И в тысячную осень...

Два фигурных кольца, похожих на кору дерева, с платиновым напылением, громко звякают. Перестук металла разрывает задумчивую тишину. Дима мотает головой, кусачий ноябрьский ветер пробирается под расстегнутое пальто и облизывает торс, так что по коже бегут мурашки, а светлые волоски топорщатся. Тело пыталось сохранить тепло, и крупицы которого не осталось в душе полицейского. Он шмыгает покрасневшим носом и упирается взглядом в темную ноябрьскую Неву. Еще пара дней и над поверхностью воды сомкнется тонкий лед. Воздух холодный и влажный, ветер не сильный, но ледяной. Дубину-Хольту зябко, но он упрямо продолжает стоять на набережной, старательно грея побелевшие ладони в карманах пальто. Прошло уже три года с тех пор, как... Дима стискивает зубы и выдыхает густое облако злого пара, отчего стекла очков мгновенно потеют, закрывая обзор. Дубина-Хольта пробирает дрожь, зуб на зуб не попадает, а губы кривятся от... Дима украдкой кидает взгляд влево, где на страже, соблюдая почтительную дистанцию, стоит Отто. Рядом с ним клубится полупрозрачный пар электронной сигареты - Шрайдер стал парить не так давно, заменив неприятные горькие сигареты на ароматные никотиновые жидкости. Они меньше беспокоили чуткое обоняние аллергичной госпожи Хольт. Где-то в машине, посапывая на плече у няни и пуская слюни ей в дорогой пиджак, спит Тиаки ван дер Хольт. Дима старается не думать о том, что малышке еще слишком рано быть здесь. Он бы хотел, чтобы она стояла рядом, но ей всего пять и она явно заболеет, если простоит на холоде слишком долго. О том, что он сам может подхватить на фоне переохлаждения, Дима вовсе не думает. Каменные резные перила, гранит набережной под ботинками, ветер, ранние густые сумерки и Нева. Совсем как три осени назад, когда умер Август. Дима стискивает кулаки в карманах, стараясь сдержать злые слезы. Он знал, что это может случиться, ожидал этого, но не был готов. Никто не бывает готов к смерти любимого, самого близкого из живых. За две недели до Август стал с трудом передвигаться, через двое суток уже не смог выйти из дома, еще через три дня у него отказали ноги и он перестал вставать с постели, а в последние двое суток уже не мог дышать самостоятельно. Тиаки только месяц как исполнилось два года, и она совсем не понимала, почему папа и Аугу не играют с ней. Она очень расстраивалась и плакала, иногда поколачивая маленькими кулачками мисс Дюпен -- няню, ухаживающую за ней с рождения. Дубин-Хольт, бросив работу и задним числом подписав через Архипову отпуск без содержания, днями носился по всему городу, созванивался с бесконечными инженерами-врачами-биологами, несколько раз на джете Хольт Интернешнл вылетал на короткие встречи в другие страны, чтобы только найти хоть какую-то помощь для Августа. Но все было тщетно: инженер, разработавший позвоночник для Августа, таинственно пропал сразу же после создания прототипа. Отец Августа, Фердинанд, вероятно, не хотел, чтобы кто-либо узнал о новой разработке компании. Других людей, касавшихся этого проекта, было днем с огнем не сыскать, а даже у самого гениального инженера ушло бы несколько дней на исследование образца. Но даже среди них не находилось смельчаков, готовых бросить все и прилететь в Санкт-Петербург, слишком велик был риск неудачи, неизбежно повлекшей бы за собой падение репутации. Невыгодно. Опасно. Не было ничего: ни чертежей, ни набросков, ни данных исследований, только носитель образца и сам имплант, завязанный на нервной системе Августа. Когда Хольта пришлось подключить к ИВЛ, Отто, не отходивший от босса ни на шаг, сразу же вызвонил его супруга. Но Дима не взял трубку -- он как раз завершал трансатлантический перелет и был недоступен. Дубин-Хольт крепко спал, свернувшись в кожаном кресле. Последние дни истощили его нервную систему и тело само вырубилось, когда мозг нажал на стоп-кран. Прошло несколько часов, прежде чем Дима узнал о состоянии мужа. Он приехал глубоко за полночь, застряв на таможне. Кому-то в верхах не слишком нравилось, что не имеющий никакого официального статуса в России полицейский распоряжается финансами и активами наследника Хольт Интернешнл, поэтому погранцы три часа мучали его вопросами о целях последнего визита в Канаду и о резко возросшей частоте перелетов. Дима молчал, скрежетал зубами и отвечал - ровно, тихо, покорно. Так, как разговаривал с хулиганами в начальной школе, пытавшимися щемить его за субтильность и очкариковость. Август не спит, а слабо дремлет в теплом свете контурной подсветки. Его тело опутано проводами, сам он лежит на боку. Имплант мигает синими диодами, которые попеременно то резко вспыхивают, то так же резко гаснут, и периодически искрит где-то внутри, при любом движении причиняя Хольту боль. В первую секунду Дима, вбежавший в их спальню, когда-то принадлежавшую только Августу, застывает на пороге между широко распахнутых дверей. Август дергает плечом, датчик кардиомонитора начинает пищать чаще, сообщая об изменении сердечного ритма. Дима быстро доходит до кровати и, обогнув ее, встречается лицом к лицу с Августом. Тот приоткрывает глаза, моргает и, с трудом разлепив губы, произносит: - Sunshine, is it really you? - Yes, Wonder, it is me, - Дима отвечает не на русском, чтобы не утомлять Августа еще больше. - Thanks Lord, it's not another dream, - Август едва приподнимает уголок рта, обозначая улыбку. Его глаза все еще лишь слегка приоткрыты. Дима обращает на это внимание и дергается к выключателю, но его ловят слабые горячие пальцы, кожу сквозь рубашку ударяет легчайшим током. Слишком слабым, едва ощутимым. Призрачным. - Не нушно, остафься, - у Августа прорезается акцент, настолько сильно он хочет, чтобы Дима был рядом. Дубин-Хольт тяжело вздыхает и садится на мягкий песочный ковер у кровати. Тревожить Августа лишний раз не стоит. Волнение и слабость -- то, что Август ненавидел демонстрировать больше всего, но Дима видел это. Ему, одному из немногих, было позволено, доверено видеть Августа ван дер Хольта уязвимым. Дима тянется губами к ладони, целует центр, затем каждый палец, переплетая их со своими. - Sunshine, I'm d... leaving. We've known about this for a long time. And in a few hours I won’t be able to breathe without the device, - Август говорит жестокие, но важные слова. Он говорит правду. Он предупреждает, подготавливает и... прощается? - Знаю, черт возьми, Wonder. Я знаю! Давно знаю! - Дима почти кричит, если можно кричать шепотом. Он зацикливается на одном месте, закручивается мыслями вокруг своей боли, как волчок, и продолжает повторять "знаю, я знаю". Слова сливаются в неразборчивый поток отчаяния, как полосы волчка в единую непрерывную линию. - Hush, Sunshine, - Август кладет вторую ладонь ему на макушку и проводит пальцами по немытым слипшимся волосам. Прическа Димы похожа на пшеничное поле, примятое сильным ливнем, где ни один колосок не смог устоять против свирепой водной стихии. Август ведет по голове вниз, к затылку, и поднимается к лицу, обхватывая щеку и челюсть пальцами. Заставляет его поднять на себя глаза, просит быть рядом. - Ми давно знайт, что тэк било. Не смисл быть больно, Д’има, - слова и формы в его рту путаются, как и мысли в сознании, но Дима понимает. Он все понимает и принимает. Но смириться?! Как он может смириться? - Да, Август. Но все равно больно, ведь ты... - I've known about this for a long time, and so have you. I was ready, so were you, and I resigned myself, so... - Нет, я не смирился. Я не могу! - Дима вырывается из слабой хватки, дергая голову в сторону. Его щеки горят, а глаза наполнены слезами, отчего контактные линзы заволакивает туманной дымкой, размывающей реальность и крадущей образ Августа. Дима моргает, но это не помогает, тогда он лезет пальцами в глаз и дергает линзу, отчего эластичный кружок летит прочь, теряясь в в высоком ворсе ковра. Он тянется ко второму глазу, но рука мужа останавливает его. - Нэт нужно. Больно внутри, не делаешь больно наружи, - Август повышает голос и под конец фразы начинает кашлять, его голос, искаженный резиновой маской, теперь звучит еще более искусственно и механически. Он кашляет, захлебываясь жидкостью в легких. Дима, и так сидящий на полу, наклоняется вперед, расслабляя спину и шею. Он горбится, больше не в силах держать... держаться. Кашель Августа будто обрезает все ниточки, на которых в последние годы и особенно в последние дни держался Дубин-Хольт. Они молчат. Дима продолжает сжимать ладонь мужа, лаская его сухую, потрескавшуюся кожу. Ни на что большее он сейчас не способен. Август горячий. Он всегда был теплым, и в долгие зимние ночи, когда не спасало даже отопление, Дима льнул к нему, как кот к батарее. Но сейчас он ненормально горячий, наверное, жар. Август, нашедший в себе еще одну каплю сил, забирает свою ладонь и шага пальцами, как в детской игре, по Диминой руке добирается до головы, притягивая к себе. Дима подползает ближе, сложив худые длинные ноги у деревянного бортика кровати. Голову он укладывает на бедро Августа и вновь тянется, что переплести с ним пальцы. Перед глазами мелькает кольцо: Август снимает его и протягивает Диме, но пальцы Хольтовы сводит судорогой и кольцо выпадает. Полицейский, не отнимая руки, шарит другой по ковру в поисках украшения. - Зачем ты его снял? - Keep it to yourself. I want you to remember... - Ты с дубу рухнул? Август мягко смеется, тем самым настоящим, бархатно-тихим смехом, которым когда-то окончательно покорил Димино сердце. - No, дуб рухнул на мня, и я быть частлив. Дима отводит глаза и на мгновение улыбается. Август заприметил его как раз тогда, когда Дима упал на него в управлении, куда Хольт наведался после излечения для урегулирования ситуации с дронами и выплаты компенсации за ущербом, нанесенным городу его засбоившей техникой. - Хорошо, - Дима наконец нащупывает рельефное кольцо, более широкое, чем у него самого, и прижимает его к сердце, - я сохраню. Он продолжает держать Августа за руку, но усталость берет свое, и Дима засыпает. Хольт в последний раз целует его ладонь и сам отключает аппараты нажатием кнопки. Когда их ставили, он втайне от мужа попросил, чтобы врачи дали ему выключатель. Никто не должен был решать судьбу Августа, кроме него самого. Не в этот раз. Единственным работающим аппаратом остается кардиометр, сигнал которого в течение нескольких часов замедляется, а затем и вовсе превращается в высокий писк. Дима очухивается к полудню около остывающего тела мужа, все еще сжимающего его руку. Никто из слуг не решался войти в комнату ранее, Август выдал им весьма четкие инструкции на случай возвращения мужа. Вдовец, не осознавший своего нового положения, поднимает свободную руку и смотрит на механические часы: 12:14. Минутная стрелка лениво ползет к трем. Позднее посмертное вскрытие установит, что нидерландский гражданин ван дер Хольт скончался от дыхательной недостаточности в десять часть ноль ноль минут двадцать шестого ноября две тысячи двадцать седьмого года. Согласно воле усопшего, контрольный пакет акций корпорации переходит по наследству его дочери Тиаки Теодоре, а ее опекунами в порядке очередности назначаются его муж Дмитрий Дубина-Хольта и сестра Мико ван дер Хольт. Тело ван дер Хольта будет кремировано двадцать девятого числа и развеяно тем же вечером над Невой на скромной церемонии прощания, куда не будут приглашены журналисты, слуги и прочие причастные. Только муж, сестра, дочь с няней и самый преданный телохранитель - Отто Шрайдер. Белесый пепел будет падать из раскрытых кулаков близких, опускаясь к воде, но горсть, кинутую Димой, подхватит кусачий мерзлый ветер и понесет вверх, к грозовому небу. Сверкнет молния, за ней раздастся гром, и город затопит стеной дождя. Между пальцами у Димы промелькнет синяя искра, а два кольца с гравировкой мелодично звякнут на груди вдовца. На внутренней поверхности малого, идеально дополняющего большое, буквы и цифры - Au. W. 15.VII.22., на большом - Dm. Sh. 15.VII.22. Однажды, когда Тиаки станет взрослой, он подарит ей украшение. Он сплавит два кольца в один кулон, добавив гравировку на японском:

И в тысячной осени*

память о тебе

пребудет в мире.