? Стираешь их вещи? Обнимаешь их? Слушаешь их? Подумай об этом, Нил, по-настоящему, — Эрика приподнимает бровь, пристально глядя на него. — Потому что возможно, что ты прав, и тогда мы в самом деле можем над этим поработать. Учитывая твое детство — и даже взрослую жизнь — неудивительно, что ты не задумываешься о других. Но тот факт, что ты все же заботишься о них, когда это необходимо, и что ты беспокоишься о том, что недостаточно о них думаешь, — это уже хороший знак. Но задумайся. Что вообще такое забота? Нил не задумывался над этим вопросом ни разу, пока писал в блокноте. — Понятия не имею. — Что ж, твоя забота проявляется только в моменты, когда человек плохо себя чувствует? Потому что я бы сказала, что это не так. Твои друзья говорят тебе то, что они хотят от тебя услышать. Ты это говоришь? — Ага. — Если бы тебе было все равно, ты бы этого не говорил. Ты же помогаешь детям с домашкой? — Ну да. — Ты их слушаешь? — Полагаю, да. — По-моему, ты проявляешь больше заботы, чем думаешь. — И все же, — упрямо говорит Нил, — они не должны так сильно заботиться обо мне. Это заставляет Эрику на мгновение задуматься. Нил ждет. Эрика наклоняется вперед: — В том, чтобы позволить себе принять помощь, — говорит она, — есть особая уязвимость. И в том, чтобы позволить кому-то о себе заботиться. У детей, переживших насилие со стороны родителей, очень часто бывает так, что они не хотят, чтобы им помогали — не хотят, чтобы о них заботились. Потому что когда ты был ребенком, тебе нужна была эта помощь, эта забота — но ты ее не получил, и все, чему тебя это научило, — это тому, что, если хочешь выжить, ты должен быть самостоятельным и не можешь полагаться на других. И если ты попросишь о помощи, о заботе, о доброте — тебя могут подвести, а ты уже знаешь по опыту, как это больно. И, скорее всего, где-то там, глубоко внутри, есть еще… еще кое-что. Возможно, в прошлом о тебе все-таки заботились, но эта забота всегда была с условиями, и теперь ты не веришь, что кто-то может дать ее просто так. Ты не хочешь, чтобы тебе помогали, потому что боишься расплаты за это. И все это абсолютно логично, и все это — полная херня. — Логично и херня? — Нил язвит. Он язвит, потому что слушает. И ему необязательно нравится то, что он слышит. — И то, и другое. Это рациональная реакция на ситуацию. Ты вынес из своей жизни знания, как и должен был, и эти знания заключаются в том, что некоторые люди не заслуживают твоей уязвимости. Есть те, кто воспользуется ей против тебя. Люди, которые помогут тебе, но потом вернутся с «вот я помог тебе тогда, так что теперь ты обязан сделать то-то и то-то», и это херня, потому что ты пытаешься применить эти знания к людям, которые уже полностью доказали тебе, что в этом нет необходимости. Эндрю часто подводит тебя, когда ты просишь его о помощи? Нил качает головой. — У него есть привычка заставлять тебя делать то, чего ты не хочешь, напоминая о том, что он для тебя сделал? Нил качает головой: — Но это только часть проблемы. Я не хочу быть для него обузой, я не хочу сидеть и изматывать его, отнимая время и силы. Ничего не давая взамен. Я… — Мы уже выяснили, что ты даешь взамен. И, эй, ты вообще спрашивал у Эндрю об этом? Чувствует ли он, что ты его «изматываешь» и ничего не даешь взамен? — Я не… то есть… полтора часа назад Эндрю пытался сделать кое-что реальное хорошее, а я, блять, все испортил, потому что был слишком занят своей паранойей, чтобы оценить по достоинству его поступок. — Тогда мой лучший совет — побороть свою паранойю, чтобы она перестала мешать вам обоим. Нил морщится. — Что, тебе это не нравится? — Нет. — Печалька. А что за вторая проблема? — Я начинаю по-настоящему привязываться к вещам. — То есть, у тебя есть опасения по поводу накопительства? Учитывая то, как ты рос… — Нет, дело не в накопительстве. Скорее… один друг на днях сел за руль моей машины, и это меня расстроило. Мне не понравилась мысль, что он может разбить ее. Не только потому, что он мог пострадать, но и потому, что это моя машина. И мы недавно решили переезжать, и это и есть вторая проблема, переезд — это непростое для меня решение, и оно непростое не из-за… типа… не из-за чего-то разумного, ну там, например, что нам будет неудобно добираться до работы, а девочкам — до школы, оно непростое только потому, что мне нравится мой дом. Пиздец, вот что с этим делать? — Тебе нравятся твоя машина и твой дом, и ты думаешь, что это проблема? М-м. — То, как ты об этом говоришь, заставляет меня думать, что это не проблема. — Нет, Нил, это на самом деле никакая не проблема. Конечно, если ты начнешь думать о вещах как о чем-то более важном, чем о людях, это станет проблемой, и если обнаружишь, что начал заниматься накопительством — то это уже расстройство, которое нужно лечить, но сам факт, что тебе нравится место, где ты живешь, и транспортное средство, которое доставляет тебя из одного места в другое, не является явным признаком психического расстройства. Люди привязываются к вещам — просто мы такие, какие есть. Вот почему у нас есть собаки и социум. Ты, конечно, можешь быть нездорово привязан к вещам, но ты же все-таки решил переехать, да? — Угу. — Так что ты можешь «отвязаться» от этих вещей достаточно, чтобы съехать. Да? — Ну да, — неохотно соглашается Нил. — Какого хера я вообще должен быть привязан к своей машине? Меня это никогда не волновало. Эрика пожимает плечами: — Потому что теперь это тебе важно. Ты стал уделять машине больше внимания в последнее время? Мы обычно заботимся о том, за чем ухаживаем. Или время: чем больше времени мы проводим с чем-то, за чем-то, в каком-то деле или с кем-то, тем сильнее наша привязанность. Почему ты так привязан к машине? Ты больше ездил на ней в последнее время? Мыл ее? Менял в ней масло? Пел в ней любимую песню? Люди привязываются к вещам. Ты готов двигаться дальше? М-м. Ну, нет. — Я и дальше буду привязываться к вещам? Эрика смотрит на него, и на долю секунды Нил понимает, что это совершенно нелепый вопрос. Если бы он спросил кого-нибудь из Лисов, то они бы спросили его, человек ли он вообще прямо сейчас. — Наверное. Иди домой и посмотри Мари Кондо, окей? — Мари Кондо? — Возможно, это поможет. Вообще, если можешь, читай субтитры, хоть у нее и есть переводчик, но иногда все равно всплывают только сабы. — На каком это языке? — В основном на английском, но она говорит по-японски. О! — Круто, смогу попрактиковаться. — Ты изучаешь японский? — Для экси. — Для экси, — повторяет она. — Обычно мы переговариваемся по-французски или по-немецки, чтобы наши оппоненты ничего не поняли, но в прошлом году они нашли переводчика, а Кевин уже говорит на японском, так что… ну и мы начали учить. — Ты владеешь четырьмя языками, Нил? — Не, я еще говорю по-русски и по-испански. — Ничего из этого не было в интернете. — Да и не могло появиться, все эти языки были в основном тактикой выживания. — Ты учил на ходу? — Ну типа того. В основном просто адаптировался в языковой среде. — Ты пытался сойти за местного? — Всегда. — А акцент у тебя есть? — Нет. Обычно нет. При необходимости я могу говорить по-немецки с британским акцентом. И я умею говорить на бельгийском французском. — А они… разные? — Если спросить кого-нибудь из Франции. — Как ты учился настолько быстро, чтобы дурить кого угодно? — Если бы я не смог, мы бы умерли. — Это «почему», а я спрашиваю как. — Телек. Радио. Журналы. Если я говорил по-английски, мама меня игнорировала, если говорил по-английски слишком много, она могла меня ударить, а если я учился недостаточно быстро, то она меня била. Но с русским языком по-другому, — поясняет Нил. — Я учил русский с Эндрю. — Это был другой опыт? — Он точно не бил меня. — Значит, никаких побоев. А во всем остальном тот же метод? — Иногда. Телевидение, радио, журналы, музыка — все это по-прежнему полезно. Особенно музыка. Когда люди поют, они не всегда звучат одинаково — ставят ударения не там, где нужно, неправильно произносят слова, чтобы было в такт мелодии, — объясняет Нил. — Это заставляет больше работать, чтобы понять, где начинаются и заканчиваются слова. Заставляет думать. И я тренировался с Эндрю. Но он не игнорировал меня, даже если я говорил на другом языке. — Кто еще говорит по-французски и по-немецки? Среди «Ягуаров»? — Кевин говорит на французском — на данный момент мы все знаем основные термины. И еще Кевин немного говорит по-немецки, но в основном Эндрю. — Немецкий ты тоже изучал с Эндрю? — Нет, мы оба уже знали его, когда познакомились — кузен Эндрю прожил год в Германии и научил Эндрю и Аарона говорить на нем. — Когда вы с Эндрю остаетесь наедине и говорите на разных языках, на каком чаще — русском или немецком? — Если мы одни, то обычно говорим только по-английски. Другие языки больше подходят для приватности в разговоре. — Значит, ты никогда не переходишь на другой язык? Даже если не можешь вспомнить нужное слово? Нил качает головой. — Большинство билингвов так делают, когда разговаривают с другими билингвами. Или трилингвами. Нил снова качает головой: — Ошибаетесь. Если я учусь в школе, будучи немцем по рождению и воспитанию, изучаю английский как второй язык, но при этом использую французский, люди начнут спрашивать, откуда я знаю французский и где его выучил. Если я не смогу придумать достаточно удачную ложь прямо на месте — нам пиздец. — Ты думал, что люди, преследующие вас, могли подослать подростка, чтобы тот проник в твою старшую школу? — А почему бы и нет? Я был им нужен, разве нет? У них были и другие дети, и они бы… — Нил колеблется. Эрика не знает о Кевине, Рико и Жане. Он не знает, как много можно ей рассказать, и если что-то случится, и кто-то, кому не следует, услышит их сессии, Нил не хочет, чтобы Кевин или Жан оказались втянуты во все это. — Дети не были… чем-то за пределами допустимого. Люди, охотившиеся за мной, без колебаний использовали бы их, если бы понадобилось. Дело было не только в том, что они хотели моей смерти. Они хотели, чтобы я стал одним из них. Они не просто торговали детьми — иногда они нас вербовали. Да и необязательно это должен был быть именно ребенок. Это мог быть учитель, секретарь, уборщик — кто-то, кто случайно что-то услышал. Кто-то, кто знал, на что смотреть. Эрика щелкает ручкой. — Интересно. Но тогда позволь мне перефразировать вопрос. Если ты хочешь «приватности» с людьми, которые не говорят ни по-французски, ни по-немецки и ни по-русски, на каком языке вы с Эндрю будете говорить? — На русском. — Возможно, ранее он воспринял ее вопрос слишком буквально. — Все время? — Почти. — Почему? — Это наш язык. Он… Мы выучили его, чтобы говорить в кругу семьи так, чтобы нас не понимали. — Он… ощущается по-другому? Ощущается по-другому? Что это значит? — Типа… физически, с точки зрения фонем? — Нет, эмоционально. Нил уставляется на нее. Эмоционально? Это просто язык. — Я добавлю это к твоему домашнему заданию, — говорит Эрика. — Я хочу, чтобы ты обратил внимание на то, какие ощущения вызывает у тебя использование разных языков. Мне очень интересно, легче ли тебе дается русский, учитывая, что воспоминания о том, как ты его учил, не переплетаются с воспоминаниями о том, как тебя били. О. — Окей, — соглашается Нил. — Это… это интересно. Я не знаю. Никогда не обращал внимания. — Я бы сказала, что если ты выбираешь русский среди всех доступных языков, даже когда рядом люди, которые не говорят ни на каком другом — то все ты знаешь. Но мы можем обсудить это на следующей неделе. Готов двигаться дальше? Нил кивает, и они идут дальше. Полчаса спустя Нил выходит из ее кабинета, залезает на заднее сиденье машины и сворачивается калачиком. Тут тихо. А еще холодно. И остается тихо и холодно. Слышится отдаленный шум проезжающих по шоссе машин. И почему-то все равно остается тихо. Нил проверяет телефон. Прошло десять минут. Пришло несколько смсок: Рене, Эллисон, Дэн и Мэтт благополучно приземлились. Он садится. Отправляет сообщение Эндрю. «Приеду на несколько минут позже». Выходит из машины и садится за руль. Дорога домой кажется невыносимой. Если бы он прямо сейчас написал Эндрю, чтобы тот приехал и забрал его, Эндрю бы приехал и забрал, не задавая вопросов. Нил закрывает глаза. Открывает снова. Если Эндрю заберет его, позже им придется вернуться за машиной. Если машина простоит здесь слишком долго, ее могут отбуксировать. Все, что ему нужно сделать, — просто поехать домой. Он заводит машину. Делает глубокий вдох. Он не должен думать и о половине того, о чем они говорят на сеансах, за пределами терапии. За пределами терапии же нет квалифицированного специалиста, который мог бы убедиться, что с ним все окей, пока он думает. Так что ладненько — он не будет думать. Просто поедет домой. Поедет домой на машинке. Он трогается с места. На полсекунды кажется забавным, как много сил и стараний он прикладывает, чтобы просто делать хоть что-то. Существовать в этом мире, жить своей жизнью. Даже со всем своим прошлым. Всей той херней, через которую он прошел, тем говном, которое натворил, и тем, что он просто завел машину, а это потребовало столько же энергии, сколько пробежать марафон. Окей. Хорошо. Он может это сделать. Он смотрит по сторонам, прежде чем выехать с парковки. Выбраться с парковки — это победа. А потом он оказывается дома, понятия не имея, как добрался, и это плохо, но когда он переступает порог, там оказывается Эндрю, и Нил больше не пытается держаться на ногах. Он дает себе просто упасть на Эндрю. Эндрю гладит его по спине: — Плохой день? — Да. Эндрю хмыкает, а затем подхватывает Нила на руки. Может быть, он, ну, возможно, совсем чуточку, капельку драматизирует? Может. Но, может, он этого заслуживает. Эндрю несет его наверх, кладет в постель и сворачивается калачиком вокруг него. То, какое облегчение Нил испытывает — это что-то с чем-то. Он в горизонтальном положении. Ему ничего не нужно делать. Все, что нужно было сделать, чтобы добраться сюда, уже сделано, и Эндрю обнимает его поперек живота. Это хорошо. В конце концов, вес тела Эндрю и тяжесть одеял начинают действовать на Нила, и его мозг возвращается на место. Он похлопывает Эндрю по руке, пока Эндрю не ослабляет хватку на его рубашке настолько, чтобы он смог повернуться к нему лицом, и в этот момент Нил кое-что понимает. — Тебе это ненавистно, — говорит Нил, как только ему удается заглянуть Эндрю в глаза. Эндрю не утруждает себя отрицанием: — Меня это беспокоит. Ты меня беспокоишь. Но ничего нового. — Я бы выбрал тебя не беспокоить. Эндрю пожимает плечами: — Ты беспокоил меня и до терапии, сейчас беспокоишь еще больше, а скоро будешь беспокоить гораздо меньше. Я могу справиться со своим беспокойством. Ты показал мне, как с ним справляться. Нил моргает. Серьезно, что ли? А. Когда Эндрю только вернулся к терапии. Когда подавляющее большинство его — Нила — мыслей было поглощено постоянным беспокойством за него. Нил не думал, что справился со всем этим так уж хорошо, но. Хей. Он обнимает Эндрю за шею и прижимается лбом к его лбу. — Я в норме, — обещает он. — Теперь со мной все хорошо. — Ты не обязан «быть в норме», — говорит Эндрю. — Если тебе нужен нервный срыв, если тебе нужен плохой год — я все равно рядом. Нил улыбается: — Хочешь принять ванну? — Сейчас? — Если ты в настроении. Эндрю обдумывает. — Конечно. Они поднимаются. Нил включает воду. — Какую берем? — спрашивает Эндрю, показывая три упаковки с бомбочками для ванны. — Ту, которая справа, — решает Нил. — Я еще даже не сказал тебе, какие вкусы в упаковках. Нил пожимает плечами: — Мы все равно попробуем каждую, так что начать можно с любой. — Справедливо, — соглашается Эндрю, убирая две другие упаковки. Вода нагревается. Нил затыкает ванну. На наполнение уходит пиздецки много времени. — Вот так достаточно, — решает Эндрю. — Она наполнена чуть наполовину, — протестует Нил. — Вытеснение воды, гений. Мы сядем и поднимем уровень воды. — Откуда ты знаешь, насколько мы его поднимем? Может, когда мы сядем, уровень все равно будет слишком низким, а когда снова врубим воду — пойдет ледяная. Эндрю пристально смотрит на Нила: — Нам обязательно залезать? — Пока ванная наполняется? Ну да, я думаю. По факту это так и работает, разве нет? Эндрю машет рукой и начинает раздеваться. Нил присоединяется к нему. Он заходит первым, а затем протягивает руку — не хочет, чтобы Эндрю поскользнулся, залезая. Эндрю вздыхает и берет его ладонь. — Красивый обнаженный мужчина протягивает мне руку, чтобы помочь залезть в ванну. Сейчас я чувствую себя настоящим римлянином. — А что, римляне так делали? — спрашивает Нил, устраиваясь поудобнее и наблюдая, как Эндрю садится напротив него. — Наверное. Видишь? Ванна почти полная. — Но не полностью же, — говорит Нил. — Так что, получается, я тоже был прав. — Мы оба можем быть правы, — соглашается Эндрю. — Хочешь сам кинуть бомбочку? — Можешь сам, — решает Нил, передавая Эндрю пакетик. Он выключает воду. Эндрю переворачивает упаковку и трясет ее, пока оттуда не выпадает бомбочка, брызгая на них обоих — очевидно, попалась радужная, — и они молча наблюдают, как цвета плывут-разливаются по воде. Нил создает небольшую волну, чтобы подтолкнуть бомбочку к Эндрю, а он толкает ее обратно к Нилу, который толкает снова к Эндрю, а Эндрю — обратно ему, и так до тех пор, пока бомбочка не перестает быть кругленьким шариком, а вода не перестает быть радужной и становится черной и блестящей — очень красивой и совсем не такой, какой Нил ожидал. — По-моему, цвета смешиваются не так, — говорит Эндрю. — Я реально ожидал увидеть что-то намешанное до коричневого, — признается Нил. — И ты все равно позволил мне ее купить? Нил пожимает плечами: — Я думал, производители знают, что делают. И оказался прав, выглядит довольно круто. Они сидят. — Итак. Эндрю ждет. Нил тоже ждет, но, честно говоря, он не может придумать, что сказать. Он машет рукой. Эндрю машет в ответ. Вода реально выглядит очень круто. — Похоже на очень блестящий обсидиан, — говорит Эндрю. — Ага, — соглашается Нил. Он не уверен, что вообще за камень этот обсидиан, но не может представить, чтобы Эндрю ошибался. — Ты понятия не имеешь, как выглядит обсидиан. Нил фыркает от смеха: — А вот и имею. Немного. Он выглядит примерно как эта вода. — Хорошо, — соглашается Эндрю. Они пускают волны руками. Нил протягивает ногу и находит кожу Эндрю, но Эндрю, похоже, не беспокоит прикосновение, поэтому Нил оставляет ее там. — Итак, — говорит Эндрю. Нил ждет. Эндрю явно пытается придумать, что бы такое добавить к сказанному. — Частенько здесь бываешь? — спрашивает Эндрю. Нил выдерживает всего две секунды, прежде чем хихикает. Он с некоторым усилием берет себя в руки и смотрит на Эндрю. — Вообще-то, первый раз. А ты? — О, а я завсегдатай. Здесь каждый знает мое имя. — Кто там знает? Бармен? — Вообще-то, другие купальщики. Нил хмурится: — Странно. Я тоже знаю твое имя. Эндрю шевелит бровями: — Это потому, что я телепат. — Так вот как работает телепатия? — Это фейк, она работает так, как хочу я. Нил хихикает: — И правда. Они снова делают волны. — Вода остывает? — Немного, — соглашается Нил. Он протягивает руку и брызгает немного воды Эндрю на голову. Эндрю складывает ладони чашечкой, наполняет их водой и выливает ее на голову Нила. — Крещение, — загадочно произносит он. Нил кивает. Они оба с головы до ног в блестках. — Я проголодался, — говорит Нил. Эндрю кивает: — Сначала нужно принять душ. — Ой. Твою ж. Мы не приняли душ перед тем, как сесть в ванную. Эндрю качает головой: — Мы сидели в собственном соку. Нил встает. — Не существует слов, которые заставили бы меня встать еще быстрее, чем эти. Эндрю фыркает, отключает воду в ванной и встает. — Итак, что мы узнали? — спрашивает Нил, наблюдая, как вода стекает в канализацию. С дорогущей бомбочкой для ванны. — Что нам здесь нужен телевизор, в первую очередь, — говорит Эндрю, загибая пальцы. — Сначала нужно принять душ, а еще поесть. — Телек? А как насчет резиновой уточки или чего-то такого? Не думаю, что телевизор выдержит такое количество пара, которое поднимается, когда работает душ. — Ты только что предположил, что подходящей водонепроницаемой заменой телевизору может стать резиновая уточка? — Возможно, — говорит Нил, заходя в душ и увлекая Эндрю за собой. Они принимают душ. Блестючки не смываются. Ни с одного из них двоих. — Зови меня Эдвард Каллен, — говорит Эндрю. — Окей, — соглашается Нил, кладя мыло на место. Они вытираются полотенцами. И все еще блестят. — Дань моде, — говорит Нил. — А мы решили, когда пойдем на двойное свидание с Райли и Марией? — Нет. — Я напишу им, — говорит Нил, натягивая нижнее белье. Эндрю останавливает Нила, прежде чем тот успевает потянуться за брюками, хватая его за подбородок. — Нил. — Дрю. — У тебя все хорошо? — Да. — Я серьезно. — Я тоже. — Правда? Нил кивает: — У меня все хорошо, Дрю. Мне нужен был ты и немного отдыха, и ты дал мне и то, и другое. Нил закрывает глаза, когда Эндрю наклоняется, чтобы поцеловать его в щеку. — Хорошо, — соглашается Эндрю. Нил пишет Райли и Марии, когда они спускаются вниз.       Как насчет двойной свиданки? В среду мы заняты, но в четверг и пятницу свободны в школьные часы. Эндрю протягивает Нилу готовый сэндвич из холодильника. Мария отвечает через две секунды:       звтр? Во время школы — Завтра в школьные часы? — спрашивает Нил. — Я согласен, — соглашается Эндрю.       Мы свободны, — пишет Нил. — Около 11? Покатаемся на роликах?       Да :), — отвечает Райли. Нил вгрызается в сэндвич, готовый и красивенько уложенный. — Мы можем посмотреть Мари Кондо? — спрашивает он, когда они оба заканчивают. — Мари Ко… В смысле «Уборка с Мари Кондо»? — спрашивает Эндрю. — Нам нужно прибраться? У нас ничего нет. Нил пожимает плечами: — Эрика сказала мне, что я должен посмотреть. Эндрю с минуту думает, а потом пожимает плечами: — Конечно. Это еще и хороший шанс попрактиковаться в японском. — Я так и сказал! — Один мозг, — говорит Эндрю. — У нас один мозг. Нил целует его в щеку. Они устраиваются на диване, Нил ложится, Эндрю ложится на него, а Сэр ложится на Эндрю, и Эндрю делает все возможное, чтобы не ударить Нила локтем в горло, пока включает Нетфликс. Там явно звучит японский, только в начале, но этого недостаточно, чтобы по-настоящему помочь Нилу. — Может, начать смотреть аниме. — Для японского? Возможно. — О, поставь-ка на паузу, на паузу… Эндрю ставит, а Нил, прищурившись, смотрит в телевизор. На экране японские иероглифы. Нил вообще не изучал письменность. Он медлит секунду, а затем машет Эндрю рукой, чтобы тот врубал. — В душе не ебу, что там написано. — Я подарю тебе книгу об этом на нашу четырехнедельную годовщину. — Спасибо. — Да этот малыш больше самой Мари Кондо, — бурчит Эндрю через несколько секунд. — Ты крупнее ее. — Конечно, я крупнее, — говорит Эндрю. — Посмотри только на мои мускулы. — У нее тоже есть мускулы, — утверждает Нил. — Смотри, она же может держать этого ребенка. — Это всего лишь ребенок. — Но ты только что заметил, что ребенок больше, чем она. — Мы не обращаем внимания, — говорит Эндрю. — Ты просто злишься, что у Мари Кондо больше мускулов, чем у тебя. — Сейчас ты просто лжешь. О. Они показали свою свадебную фотографию по телевизору, — говорит Эндрю. Свадебная фотка пары занимает весь экран. — Неудивительно, что Дэн на нас бесится, — соглашается Нил. — Походу, это нормально — показывать людям фотки, на которых ты счастлив. — Это полный пиздец, — решает Эндрю. — Никто не должен тебя таким видеть. — У них на стене висит большая «Х», — говорит Нил, указывая на декор этой пары, где изображена большая декоративная буква «Х». — В честь их фамилии. — Это понятно, но не могу представить, какое самообладание нужно иметь, чтобы не повесить сразу после нее «УЙ». Эндрю опускает лицо. Смеется так. — О, тут слышно переводчика, — замечает Нил. — Прикольно. — Он что, только что пожаловался, что она не складывает белье? — спрашивает Эндрю. — Ей нужно развестись. Нил хихикает. — Мы вполне способны делать все это, — передразнивает Эндрю. — Ну так возьми да сделай сам. — Я так рад, что у нас нет маленьких детей, — бормочет Нил. — М-м. Мне уже почти пора поить Эндруниора. Нил откровенно хохочет над этим. Он почти забыл об Эндруниоре. Каким-то образом. Немыслимо. — Эта бедная женщина из себя все соки выжимает, — раздраженно говорит Эндрю. — Неужели он умрет, если потратит две минуты на мытье посуды, вместо того чтобы жаловаться на нее? — Очевидно. — Мужья бесполезны, — ворчит Эндрю. — Согласен. — В основном. — В основном, — соглашается Нил, ухмыляясь. — Я бы предпочел мужа, а не малыша. — Малыши не умеют даже мыть посуду. — Не могут даже сложить одежду. — Им нельзя доверять ножи. — Зачем ты даешь малышам ножи? — спрашивает Нил. — Так я не даю, им нельзя их доверить. Они с Эндрю секунду смотрят друг на друга. Мари Кондо приветствует гостей. Жена, Рейчел, начинает плакать, просто думая о том, какой красивый у них дом. Нил никогда еще так не релейтился ни с одним человеком. Он будет плакать, когда они съедут. Бля, да он хоть сейчас заплачет. Вместо этого он напрягает слух, чтобы уловить японскую речь. Прислушивается. К каждому звуку. Запоминает, где начинаются и заканчиваются слова. Структуры предложений. Слушает, когда Мари говорит по-английски: акцент, звуки, которых она не знает. То, что нужно знать ему. Если бы он жил в Японии и посещал курсы английского, как бы он изображал, будто японский — его родной язык? Как бы он говорил на нем, чтобы звучало так, будто японский — его родной язык. — Блин, Эрика что, хочет, чтобы мы пересложили всю нашу одежду? — спрашивает Эндрю, наблюдая, как Мари Кондо складывает одежду. — Возможно, моя одежда странно помялась, — задается вопросом Нил. — Нам нужно научиться пользоваться утюгом. — Даже не знаю — даже когда я был ребенком, я не знал, был ли у нас утюг. В смысле, такой утюг. Эндрю хмыкает. Большим пальцем находит ожог у Нила на плече. Другой утюг. — Да кто вообще переглаживает всю одежду? Никто. — Из наших знакомы точно никто. Ну только если Райли. Это в ее стиле. — Правда? — Ей нравится ее одежда. Мария бы точно не стала все гладить. — Нет, складки — это часть эстетики. Хей, Нил. — Хей. Эндрю. — Обещай мне, что мы никогда не будем ссориться из-за вешалок, — говорит Эндрю, указывая на экран, где пара с криками спорит из-за нескольких десятков вешалок. — Я обещаю, — соглашается Нил. — Мы найдем, из-за чего еще поссориться. — Есть какие-нибудь идеи? Нил поджимает губы. — Столовое серебро? — Столовое серебро. Нил пожимает плечами: — Кажется довольно бессмысленным. — Мне нравится маленькая полочка на задней стороне их двери, — говорит Эндрю, указывая на нее. — Может, это не полка, а что-то… с бортиком? А то закроешь дверь слишком быстро, и все просто слетит с полки. — А что бы мы хранили на полке на двери? — Ключи? — предлагает Эндрю. — Не знаю, мне просто нравится сам концепт. — Можем повесить маленькую полочку с обратной стороны двери, — соглашается Нил. — Я не знаю, что бы мы там держали. Нил наклоняется, чтобы поцеловать Эндрю в лоб. — Пыль. — Хорошая идея, как раз не знал, где хранить нашу пыль. — О, так вот почему у нас все кухонные шкафчики ей завалены? — Нет, она там потому, что никто из нас не может дотянуться до нее, — говорит Эндрю так, будто это очевидно. — О, может, инвестируем в лестницу? — Считается ли это инвестицией, если она не приносит прибыль? — А обязательно ли лестница должна приносить доход? Может, доход в том, что на наших кухонных шкафчиках больше не будет пыли? — Концепция кухонных шкафчиков глупая, — решает Эндрю. — Почему не повесить их прямо под самый потолок? Если бы они висели вплотную, там не осталось бы места для пыли. — Вероятно, потому, что их пришлось бы очень тщательно подгонять. — Мы же можем заплатить за персональную кастомизацию. Эй, в новом доме… — Шкафы будут у самого потолка, — ухмыляясь, заканчивает Нил. — Я согласен. — Ой, блять, у них целых две рамки для свадебных фото, — выдыхает Эндрю. — Что за ебота? — Как ты вообще… разве не в этом смысл полноценной свадьбы? — недоумевает Нил. — Просто сделать как можно больше фоток? — Наверное, — решает Эндрю. — Но куда, блять, их все вешать? Разве в конце концов место на стенах не кончится? — А зачем вешать все? Разве не в этом смысл альбома? — Я думаю, смысл в том, чтобы иметь возможность видеть эти снимки, — говорит Эндрю, — это понятно, но зачем это нужно? — Как напоминание о том, с чего они начинали, они же сами только что сказали, — говорит Нил, указывая на экран. — Окей. Подожди, — говорит Эндрю, ставя на паузу, пока пара просматривает свадебные фотографии: «детка, мы должны повесить свадебные фотки, чтобы люди не думали, что мы, типа, просто соседи по комнате». — Ты сказал Эрике, что у нас нет свадебных фотографий? В этом весь смысл? — Нет, я не говорил, — отвечает Нил и морщится. — Я сказал ей, что я привязыва… окей. Смотри. Я явно привязался к этому дому. Но на днях, когда Мэтт сидел за рулем моей машины, это меня расстроило, потому что это моя машина. И я просто… это странно, да? Быть таким… привязанным к вещам? — Ты спрашиваешь меня, странно ли быть привязанным к машине? — спрашивает Эндрю, выгибая бровь. — Ну ладно, тебе можно. — Спасибо. — Но, нет, это просто… ново. Лично для меня. Эндрю пристально смотрит на него. Нил съеживается в ожидании приговора. — Нил, самое странное, что ты вырос и тут же не стал барахольщиком. Абсолютно все, что связано с твоим воспитанием, предполагает, что твоей реакцией на свободу и богатство должна быть скупка всего, что попадется под руку, и восседание на этом, как дракон. Тот факт, что тебе нравятся твой дом и машина, это… это же… ты правда думал, что это психологическая проблема, требующая лечения? — Ну, я просто… окей, в общем-то, Эрика сказала то же самое, но мне это показалось странным — я почувствовал, что эта проблема серьезнее… слушай, иногда штуки в моей голове превращаются в проблемы, ладно? — Очевидно, — соглашается Эндрю. — Хорошо, значит, весь смысл в том, чтобы… весь смысл просмотра шоу в том, чтобы показать тебе, что люди привязываются к вещам, и это нормально? — Думаю, да, — решает Нил. — Вероятно. Это было бы логично. — Мы могли бы и всю нашу одежду сложить заново, если хочешь. — Может, тебе стоит разложить свои ножи? — Мои ножи и так идеально разложены, — говорит Эндрю, снимая с паузы. — Мне не нужны маленькие коробочки… о боже, она поблагодарила его за то, что он помыл посуду, он наконец-то помыл посуду… Нил ликует: — Он помыл посуду! Последние несколько минут они смотрят в тишине. — Будем смотреть следующую серию? — спрашивает Эндрю. — Можем устроить марафон. Эндрю пропускает титры. — Я почти жалею, что у нас не так много вещей. — Мы могли бы привести их в порядок, — соглашается Нил. — Укрепить нашу связь, занимаясь уборкой, как говорит Мари. — Мы уже, — спорит Эндрю. — Мы убираемся вместе. — Вообще-то обычно мы убираемся по отдельности. — Разделяй и побеждай. Но белье мы складываем вместе. — Это правда. О, милая пара, — говорит Нил, когда следующая пара представляется. — Может, пригласить Мари Кондо? — спрашивает Эндрю. — Я просто хочу узнать, все ли мы делаем правильно. На самом деле, это ложь, я хочу, чтобы пришли ребята из «Квир ай». Они смогут тебя приодеть. — Ты хочешь, чтобы пришли пятеро парней и рассказали мне то, что ты уже мне рассказал? — Возможно. — И то, что рассказала мне Эллисон? — Возможно. — И то, что рассказала мне Мария? — Возможно. — Так, трое уже есть… о, вообще-то, можно еще добавить к этой группе Кевина и Ваймака. — Окей, мы как-нибудь соберемся все вместе и поведем тебя по магазинам. — Но что, если ни одна одежда не доставит мне удовольствия? — Тогда я принесу электрошоковую ручку и доставлю тебе удовольствие ей. Нил тычет его в ребра. — Окей, хорошо, не буду, не буду я… слушай, погоди, эта женщина только что сказала, что отчасти купила одежду, чтобы отомстить мужу, когда они поссорились, а теперь он говорит, что сочувствует ей, потому что ее кучка одежды намного больше, чем у него? Вот таким мужем я хочу быть, — решает Эндрю. — Ты только что пригрозил, что чпокнешь меня шокером, если я не захочу пойти на шоппинг. — Что ж, вот такой я муж. Теперь у меня появились амбиции. — Только теперь? — — спрашивает Нил. Раздается звук поворачиваемого во входной двери ключа. Уже? Да, часы говорят ему, что уже пора. Справедливо. — Папа? Па? — зовет Натали, входя в дом. Она не выглядит испуганной или расстроенной — просто ищет их. Хорошо, в целом. — В гостиной, — зовет Нил. Эндрю поворачивает голову к спинке дивана, когда Натали и Пейдж подходят к ним. — Привет, — говорит Натали. — Все еще норм, чтобы Сэнди пришла шестого? Она хотела, чтобы мы переспросили. — Все еще в силе, — подтверждает Эндрю. — Мы можем забрать ее и отвезти обратно, если понадобится. Кроме того, не забудьте, что в пятницу у нас визит приемного агентства. Натали и Пейдж строят гримасы. Они забыли. — Снова припрется Грант? — спрашивает Натали. — Если да, то я не хочу с ним разговаривать. — Понятия не имею, — говорит Нил. — Могу позвонить. — Правда можешь? — спрашивает Пейдж, сверкая щенячьими глазками. — Я тоже не хочу с ним разговаривать. — Как только встану, — обещает Нил. — Оки. — Там бутерброды, — говорит Эндрю. — В холодильнике. Если вам интересно. — Вы что, глиттером обмазались? — спрашивает Пейдж. — Что случилось с желанием поесть любой ценой? — спрашивает Эндрю. — Меняешь тему, — обвиняет Натали, готовая поддержать Пейдж. — Вы в блестках? — Да, — говорит Нил. — Почему? — спрашивает Пейдж. — Тебе не захочется знать, — говорит Эндрю. — А вот и захочется, — настаивает Пейдж. — Я же поэтому и спросила, нет? Нил пожимает плечами: — Мы приняли ванну и использовали бомбочку, и она как минимум наполовину состояла чисто из блесток… Натали поворачивается и уходит. Пейдж следует за ней. Нил смеется, доставая телефон. Кому ему позвонить? Охотникам за приведениями. Он звонит в агентство. На это уходит некоторое время, но он добивается обещания, что приедет кто-то кроме Гранта, и Нила это устраивает. — Это будет не Грант, — сообщает он. Дети радостно кричат из кухни, Эндрю целует Нила в щеку, и Нил улыбается. По крайней мере, в каком-то смысле он все-таки заботится о своих детях. У него все хорошо. И становится еще лучше.