Разорванные струны

      Саймон смотрел на пустой шкафчик, где ещё недавно хранились вещи Соупа. Металлическая дверца была приоткрыта – словно призрак прошлого, насмехающийся над ним. Шесть дней. Прошло всего шесть дней с того момента, как...       "Не надо, — его собственный голос, холодный, отстранённый. — Это ошибка, Джонни."       Тот поцелуй под дождём, перед самым вылетом на миссию в Бразилию. Глаза Соупа – растерянные, раненые, а потом пустые. Как он мог быть таким идиотом?       — Он подал в отставку, — голос Прайса за спиной заставил его вздрогнуть. — Сегодня утром.       — Почему? — Саймон развернулся, пытаясь прочитать что-то в лице капитана.       — Личные причины, — Прайс закурил. — Ты же знаешь протокол – мы не имеем права...       — Чушь собачья! — Гоуст сорвал балаклаву. — Что-то случилось. Он бы никогда...       — Он взрослый человек, Саймон, — Прайс выпустил струю дыма. — И это его решение.       Гоуст смотрел на капитана, пытаясь найти хоть какой-то намёк. Прайс знал больше, он был уверен. Но старый волк умел хранить секреты.       — Он хотя бы сказал, куда направляется?       — Нет, — слишком быстрый ответ. — И не спрашивай больше.

***

      Ночью Саймон перебирал их последние разговоры, пытаясь найти знаки, которые пропустил. Соуп казался уставшим в последнее время. Рассеянным. Телефон всегда под рукой, словно ждал важного звонка.       "Семья – это сложно, — сказал он как-то вечером, глядя в никуда. — Особенно когда ты солдат."       Саймон тогда не придал значения этим словам. У Соупа была только старшая сестра, Каролина. Они редко общались – армейская жизнь не располагает к семейным узам.       Он открыл ноутбук. Личное дело Мактавиша – доступ запрещён. Контакты – заблокированы. Телефон – отключён.       — Ладно, приятель, — пробормотал Гоуст, запуская поисковик. — Играем в прятки? Посмотрим, кто кого.       Каролина Мактавиш. Тридцать два года. Медсестра в госпитале Глазго. Гоуст методично собирал информацию, словно готовясь к боевой операции.       Первая зацепка появилась через социальные сети – аккаунт Каро был неактивен последние две недели. Необычно для человека, который постил фотографии своих детей почти каждый день.       Дети. Элизабет – четыре года, и малыш Джош – восемь месяцев. Гоуст смотрел на фотографию светловолосой девочки с веснушками, так похожей на Джонни, и чувствовал, как что-то сжимается в груди.       Ещё час поисков привёл его к новостной ленте местной газеты: "Серьёзная авария на трассе М8. Три пострадавших в критическом состоянии..."       Дата совпадала с началом странного поведения Соупа.       — Твою мать, — выдохнул Саймон, набирая номер справочной госпиталя Глазго. — Добрый вечер. Мне нужна информация о пациентке, Каролина Мактавиш...       — Простите, сэр, но мы не можем...       — Я из военной полиции, — соврал он, понижая голос до официального тона. — Это касается расследования.       Пауза. Звук печатающей клавиатуры.       — Каролина Мактавиш, поступила две недели назад. Травма головы, множественные переломы. Состояние... — медсестра запнулась, — кома, четвёртый уровень.       Гоуст сидел в темноте, сжимая телефон. Картина складывалась – чёртов пазл с привкусом горечи. Соуп узнал об аварии, но не сказал никому. Гордый ублюдок, привыкший справляться со всем в одиночку.       А потом тот поцелуй. Отказ Саймона. Для Джонни это стало последней каплей – когда твой мир рушится, а единственный человек, которому ты решился открыться, отталкивает тебя...       — Блядь, — Саймон швырнул телефон об стену. — Какой же я идиот.       Дети. Двое детей без матери. Конечно, Джонни вернулся в Шотландию. Он бы никогда не бросил семью, особенно сейчас.       Утром Гоуст положил на стол Прайса рапорт об отпуске.       — Две недели, — сказал он тоном, не терпящим возражений.       Прайс молча кивнул, и в его глазах промелькнуло что-то похожее на одобрение:       — Береги себя. И... — он помедлил, — передавай привет.       — Вы знали.       — Конечно знал, сынок. Но некоторые вещи люди должны решать сами.

***

      Глазго встретил его промозглым дождём. Саймон стоял перед типичной многоэтажкой, сверяясь с адресом, который выбил из базы данных. Сердце колотилось как перед боем.       Саймон поднимался по лестнице, считая этажи. Четвёртый. Квартира 47. Из-за двери доносился детский плач и усталый голос Джонни:       — Ну же, малыш, пожалуйста... Лизи, солнышко, помоги мне с бутылочкой...       Гоуст замер, не решаясь постучать. Соуп звучал измотанным, совсем не похожим на того уверенного сержанта, которого он знал.       Внезапно дверь распахнулась – маленькая девочка с рыжими косичками едва не врезалась в его ноги.       — Лизи! — окрик Соупа. — Сколько раз говорил не открывать...       Он осёкся, увидев Саймона. Они застыли, глядя друг на друга. Джонни осунулся, под глазами залегли тени. В руках он держал орущего младенца, пытаясь успокоить его бутылочкой с молоком.       — Как ты...? — начал Соуп, но его перебил новый приступ плача малыша.       — Дядя, — серьёзно сказала Лизи, дёргая Гоуста за куртку, — ты умеешь делать молочко? А то папа Джонни совсем не умеет.       Саймон опустился на колени перед девочкой:       — Знаешь что? Думаю, мы вместе научим его.       Соуп открыл рот, чтобы возразить, но что-то в глазах Саймона остановило его. Молчаливая просьба: "Позволь помочь. Хотя бы сейчас."       — Лизи, детка, — Джонни вздохнул, — пусти дядю внутрь, он весь промок.       Квартира была маленькой, заваленной детскими вещами. На журнальном столике – гора неоплаченных счетов. В углу – наспех собранная детская кроватка.       — Температуру проверял? — спросил Саймон, забирая бутылочку. Он согрел её под тёплой водой, проверил на запястье. — Вот, попробуй теперь.       Джош почти сразу присосался к бутылочке, его плач стих.       — Откуда ты...?       — Племянник, — пожал хмуро плечами Гоуст. — Когда-та. Научился...       Соуп лишь смотрит размыто на Саймона и сглатывает тяжелый ком эмоций...       Лизи, уже без стеснения, залезла к нему на колени с книжкой:       — Почитаешь? Папа Джонни всегда путает голоса.       — Лизи! — возмутился Соуп, но его глаза впервые за вечер чуть потеплели.       — Я останусь, — тихо сказал Саймон, глядя на Джонни. — Если позволишь. Помогу с детьми, пока ты навещаешь Каро.       — Саймон...       — Я знаю, что облажался. Знаю, что причинил боль. Но, пожалуйста... дай мне шанс исправить это.

***

      Проблема не в том, что Соуп не умел обращаться с детьми. Проблема в том, что он пытался подходить к этому как к военной операции – с чёткими протоколами и инструкциями. Но дети... дети не читали уставов.       — Нет, мелкая, — устало говорил он, пока Лизи рыдала над тарелкой с кашей, — нельзя есть только конфеты. Это приказ.       — А ты не мой командир! — заявила девочка, скрестив руки на груди в точности как её дядя во время брифингов.       Саймон, наблюдавший эту сцену, не сдержал смешка. Три дня. Прошло всего три дня с его появления, но он уже не представлял, как Джонни справлялся один.       — Знаешь что, принцесса? — Гоуст присел рядом с Лизи. — Давай договоримся. Ты съедаешь кашу, а потом мы вместе нарисуем твоему папе новую татуировку. Настоящие солдаты любят татуировки.       Глаза девочки загорелись:       — Правда? А можно розовым фломастером?       Соуп закатил глаза, но в его взгляде, обращённом к Саймону, читалась благодарность.       Ночью, когда дети наконец засыпали, они сидели на маленькой кухне. Джонни рассказывал о Каро – её состояние стабильное, но врачи не дают прогнозов. Саймон слушал, борясь с желанием обнять его, утешить.       — Знаешь, что самое паршивое? — Соуп крутил в руках остывший чай. — Я боюсь. Боюсь, что не справлюсь. В бою всё просто – есть цель, есть план. А здесь... Лизи спрашивает, когда вернётся мама, а я не знаю, что ответить.       — Ты не один, — тихо сказал Саймон.       — Почему ты здесь? — Джонни наконец поднял на него глаза. — После того, как я...       — После того, как *я* всё испортил, — перебил его Гоуст. — Я испугался, Джонни. Не тебя – того, что чувствовал. Это было слишком... слишком настоящим.       Из детской донёсся плач Джоша. Соуп устало поднялся, но Саймон остановил его:       — Я схожу. Тебе нужно поспать.       — Саймон...       — Мы поговорим. Обо всём. Но не сейчас. Сейчас просто позволь быть рядом.

***

      Дни сливались в странный, новый ритм жизни. Саймон научился менять подгузники одной рукой, пока второй держал бутылочку. Джонни освоил искусство заплетать косички, пусть и кривовато. Лизи называла их "мои папы" – с той простой детской уверенностью, от которой у обоих перехватывало дыхание.       Однажды вечером, укладывая детей, они столкнулись в дверях детской. Слишком близко. Саймон почувствовал знакомый запах – порох, мыло, что-то неуловимо соуповское.       — Прости, — пробормотал Джонни, пытаясь отстраниться, но Гоуст удержал его за запястье.       — Не надо.       — Что?       — Извиняться. Убегать. — Саймон провёл большим пальцем по его ладони. — Я больше не буду.       Соуп замер, его пульс бился быстро под пальцами Гоуста:       — А если... если Каро не очнётся? Если это навсегда – дети, ответственность, никаких миссий...       — Тогда это будет наша новая миссия, — просто ответил Саймон. — Вместе.       Что-то надломилось в Джонни от этих слов. Все эти недели напряжения, страха, одиночества – всё, что он так старательно держал в себе, прорвалось наружу. Его плечи задрожали, он попытался отвернуться, но Саймон притянул его к себе, крепко обнимая.       — Тшш, — прошептал он в растрёпанные волосы Соупа. — Я здесь. Я здесь.       Джонни вцепился в его футболку, как утопающий, глухие рыдания сотрясали его тело:       — Я так устал... так чертовски устал притворяться, что всё под контролем. Каро всегда была сильной, она знала, что делать, а я... я просто солдат, Саймон. Я могу убить человека пятьюдесятью способами, но не знаю, как успокоить плачущего ребёнка.       — Эй, — Гоуст обхватил его лицо ладонями, стирая слёзы большими пальцами. — Ты справляешься лучше, чем думаешь. Лизи обожает тебя. Джош улыбается, когда слышит твой голос.       — А если я всё испорчу?       — Тогда я буду рядом, чтобы помочь всё исправить. — Саймон прижался лбом к его лбу.       — Я никуда не уйду, слышишь? Больше никогда.       Из детской послышалось сонное: "Папа Джонни? Папа Саймон?"       Они отстранились друг от друга. Лизи стояла в дверях, сжимая потрёпанного плюшевого медведя.       — Что случилось, принцесса? — Джонни быстро вытер глаза.       — Папа плачет? — В её голосе звучала тревога. — Как я, когда скучаю по маме?       Соуп замер, не зная, что ответить. Саймон опустился на колени перед девочкой:       — Знаешь, милая, даже самые сильные солдаты иногда плачут. Это не делает их слабыми. Это значит, что они очень сильно любят.       Лизи серьёзно кивнула, подошла к Джонни и обняла его ноги:       — Не плачь, папа. У тебя теперь есть я, и Джоши, и папа Саймон. Мы твоя команда.       Джонни поднял дочь на руки, прижимая к себе. Его голос дрожал:       — Лучшая команда в мире, солнышко.       Саймон смотрел на них, чувствуя, как что-то тёплое разливается в груди. Может быть, это и не та жизнь, о которой они мечтали. Может быть, путь впереди будет сложным. Но глядя на Джонни с Лизи на руках, он понимал – оно того стоит.

***

      Прошёл месяц. Каро начала показывать признаки улучшения – слабые, но обнадёживающие. Врачи говорили о возможном пробуждении.       В квартире тоже происходили изменения. Детская кроватка обзавелась мобилем с самолётиками (идея Саймона). На холодильнике появилась целая галерея рисунков от Лизи – в основном портреты "её пап" в самых героических позах. Джош научился ползать и теперь исследовал каждый угол, охраняемый двумя бывшими спецназовцами с бдительностью часовых.       — Знаешь, — сказал как-то Джонни, когда они сидели на балконе после особенно насыщенного дня, — я думал, это будет временно. Что ты уедешь, когда поймёшь, во что ввязался.       Саймон взял его за руку:       — А я думал, что не создан для семейной жизни. Что солдату вроде меня нет места среди плюшевых мишек и детских бутылочек.       — И что думаешь теперь?       — Думаю... — Гоуст помедлил, — думаю, что хочу остаться. Не потому, что чувствую себя обязанным. А потому, что не представляю жизни без вас. Без твоего ворчания по утрам. Без рисунков Лизи. Без улыбки Джоша.       Джонни улыбнулся – той редкой, открытой улыбкой, которую Саймон так любил. В свете заходящего солнца его глаза казались особенно синими.       — Иди сюда, — прошептал Соуп, притягивая Саймона ближе.       Их поцелуй был другим – не похожим на тот, отчаянный, под дождём. Медленным, нежным, словно они наконец нашли свой путь домой. Вкус кофе на губах Джонни, его тёплые ладони на щеках Саймона, далёкий шум города – всё это складывалось в идеальный момент.       Из комнаты донёсся смех Лизи и радостное агуканье Джоша.       — Наша команда зовёт, — улыбнулся Джонни в губы Саймона.       — Пойдём, — Гоуст переплёл их пальцы. — У нас ещё целая жизнь впереди. Эпилог       Каро очнулась через два месяца. Реабилитация была долгой, но она справилась – в конце концов, упрямство было семейной чертой Мактавишей.       Когда она впервые увидела, как Саймон укачивает Джоша, напевая колыбельную, а Джонни заплетает косички Лизи, она только покачала головой:       — И давно мои дети обзавелись двумя папами?       — Ты не против? — осторожно спросил Джонни.       Каро улыбнулась:       — Против? Братишка, я наконец-то могу быть спокойна за вас всех.       Возможно, это не та жизнь, о которой мечтают бойцы спецназа. Но иногда лучшие битвы выигрываются не с оружием в руках, а с детской бутылочкой и плюшевым мишкой. И иногда самые важные победы – это победы над собственными страхами.