Life Ahead

            — Кто там? — Из-за толстой железной двери и звука слышно не было, но чудом уцелевший динамик передал тонкий высокий голосок.             Чтобы ответить нужно было нажать на кнопку, длинный чуть искривлённый палец лёг на неё смело.                    — Хо-хо-хо! — донеслось в ответ, и мужчина в одежде Санты представился: — Я Санта-Клаус, принёс подарки хорошим деткам. Вы хорошо себя вели, малыши?                    — Сам он малыс, — донёсся второй голос, его владелец явно стоял дальше от микрофона. И ему было уже почти шесть, совсем взрослый.                    — Т-ш, — шикнул на него первый, так и не убрав палец с кнопки, когда делал это. — Юни, это же Санта! Не выставляй себя в плохом свете, иначе никаких подарков не получишь.                    — Ты дулак, Мими? — снова ворчал второй. — Какие подалки?                    — Подарки на Рождество! — подсказал Санта.                    — Никто плосто так подалки не далит. Ефё и Ложздество какое-то, — он был уверен, что это от слова «ложь».                    — Ты дурак? Ой, прости. Дулак? Это Рождество, понял, — он вдруг совсем забыл, что папа велел ему про всякие чудеса брату не рассказывать, чтобы на одного мечтателя было меньше — так он говорил. За дверью настоящий Санта — чудеса сами к ним в дверь звонят, какие же это мечты? — «Подалки» может и не дарит Санта, но подарки — да, — уверенно объявил он. Мими сам только недавно избавился от невыговаривания буквы «р», а у Юнги вдобавок к нарушениям речи ещё и выпали зубы, так что старший использовал его дефект, чтобы подстегнуть своего младшего брата. — И если тебе не нужен подарок, то мне ой-как нужен, понял?                    Он завозился с дверью, связь зашипела и оборвалась.                    — Ребята! — снова подал голос Санта, нажимая на кнопку со своей стороны. — Не ссорьтесь. Подарков на всех хватит.                    Ким Сокджин не впервые стоял под дверью, это был не первый бункер, куда они с оленем и гномом-помощником добрались, поэтому недоверие не было чем-то новым. Жизнь в современных реалиях научила не доверять никому, и страшно признавать, но даже малые дети знали, что это опасно — открыть дверь, ведь такие добряки, как их рождественская команда, были вроде как единственные в своём роде (по крайней мере, о других Джин не знал), кто верил в лучшее будущее, а будущее — это дети.                    — Верно этот шепелявый говорит, — поддержал второго малыша Чонгук, который был за оленя, о чём говорил ободок с рогами, на каждом из которых качались маленькие бубенчики. — Я бы тоже на их месте не открывал, если они одни дома.                    — Вряд ли мы сможем вернуться, когда они будут не одни, — пожал плечами гном. У него от второго голоска сердце сжималось, память навеяла воспоминания о собственном брате, шепелявый голос которого только в омуте воспоминаний и остался — горько-сладких и терпко-пресных.                    За гнома был Ким Тэхён. Гном-переросток, как называли его друзья, ведь по габаритам он давно обогнал Джина. Что поделать, если из развлечений у них осталась качалка и соревнования в ширине плеч. Гук был очень азартным, но догнать старшего не мог, поэтому и оставался оленем, пока Тэ расхаживал в колпаке гнома. — Да и…                    Парни переглянулись и замолчали, каждый подумал о том, что у детей могло и не быть родителей. Сокджин в прошлом году делал записи, и по этому адресу мужчина его послал далеко и надолго, и Джин бы не вернулся сюда в этом году, но Тэхён тщательно проверял адреса, и пометку без внимания оставлять не хотел. И не зря. Так что их, под знаком вопроса, они оставили напоследок — на самый канун.                    Прошло некоторое время, прежде чем первый голос снова заговорил:                    — Простите, мистер Санта, но нам нужны доказательства.                    — Сто вы настояфий, — дополнил его второй.                    Может Юнги и не умел выговаривать все звуки алфавита, но был очень дерзким, поэтому посчитал, что снести стул с Чимином будет лучше, чем тот откроет дверь и пустит в дом грабителей. Им отец никогда не простит, если у них растащат их скудные пожитки. Он сам уже неделю не возвращался из вылазки, но неделя — не так страшно, бывало, он пропадал и три недели, зато всегда возвращался с нехитрым уловом — еда, предметы первой необходимости, один раз даже магнитофон принёс с кассетами. Тот был поломан, и попытки его починить успехом не увенчались. Но если и его у них заберут, Юнги счастлив не будет, и рисковать своим счастьем он не намерен. А у Чимина в голове — одна блажь. Книжки читает о том, как всё было прекрасно. У него все герои там честолюбивые, смелые, последнюю рубаху готовы отдать — добрые дурачки, таких в жизни давно нет. Это Юнги точно знает, хотя мира до катастрофы он и не знал. Он родился в бункере, после чего их мама умерла от заражения. Чимин его на год старше, так что в его ностальгию по лучшим временам Юни не верит, не видел он ничего своими глазами, а книги — это чепуха, в которой весь интерес в рисунках. Читать-то Юнги пока не научился, а вот настаивать на своём — да. Поэтому улетевшему со стула Чимину пришлось согласиться, что без доказательств их волшебной сущности никого они не впустят.                    Джин не торопился нажимать на кнопку для ответа, у него на лбу проступила морщинка от потуг найти решение. Да, можно развернуться и уйти, не подвергая своё лицо опасности старения (морщины — это вам не шутки), но детей осталось так мало, хотелось поддержать каждого оставшегося, ведь после наступления апокалипсиса люди перестали рожать, считая и себя обречёнными на смерть.                    — Какие доказательства? Может кто-то исчезнет здесь и возникнет там? — буркнул Чонгук. — Есть идеи, как это осуществить?                    — Я могу вскрыть дверь. И знаете, я уже оглядел замок, его изнутри не открыть. — Парни переглянулись — выходит, не вернись отец, они окажутся замурованными заживо. Никто уже не мог сказать, была ли такая смерть благословением, Бог давно отрёкся от них.                    — Капец, — выругался Чонгук. — Да и отмычка твоя не сильно тянет на магию, хён.                    — Это не то волшебство, которое они ждут, — был солидарен с ним Тэхён. Ему безумно хотелось попасть внутрь и, может, потрепать второго пацана по голове. Как когда-то другого. Мелкий это терпеть не мог и возмущался, что он взрослый для телячьих нежностей. Ну, да, пять лет — это почти пенсия, хихикал на это Тэхён, а потом пел ему колыбельную, и пятилетка засыпал. С тех пор он не пел — петь тому, кто уснул навечно, к слезам, а плакать он себе давно запретил.                    — Отлично, Тэ, — обрадовался Джин, потирая ладони.                    — С ума сошёл?                    — Они дети, которые не знают, что такое волшебство. Второй вон даже впервые про Рождество слышит, похоже. Как думаешь, поверят ли они в твою форточковую магию?                    — Блин, было бы нас видно, я мог бы показать, как умею ходить на руках, — грустно развёл конечностями Гук. Его ладони были широкими, с ровными пальцами, на которых красовались вздутые вены, слова и узоры — за первое тату ему всыпали ремня, за второе тоже порядком досталось, а третье он, наученный горьким опытом и полным отсутствием понимания со стороны родителей, уже прятал под длинным рукавом.             Чонгука радовало, что идея была вдохновлена его рассуждениями, но и горько, ведь сам он не был столь искусен во вскрытии замков, как Ким Тэхён.                    — Ничего, покажешь, когда зайдём.                    — Так, помолчите, — выставил перед собой ладонь Сокджин, — я согласую с ними. — Он снова нажал на кнопку, прежде чем задать вопрос: — А что если мы сами откроем себе дверь?                    Всё это время с той стороны кнопку не отпускали, и парни слушали, как дети громко дышат, ожидая ответа.                    — Сами? — удивлённо воскликнул второй. — Без ключа никак!                    — А у меня нет ключа, но есть волшебный гном, — радостно оповестил его Сокджин.                    — Может у вас ещё и олень есть? — благоговейно пролепетал Чимин, который о Рождественской команде Санты был начитан.                    — Конечно, есть! — тут же подтвердил Джин. — Он даже умеет ходить на руках.                    — Ва-а-у, — выдохнул ребёнок.                    Второй, наоборот, был в недоумении, ведь он видел оленей на картинках:                    — У зывотных лазве есть луки?                    — О, это необычный олень. У него есть руки и ноги, и он умеет разговаривать! — Он бы даже доказал, но Джин сразу сказал, чтобы они помалкивали пока. Любой разговор у Гука с Тэ выливался в спор, и спорить под дверью, где ожидали магию, такое себе решение. Поэтому Чонгуку пришлось прикусить язык на время.                    — Ва-а-у, — снова восхитился Чимин.                    Юнги на это только ручки на груди сложил и надулся. Странный олень, да и Санта странный. Где он остальные годы был? Или Ложздество бывает раз в жизни? Почему тогда другие праздники бывают каждый год? Не то, чтобы они праздновали что-то кроме дней рождений, да и те были скучными. Праздничная песня и дёрганье ушей — не праздник, а пытки, ведь ни папа, ни Чимин петь не умели, у Юнги от их пения уши в трубочку сворачивались.                    — Только пусь не поёт, — поставил он условие.                    — Может хватит уже, Юни? — возмутился Чимин, поражаясь тому, как глупо поступает младший. У них на пороге сам Санта-Клаус, а Юнги своим скверным характером имеет все шансы спугнуть его. Дурачьё. — Если тебе Санта не даст подарок, то своим я делиться с тобой не буду.                    Юнги на это показал брату язык и собрал губы в тонкую линию, устремив взгляд тёмных маленьких глаз прямо на дверь. Он был уверен, что без ключа её открыть невозможно. Даже папа с ключами и тот возился минут пять, прежде попасть в дом. Но те же пять минут понадобились одному гному с золотыми руками, чтобы стереть с лица мальчика ухмылку, когда дверь открылась, и взору их предстала разношёрстная команда.                    — Какие времена, такой и Санта, — пояснил Тэхён, стянув из-под бороды Санты респиратор. Сам он не догадался, да и руки заняты: рюкзак-мешок в одной, другой — вцепился в натянутый поверх чёрного защитного костюма красный халат. — Вот ваш герой и мы — его верные помощники. Я гном. А это — наш олень, по нему и видно.                    Пока Чонгук, пыхтя звенел бубенчиками, он окинул бегло помещение взглядом: одна большая комната без стен, энергосберегающая лампочка — света от неё чуть, минимум мебели и одежды, никаких игрушек, но стопка с книгами и пластинками, рядом явно отживший своё проигрыватель — да и оттуда этот раритет? — коробки с инструментами, стеллаж с непустыми полками провианта, запас батарей ого-го, и огороженный угол с благами для умывания и туалета — бойлер редко где встретишь — с пока ещё работающей канализацией, и то лишь благодаря тому, что большая часть человечества умерла и прекратила испражняться. Но долго ли до того, когда она переполнится? Разговоры об очистных давно ведутся. Как и о многом другом, что могло бы помочь людям жить на Земле. И лучшим решением пока остаётся собрать всех под одной крышей, в пунктах проживания, организованных по типу общежитий. Пункты давно функционируют, мест там — кот наплакал, видимо, ждут, когда естественный отбор выкосит слабые звенья, и пока продолжают обеспечивать энергией имеющиеся бункеры. В них, как правило, проживали те, кто не хотел оставлять детей, ведь детям крова давать не собирались. Эти альтруисты выживали как могли, многие участвовали в рейдах — сомнительная, но выгодная кампания. Даже сомнений не было, что их отец один из таких. Солдат удачи.                    — Не видно! В книзке длугие олени. И гномы, — был в ужасе Юнги. Он стянул Чимина со стула за руку и спрятал за спину, руки непроизвольно сжались в маленькие кулачки. — Уходите, обмансики!                    Чимин тоже в книге других видел: и Санту, и оленя, и гномов. А последний, крикливый, вообще не гном, это великан с огромными глазами и большим ртом. И смотрит он на них жадно, словно хочет сожрать.                    Смотревший на детей с изумлением Тэхён понимал, что и сам бы пошёл на что угодно, лишь бы дети не голодали. Оба были чистые и ухоженные, но тощие, бледные — их кожа света белого не видела, но глаза горели ярко. У того, что был задвинут воинственным братом за спину, светло-карие глаза и пухлые губы, впалые щёчки, он ниже ростом, а пальчики малюсенькие, словно кукольные. Второй, выше на сантиметр, а в глазах — тёмный огонь, он ещё тоньше, словно сложен из салфетки — хрупкий оригами, но кулачки как две гранаты без чеки — готовы в бой. Он выставил их перед собой, и наверняка не знал, как нужно драться.                    — Мы не обманщики, — Джин перешагнул порог и присел перед темноволосыми мальчиками, взгляды у них стали вровень — так доверительнее. Его сердце гулко билось в груди от вида малышей. Кончики их волос в свете тусклой лампочки казались прозрачными, казалось, тронь рукой — и исчезнут, рассыпавшись в мелкую пыль. — Я настоящий Санта, у меня за спиной мешок с подарками. — Рюкзак, скорее, но с подарками же. — Но только для тех деток, кто вёл себя хорошо. Хорошо ли ты вёл себя в этом году, Юни?                    — Он знает, как тебя зовут! — громко прошептал ему на ухо Чимин. Но Юнги и сам рот распахнул от шока. Он не представлялся, так что знать его имени Санта не мог.                    — А ты, Мими? — Чимин ещё больше округлил глаза от шока.                    Тэхён с Гуком переглянулись и поспешили закрыть дверь изнутри. Мало ли кто решит зайти на огонёк, пока открыто. И вряд ли это будут доброжелатели.                    Бойкий Юни, защищающий брата, в каждом вызывал благоговение. Не каждый взрослый бы так вступился, а тут малыш. Хотя и заявил уже всем, что не малыш он. И кулачки эти трогательные. Даже Гук проникся. Вернее, проникся сильнее остальных, что тихо шмыгнул носом.                    — Это всё сухой воздух, а он — настоящий, — тут же подавленно прокомментировал он, ткнув пальцем в Джина и пряча подёрнувшиеся влагой глаза. И так каждый раз. Тэ двинул ему дружески, и занывшее плечо Чонгука перетянуло на себя его внимание. Они стали переругиваться, а Джин продолжил искать точки соприкосновения с детьми.                    — Так что, ребята, вы стишки готовили?                    Юнги ахнул, он не знал, что нужно что-то готовить. Он вообще не знал, что Санта будет спрашивать, а теперь стоял с круглыми глазами как дурачок. Джин сразу понял, что стихов Юни не учил.                    — Я! — тут же вскинул ручку вверх Чимин. — Я расскажу! Я даже за Юни могу рассказать.                    — А кому тогда я отдам его подарок? — задумался Сокджин, потирая голову. Мальчики взволнованно задышали. — Если ты расскажешь за него, то получишь два подарка?                    — Нет, — помотал головой Мини, — это честно, но и нечестно тоже.                    — Шарит, — поднял вверх палец Тэхён, прокравшись к инструментам. Здесь было несколько небольших коробок с различными механизмами и сломанными приборами. Отец мальчиков много чего из рейдов приносил, вот только в неумелых руках это оставалось хламом.                    — Это моё! — тут же подал голос Юни и, переглянувшись с Сантой, махнул на подарок, всё равно стих не знает, и побежал защищать своё добро. Он с опаской, но браво встал между коробками и любопытным Тэхёном. — Мистел Гном, не забилайте мои иглуски.                    — Это… — Тэ сглотнул, — твои игрушки?                    Юнги несмело кивнул, Тэхён почувствовал, как к горлу подступает ком, и вообще стало жарче. Вентиляция, поддерживая среднюю температуру, работала исправно, правительство делало это, чтобы одиночки оставались довольны своими условиями проживания и не лезли в общежития, но дышать стало сложнее. Стало липко и неприятно, совестно, что ничего не может сделать, чтобы остановить лишение детей детства. Он был бессилен, и это его убивало сильнее, чем нынешний воздух. Он стянул с себя колпак и оправил выбившиеся из хвостика волоски, прилипшие ко лбу. Стянул резинку и тряхнул головой — кудрявящиеся локоны рассыпались по плечам, не стричь их стало естественным, длинные волосы в любимых исторических вебтунах были символом силы, и ему хотелось почерпнуть её даже из поверий.                    — О, у вас волосы длинные, — обратил внимание Юнги, — как у мамы. Были.                    Вроде и не сказал ничего такого, а сердце стало биться чаще.                    — Малыш, покажешь фотографию мамы? — Присел рядом с ним Чонгук, блестящие глаза скрывать уже не имело смысла. Чёрные бусинки, словно глазированные маслины, были полны сочувствия, но Юни о чувствах мало знал. Чувствовал много, знал мало.                    — Я не малыс, — помотал головой Юнги. Его глаза были сухими, для него ничего душераздирающего не произошло. Обидно, конечно, что без подарка остался, но зато нытик-Мими получит два.                    — Прости-прости, взрослый шепелявый мужчина.                          Юнги на это почти профессионально закатил глаза, а Тэхён отвесил Чонгуку лёгкий подзатыльник на правах старшего и заодно заработал себе очков в глазах пацана.             — Ну, ладно. Сейфяс, — гордо вскинул маленький подбородок отмщённый Юнги и стал рыться в коробке, позвякивая деталями.                    Чимин времени не терял, он взобрался на табурет и с чувством декламировал Рождественского. Других стихотворных сборников у них не было, а эти стихи любила мама, так папа им сказал.                    Память                   за прошлое держится цепко,             то прибывает,             то убывает…             В школе                         когда-то были оценки                   две:             «успевает»             и «не успевает»…                    Юнги достал хорошо сохранившееся цветное фото. На нём улыбающаяся мама в объятиях их отца. На руках у них маленький Мими, а в животике мамы — Юни. Типичное счастливое семейство, которое пока не знает, что скоро над человечеством нависнет угроза вымирания.                    — О, ты похож на маму, — улыбнулся Гук, постаравшись вложить в свою улыбку щепотку солнца. Солнца, которое грело и дарило тепло, а не того, что теперь в дневные часы сжигает заживо, если не наденешь защитный костюм. Юни не знал никакого солнца. Гук верно полагал, что детей не вытаскивали на свет. — А у тебя реально волосы как у неё, — толкнул он Тэ плечом.                    Тэхён собрал свои волосы, снова пряча их под колпак — стало отчего-то неловко. Сравнение приятное, но в нём крылось будто нечто большее, глубокое и незыблемое. От него щекотало в животе, а к щекам приливала краска.                    — Красивая у вас мама, — сказал он, прочистив горло. — Очень.                    — Ты знаес насу маму? — удивился Юнги.                    — Нет. Почему ты так решил?                    — Ты говолис, она класивая. Но ты не знаес её, а знасит не мозэс знать класивая она или нет.                    Ход мыслей ребёнка зацепил Тэхёна, даже Чонгук задумался, действительно ли он красив, или зеркало в своём мнении единолично.                    — Человек может быть красив душой, а может быть красив лицом. Выходит, ваша мама красива и здесь, — он приложил руку к груди, затем указал на лицо: — И здесь.                    На это Юнги важно кивнул.                    Мир из бетона.                         Мир из железа.             Аэродромный разбойничий рокот…             Не успеваю             довериться лесу.             Птицу послушать.             Ветку потрогать…             Разочаровываюсь.                         Увлекаюсь.             Липкий мотив                   про себя напеваю.             Снова куда-то                         бегу,                         задыхаясь!             Не успеваю…             Не успеваю.                    Железобетонный мир — вот их удел. Что такое лес они не знают, как пахнет свежий воздух после дождя, или как поёт соловей на рассвете, как стрекочет кузнечик — всё это им заменили потрёпанные книги и ящик с инструментами. Славные игрушки.                    — У меня есь магнитофон, но не полуфается посинить. Мистел Гном, а ты умеес волфсебно синить? — Ему Чимин рассказывал о волшебниках, это были те ещё умельцы. Юнги давно мечтал, чтобы у них такой появился. Может он и есть его подарок? Но Юнги стихов не знает, так что вряд ли. Папа всегда говорил, что нечего губу раскатывать, а Юни поражался, как это делается — роликом что ли?                    Тэхён дёрнулся и стряхнул с себя оцепенение. Рядом с этим мальчиком он становился слишком эмоциональным, а у него репутация, и рушить её перед Чонгуком было бы катастрофой похлеще апокалипсиса. Хуже Чонгука может быть только Чонгук, у которого на языке твои слабости.                    — Могу посмотреть, если позволишь заглянуть в твои сокровища.                    Юни на это рассмеялся — чисто и искренне, так только дети умеют. Глазки превратились в две лучистые щёлочки, носик-кнопка сморщился, обнажённые дёсна и отсутствующие зубы, один из которых выпал совсем недавно, а второй уже вырос на треть, — всё кричало о его чистосердечии, и разве может быть у ребёнка тёмное сердце?                    — У меня нет сокловис! — воскликнул он.                    — А как же твои игрушки? Разве они не сокровенны для тебя?                    — Сокловенны? — задумался Юнги, хмуря брови.                    — Это значит, ты ими дорожишь, — подсказал Тэ.                    — А, ну, да, долозу, — важно кивнул мальчик. — Но папа сказал, сто это нифево не стоит.                    «Очень даже много стоит, если приносит тебе радость, медвежонок», — подумал Тэ.                    — Да не может быть! — заорал Чонгук, запуская свои лапы прямо в коробку без спроса. — Вот это плата, и кажется, даже рабочая, а это что — гирлянда?..                    — Руки в карманы убери и ничего не трогай, — шикнул на него Тэхён и оттолкнул, увидев как Юнги смотрит на хозяйничающего в его сокровищах Чонгука — как на врага народа. — И вообще, ты на руках ходить обещал, вот и ходи, клоун.                    Время жалею.                         Недели мусолю.             С кем-то                         о чём-то                         бессмысленно спорю.             Вижу             всё больше вечерние                                     зори.             Утренних зорь             я почти что не помню…                    Чимину безумно хотелось увидеть, как мистер Олень будет ходить на руках, но он не мог подвести ожиданий Санты, а ведь тот добрался до них с самого Северного полюса, чтобы послушать стих. Поэтому Мими рассказывал и старательно скашивал глаза на представление, поражаясь тому, как ловко Олень перевернулся и пошёл — пошёл на руках! Вот чудо чудное!                    — Ты забыл слова? — миролюбиво погладил его по голове Санта, путаясь длинными пальцами в мягких как пух волосах. Ему свои руки казались жутко неэстетичными, почти уродливыми, но недостаток компенсировало красивое лицо.                    Чимин и сам не заметил, как запнулся. Но быстро собрался и помотал головой — вспомнил о том, что нельзя подводить Санту, иначе не видать ему презента, как своих ушей. А ему ведь нужно ещё договориться о Юнги. Тот из талантов имел разве что играть в молчанку, когда обидится. Чимин это ненавидел, ведь тишина была хорошим оружием, она действовала медленно, в каждом своём бесшумном шаге тая смертельную дозу яда. Отец их тоже любил помолчать, но тишину тоже ненавидел, и раньше у них был рабочий проигрыватель, который при одном из скачков электричества сгорел, он и заполнял пространство их комнатушки звуком. Потом эту обязанность взял на себя Чимин — он читал книги вслух, декламировал стихи и рассуждал тоже вслух.                    В душном вагоне —                         будто в горниле.             В дом возвращаюсь.                         Дверь открываю.             Книги             квартиру             заполонили.             Я прочитать их                         не успеваю!..                    Чонгук хрюкнул. Он книг отродясь не покупал, в его квартире такие пылесборники не водились, и не читал никогда. В школе удавалось ограничиться роликами на Ютуб, где за десять минут в картинках могли пересказать то, что ему и за год не прочесть. Да у него и времени не было, он стримил видеоигры. Никогда не думал, что однажды превратится в героя одной из своих игр, и даже не главного, что до чёртиков обидно. Испытаний бы на голову упало — не счесть, но он же не нуб какой-то, чтобы слиться. Он был в хорошей физической форме, за что спасибо старшему брату Хосоку. Как военный, он муштровал Гука без поблажек, поэтому он и на руках, и на ушах ходить мог. Вот Хосок мог ещё и отжиматься на пальце левой руки, а он, на минуточку, правша. И никаких фокусов — чистая сила. Так что роль главного героя ему бы больше подошла, но он имел рациональное мышление, в авантюры не ввязывался, тем более такие сомнительные, — в общем, без него Гуку в первое время выжить было бы невозможно.                    Снова ползу                         в бесконечную гору,             злюсь             и от встречного ветра                                     немею.             Надо б, наверное,                         жить                                     по-другому!             Но по-другому             я не умею.                    Юнги поставил локти на металлический стол, подбородок уложил в свои крохотные ладошки. Так и смотрел на то, как перед его глазами совершалось волшебство — изящные длинные пальцы, стёртые изнутри ладоней и мозолистые, действовали удивительно проворно, восхищая своим артистизмом и врождённой утончённостью. Раньше на проигрывателе они слушали передачи для любителей физики, и Юнги, выуживая из воспоминаний монотонные голоса дикторов (хотя много ли он запомнил, ведь тогда был куда младше), пробовал применять знания на практике, но ничего не получалось. Оказывается, секрет был в том, что нужно быть волшебником. На записях об этом не говорили, и глупо было раскрывать секреты так открыто. А вот так, почти с глазу на глаз — самое то. И Тэхёна он заверил, что никому его тайн не расскажет. Тот расплылся в огромной улыбке, напомнившей по форме поставленную на корешок книгу. Чимин за такое отношение к книге мог и разозлиться, и Юнги предпочитал его не злить — у него хорошо развита фантазия, уж книгу в голове перевернуть не абы какое дело, вот представить, как выглядит пианино — это задачка со звёздочкой. Он слышал его на проигрывателе, а потом папа рассказывал, что мама играла на нём, и Юнги даже удалось выведать, что оно как большой чёрный шкаф, его поверхность зеркальная, есть три педали, белые и чёрные клавиши, а под крышкой настоящее чудо — сложнейший механизм, который при нажатии на клавиши приходит в действие, а при верном нажатии ещё чудесатее — он издаёт мелодии. По мелодиям он очень скучал, поэтому на волшебство гнома смотрел с глазами полными надежды.                    А Тэхён под его взглядом плавился. Ничего в мальчике не было общего с его братиком, как оказалось, и осознание это совсем Тэхёна не спасало, он уже проникся им, Юни сам того не зная пустил корни в выжженной душе Ким Тэхёна, в ней только кто-то такой и мог прижиться — кому не нужно ни воды, ни воздуха, он сам с усами.                    Тэхён уже разобрал кассетник и понял, в чём причина поломки. Печатная плата пришла в негодность, так что схему для обработки аудио сигналов можно было выкинуть в мусорку, или просто положить в коробку к остальным полудохликам: в ней было пятьдесят на пятьдесят годного материала и хлама, но всё ещё сокровищ одного маленького шепелявого малыша. На замену в голову пришла только плата из рации, и он, коротко переглянувшись с Сокджином и получив его одобрение кивком головы, вытянул её из кармана.                    — Это лация? — сразу обратил внимание юный техник, сканируя предмет глазами по-деловому. — Она лаботает?                    — Недолго ей осталось, — усмехнулся Тэхён.                    — Офигеть ты рисковый, — вылез из-за спины Чонгук. Он получил свои две минуты славы, а когда понял, что мальчики больше не смотрят восхищённо, встал на ноги, обиженный тем, что старшие украли всё внимание на себя. — Намджун тебя на флажки порвёт, когда узнает.                    Выбранный недавним голосованием лидером Ким Намджун был строг, но строгость эта объяснялась его желанием обеспечить защиту всем, кто находился под его крылом. Рождественскую команду — рискованную альтруистическую миссию — он не свернул лишь потому, что его младший брат Тэхён плохо справлялся с потерей их семьи: он совсем о своей безопасности не думал и словно смертник чуть ли не кидался на амбразуру при стычках — и эта ежегодная миссия давала ему стимул прожить ещё год. Лишиться брата, свою единственную кровиночку, было самым сильным и единственным страхом Джуна. Таких мужчин, как братья Ким, власти обычно требовали на космодром, но им не хотелось разлучаться, да и Тэ туда не рвался, поэтому Намджун возложил на себя обязанности руководителя там, где брат будет под присмотром.                    — Да пофиг, — отмахнулся Тэ. — Не растреплешь, и не узнает.                    Чимин прижал ладошки ко рту и хлопал глазками.                    — Что случилось, Мими? — тут же заворковал над ним Сокджин. Ему этот умный не по годам ребёнок, декламирующий с чувством Рождественского, дёргал струны души, которые он считал давно порванными на гитаре своей жизни. Инструмент, оказалось, подлежал ремонту, но играть на нём задорные аккорды у Джина пальцы не ложились. Да и настроить не мешало бы его для начала — громкие стихи негромким высоким голосом его только расстраивали.                    — Они ругаются! — возвестил он громким шёпотом. — Говорят нехорошие слова.                    Чонгук снова булькнул, подавившись смешком, и буркнул, что это ещё не нехорошие слова, и отвернулся под строгим взглядом Сокджина. Тэхён посмотрел на Юни, а тот нахмурил брови и сказал строго:                    — Лугаться нельзя.                    — Действительно, мои дорогие помощники, — громко сказал Джин, вспомнив, что он тут за главного. Он поднялся с корточек на ноги и возвышался над всеми, как исполин, сверкая глазами над бородой из ваты, а голосу намеренно придавая басовитости, присущей дедушкам. — Если будете ругаться, то никаких вам подарков.                    — А им тозэ есть подалки? — удивился Юнги. Они тоже стихов не рассказали, как же они их заработали?                    — Конечно, всем есть подарки, — заверил его Джин. Чонгук поиграл бровями, про обещание он запомнит, и если не получит ничего, то напоминать будет, пока не получит. Джин в ответ брови сдвинул, мол, из «получить» можно ремня, и продолжил: — Каждому за его умение. Подумай, Юни, какое есть умение у тебя, и поделись с нами.                    Юни действительно задумался, что было понятно по наморщенному лбу: олень, понятно, самый талантливый — на руках ходит, а гном тоже не лыком шит — умеет творить волшебство руками, что мог из этого Юни? — ничего. Умей он делиться фантазиями, мог бы показать им целый фильм — о них им папа рассказывал, когда, как он называл это, ему в глаз попадала ностальгия — у людей раньше были телевизоры, планшеты и телефоны. И кинотеатры, и театры. Всякие медиа-пространства. В своём воображении Юнги представлял их даже не близко к истинному, но настолько живо, что мечта увидеть их не покидала его головы. Однако век технического прогресса, когда мир переехал жить в онлайн-пространство, быстро загорелся и потух как спичка. Переговаривались люди по рации, сотовая связь сначала стала роскошью, а потом и вовсе исчезла, ни за какие деньги не купишь. На деньги сейчас вообще ничего не купишь — сейчас люди готовы на всё ради батарей и продуктов питания. Некогда водившиеся у каждого смартфоны стали лишь коробочками с деталями, которые можно использовать, чтобы починить насущное. Смотреть кино людям и в голову не приходило, это же лишняя трата энергии, которой и так еле хватало на самое необходимое. Ни Юнги, ни Чимин не понимали, что даже проигрыватель, играя музыку и передачи, спасая их от тоски и деградации, в то же самое время бессовестно крал часы, недели, месяцы их жизни. Тогда отцу и пришлось, попрощавшись с проигрывателем, податься в рейды, чтобы вернуть украденное время жизни своих мальчиков батареями — их теперь было много, впрок.                    Чимин покамест собрался и продолжил чтение вслух, ведь он ещё не рассказал стих полностью. В своём умении он не сомневался, и даже морщащийся на его словоизлияния Юни никогда не был помехой их продолжать.                    Сильным бываю.                         Слабым бываю.             Школьного друга             нежданно встречаю.             «Здравствуй!             Ну как ты?..»             И —             не успеваю             вслушаться                         в то, что он мне                                     отвечает…                    Ненавидевший школу Чонгук, постоянно просыпая уроки и балансируя в одном шаге от того, чтобы остаться на второй год, кинул короткий взгляд на Джина. Тот раньше в школе учительствовал. В него все старшеклассницы были влюблены, а он был влюблён в свой предмет — литературу. Он и не рассчитывал, что встретит ребёнка, который будет читать ему настоящие стихотворения, не детские стишки про маленькую ёлочку, их он наслушался вдоволь, а громкие строки, между которых лежит жизнь — часть её он уже прожил, а маленький Мими ещё и не начал — знал ли он, что такое школа? а поезда, самолёты? а утренние зори? закаты? ветер?.. — не знал и многое не узнает. Не узнает, что такое настоящее Рождество, ведь и снега зимой больше нет — теперь он летом, ложится белым покрывалом, и нос на улицу высовывают только смельчаки, но с каждым годом его всё меньше, а воздух холоднее; все деревья погибли от изменчивого климата — новогодние ёлки остались символом праздника и только. Воды с каждым годом всё меньше, а когда закончится — тогда и мир закончится. Вся надежда была на космические миссии — покорение и освоение планеты-дублёра Земли. Сначала об этом бодро вещали по мегафонам, сейчас по ним передают только экстренные новости, ни об одной успешной миссии и слова не было. Но глупый Чонгук всё равно собирался с совершеннолетием отправиться на космодром, туда некогда уехал его старший брат, оставив Гука на попечении Джина. Хотел он спасти мир или повидаться с братом — об этом Гук упорно молчал и тренировался, а на довольствующегося имеющимся Тэхёна, который обскакал его чуть ли не во всём и был гениальным механиком, он злился, ибо считал, что такой потенциал нужно использовать. Но у Тэхёна были свои мотивы не ввязываться в правительственные авантюры.                    Возможно, малыш-Мими так и проживёт свою жизнь в неведении, возможно, одна из экспедиций заложит своим успехом камень на пороге спасения человечества, и Мими выберется наружу раньше, чем повзрослеет, и появится возможность забрать его в общежития. Не стоит забывать об отце, но Сокджин точно знал, что мальчиков не оставит и вернётся к ним раньше, чем до следующего Рождества, потому что эта экспрессия, интонации брали за живое, Мими будто подсознательно знал, что крылось в каждой строчке, — память поколений или божественный, какая ирония, дар — такие люди должны жить, они будут вдохновлять других, они станут свежим глотком воздуха, они построят будущее.                    Керчь и Калькутта,             Волга и Висла.             То улетаю,                         то отплываю.             Надо бы,             надо бы остановиться!             Не успеваю.             Не успеваю.                    Юнги не дёргался всякий раз, когда Тэхён тянулся к коробке и доставал оттуда детали, пробовал приложить их, прежде проверив на пригодность, но взгляда оторвать не мог, прищуривался и пытался запомнить движения рук старшего и, главное, куда и что он пытался присобачить. Что-то сразу ложилось, что-то приходилось искать. Извлечённой из рации схемы было недостаточно, она обрабатывала аудиосигнал, плёнка крутилась вхолостую — звука не давала. Усилитель из рации не подходил: и мощности разные, и частотный диапазон узок, адаптировать его просто нереально, а ничего другого под рукой не было.                    — Усилок нормальный нужен, — поделился он с Гуком, который пыхтел за спиной. Он уже успел полежать на матрасе и проверить его твёрдость, изучить полки с провизией, пересчитать батареи — ровно сорок две, и порадоваться, что он не ребёнок, которому иначе пришлось бы жить в таких же условиях. — Может у нашего мистера Оленя есть идеи?                    — Хм, — Тэ язвил, но Гук к вопросу отнёсся серьёзно. — Могу предложить побегать по местности, хотя всё уже растаскали и без нас. Но если знать, что ищешь, то глаза открываются по-новому.                    — Твои рога наделили тебя житейской мудростью?                    — Язва, — показал ему язык Чонгук и сделал вид, что хочет забодать. — Ща как насажу на них, мало не покажется.                    Тэхён на это фыркнул:                    — Иногда смотрю на тебя и думаю, какой же ты идиот. А потом ты рот откроешь, и понимаю — не ошибся. Ты действительно идиот.                    — А ну, цыц, — осадил парней Сокджин негромко, пока они не разогнались. — Упражняться в злословии будете там, где нет детских ушей и меня. Последнее прям обязательное условие.                    Тэхён и сам понимал, что нарывается, но хотелось как-то выплеснуть фрустрацию от того, что не получалось выполнить маленькое желание.                    Чонгуку тоже было непросто — его стены душили, дети заставляли думать о вечном, сердце шалило, а он ведь молодой для тахикардии. К тому же волшебство, в коем был успешен Тэхён, ему было недоступно — он и школу не закончил. Зато благодаря внушительному геймерскому опыту был хорош в ориентировании на местности и поиске артефактов, так что настоял на том, чтобы пойти найти усилок. Именно так — «найти», а не «искать», соревновательная натура научила всегда работать на результат. Каждый из взрослых понимал причины «сходить проветриться» и не спорил с ним: и у него, и у Джина были рации на случай, если нужна будет помощь. Тэхён закрыл за ним дверь после того, как объяснил, где есть вероятность найти усилитель звука. Выходило, что где угодно, выходило, что нигде.                    Знаю,                   что скоро метели                                     подуют.             От непонятной хандры             изнываю…             Надо бы                         попросту сесть и подумать!             Надо бы…             Надо бы…             Не успеваю!                    — Юни, мне ещё нужно время, — обратился он к нему как к взрослому, — чтобы понять, как починить магнитофон, но давай я пока думаю, а наш благородный олень помогает поисками, давай я попробую зажечь гирлянду?                    — Зазэсь? Она будет голеть? — он округлил глаза и изобразил руками пожар, помахивая ладонями.                    — Нет, не так гореть, — поспешил успокоить его Тэхён, перехватывая «язычки пламени» и опуская их. — В идеале, видишь, — он стал показывать на лампочки, — каждая будет как ваша лампа гореть своим цветом. У нас тут есть красный, синий, зелёный и жёлтый. Они должны зажигаться по очереди или вместе, по-разному.                    «Ва-а-у», — подумал про себя Чимин, но не сбился, а Юнги скептически скривил брови. Этот гном не смог починить магнитофон, а сейчас вообще какую-то чепуху нёс. Лампочки-то Юни видел и понимал, соединены они не просто так, но репутация волшебника висела на волоске.                    — Холосо, поплобуй.                    Тэхён в его небрежном «поплобуй» прочитал брошенный вызов, но к нему он был готов, да и не стал бы предлагать это рисковое мероприятие, не будь уверен в успехе. Он пока одно чинил, уже успел проверить, что гирлянда с последовательным подключением лампочек, к тому же из самых дешёвых — привет, Китай, — у неё нет встроенной защиты, а лампочки живут по принципу «один за всех и все за одного». Рация пусть и не была полна всякой всячины, но светодиод можно было попробовать использовать в гирлянде, ведь именно перегоревший элемент можно было заменить этим.                    Снова меняю                         вёрсты                         на мили.             По телефону             Москву вызываю…             Женщину,                         самую лучшую                                     в мире,             сделать счастливой             не успеваю!..                    Пятнадцать ламп на полутора метрах зажглись сразу, даже Чимин чуть со стула не навернулся, когда увидел эту ожившую магию, но Санта его подхватил и поставил на место. Мими зажмурился и продолжил уже без должной интонации, стараясь быстрее рассказать, а Джин тогда на Тэ шикнул и попросил выключить, потому что проникся энтузиазмом Мими и его ярым желанием рассказать всё до последней точки. Строк оставалось всего несколько. Тэхён отключил питание и развесил самодовольную улыбку от уха до уха. Юнги показал ему большой палец и шепнул: «Класс».                    Отодвигаю                         и планы, и сроки.             Слушаю притчи                         о долготерпенье.             А написать             свои главные строки             не успеваю!             И вряд ли успею…                    — Мистел Гном, ты тозэ класивый, и у тебя пятныски, — маленький пальчик последовательно провёл по раскиданным на его опешившем лице родинкам — по губе, левой щеке, правой. Соединив их, можно получить сложенный по диагонали вырванный из книги лист. Но так лучше не делать — Чимин будет долго ругаться. — У Мими тозэ есть на спине. Много. А у меня нет таких.                    — Красивый из-за пятнышек?                    — Нет, потому сто ты умеес делать класиво, — Юни обвёл руками заваленный деталями стол, на вершине которого лежала гирлянда, покорно ожидая свой звёздный час.                    Как протодьякон                         в праздничной церкви,             голос             единственный             надрываю…                    Джин усмехнулся про себя. Вот уж точно протодьякон из бункера, младенческими устами несущий лирические проповеди, далёкие от празднества в самый канун католического Рождества, под стать безбожнику, коими все они и являлись. Могло бы быть смешно, не будь грустно.                    Тэхён в это время, позаимствовав книги, соорудил из них ёлочку, поставив друг на друга, сверху обмотал гирляндой и приготовился хлопать.             Я бы, конечно,                         исправил оценки!..             Не успеваю.             Не успеваю.                    Не бурные овации, но искренние аплодисменты заполнили комнату, отдаваясь от железных стен гулким эхом. Чимин поклонился и спустился со стульчика, предлагая сесть туда Санте — тот стоял всё время и, наверняка, устал, и пока он копошился в своём «мешке», сам рванул к столу и состряпал умильную мордочку, хлопая длинными ресницами. Оба смотрели внимательно, боясь даже моргнуть, рты распахнуты, дыхание задержали и смотрят в ожидании чуда. Тэхён томить не стал, снова подал питание, единственный режим гирлянды не подвёл — зажжённые огоньки, найдя отражение в детских глазах, стали мерцать как бьющиеся припадке, но радости это приносило немерено.                    — А вот твой подарок, мой юный литератор, — огласил Сокджин, вытаскивая из закромов рюкзака книгу. На обложке — маленький мячик и мальчик на нём с розой и лисёнком.                    Тэхён посмотрел на него как на идиота. Во взгляде можно было прочесть: «Где шоколад?» Другим детям его дарили, хотя запасы того, что ещё можно было есть, значительно уменьшились. И это ещё спасибо, что в последние годы до апокалипсиса стало популярно выпускать еду длительного срока годности, люди будто знали, что грядут тёмные времена. Джин на это закатил глаза и скорчил гримасу — не мог он только сладкое ему вручить, этого было мало, да и мелко как-то. А подарки ещё были, ведь в этом году открылось меньше дверей.                    Однако Чимин был в дичайшем восторге, чуть сам не замерцал как цветная лампочка. Шоколад он не ел никогда и не знал, что лишается чего-то божественного на вкус — цитата Чон оленя Чонгука — а книг у него было мало, и он знал их наизусть. Новая была за счастье.                    — И скажу честно, твоё стихотворение самое длинное, мои уши побывали в раю, — сказал он искренне, — поэтому я дарю тебе дополнительный подарок. Это «Киндер-сюрприз», — вручив Мими шоколадное яйцо в красно-белой упаковке.                    — Ва-а-у, — в очередной раз восхитился Чимин. — Это как… яйцо? Которое птицы откладывают.                    — Э-э, да, задумка такова, что он в форме яйца.                    — Юни! У нас будет птица! — запищал он на ультразвуке, сам руками маша будто вывалившийся из гнезда птенец. — Я читал, птицы высиживают яйца, а потом у них вылупляются птенчики. Представляешь?                    — Попугай? — нахмурился тот. — Только не попугай, он зэ лазговаливает, а у нас узэ ты есть.                    — Погоди, куда погнал? — осадил Чимина Тэ, пока Сокджин пытался переварить сказанное. — Это не настоящее яйцо, оно из шоколада. Это вкусно.                    Разочарование на лицах детей надо было видеть. Даже выступающий против попугаев Юни сник. А Тэхён прикусил язык, он раньше и не думал, что птенчикам был бы рад больше, чем шоколаду.                    — Да, к сожалению, яйца у Санты только шоколадные, — сказав это, Тэхён гыкнул. Не сразу понял, что сказал, но произнёс, самому стало смешно. Будь тут Чонгук, он уже катался бы по полу.                    — Папа сказал, сто соколад — это вледно. Зубы выпадут.                    — У тебя и так зубов нет, — резонно заметил Чимин, вертя яйцо и так и эдак. Обидно, что оно не настоящее. Он уже представил, как они по очереди бы высиживали его, хотя Юнги вряд ли стоит доверять такое — раздавит же. Вредный ведь как Гринч — похититель Рождества, его Мими не любил.                    О вредности сладостей он тоже от отца был наслышан, но попробовать не приходилось.                    — Значит, ничего не выпадет, — хохотнул Джин.                    — Тофно, — засияли глаза Юнги, но сразу потухли — он вспомнил, что всё равно недостаточно талантлив для подарка. Конечно, Мими с ним поделится своим, они всегда и всем делятся, но ему казалось нечестным съедать половину чужого подарка. — Но я ведь не заслузыл.                    — Ты разве не помогал мне чинить? — нашёлся Тэ, но Юни помотал головой. Не помогал. Только смотрел и мотал на ус.                    Чимин скосил глаза на Юнги:                    — Юни, нарисуй свою пианину, — предложил он, грея в руках яйцо и не подозревая, что оно от этого подтаивает. Не принеси их Джин в специальном контейнере, давно бы превратились шоколадное фондю в фольге. — Ты же тренировался.                    — Болтуска, — вспыхнул брат.                    Запрятанные под матрас листы с неудачными попытками изобразить музыкальный инструмент, который он в глаза не видел, для Чимина откровением не были. Чимину лично они казались более чем удачными, он сам и прямой линии изобразить не мог, а буквы, в написании которых он тренировался день ото дня, всё ещё кособочились и разъезжались по строкам как сонные мухи. Рисунки Юни тоже не претендовали на характеристику «шедевр», они были далеки от книжных иллюстраций, но в них крылось дикое желание их оживить, и подсознательно Мими это чувствовал.                    Доставать и показывать их было боязно, но рисовать новый — совсем безумие, ведь займёт много времени, вряд ли Санта с гномом станут столько ждать. И тогда Юнги решился — зря что ли так удачно совпало, что у него выпали зубы, а Санта принёс шоколад? Рисунков было много, но он не стал показывать все, отобрал те, что более-менее, на его взгляд, были похожи на мамин инструмент: один был формой как кот на трёх лапах — на таком мама играла в театре, на другом листе он нарисовал клавиши и, когда Чимин с папой не видели, он делал вид, что играет, мыча себе под нос всякие придуманные мелодии, на третьем, который он решил отдать оленю (было в них что-то общее), чёрный прямоугольник стоял на трёх руках, клавиш на нём не было — они под крышкой.                    — Это ты сам нарисовал? — восхитился Сокджин. Детские рисунки — его больное место, ничто не волнует так, как изображённая руками детей собственная фантазия. В ней трогательно всё до каждой точки.                    — Он сам! — тут же вклинился Мими — ему нетерпелось попробовать шоколад, и он в уме прикинул, что делить два яйца на четверых будет лучше, чем одно. — Только мы сами пианину не видели, но папа сказал, что один в один. Вот этот особенно, — он показал на первый рисунок. Юнги зарделся, но всё равно предпочитал прятать свои художества.                    — Похож на… коня?.. — с опаской проговорил Тэхён, не заметить очевидное сходство было нельзя.                    — Нет зэ, — топнул Юнги ногой, — папа сказал, что лояль похоз на кота. Вот, видис — лапы и тело. И это голова.                    — А ведь действительно, как кот. Где же ты кота видел, дорогой? — присел около него Сокджин, заглядывая в серьёзные глаза.                    — В книге зэ!                    — Логично, — кивнул Тэ, скептично оглядывая стопку книг под гирляндой — художники-модернисты, вероятно, рисовали. — А почему лап три?                    — Тли же педали, — как идиоту пояснил Юни. — А у кота сколько?                    — Бывает, что и три лапки, — подтвердил Сокджин. — Давно котов не видел. А вот хвост, — он пальцем очертил кучу-малу, в которую слились клавиши и будто улетали в небо, — получился особенно шикарно. Вот и твой подарок. Заслуженный.— Точно такое же яйцо попало и ему в руки.                    Взрослые не ожидали, что младшие серьёзно будут делиться с ними, но после того, как им объяснили, что у каждого есть свой подарок, они согласились съесть каждый свой сам. Оба извазюкались, как поросята, но и визжали от вкусноты не хуже оных, а особенно поразились тому, что внутри лежал маленький подарок. Как по заказу, Юнги попался котик, лап у него было четыре, а Чимину птичка, и к счастью первого — неговорящая.                    Когда сладости были съедены, а дети отмыты, Чонгук связался и сообщил, что всё хорошо, но поиски безуспешны. Сокджин попросил их сворачивать и возвращаться в бункер. К тому же Намджун связался с ним чуть ранее и намекнул, что пора возвращаться на базу.                    Больше всего расстроился Тэ — он так и не сможет починить устройство. Признавать свои ошибки было несложно, сложно было разочаровать чужие ожидания. Но он считал, что мужчиной нужно быть не только мускулами и тестостероном.                    — Смотри, Юни, — обратил Тэхён внимание мальчика на прибор. Указательный палец с долей присущей чародеям грации легко лёг на кнопку «плэй» и надавил на неё легонько, магнитная лента начала крутиться. — Она не работает.                    — Но лаботает зэ, — воскликнул Юнги, по его скромному мнению — это волшебство. — Она клутится!                    Он бережно взял магнитофон обеими руками и приблизил глаза к прозрачному окошку, за которым лента внутри кассеты перематывалась с одной стороны на другую. Взгляд любопытный, завороженный, в нём фейерверки непонятных пока Тэхёну чувств — не смотрят так на обычную недоделку. Но Юни смотрел и восхищался. Тэхёну захотелось прыгнуть выше головы.                    Картина на миллион разбитых сердец, Тэхён сглотнул.                    — Ухо приложи, — посоветовал он мальчику надломленным голосом.                    Юнги послушался, и звук того, как перекручивается лента в собственном ритме, стал громче, чётче, но после к этому нехитрому аккомпанементу присоединился бархатистой голос — гном запел. Сначала немного трескуче и высоковато, но с каждой нотой голос его становился глубже, басовитее, ласковее:                    У очага ко мне прильни –             Укрою от свирепства бурь.             Впереди ждёт зима,             Непогоды полна,             Но объятья полны тепла.             Всё может быть —             Мы изменимся вмиг.             Но заглянешь в глаза –             Средь звёзд танцует луна             Под мелодию струн.             Это ли не волшебство?             Буду с тобой             Пока весна не зацветёт красотой,             Пока лето не подарит свой зной.             Буду с тобой,             Когда ветер осени подует злой.             Останешься ли ты со мной?                    Даже Чимин заслушался, оторвавшись от новой книги, где у рассказчика способности к рисованию были куда хуже способностей Юни; только он не кота рисовал, а удава, проглотившего слона, а все взрослые сказали, что это шляпа. Чимин и шляп не видал раньше, и всё равно версию мальчика считал круче, круче которой только пианина, ходящая на руках. А Сокджин прослезился и быстро смахнул слёзы, пока дети не увидели. Аплодисменты он получил такие же искренние, как и Мими. Юни же снова показал ему большой палец, шепча «класс!» — он считал, что этот жест чуть ли не высшее признание.                    — Не знал, что ты так красиво поёшь, Тэхён, — заломив брови, надтреснутым голосом сделал комплимент Сокджин. — Пой чаще.                    Тэхён на это пожал плечами. Петь ему давно не хотелось, и возможно сейчас он сделал это под влиянием момента, а может и нет — загадывать на будущее он больше не смел.                    — У мистера Гнома есть имя! — громко шёпотом ахнул Чимин.                    — У всех есть имена, — потормошил его по голове Сокджин.                    — Даже у вас?                    — Даже у меня. Но пока это секрет, — Джин приложил указательный палец к губам и подмигнул.                    Секрет оказался не вечен, с Чонгуком вообще редко что можно скрыть. По возвращении он прямо с порога обратился к друзьям по именам, забыв, что они рождественская троица, те только глаза закатили. Олень — что с него взять. Однако, Чонгук, как всегда, удивил — он принёс нагло украденный из установленного властями мегафона усилок, разворошив его как медведь улей, его быстро починят, а следы он замёл. За это он выклянчил у Санты шоколадное яйцо, а Юни потребовал и Тэхёну выдать, потому что он «класиво пел». Отказаться от тех половинок, которыми с ними поделились Гук с Тэхёном, дети не смогли.                    Прощаться оказалось куда сложнее, чем они могли себе представить, когда звонили в наглухо закрытую дверь, но и оставаться дольше они не могли — у каждого были свои обязанности, отлынивать от которых даже родственникам не дозволялось.                    Юни на прощание пообещал:                    — Я тоже хосю выласти класивым, как ты, мистел Гном. Я буду сталаться. И буду сильным, как мистел Олень. И доблым, как мистел Санта, — а Чимин на это кивал, ему тоже хотелось вырасти добрым, сильным и красивым, а ещё умным, но Юни это не грозит, считал он. — И мне понлавилось Ложздество.— Теперь он знал, что оно не от слова «ложь», а от слова «рождение». В этот праздник родилась их дружба с хёнами — смысл себя оправдывал.                    Не договариваясь между собой, Тэхён и Сокджин для себя уже железно решили, что наведаются к ним вскоре снова и не раз, и неважно, будет ли рад этому их отец. Чонгук же вообще ни о каких детях думать не хотел, у него же план — вырваться на космодром, а если будет от каждого щеночка таять, то никогда до брата не доберётся и мир не спасёт, но от его сердечка каждый уже по кусочку откусил, будто оно шоколадное, и как теперь с пороком сердца в космос?..                    Сегодня Юни и Мими впервые встретили Рождество, а впереди — вся жизнь, где будет много чего в первый раз. Им предстоит ещё увидеть остатки догорающего мира своими глазами и закалить сердца на борьбу за собственное будущее, на которое планов у них была тьма тьмущая: и искупаться в первых лучах солнца на рассвете, и встретить множество закатов с Маленьким принцем, спасая его своей компанией от грусти, и сделать снежного ангела на выпавшем летом первом снеге, и покататься на машине с попутным ветром за окном, и полетать на самолёте или даже космолёте, и сыграть на настоящем пианино в театре, и научиться гномьему волшебству, затаённому в электросхемах (спойлер: Мими признает, что Юни не так уж и глуп), и — обязательно! — оленьей сноровке, и стать умными и добрыми, как Санта, и встретить ещё много праздников вместе с хёнами, а Юни будет совсем непротив песен, но только в исполнении своего лучшего хёна Тэ — всё это станет возможным, потому что рождественской троице казавшееся беспросветным будущее ради детей захочется наполнить светом, будет ли это свет новых звёзд — неважно, лишь бы не свет в конце тоннеля.       

      the end