Grew it like a family tree

Одиночество Баку ненавистно. Вот почему он старается проводить как можно меньше времени дома, хотя иногда все-таки приходится, ведь за аренду лофта он платит кучу денег. Сегодня как раз такой день — день уборки/спортзала/похода в магазин за продуктами. Может быть, силы останутся даже на готовку. Он по самые локти погрузился в ведро с мыльной пеной, и именно в этот момент плейлист для уборки прерывается телефонным звонком. Наконец-то можно с кем-нибудь поболтать! Вот бы это был Эдди. Или Мэдди. Или Хен. Да кто угодно! Легкое касание наушника, и входящий вызов принят: — Слушаю! — Бак, привет. Тебя зовут Бак Бакли? — голос, который он ни с кем не спутает, это же Кристофер. Подумать только, Крис! Это воодушевляет даже больше, чем звонок от Эдди. — Крис, дружище! — Бак весело приветствует его и заваливается на диван. — Папа в курсе, что ты взял его телефон? — Без понятия, он копается где-то в саду, а мне нужна твоя помощь с домашним заданием. Бак — твое настоящее имя? — Что за странное домашнее задание? — спрашивает он, посмеиваясь. — Нет, Бак — это прозвище, а настоящее имя Эван. Кристофер старательно выговаривает имя по буквам, записывая. — А как зовут твоих родителей? — Маргарет и Филип. — Понятно. А тетя Мэдди — твоя сестра, правильно? — Правильно. Слушай, а что это за домашку мы все-таки делаем? — На уроках миссис Чок мы говорили о фамильном древе, и на дом нам задали нарисовать свое. — Ого, это очень круто! Не терпится увидеть результат. Нарисуешь мне мое заодно? — Если хочешь, могу нарисовать тебе еще одно такое же, потому что этот проект мы будем сдавать. — О, так ты… Ты нарисовал меня на своем древе? — Да! Миссис Чок сказала, что на древе может поместиться любая семья, поэтому у меня есть веточка для мамы, ветка для папы и ветка для тебя. Кстати, а Чимни на самом деле зовут Чимни? — Я… Эээ, нет. Он Ховард. — Понял. Все, вроде никого не забыл? — Да, никого. Крис, ты самый крутой, приятель, и ты ведь в курсе, что я тебя люблю? — И я тебя, Бак. Ладно, мне пора, нужно это все раскрасить. Спасибо за помощь! — Конечно, пока. О, ты уже повесил трубку? Ну, ладно. Баку теперь не до мытья полов или приготовления еды, он даже с места подняться не может, безмолвно гипнотизируя телефон, всего-то и произошло — Кристофер поместил его на свое фамильное древо. Как будто Бак часть этой семьи. По-настоящему. С ними. Как будто он им принадлежит. Как будто он значит для Криса столько же, сколько и он для него. Слишком большой объем информации для такого обычного дня, уборка может и подождать.

***

Бак просыпается от ощущения чьего-то присутствия в комнате, подскакивает в кровати, едва не умерев от остановки сердца, и только потом понимает, кто это. — Господи Боже, Эдди! Какого черта? — вопит он возмущенно и падает обратно на подушки, пытаясь унять неистово колотящееся сердце. Эдди хватает совести сконфуженно замереть у изголовья кровати, поднимая руки и демонстрируя открытые ладони. — Прости, извини, не хотел тебя будить. — Ты пришел посмотреть, как я сплю? — Что? Нет! Я… Мне… Мне срочно потребовалось с тобой поговорить, вот я и приехал, но ты спал, а мне так не хотелось будить тебя, поэтому я просто… Ждал? — Господи, блин, Иисусе! Ты можешь в следующий раз ждать меня где-нибудь в другом месте? — Само собой, извини, я сожалею. — Так ты хотел со мной поговорить? — О чем? — Вот и я об этом тебя спрашиваю. — А, да, действительно. Слушай, тут такое дело. Мой сын нарисовал тебя на нашем фамильном древе. Точно, древо! А вот и неловкая ситуация с Эдди — настоящим отцом Криса. Бак как-то упустил из вида этот момент. — Эм, да-а-а. Крис звонил мне и спрашивал разное. Сначала я не понял, зачем ему вся эта информация, ну а потом стало поздно просить его не рисовать меня, он с такой гордостью рассказывал о проекте. Я очень виноват. Прости, мне следовало позвонить тебе или написать, я не хотел, чтобы так все вышло… Его пылкую речь перебивают. — Бак, угомонись. Мой сын поместил тебя на нашем семейном древе. Эдди выжидающе смотрит на Бака, как будто это уточнение расставляет все по своим местам и помогает в решении головоломки, которую, они тут, оказывается, разгадывают. — Мне стоит попросить прощения? — Тсс, — снова перебивает Эдди, мотая головой. — Мой сын нарисовал тебя на фамильном древе. Заметь, он даже не сомневался в том, что делает. Он не стал спрашивать меня, уместно это или нет, а просто взял и нарисовал! А потом показал рисунок, на котором — вот он ты, прямо рядом со мной и Шеннон. Потому что для него ты значишь столько же, сколько я и Шеннон. А я просто тупо молчал, смотрел на рисунок — заметь, даже кофе не успел выпить, и думал: «Боже, а ведь мой 11-летний ребенок намного умнее, чем я когда-либо вообще буду в этой жизни». Бак действительно понятия не имеет, что происходит; утро по-прежнему очень раннее. — Если я перешел границы… Эдди мотает головой еще усерднее и протягивает руку, призывая к тишине. — Нет. Тсс. Бак, кажется, я был таким глупцом. Поправь меня, если я ошибаюсь, ладно? — Ты… — Подожди, не сейчас. Я пытался собрать семью, как пазл, наполнял ее недостающими кусочками, но, Бак, ты уже был там. Ты уже стал ее частью. Мой сын поместил тебя на фамильное древо. Вообще-то мы там со стороны выглядим шведской семьей, но я подумал, а что, если… Нам стать парой? — Я… На этот раз Эдди не размахивает руками, лишь смотрит внимательно, а Бак просто… лишен дара речи. Ответ очевиден — Эдди слетел с катушек. Или, как вариант, ударился головой, пока работал в саду. Потому что во всей этой истории Бак — тот парень с чувствами к совершенно и безнадежно натуральному другу. И он даже и помыслить не мог никогда, что его чувства имеют шанс на что-то большее, чем безответная влюбленность. Все происходящее кажется явным недоразумением. Может, он до сих пор спит? Точно, это все ему снится. — Вот теперь можешь говорить, — любезно подсказывает Эдди, когда молчание подозрительно затягивается. — Эдди, — имя легче всего произнести. — А ты точно понимаешь, что несешь? Эдди растерянно наклоняет голову. — Ну, да. Разве я говорю загадками? Бак так же непонимающе хлопает глазами в ответ. — Ты внезапно решил, что зачем-то хочешь быть со мной. Если это из-за Криса, то мы и так можем остаться семьей, и тебе совсем не обязательно для этого со мной встречаться. Встречаться ты должен с тем, кто тебя, ну, типа… привлекает. Эдди хмурится, сбитый с толку. События принимают странный оборот, уж если кто и должен недоумевать, так это Бак, которому на порог спальни раннее утро принесло друга с помутнением рассудка. — Что? — сердито бубнит Эдди, через секунду просияв лицом. — Ой, я же забыл сказать тебе главное — я гей! — звучит это так, как будто он между делом рассказывает, что забыл заскочить в магазин за хлебом. Мозг Бака перестает функционировать совсем. — Забыл сказать? Эдди так и стоит у изголовья кровати, он и шагу не сделал с того момента, как довел Бака до сердечного приступа. — Я гей и я на полном серьёзе в тебя влюблен, — подтверждает он. Заспанный, лохматый, полуголый Бак выбит из колеи и пребывает в смятении, как никогда в жизни. — В меня? — Да, а мой сын… — Поместил меня на ваше фамильное древо, это я помню, — перебивает Бак. — Мне нужна секунда, чтобы все осознать. Слишком много событий для такого раннего утра. Эдди вежливо кивает. — Без проблем. Не торопись. Мозг Бака с утра работает плохо, но то, что Эдди — вредный засранец, эту информацию он обработал. — Ты гей. — Абсолютно. — И ты… влюблен в меня? — Безоговорочно. — И ты хочешь быть со мной? — Донельзя. — Позволь спросить, и какой пункт, из всех вышеперечисленных, помешал тебе сразу же меня разбудить? Почему вместо этого ты выбрал «буду подглядывать, пока он спит»? Эдди виновато пожимает плечами. — Ты выглядел таким милым и умиротворенным. — Ты думаешь, я милый? — Да. Я много чего о тебе думаю. Бак усмехается. — Ты как-то уж слишком самонадеян для человека, который даже не знал, как я отношусь к однополым отношениям. Эдди выразительно приподнимает бровь. — Бак, уж поверь мне. Я знал, ты к ним относишься. — Что! Кто тебе сказал? — Моих ушей достигло гораздо больше историй про Бака 1.0, чем ты думаешь. — Вот досада, я надеялся, мне неплохо удавалось скрывать свою вселенскую влюбленность в тебя под завесой загадочно неоднозначной сексуальной жизни. — Не так чтобы очень. — Но ты все еще считаешь меня милым? — Несомненно. — Итак, ты хочешь… Воткнуть эту… ветку? В… землю? — Хочу ли я что? — Не только ты не успел сегодня выпить кофе. Бак благодарит небеса и каждую звездочку на них за то, что Эдди, похоже, забавляется и получает удовольствие от происходящего, не планируя сбегать. — А, знаешь, да, — подхватывает Эдди. — Я хочу целое дерево. Мы даже можем добавить несколько новых веточек, если ты не возражаешь. Разветвим наше с тобой древо. — Сейчас 8 утра. — Идеально. — Мне нужно, чтобы ты прекратил уже скидывать на меня новости, разрушающие всю мою концепцию восприятия мира, хотя бы до тех пор, пока я не выберусь из постели. И на мне нет штанов. — Какое удачное стечение обстоятельств. — Напомни, о чем я тебя попросил? — Твоя концепция восприятия мира разрушится окончательно, если я скажу, что будет здорово, если ты всегда будешь ходить без штанов? — Да! — О. Хорошо. Я об этом позабочусь. Все, что может сделать Бак, это раздраженно вздохнуть. — Ты можешь просто подойти сюда, пожалуйста? Эдди делает вид, что задумался, вот же вредный засранец. — Но на тебе нет штанов. Я буду скомпрометирован. — Эдди. — Бак. Эдди наконец-то срывается с места, забирается на кровать, переползет через Бака и ложиться рядом. — Привет, — шепчет Бак. — Привет, — ухмыляется Эдди. Бак делает глубокий вдох. — Хорошо. Улыбка озаряет лицо Эдди, он все понял. — Хорошо? — Да. — Да? — Ага. — Здорово. — Здорово. Кстати, я думаю, что ты тоже очень милый, и я тоже тебя люблю. Насчет брюк согласен, тебе они тоже не нужны. И детей от тебя я тоже хочу. Ничего не пропустил? — Надо подумать. А чтобы лучше думалось, давай поцелуемся? — Гениальная идея. — Ага. — А потом по кофе? — А потом по кофе.