Квартира

Это плачет маленький теплый комок

Нашей с тобой большой любви

Порнофильмы – Ружье

Сигаретный дым снова разъедает лёгкие, щипет глаза и режет нос. Дешёвые сигареты всегда такие — отвратительные, колкие и жутко смолят. Но Россия курит их — потому что не может не курить. И дело не только в зависимости: лишние сто рублей на пачку более высокого качества не сильно ударили бы по его карману. Просто именно эти ужасные, плохо скрученные и разваливающиеся в руках сигареты напоминают ему о былых временах. Морозный ноябрьский воздух уже давно не приносит ощущения свежести. Ветер едва заметно колышет ещё не опавшие листья двух одиноких деревьев. В наступающих сумерках двор становится серым, тусклым, безжизненным. Пошарпанные девятиэтажные хрущевки неровным квадратом возвышаются вокруг. В некоторых окнах уже горит мягкий теплый свет, слабо рассеивающий царящий снаружи сумеречный мрак. Россия опирается локтями на железные перила балкона. Удивительно тихий вечер — не слышно соседей, не воют где-то вдалеке бродячие собаки, не гуляют по двору буйные пьяницы. Словно все живое вдруг разом исчезло. В воздухе пахнет дождем. Черные тучи неспешно плывут по небу. Небо почему-то тоже кажется серым. Наверное, всё могло быть иначе. Но он не чувствует ничего, кроме усталости, думая об этом. Больше нет. И ему тошно от этого. Гадко на душе, противно от самого себя. — Are you smoking again? — Тихий голос позади разрезает вечернюю тишину. Чужие нежные руки обвивают торс, теплое тело прижимается к спине. Россия выпрямляется, отправляя недокуренный бычок лететь куда-то вниз, мимо чужих окон на крышу подъезда, и разворачивается, сжимая в ответ в крепких объятиях. Он знает, что от его тельняшки несёт дешёвой водкой, а от тела перегаром, знает, что Америка не любит этот запах. Не любит, но почему-то он всё ещё обнимает Россию. — Прости. — Собственный голос слишком хриплый, непривычно тихий даже для него самого. США поднимает голову, вглядываясь в чужие тускло-голубые глаза, под которыми уже много лет не исчезают мешки. Поднимается на носочки и его теплая ладонь ложится на щеку. От него веет немой поддержкой, заботой. России кажется, что он не заслужил и крохи всего этого. — It's cold in here. Let's go insade? — Голос у Америки тоже тихий, но в отличии от хриплого баса России другой — нежный, мягкий, теплый, как и он сам. Настоящий. И рядом с ним Россия опять чувствует, как наконец растворяются проблемы, как спадает с души непонятный груз. Снова хочется дышать. Снова хочется жить. Он не отвечает, но покорно следует за ним, когда его за руку утягивают обратно. Квартира встречает теплом и уютным жёлтым светом цветочной бронзовой люстры. Она маленькая — как и все в этом доме. Совсем короткий коридор с тяжёлой железной дверью, небольшая гостиная, соединенная с кухней, и спальня. На стенах висят советские обои, а мебель давно пропиталась запахом старых книг с пожелтевшими от времени страницами. Россия не понимает, почему так любящий роскошь и простор Америка переехал к нему сюда. Но никогда не спрашивает. А Америка не отвечает. Им просто хорошо тут, в этой старой маленькой квартире на восьмом этаже. Из-за открытой двери в спальню раздается плач. Не звонкий, не режущий уши. Не раздражающий. Он должен заставить нервничать, беспокоиться, но почему-то тоже вселяет чувство спокойствия и тепла на душе. Америка отпускает его руку и уходит туда. Россия следует за ним. Когда он появляется в проходе, США уже держит малыша на руках, медленно укачивая и что-то нежно шепча. Кроха больше не плачет — глядит на него, прижавшись к груди, огромными блестящими глазами и внимательно слушает. От этой картины щемит сердце. Россия подходит сзади, стараясь не шуметь, обнимает Америку чуть выше талии и склоняется через его плечо, встречаясь взглядом с ребенком. Он помнит тот теплый майский день, когда их сын появился на свет, до мельчайших подробностей. Помнит счастливого Америку в слезах, вручающего ему какой-то сверток со словами: «Russia look. It's our son». Помнит, как неверяще брал его на руки впервые, стоя посреди кухни, заглядывая в крохотное личико. И помнит, как едва не расплакался сам, осознавая вдруг — этот маленький теплый комочек — их сын. Почти полностью копия Америки, но с голубыми, как у России, глазами. СШРФ. Воплощение их любви. Америка прижимается спиной к его груди, снова поднимает голову и улыбается. Нежно, спокойно, подбадривающе. Так, как умеет, наверное, на целом свете только он один. И Россия, впервые за долгие годы, слабо улыбается в ответ. Наверное, всё могло быть иначе. Но он больше не думает об этом.