Голодная зима

На следующее утро весь приют гудел, как растревоженный улей. Люда не успела толком приступить к работе, как сразу услышала гомон в общем зале. — Так, тишина! — она резко вошла в помещение, заметив, что дети опять столпились вокруг Ленки. — Что тут происхо…дит? Подслеповатые глаза Люды округлились — Ленка была сама на себя не похожа. Кто её так изуродовал? Что с причёской? Выглядит она, как ощипанный цыплёнок. — Так, Лена, что произошло? — Надоело их рассчёсывать, — выпалила Томилова, бросив взгляд на Юру. — Вот как? Придётся как-то исправить это всё и сделать по-человечески… Наказывать за такое глупо, конечно, но, если что, лишние руки в столовой не помешают. Вечные возмутители спокойствия. Юрка только развёл руками. Его ли пугать наказаниями? А вот товарищи уже шептались, говоря, что он в любимки у тёти Люды попал. А ребята уже говорили, будто у неё не все дома. Юрка злился, даже драку затеял. «Они не смеют так говорить о вас», — с видом оскорблённой добродетели сказал он, когда Люда решила разобрать его ссору. — Береги силы для лучших времён, — сказала она, — а это… Так они правы: у меня и правда не все дома. Ты видел где-нибудь «абсолютно нормальных» людей? У всех своё видение мира. Люди уникальны по-своему. Даже подражая кому-то, ты никогда не отделаешься от своих привычек. Кому-то они покажутся странными, а кто-то тебя поймёт и примет с ними. Вот я вижу, ты очень любишь справедливость. И это правильно. Уверена, ты найдёшь себе место в жизни. Удивительно, но Юра прислушался к советам Люды. Совсем хулиганить не перестал, но сколько бы ни было проблем от него — не сравнить с тем, каким он был раньше. Погода сегодня к прогулке не располагала. Люда решила на время доверить детей другим воспитателям, а сама, усевшись за стол, начала пролистывать записную книжку. Имена, фамилии, адреса — она пролистывала их один за другим. Были там её товарки, друзья семьи, учителя — всем нашлось место. А вот и пометка «Краснушка». Сердце женщины затрепетало. Что же она, Маруська? Жива ли сейчас? Не забрала ли её «гостья»? Не застрелил ли кто? Не умерла ли она от голода? А что же её папа? «Не дай бог придёт мне оттуда «похоронка», — с волнением думала Люда, доставая из ящика стола конверт. Не особенно ожидая ответа, она накарябала на листике короткое письмецо:       «Милая моя Краснушка! Если ты жива, пожалуйста, отзовись! Я очень долго ничего не могла тебе написать, да и сколько времени прошло. Может, и не живёшь ты там уже. Если ты жива, дай мне знать. Я устала хоронить друзей и близких, а сейчас по стране гуляет голод, скольких ещё заберёт… Слабая надежда, что скоро Россию перестанет лихорадить, и мы заживём хотя бы нормальной жизнью — вот, что поддерживает во мне желание жить. Не особо жду ответа, но надеюсь на него.       С любовью. Галочка. Она же Люда». Конверт был запечатан. Накинув на себя пальто и шапку, Люда, отпросившись у заведующей, поспешила на почтамт. К счастью, идти было недалеко. Письмо было передано. Вот-вот, и оно отправится к Краснушке — в её родную глушь. «Мы встретимся, Маруська, обязательно встретимся! Не сейчас — так хоть когда нам на двоих по сто будет»! — думала Люда, идя обратно в приют.