Осколки надежд

      Надрывный, непрекращающийся вопль пронёсся по залам дворца, заставив короля, сидящего в оцепенении на своём излюбленном кресле, вздрогнуть. Мучительные крики безнадёжности взрывали пространство, отражаясь от холодных каменных стен, таких же обречённых. Они проникали в его кожу и замораживали до костей, сминая внутренности в тугой узел боли и печали. Он пришёл в себя в одно мгновение и задрожал, босыми ногами ступив на холодный пол. Запахнувшись в атласный халат, он стремительно выбежал из комнаты, как делал это каждую ночь. Мрачный коридор, холодный и пустой, как бесконечная тьма. Он бросился вниз в роскошную залу с её высокими, тонкими колоннами и замысловатыми стрельчатыми арками, казалось, потерявшими все свои красоты и привлекательность, чтобы стать тем, чем они были на самом деле: твёрдым, холодным мрамором. Его ноги привычно следовали по по своему обычному пути, который он проделывал каждый вечер, направляясь к источнику непрекращающихся криков. — Я хочу, к маме! Мамаааааа! — невинный голос его младшего сына взывал в перерывах между воплями и рыданиями, когда он приблизился к знакомой деревянной двери и разорвал бы его сердце в клочья, если бы он позволил себе чувствовать. Но он ничего не чувствовал. Или, нет? Он чувствовал, как чувствует тот благородный камень, из которого он построил свой дворец, как пустота, как ночь, простирающаяся над его спящим королевством. Он чувствовал себя таким же опустошённым. Или его боль слишком велика, чтобы понимать, насколько болезненно он её ощущает? — Мааамааааа! Я ХОЧУ К МАМЕЕЕ! Дверь детской была приоткрыта. Король уставший с безнадёжно-потухшим взглядом взирал на происходящее перед ним. — Леголас…       Целители и горничные уже толпились в комнате, отчаянно стараясь успокоить орущего ребенка, но их усилия были напрасны. Маленький эльф продолжал плакать. Его крошечное сердечко надрывалось от тоски. Слезы текли по мягким розовым щечкам. Большие, голубые глаза, взирали на окружающих с мучительным ужасом. Ребёнку казалось, будто кто-то ножом пронзил его живот, выворачивая его внутренности до нетерпимой боли. Это зрелище было невыносимым для овдовевшего отца, и теперь стало его пыткой, видеть своего сына в таком состоянии. — Владыка, — услышал он обращение одной из горничных. С тех пор как он вошёл, стоял как вкопанный, не обратив ни на кого внимания, будто ему не хватало сил даже на лёгкий кивок в их сторону. Он аккуратно взял рыдающего сына из её рук, стараясь выглядеть спокойным насколько возможно, хотя чувствовал себя совершенно растерянно. Леголас тут же сомкнул ручонки вокруг шеи отца, вцепившись крошечными кулачками в его ночной халат, вмиг ощутив близость дорогого, близкого ему существа. — МААААММММАААА! — частые всхлипы заставляли вздрагивать маленькие плечики сынишки. Неконтролируемые крики, звенящие в ушах, перемежались с рваными вздохами, зовущего мать в полную силу лёгких. Но как бы он ни кричал, мать так и не приходила. — Леголас… — родной голос, который малыш с трудом узнаёт, звучащий так пусто, как его растерзанное тоской сердце. Так, как если бы он выбился из сил и замолчал будто сломанный орган в пустом огромном зале. Он бы попытался утешить своего маленького сына, если бы знал, как это можно сделать. Каждый новый вскрик малыша порождаел в душе короля новую рваную рану. Хуже пытки нельзя представить. — Леголас.....пожалуйста…прекрати. И так каждый вечер король Лихолесья проводил с маленьким эльда, каждую бесконечную ночь, не зная как унять боль ребёнка. Его тонкие пальцы теребили мягкие пряди сынишкиных волос, доходящих уже почти до плеч. Каждая из них была ему куда более ценна, чем всё золото в подземельях.Что бы только не отдал, чтобы прекратить страдания малыша? Эльда так мал, слишком мал, чтобы в полной мере осознать жестокий факт того, что его любимая матушка Эллериан, никогда больше не придет к нему в покои. Он всего лишь малыш-эльф. В течение дня ему легче забыться, наслаждаясь своими обычными играми и развлекаясь с любимыми игрушками. Но призраки ночи всегда возвращались, преследуя его. Прошёл год со дня ее смерти. Год, как Трандуила буквально разорвали на части, с тех пор как он потерялся в мире грёз и уже не был уверен, станет ли когда-нибудь снова самим собой. Боль была невообразимой, не проходящей, не дававшей ему ни малейших перерывов. С постоянным ощущением пустоты там, где всего год назад жила любовь. Теперь же, печаль тяготила его. Он потерял аппетит и способность грезить, имея лишь возможность отдохнуть в течение коротких часов, прежде чем услышит отчаянные крики Леголаса, возвращающие его в реальность. И он снова спешит успокоить своего ребёнка, не в силах развеять печаль, напавшую на его кроху. Его остальные дети бежали из дворца. Тедион ушёл с двумя сыновьями Элронда отбивать набеги орков, и о нём не было слышно уже несколько месяцев. Достигли ли они, наконец, Имладриса или продолжают преследовать того, кто натравил на них тех тварей, он не знал. Лосселен уехала в Лориэн сразу через пару недель после смерти Эллериан, где гостила у лорда Аэрдана, кузена матери. Она была единственной, кого он видел чаще, чем один раз в течение последних месяцев, но их встречи были редки и кратки. Его старший сын патрулировал лес, появляясь во Дворце раз в три недели или около того. Обычно он избегал встречь с отцом. Насколько он знал, старший сын сейчас находился где-то во мраке леса и не бывал во Дворце уже в течении несколько долгих недель. Он не знал, как долго стоял с плачущим маленьким эльда на руках, как если бы полностью потерял счет времени, ход часов, которого уже не имел для него значения. Ему только было известно, что однажды его тело ослабнет настолько, что не сможет удержать даже своего невесомого ребенка. Он присел на кресло возле окна, сжимая в объятиях все еще плачущего Леголаса. Король не заметил когда именно его младший сын, поддавшись усталости, уснул, примостившись у него на груди и продолжал сидеть на одном и том же месте.Так продолжалось каждый вечер. Он никогда не выходил из детской до рассвета. Будучи уверенном, что кошмары ночи больше не потревожат его драгоценное дитя. После восхода солнца, после того, как золотые лучи, которые, казалось, потеряли тепло и яркость, струясь каскадом сквозь витражи огромной залы, мягко поднялся с кресла и очень аккуратно опустил мирно спящего эльда на его широкую постельку. Король нежно накинул мягкое одеяльце на маленькая фигурку сына, настолько осторожно, будто опасаясь сломать своё драгоценное сокровище. И потом, в молчании, он вышел из детской в коридор, даже не потрудившись принять многочисленные поздравления, сыпавшиеся на него от своих подданных, избегая смотреть им в глаза, не в состоянии видеть в них жалость к себе. Он знал, что они взирают на него с печалью и страхом, словно он стал увядать. Но это не так, разве нет? Нет. Он не мог себе этого позволить. Он не мог допустить, чтобы его горе поглотило его. Ради Леголаса. Ради остальных своих детей и своего королевства, он не мог увянуть. Но, Валар, почему это ему так трудно?! Почему так трудно заставить себя остаться в этом мире, когда, казалось, его дух хочет уйти, чтобы избежать боли, которую встречает с каждым восходом? Эльфы бессмертны и почти ничто не может погубить их кроме горя. Он слышал это много раз в своей жизни. Видел, как многие из его народа уплыли или увяли после потери супруга, не в силах пережить рану от потери, которая никогда не заживет. Связь с супругом была слишком сильна для одного из двух переплетенных духов, чтобы выжить в одиночку. И он пытался, он пытался призвав всю свою волю и упрямство, чтобы остаться в этом мире, чтобы побороть страх перед нескончаемой болью, сквозь его разбитое сердце, чтобы не обращать внимание на то, что он потерял часть себя. Но это ему плохо удавалось и заставляло злиться, когда он признавал это. Всевозможные целители опекали его своими успокоительными отварами, когда его гнев выплёскивался через край. Постоянно уставшему и измученному, ему требовалось больше времени на отдых, чем когда-либо прежде, даже. Даже не двигаясь, он чувствовал и головокружение. Его советники принимали все больше и больше его обязанностей на себя, пытаясь дать ему больше часов отдыха. Галион старался незаметно подлить отвар снотворного в вино. И не раз пытался уговорить его написать в Имладрис и попросить Лорда Элронда помочь, зная его познания в целительстве. Но он не позволил, отказываясь признавать, что нуждается в чьей-либо помощи. Он должен был быть достаточно сильным, чтобы пережить потерю Эллериан без необходимости просить помощи Элронда. Он достиг огромного зала их с женой покоев, в которые не заходил в течение всего прошлого года, тихо закрыв за собой дверь одним рассеянным движением. Он был не в состоянии находится в них даже сейчас. В этом месте не было ничего, кроме боли, дарованной ему небесным умыслом. В последний раз, когда он был там, сокрушал всё что в ней находилось, сжав всю свою ярость в кулак. Швырял предметы, попадавшие в поля его зрения, пока силы не оставили его. И, сломленный слезами безысходности, рухнул на обломки, разбросанные по ковру. Он не позволял никому приблизиться к нему, и каждый раз, тот, кто пытался приоткрыть дверь, был вынужден уворачиваться от осколков разбитых ваз и других вещей, брошенных в него из спальни. Трандуил не позволял входить в эту залу ни слугам, ни служанкам, которые обычно убирали комнату, не позволяя прикоснуться к её вещам. Как будто отчаянно пытаясь обмануть себя, что она придет и приберётся там сама. Все оставалось на тех местах, где она оставила, будто призраки ее присутствия, забытые под тонким слоем пыли. Валар, даже постель сохранилась в том виде, ка он её оставил, когда его капитан прибежал к нему в кабинет с новостями, которых он никогда не хотел бы услышать в своей жизни. Владыка вернулся к себе и с безразличием заметил, что Галион, его верный дворецкий, уже побывал там. Всё приготовил, аккуратно разложил одежду. Большой серебряный поднос с завтраком (еда, вкус, которой он не ощущал) уже ждал его на изящном круглом столе. Он чувствовал себя, будто в тумане, секунды, минуты, часы, стремительной процессией проносились перед глазами, но ничто не могло заинтересовать короля и не привлекало его внимания. Всё, что он делал, происходило по инерции. Он даже не стал одеваться, позволяя Галиону сделать это, сидя неподвижно, смиренно ожидая, когда его дворецкий закончит застёгивать крючки и перламутровые пуговицы его длинной роскошной мантии, причешет и уложит волосы и даже наденет все кольца на его пальцы. Его верный дворецкий не говорил ни слова, солидарный со своим королем в молчании, и он был рад этому. Трандуил едва замечает, как его дворецкий молча отходит назад, закончив свою работу, но не торопится двинуться с места, рассеянно глядя на свое отражение в длинном зеркале. Он выглядит как... Король. Не было никакого другого подходящего описания для отражения, что смотрело на него. Он безупречен. Его длинные одежды бледно-серебристо-голубого цвета вышиты крошечными жемчужинами и сапфирами, его длинные серебристые светлые волосы аккуратно ниспадали на плечи. Корона Мирквуда царственно возвышалась на гордой голове, бледное лицо, напоминало мраморное изваяние. Он выглядел, как холодная оболочка пустоты, статуя из льда, не способного отображать или чувствовать никаких эмоций, только силу и власть. — Мой господин, ваш завтрак готов, — голос Галиона вернул его в реальность. И впервые он заметил, что дворецкий тихо стоит за ним, сложив руки по швам, заставив короля задаться вопросом, сколько прошло мгновений с тех пор как эльф закончил причёсывать его. И тем не менее, обеспокоенный отблеск в глазах слуги вызвали в нём новую искру ярости, когда белокурый дворецкий напомнил ему, что ему нужно поесть. Конечно, он знал, что ему нужно поесть! Даже если он давно потерял аппетит. Он был не дурак. Король поднялся со стула в полной тишине, и, возможно, немного слишком быстро. Комната вращаясь поплыла вокруг него. Трандуил почувствовал как Галион удержал его за руку, когда он покачнулся. — Мой господин, ты в порядке? — раздался из звенящей пустоты неизбежный вопрос дворецкого, когда король позволил себе снова упасть на мягкое кресло. «Нет!» — хотелось ему взвыть. — «Нет, не все в порядке, разве это не очевидно?» И тем не менее, он кивнул головой, как он всегда делал, принимая стакан свежевыжатого апельсинового сока, что дворецкий предложил ему. — Почему бы тебе не отдохнуть некоторое время, мой господин? — предложил Галион, как он всегда теперь делал главным образом утром. Но его хозяин не хотел отдыхать. Он не хотел, чтобы его боль возвращаясь, когда его мысли не были заняты управлением государства. — Я не устал, — лгал владыка. Это было наиболее распространенной ложью, повторяющейся теперь день ото дня. — Может быть, позже. Он не дал дворецкому возможности ответить, снова поднимаясь на ноги и борясь с внезапным головокружением, наступающем при каждом усилии. И направился в приятное безмолвие своего кабинета. Важные документы ждали его решения и он проводил часы только собираясь разобрать их, тщательно изучая, как всегда, пока головная боль не начинала слепить его глаза от усталости. И это был даже ещё не полдень. Вдохнув, он неохотно отложил доклад в сторону, откинув голову на спинку высокого стула и прикрыл глаза, чтобы облегчить пульсацию в висках. Валар, он потерял Эллериан. Потерял её… и он потерял Алмареа. Трандуил почувствовал, как отчаяние завладевает им снова, но у него больше нет слез и больше нет сердца, чтобы его разбить. Где Aлмареа? Где его драгоценная доченька? Была ли она еще жива? Все считали, что она умерла, все, казалось, ожидали, когда он, наконец, поймёт, что его дочь действительно мертва…, но он не хотел верить. Он знал, что его надежды были, безусловно, напрасны, ибо никто не выжил, когда напали орки. Как мог ребенок уйти целым и невредимым, если никто не выжил? Но он не хотел в это поверить. Он решил не верить пока тело не будет найдено, чтобы доказать обратное, его дочь жива. И, Эру, как он скучал по ней. Она всего лишь младенец, даже не ребенок, едва научившийся ходить и говорить. Он хотел, снова держать ее маленькое извивающееся тело в своих руках, приласкать ее, когда она плакала, слушать её смех. Он отдал бы все, даже королевство, ради этого. Звук осторожно распахнувшейся двери оторвал от раздумий и он открыл глаза. Доронор молча вошёл, неся на подносе фрукты. Король отсутствующим взглядом наблюдал за другом и советником. — Я подумал, что ты проголодался, мой господин, — сказал советник, поставив поднос на стол, прежде чем сесть на стул напротив. Трандуил промолчал, отвернулся, чтобы якобы полюбоваться на огромный балкон и почувствовал, как его друг в это время изучает его. — Как ты себя чувствуешь? — не унимался Доронор, судя по голосу советник в нём испарился и появился друг. Снова молчание. Что он может сказать, если тот всё равно поймёт, что это ложь? И тем не менее, его друга вовсе не беспокоило его грубое молчание. — Кунир не вернулся еще? — спросил владыка, снова закрыв глаза и спонтанно потерев пальцами виски. Его головная боль ухудшалась. — Нет, он не вернулся, — был почти немедленный ответ друга. — Трандуил, почему ты не даешь мне связаться с Элрондом? — Мне не нужен Элронд, — враждебным тоном огрызнулся король, чувствуя, что ему не хватало энергии возразить. И все-таки, его друг, похоже, не реагировал на его враждебность. — Трандуил, друг мой, — терпеливо продолжал Доронор. — Я знаю, что тебе должно быть очень трудно, и я знаю, что ты увядаешь. Пожалуйста, дайте мне написать в Имладрис. Ты знаешь, что Элронд имеет навыки, каких нет ни у одного из твоих целителей. — Мне не нужна помощь Элронда! — он набросился, пожалев об этом почти мгновенно. Его голова буквально разрывалась от звука его громкого крика. И все же, Доронор проигнорировал его бурную реакцию. Трандуил вздохнул, облокотившись на деревянный стол и обхватил пульсирующую голову руками. — Мне нужно… — начал он, чувствуя, что его отчаяние сейчас вырвется наружу в очередной раз и увядание только возрастёт. — Мне нужно чтобы Леголас не плакал так сильно каждую ночь. Его слова прозвучали как шепот, но молчание его друга говорило от том, что он услышан. Валар, он так устал, так устал.  — Тогда почему ты не даешь кормилицам горничным уложить его спать? Хоть одну ночь, позволь им сделать это самим. — Нет! — он не мог сделать это. Его боль добъёт его до конца звуками плача страдающего ребёнка. Он не мог просто игнорировать Леголаса, даже на одну ночь. — Трандуил, именно для этого там есть няни, — сочувственно произнёс Доронор. Пусть они сделают свою работу всего за одну ночь. Тебе не хорошо. Ты должен отдыхать. Он так кричит, зная, что ты придёшь, но пусть поймёт, что внимание отца можно привлечь не только воплями. Это замкнутый круг. Прекрати себя убивать. Трандуил вздохнул, не зная, что сказать. Его друг был прав, но это было так трудно, не бежать к своему сыну, когда слышишь эти испуганные крики. Он знал, что должен немедленно прекратить посещать Леголаса в течение нескольких месяцев. Леголас плакал много ночей, когда Эллениан умерла и он тогда плакал только, когда ему было действительно слишком больно и страшно без мамы, но теперь, теперь он кричал каждую ночь. — У меня болит голова, — все, что он оказался в состоянии сказать, его голова пульсировала болью за закрытыми глазами, боль начинала затуманивать его мысли, когда он откинул голову обратно на кресло. — Выпьешь чаю? — Да, пожалуйста. Так они молча сидели пока не пришёл целитель с отваром. — Полегчало? — его друг нарушил тишину после долгих мгновений чаепития. — Хуже, — признался он. — Отвар больше не помогает, не так ли? — Нет. Думаю, мне нужно прилечь. — Я тоже так думаю, — добавил Доронор, придерживая его, когда тот поднялся на ноги и помог ему выйти из-за резного секретера. Короля злила подобная беспомощность. Его головные боли, как правило, не проходят до конца дня. Возможно, он действительно должен рассмотреть совет своего друга и связаться с Элрондом. Он слишком стремительно увядает. Внезапный громкий звук достиг его ушей, когда они проходили мимо величественных двустворчатых дверей, которые вели в забытые покои его супруги. Он остановился и резко повернулся в сторону их с женой спальни. Что это было? Кто был внутри? Осмелившегося войти в это священное для короля место, где вещи Эллериан все еще оставались нетронутыми? Он запретил туда входить! Взорвавшись, он распахнул двери, бросаясь в богатую комнату, куда не входил почти год. И тут, он почувствовал как дыхание остановилось. Глаза широко распахнулись, и он почувствовал себя раненным в самое сердце острым кинжалом и закопанным глубоко-глубоко в землю. Его младший эльда, застигнутый врасплох отцом, испуганно смотрел на него невинными глазами. Он приподнял свои маленькие бледные руки, будто все еще держит вещь, которая только что выскользнула из них. Взгляд короля упал на куски разбитого кристалла, разбросанные по полу под слоем пыли среди сотен сапфиров, изумрудов и рубинов. Он не мог дышать, не в состоянии контролировать себя. Не имея сил и сознавая, что последние крохи жизненных сил, теплившихся в его сердце внезапно разрушились, разбитые и разорванные, как эти кристаллы, сверкающие по всему мраморному полу. Он сразу узнал предмет… или то, что осталось от его славного великолепия. Это был щит, хрустальный кристалл, тот самый, что он дарил Эллериан на праздник Зимнего Солнцестояния, огда он сделал ей предложение стать его королевой. Не в состоянии отвести взгляд от осколков, он не понимал, почему ему так больно, почему он чувствует свою потерю снова и снова, почему боль внезапно возвращается все ожесточеннее, подавляя, мучая яростью, как единственным выходом отчаянию, страданию, горю. — Леголас! — набросился он на сына, чего никогда не позволял себе раньше. Грудь болезненно сжималась, когда он смотрел на разбитый кристалл, тускло сверкающий в золотистых лучах солнца. — Что ты наделал?! Валар! Так больно. Он почти бессознательно коснулся рукой ноющей груди, будто ожидая ощутить там зияющую рану. Ребенок остался неподвижен, широко раскрыв глаза, по-прежнему смотрел на отца испуганно и прискорбно. Это получилось случайно. Трандуил знал, что его сын не хотел причинить вреда, но вред был причинён, и теперь он не мог закрыть на это газа. Он был в отчаянии, ноги подкосились, в голове пульсировало. Почему его сын не мог пройти мимо этой комнаты?  — Я просил тебя тысячу раз не приходить сюда! Трандуил опустился на колени, чтобы быть на уровне глаз малыша, схватил маленькие запястья, заставляя печальные голубые глаза посмотреть на него. Слезы катились по румяным щёчкам сына. Он едва мог дышать, плотный комок засел в горле. — Почему ты не делаешь то, что я прошу, Леголас?! Сколько я должен говорить тебе, не трогать эти вещи, чтобы ты, наконец, услышал меня?! Смотри, что ты сделал! Ребенок зарыдал. Король внезапно почувствовал, что его собственные глаза застилают слёзы. Его отчаяние было слишком велико, боль возрастала, и он знал, что он наконец дошёл до предела. Крупные слезы спадали с покрасневших щёчек Леголаса, продолжающего всхлипывать, и король раздраженно отпустил крошечные запястья. Он ещё раз бросил взгляд на разбросанные осколки памяти на мраморном полу и стал поднимать их, сам не понимая зачем. Их уже невозможно склеить, но он не хотел оставлять их на полу. Он даже не чувствовал ни малейшей боли, порезавшись об острые края, впившихся в ладонь осколков. Леголас от громких всхлипов перешёл на горькие рыдания, отчего головная боль короля только усилилась. Его череп буквально трещал пополам от плача ребёнка. — Леголас! Ради Эру перестань плакать! — не сдержавшись отец влепил малышу подзатыльник. И тут же пожалел об этом, ибо вопли стали невыносимыми. — Ступай в свою комнату! — Леголас? Почему бы тебе не пойти со мной? — услышал владыка нежный голос Доронора, который увёл малыша за собой. Король молчаливым взглядом проводил их. — Почему бы нам не пойти на кухню и не посмотреть там какие-нибудь сладости? Папа очень устал, давай дадим ему отдохнуть. Голова владыки собиралась взорваться, но он видел сквозь пелену боли, как малыш кивает брату и был безмерно благодарен ему за помощь. Ноги Трандуила ослабли, и он вынужден был опуститься на пол. Всё вокруг закружилось в его голове в очередной раз, и король почувствовал приступ тошноты. И все же он не мог отвести взор от разбитых хрустальных осколков на полу. Кристалл не подлежал ремонту, как бы он не старался оживить вещицу складывая острые её кусочки в ладони, перемешивая с кровью. Это украшение было дорого ему памятью супруги. На мгновение он закрыл глаза, глубоко дыша, чтобы попытаться успокоиться. Эта комната. Он не был в ней почти год, и все же вспышка боли, пустоты, горя — его привычное ощущение оставались свежи, будто всё случилось только вчера. Ничего не изменилось. Бледно-золотистый свет как обычно заливал мраморный пол. Только, теперь его отражение заглушалось толстым слоем пыли. Опавшие листья перекатывались на сквозняке балкона, устилая его красновато-оранжевым ковром. Некому было смести их. Кровать, их резное ложе, оставалась нетронутой. Он не мог смотреть на всё это не услышав родной голос милой сердцу супруги. Вот-вот она войдёт и счастливо засмеётся, подшучивая над неуклюжестью своего возлюбленного верзилы, как она наедине позволяла себе подтрунить над мужем. Но она не входила, воспоминания о ней живой неумолимо затухали, расплываясь в заполнявшей душу тоске. Его подарок был разбит и, тем не менее, он все еще был здесь, хоть и разрушен. Он не забыл Эллериан, и боль от ее потери не заставит его исчезнуть. Ничего в нём не изменилось, так же, как и в этой забытой огромной комнате. Слезы сорвались с тёмных ресниц короля, хотя он считал, что они давно иссякли. Трандуил в порыве горестного вздоха сорвал ворот одежды, ставший внезапно очень тесным. Эллериан не вернётся к нему, но он жив и будет бороться, чтобы остаться в этом мире ради её памяти. Он так решил, а он король и должен держать слово. Утерев рукавом струящиеся слезы, он взглянул на осколки кристалла в тысячный раз, вспоминая очень важный урок, который, казалось, уже давно забыл. Это дорогое украшение, всего лишь красивый сувенир. Он никогда не забудет Эллериан, независимо останется ли о ней память в её любимых вещах или все они исчезнут, как это произошло с её истерзанным телом. Воспоминания о жене всегда будут с ним. Как бы болезненно они на нём не отражались. Он только запрёт их в дальнем уголке сердца и никому не позволит туда проникнуть. Никому, даже собственным детям. Леголас, разбив памятный предмет, сам того не сознавая, напомнил отцу о бренности всего имеющего форму и о бессмертии души. Трандуил поднялся, отбросил окровавленные осколки в сторону, стряхнул с ладони свернувшуюся кровь от порезов и собирался уже выйти из покоев, как услышал шаги своего близкого друга и советника. — Как там Леголас? — прошептал он, стыдясь взглянуть в глаза товарища. И этот шёпот заставил его сморщиться от оглушительной боли в висках. Валар! Он на самом деле совсем плох. — Играет в детской. — Отлично, — все, что он мог ответить. — Тут нужно прибраться. Король мгновение раздумывал и произнёс: — Пришли кого-нибудь убрать здесь всё. Драгоценные камни отправьте в казну, а осколки кристалла пусть выбросят. — Да, мой господин, — Доронор не подал вида, что обрадовался неожиданному решению друга. — Твоя комната подготовлена к отдыху. Если хочешь я проведу тебя к ней? — Нет, — голова короля кружилась при малейшем движении, но он старался держаться бодро. — Я туда больше не вернусь. Вечером я останусь здесь. Прикажи перестелить постель и перенести мои вещи в мою спальню. Ему было больно называть спальню своей, а не их с супругой. — Немедленно передам твоё указание, — обрадованно спохватился Доронор и сразу же направился к выходу исполнять указание короля. — И, Доронор… — окликнул владыка. — Пожалуйста, свяжись с Элрондом. Я нуждаюсь в его целебных навыках. Его друг, ничего не сказав, лишь кивнул ему в ответ. Трандуил остался на месте, привалившись к изящному комоду от поглощающего его чувства утомления. Первым делом он решил пойти к своему любимому сыночку, после того, как отдохнёт и его головная боль позволит ему передвигаться. Он должен извиниться за внезапную вспышку гнева. Потом раздаст вещи и драгоценности супруги подданным. Пусть послужат кому-то и принесут радость.