Хрюша, зараза, ангел и жопа бегемота

      Ли Вонхи устроили в отдельной палате в одном из самых защищенных мест дома. На фоне идеально белой простыни и большой пышной подушки он казался особенно маленьким и хрупким. Всего одно неловкое движение — и развалится на кусочки, как драгоценная фарфоровая пиала династии Мин.       Пит постоял пару минут в коридоре, разрываясь между желанием зайти в палату и сбежать без оглядки. Выдав себе мысленного крепкого леща, он все же смог взять себя в руки и с едва слышным стуком проскользнул в палату. При виде него Вонхи приподнялся на локтях, на его бескровных губах появилась робкая улыбка. Прикрепленная к тонкой руке капельница зашаталась, но устояла, и Пит поспешил опуститься на гостевой стул. К ладони юноши, свободно лежащей на простыне, он притронуться так и не решился.       — Привет. Как ты? — каждое слово давалось непомерным усилием, глотку мужчины драло, как от сильной жажды, а глаза зудели и чесались, однако слезы не торопились подступать. Будто вселенная наказывала Пита таким изощренным и хитрым способом: заставляла мариноваться в негативных эмоциях и страхах, без всякой надежды на освобождение и прощение.       — В порядке. Голова немного кружится, и… тошнит чуть-чуть. Но я быстро поправлюсь, вы даже не заметите.       Улыбка Вонхи теперь отражалась и в глазах — больших, чистых и светлых, как у доверчивой лесной лани. Несмотря на изможденный и бледный вид, капельницу, перемотанную бинтами голову и темные синяки под глазами, юноша продолжал улыбаться и поддерживать других. Пит наконец в полной мере понял странные взгляды Кинна и Чана, которые те бросали на него самого, когда он попадал на больничную койку после сложных заданий и точно также через силу улыбался, пытаясь убедить всех, что с ним все в порядке, когда это было далеко не так. Выглядело, стоит признать, и правда жутковато.       — Не лги. Я знаю, что тебе больно и тошнит намного сильнее, чем ты показываешь. Мне очень жаль, что ты пострадал по моей вине. И спасибо, ты защитил моего сына, рискуя собой. Я не знаю, как отплатить тебе за этот поступок.       — Вы бы сделали для меня то же самое, — Вонхи первым дотянулся до безвольно лежащей на краю кровати руки Пита, мягко ее пожимая. — Мне жаль, что я не успел поднять тревогу во всем доме… Все слишком быстро было… Я буду учиться лучше, буду защищать… себя и друзей. Впервые за всю мою жизнь у меня есть друзья. Странно, да?       — Нет, Вонхи-я, ты заслуживаешь самых лучших друзей. Ты большой молодец. Мы с твоим отцом тобой очень гордимся. — Пит перехватил ладошку юноши и поднес к губам, благодарно целуя острые костяшки.       Щеки Вонхи украсились бледным, неверным румянцем. Он крепче сжал руку Пита и попросил, прерываясь на короткий отдых и морщась от головокружения и других неприятных ощущений:       — Не приносите смешинку сюда. Не хочу… чтобы он видел меня в бинтах… Он сильно испугался?       — Есть немного. Физически он цел, но морально мы будем долго работать над его восстановлением. Венис будет в порядке, обещаю, мы сделаем все возможное. Поправляйся, ни о чем плохом не думай.       Оставив Вонхи отсыпаться под действием препаратов, Пит вышел из палаты, добрел до первого попавшегося тупичка на подвальном этаже и провалился в рыдания, дрожа всем телом и подавляя обреченный вой. Напряжение, копящееся последние месяцы, вина перед Венисом и Вонхи за то, что не уследил и не обезопасил, усталость и страх потери навалились на него, подобно лавине, погребая под собой здравый смысл и веру в лучшее. Но больнее всего было маленькому Понгсакорну, все еще сидящему внутри него. Обиженный, снова брошенный всеми родными людьми ребенок надрывно плакал и закрывал голову руками, защищаясь от невидимых ударов и крика, и Пит ничего, совсем ничего не мог с этим поделать. В голову сами собой лезли разъедающие, ядовитые мысли, озвученные голосом Нока:       — Если ты не можешь защитить самого себя, как будешь защищать других?       Рыдания душили. Хотелось выть и рвать на себе волосы, но Пит не мог позволить себе показаться перед остальными детьми в таком ужасном виде. Спасаясь от сильнейшей внутренней боли, он с силой кусал свои же предплечья поближе к локтю, чтобы потом было удобно прятать следы преступления под длинными рукавами рубашек. Горло болело от спазма, легкие жгло без воздуха, а тело колотилось, как в ознобе. Пит давно уже не испытывал столько негативных ощущений сразу; в этот раз было даже хуже, чем когда шальная пуля чуть не раздробила ему правую ключицу семь лет назад.       По запястью потекла горячая кровь из самого глубокого укуса. Пит остановился, часто мелко вдыхая пыльный, затхлый воздух. Он смотрел на кровь завороженно, как на танец змеи под дудку факира. Но, стоило прикрыть глаза на пару секунд, и под веками вспыхнуло воспоминание: его милая мама стоит посреди их бедно обставленной тесной кухни, тихо и страшно плачет и пытается улыбаться Питу, зажимая рассечение на плече от тонкого провода, которым отец ее только что избил. Измученная, неживая мамина улыбка, будто приклеенная к дрожащим губам, сошедшимся в тоненькую, едва видную полоску — лишь бы Пит не расстроился еще сильнее — нелепые попытки казаться отважнее и спокойнее, желание защитить ребенка хотя бы немного от того нескончаемого кошмара, в котором они жили годами… Та самая улыбка, которую сегодня неосознанно копировал он сам, только бы дети не поняли, насколько сильно он разбит и изранен внутри.       Когда боль достигла апогея, Пит сдался и глухо завыл, колотя себя кулаком в грудь в попытке хоть на секунду перекрыть внутреннюю боль внешней. За запястья его обхватили очень, очень крепкие горячие руки, сопротивляться которым сил уже не осталось. Справа и слева кто-то опустился на пол, но открыть глаза и посмотреть в лица гостей Пит не смог, как огня боясь осуждения и разочарования. Он выглядел опухшим, разбитым и сломанным и больше не мог сопротивляться эмоциям, как бы сильно не хотелось сдержаться.       Укушенную руку перехватили теплыми проворными пальцами. На рану легла тугая повязка — кровь почти сразу впиталась в нее и перестала неприятно щекотать запястье. Пит не хотел об этом думать, он вообще не хотел ни о чем думать, но мозг по привычке зафиксировал миниатюрные размеры ладошек и твердые шершавые мозоли от шариковой ручки на пальцах. Либо Лиам, либо Убон, но длинные волосы лицо и плечо не щекотали, значит, все же Лиам.       — Боль никогда не пройдет, — тихо заговорил юноша, откинувшись на стену за собой, когда закончил бинтовать руку Пита. — Не твоя вина, что они тебя не любили, но ты будешь платить за это всю жизнь. Будешь вечно всем доказывать, что ты можешь лучше, выше, сильнее, даже если твоим близким людям доказательства не нужны.       — Ты всегда будешь думать, что априори не достоин счастья. Что жить в постоянной боли, страхе и напряжении — нормально и правильно, но это не так, — Пит все еще не открывал глаз, поэтому голос Макао, необычайно ровный, размеренный и усталый, проникал в каждую клеточку его тела, заставляя подрагивать от кое-как сдерживаемых эмоций. Парень продолжил говорить, с каждым словом причиняя все большую и большую боль, но в то же время неся скромные капли очищения и освобождения: — Никогда не держи свою боль в себе, Пит, иначе она расползется внутри и отравит тебя и всех, кто рядом.       — Вы меня… ненавидите? — с содроганием выжал из саднящей глотки Пит, одновременно и боясь, и желая услышать ответ. Вырвать из сердца огромную больную занозу раз и навсегда.       — Нет, конечно, за что нам тебя ненавидеть? Ты каждый день делаешь моего брата счастливым, ты папа моего младшего брата, ты по своей воле взвалил на себя заботу обо мне, Венисе и трех потерянных детях с мразями вместо родных родителей. Мы гордимся тобой, Пит. Просто иногда приходит время, когда нужно попросить о помощи. Как бы сложно тебе ни было.       — Мое прошлое…       — Оно у всех есть. Совсем у всех, Пит. И не всегда мы сами в нем виноваты. Думаешь, я такой идеальный?       — Вообще-то идеальный, океан, — поддакнул с другой стороны Лиам, но Макао упрямо продолжил, перед этим резко втянув воздух сквозь сжатые зубы.       — Ты и сотой доли всего сотворенного мной дерьма не знаешь, лапки. Каждый день я борюсь со своей блядской ревностью, сдерживаю собственничество, убиваюсь в зале и тире, решаю ебаную экономику с биологией, хотя в гробу их видал. И все это — только чтобы быть достойным тебя. И каждую секунду своей блядской жизни я чувствую, что этого недостаточно.       — А я каждый день смотрю на других парней в школе, на улице, даже здесь, когда охрана обновляется, и думаю, почему ты из всех выбрал меня. Если я такой некрасивый, толстый и мелкий.       — Лиам! — умудрился Макао прорычать слово без звука «р» вообще.       — Вот именно! Сам вдумайся в то, что говоришь. Если ты любишь человека, то любишь его целиком. С его прошлым, тараканами, хорошими и плохими сторонами. Да, иногда ты делаешь мне больно, но ведь и я тебе тоже! Это нормально, Као, это жизнь. И ты, па, делал много ошибок, но сейчас ты с нами. Тебе не нужно доказывать нам или кому-то еще, что ты чего-то стоишь, чтобы тебя любили. Мы уже любим.       — Но вы остались здесь, потому что я был хорошим, — прошептал Пит, едва разжимая губы. В тишине и тесноте закутка его все равно хорошо расслышали и сразу же взорвались эмоциями с двух сторон:       — Завали, ради Будды, Пит! И не вздумай ляпнуть эту хуйню Вегасу!       — Нет, па, это не совсем так. Мы остались, потому что здесь в нас увидели людей, а не предметы сделок. Ты знал, что Убон еще три года назад подобрали жениха? Некто кхун Вирот Вонгсавит, насколько я помню разговоры от… Тиннакорна и деда.       — Стой, а это, случаем, не тот мужик, что заправки держит по всей стране? — бесцеремонно перебив своего бойфренда, влез Макао.       — Да, он самый, — усмехнулся Лиам без капли веселья.       — Стой, но ему же… сорок два? Сорок три?        — Сорок шесть в этом году. Я на коленях умолял родителей одуматься, но кто бы меня слушал вообще? Думаешь, почему меня к дяде выслали? Чтобы глаза не мозолил и планы на Убон не сорвал. Они ему «свежее мясо» и помощь дяди в сокрытии любых грешков с налоговой, а он им свеженькие инвестиции. Я подслушал, как они обсуждали это в гостиной. Пораньше из школы вернулся, секцию отменили. И если вы думаете, что это все, то нет, Корна тоже хотели вот так продать. Просто пока не определились, кому.       — Был бы жив отец, меня бы ждала примерно та же участь, — фыркнул Макао и через Пита дотянулся до ладошки Лиама, пожимая ее и согревая своей. — Даже хуже, меня бы просто подкладывали под всех подряд ради информации и компромата. Как пи’Эна когда-то. Мы всего лишь разменные монеты в их сраных играх престолов. Марионетки. Пешки. Теперь ты видишь разницу, Пит? Лично я — да. Для тебя и Вегаса мы все дети. И ты заботишься о нас, как о детях. И хиа’ тоже. Видел же, как его клинит, когда Дао к Убон грабли тянет? А ведь ей Дао по-настоящему нравится, она сама хочет с ним гулять и целоваться. Еще пару месяцев — и до клубнички дотянут, а хиа’ на него уже огнем дышит. Лиама, он, кстати, тоже бережет. Стоит мне облажаться, и хиа’ найдет способ доходчиво объяснить мне, как сильно я не прав. И когда я Лиама сюда попросил забрать, ты и слова мне не сказал, Пит. Просто взял и помог, потому что для тебя он — ребенок, попавший в беду. Мы любим тебя потому что ты — это ты, и тебе не нужно доказывать нам каждый день, что ты хороший и правильный.       — Любовь накрывает внезапно и сильно, это твои слова, помнишь? Вот и отца накрыло. Он по уши в тебе, па. Ни за что не бросит, никогда не предаст. Просто дай ему возможность быть с тобой рядом. И нам тоже.       — Спасибо, — Пит продрал слипшиеся от соли ресницы и оказался в коконе из четырех заботливых и бережных рук.       Лиам обнимал, каждым касанием внушая чувство дома, тепла и покоя. Его маленькие ладони были созданы, чтобы поглаживать плечи и спины страждущих, а голос убаюкивал, как колыбельная или прибой. От Макао же ощутимо веяло надежностью, защитой, сдерживаемой силой, и Пит впервые за все время отношений младших задумался, каково Лиаму каждый день засыпать и просыпаться в этих жарких, плотных объятиях.       — Обращайся, Пит. С мелким мы посидим сами, не волнуйся. И Вегас сегодня будет особенно настойчивым и жадным, просто не мешай ему. Секс иногда здорово прочищает мозги, по себе знаю, — Макао первым выпустил Пита и помог подняться на ноги, придерживая за пояс. Лиам поднялся следом, еще раз напоследок обнял мужчину и отвел под локоть в ближайшую уборную для слуг, где помог умыться и влажными руками причесал ему растрепанные волосы.       Когда Пит пришел в их с Вегасом спальню, последний как раз вышел из душа, на ходу суша волосы полотенцем. Распаренный, полуголый, с покрасневшей кожей и влажными, чуть вьющимися волосами он казался воплощением сексуальности и порочности. Второе полотенце вокруг бедер лишь добавляло образу пошлой нотки и властности. Заметив на себе откровенно пожирающий, тяжелый взгляд, Вегас, красуясь, отвел от лица спутанные черные пряди, оскалился и прижал Пита собой к двери, попутно закрыв ее на замок, чтобы их не побеспокоили охранники, прислуга или дети.       — Прости, зверушка, этой ночью я не выпущу тебя из кровати, пока не выебу из тебя душу.       — Я не против, — вспомнив прощальные слова Макао, Пит закинул руки на шею почти-мужа и позволил ему просунуть ладони между собой и дверью.       Вегас не стал торопиться или тащить Пита в кровать — начал с отвлеченных поцелуев в шею и рук на талии. Самую малость кусачие, пощипывающие касания прошлись от угла челюсти до самого плеча, благо свободный вырез рубашки позволял и не такие фокусы. Он не спешил валить и трахать, ставить засосы или хватать за задницу. Просто придерживал собой, фиксировал в пространстве и окружал запахом распаренной кожи, геля для душа и тонкого, родного аромата, присущего исключительно его телу. Без этой головокружительной смеси ароматов Пит уже не представлял свою дальнейшую жизнь.       — Зверушка, сегодня я хочу попробовать новое, — промурлыкал Вегас, добравшись до ключиц.       Его пальцы ловко расстегнули рубашку пуговица за пуговицей и помогли Питу стянуть ткань совсем. Заметив свежий бинт на руке, он недовольно фыркнул, но промолчал. Зачастую им не нужны были слова, чтобы понять мотивы поступков друг друга, вот и сейчас Вегас хоть и не одобрял душевного посыла Пита, но мог его принять и понять.       С трудом вынырнув из ощущения неги, прокатывающейся по телу слабыми, приятными волнами, Пит облизал пересохшие губы и спросил:       — Что именно? Я не против нового, если с тобой.       — Трахни меня.       На Пита будто с размаху опрокинули ведро ледяной воды. Никогда, ни разу за все время их отношений Вегас не давал понять, что хочет поменяться позициями. Он был безусловным активом и далеко не самым плохим. Властным, но заботливым, требующим полнейшего подчинения, но чутко улавливающим потребности и возможности партнера. Несмотря на все то, что было между ними во время плена Пита, после их окончательного воссоединения как пары Вегас ни разу не перешел черту, ни разу не причинил такой боли, которой его партнер бы не желал. Пит сам не раз и не два протягивал Вегасу веревку, позволяя связывать, ограничивать, удерживать себя в том положении, в каком хотел его видеть актив. Сам порой просил наказать, взять пожестче и поглубже, завладеть телом и вытрахать так, чтобы беспокойные мысли сами собой покинули голову. Он доверял Вегасу настолько, что сам просил довести свое тело до состояния нестояния, когда остается только усталость, давящая бетонной плитой и накрывающая сознание плотным и тяжелым одеялом безразличия.       Вегас умел играть и всегда был разным. Игра на контрастах оставалась его любимейшим развлечением, и Пит каждый раз умирал и воскресал, когда его грубо держали за шею и в противовес нежно гладили второй рукой живот. Когда шлепали до опухших ягодиц и глубоко, страстно, увлеченно целовали после. Когда толкались с оттяжкой и размахом, и вместе с тем покрывали плечи и шею сотнями невесомых поцелуев.       Корнвит был идеальным любовником. Прекрасно знал, где Пит слабее всего, куда нужно нажать, чтобы тело покрылось мурашками и расслабилось полностью. И не пренебрегал этими знаниями, лаская мужчину после особенно жестких и длинных сессий с такой отдачей, что тот уплывал в исцеляющий сон со счастливой и блаженной улыбкой на губах. Но никогда еще он не стремился занять ведомую позицию, хотя и не запрещал это сделать, а Пит и не рвался. Ранее ему было жизненно необходимо доказывать делом, в чьих руках власть. Что только он, Вегас Корнвит Тирапаньякул может касаться тела любовника так собственнически, невозбранно оставлять укусы, засосы и следы от пальцев. Он рисовал на теле Пита, как на холсте, чутко улавливая, когда нужно остановиться и получая в процессе столько же удовольствия, сколько и пассив.       А сейчас добровольно передавал полномочия в руки Пита. Впервые попросил вести его, и Пит… испугался. Громадной ответственности, перспектив поранить или навредить, сделать что-то не так и разрушить то нежное и хрупкое, что протянулось между ними невесомой паутинкой.       — Нет! Вегас, нет, не надо, пожалуйста, я не хочу…       — Боишься, малыш? — Вегас ничуть не удивился преувеличенной реакции Пита. Теплая узкая ладонь легла на щеку паникующего мужчины, не давая опустить голову и отвести взгляд. — Не хочешь меня поранить, да?       — Вегас… Вегас, я… — слова и мысли разбежались, как тараканы на свету. Пит только и мог, что цепляться за запястье партнера и бормотать бессвязный набор слов и звуков, умоляя непонятно о чем.       — Хочешь, чтобы тебя выебали до отключки, да? Не хочешь думать и что-то решать, только чтобы решали за тебя. Я польщен твоим доверием, зверушка, но сегодня я сам хочу быть ведомым.       — Нет! Нет, Вегас, не надо… Я боюсь, что сорвусь на тебе. Ты не заслужил…       — Я избил тебя ремнем, — взгляд Вегаса изменился, из ленивого и томного став острым, как скальпели из его «тревожного чемоданчика». Он больно сжал шею Пита, перекрывая дыхание, вынудил заглянуть в темные колодцы глаз, до краев наполненные застарелой болью и стыдом. — Ты чуть не сдох в той комнате, в одиночестве, грязи и боли, зверушка. Но, что намного хуже, я сломал тебя под себя, и мне за это вообще не стыдно. Я думал, что поступаю правильно, я же привык играть со всеми, почему бы не поиграть с таким доверчивым, милым и сладким малышом Питти?       — Ве… гас… — прохрипел Пит, царапая руку мужчины, но все еще не пытаясь вырваться и оттолкнуть всерьез. Не мог, хотел, но не мог, завороженный живой, тягучей болью, плещущейся в родных раскосых глазах.       — Потом я вообще на больничную койку улегся, а ты с моим пиздюком возился, как так и надо. Думаешь, мне после этого не страшно к тебе прикасаться?.. Думаешь, мне не стыдно перед тобой за то, что я такой немощный и неполноценный?.. Тебе нужна боль, ты от нее зависим, как наркоман, и я каждый раз заставляю себя взять в руки наручники, ремень, плетку и оставить на тебе следы. И каждый блядский раз перед моими глазами становишься ты в ту ночь — почти без дыхания, горячий и безвольный. Думаешь, мне, блять, легко?!       — Так не делай! — взбеленился наконец Пит, с силой отталкивая руки Вегаса в сторону. — Зачем ты так мучаешь себя рядом со мной? Найди себе кого получше, Вегас, раз я такой сломанный и неправильный! Меньше всего я хочу, чтобы ты жил со мной только из-за детей!       — Ты как папа для наших детей, и ты как моя зверушка в спальне — это очень разные люди, Пит, — опасным, низким голосом промурлыкал Вегас, не сдавая позиций. Он все еще стоял так близко, что Пит ощущал щекой его тяжелое дыхание, а обнаженные руки с красиво перекатывающими мышцами теперь упирались в стену по двум сторонам от мужчины, загоняя его в замысловатую ловушку — вроде и стен нет, оттолкни и иди, куда хочешь, но идти как раз никуда и не хотелось. — Я больше не хочу тащить наш секс только на себе, Пит. Возьми ответственность за наши отношения тоже.       — Я пораню тебя. Я могу не остановиться вовремя, Вегас, ты к этому готов?       — Более чем. Just try, little pet. Be brave and careful. I trust you. I want you. I love you. And I`m ready for you.       От одной только мысли о том, что Вегас готовился к их сексу и сам растягивал себя в ванной, у Пита потемнело перед глазами. Страх навредить и не справиться с их эмоциями, усталость после долгого и трудного дня, физическая и душевная боль отступили, переехали на задворки сознания, стоило представить обнаженного Вегаса, по одному вставляющего в себя длинные изящные пальцы.       — Что я могу использовать?       — Все. Для тебя нет запретов. Экспериментируй, зверушка. Let`s go.       Вместо ответа Пит с силой толкнул Вегаса в плечи, тесня к кровати. Тот не сопротивлялся — сам дошел до кровати, сбросил с бедер полотенце и замер у края, ожидая приказа. Мягкие, но прочные снимающиеся фиксаторы для рук и ног, которые они все еще старались прятать от детей, болтались готовые на спинках кровати. Пит прикинул, чего хочет на данный момент больше всего, и отрывисто приказал, ощущая в себе как никогда много властности и желания подчинять и доминировать:       — На кровать лицом вниз, прикуй свои ноги и левую руку.       Вегас подчинился безоговорочно. Его тело в приглушенном свете светодиодных желтоватых светильников казалось выточенным из мрамора. Он всегда был изящным, сколько Пит его знал — острые, кошачьи черты лица, выступающие ключицы, резкая линия плеч и стройные, по-мужски узкие бедра, переходящие в небольшие подтянутые ягодицы. Длинные ноги с изящными стопами, красивые руки, на которые Пит тайком втыкал, еще будучи зеленым восемнадцатилетним юнцом, впервые увидевшим вторую семью вблизи. На Вегаса невозможно было не смотреть: благодаря природному магнетизму, харизме и хищным повадкам он привлекал внимание, как смертельно опасный зверь. Всю жизнь просидев в тесной клетке из приказов и наставлений Кана, он все равно оставался на самой вершине пищевой цепочки.       В отличие от Пита, всегда осознающего себя на самом дне. Его личные границы давно стерлись под натиском отца — домашнего боксера и морального урода — и забитой, запуганной матери. Пит привык к насилию с самого детства, не считал его чем-то из ряда вон выходящим, не боялся боли и лишений, и именно поэтому смог добраться до вершины карьеры телохранителя в доме Корна. Проблема в том, что телохранителем он больше не был, а роли папы, любящего и любимого мужа и хозяина дома давались ему непомерным трудом и преодолением самого себя. Пит никак не мог привыкнуть, что он ценен и важен сам по себе, что его — такого сломанного, покореженного, покрытого шрамами и снаружи, и внутри — можно любить и признавать равным. Долго шарахался от слуг и телохранителей, называющих его уважительным «кхун», не мог заставить себя отдавать другим приказы, если только дело не касалось безопасности детей и Вегаса. Не мог полностью свыкнуться, принять простую мысль, что он ценен без усилий и условий, просто потому что есть.       — Неужели настолько нравится вид? — вывел из раздумий насмешливый голос, и Пит осознал, что последние пару минут как идиот пялился на ягодицы Вегаса, чуть ли не слюни на них пуская.       — Я не разрешал тебе говорить, — нашелся он с ответом, пусть и немного запоздало.       На что получил еще более насмешливое хмыканье, в котором явно слышались нотки превосходства. Захотелось стереть это самодовольное выражение с любимого лица, и Пит отбросил подальше навязчивые мысли и рефлексию, сосредоточившись на подготовленном специально для него теле.       Шлепок вышел звонким и оставил на задней стороне левого бедра слабый розовый след. Вегас вздрогнул всем телом и замолчал, переживая внутренний конфликт и примеряясь к новым эмоциям. Пит приковал его правую руку, проследил, чтобы фиксаторы сидели нормально и не вдавливались глубоко в кожу, и подложил под красиво раздвинутые бедра ту самую, специально свернутую пополам подушечку, пятна смазки с которой не смогла бы вывести ни одна химчистка мира.       — Рот без разрешения не открывай. Один стук по изголовью — все хорошо, продолжай. Два — дай мне отдохнуть. Три — смени практику. Больше трех — конец сессии. Все ясно?       Вегас шевельнул левой рукой. По комнате пронесся четкий звук одинокого удара костяшек пальцев о изголовье. Пит еще раз осмотрел поле деятельности, задержав взгляд на выгодно раскрывшихся ягодицах и подрагивающих от нетерпения лопатках. Вегас впервые был перед ним настолько открыт, беззащитен и уязвим. Пит помнил, что именно тот пережил по вине Кана, как трепетно относился к своей безопасности и контролю. Тем ценнее для него было осознавать, что Вегас готов отдаться целиком и полностью, раскрыться до самого дна души.       Пит в раздражении откинул маленькую черную плетку-девятихвостку, которую Вегас использовал на нем чаще всего. Она била совсем не сильно, по крайней мере Питу, привычному к куда более болезненным и сложным повреждениям, эта боль всегда казалась приятным дополнением к горячему сексу, не более. Но сейчас она жгла руки, словно была сделана не из кожи, а из раскаленного металла — для Вегаса в его нынешнем положении она была бы явным перебором.       Младший вздрогнул всем телом, когда Пит уперся о кровать коленями по обеим сторонам от его колен и наклонился, припадая к гладкой коже поцелуями. Вегас набрал в грудь воздуха, даже почти начал говорить, но вовремя вспомнил о приказе и шумно выпустил его обратно. Не смел мешать, красиво дергаясь от каждого, даже невесомо-нежного прикосновения. Лаская его, Пит чувствовал себя пьяным или накуренным, не мог оторвать губ от теплого шелка кожи, пахнущего их общим гелем для душа, теплом и домом. Вегас — властный, эмоциональный, хитрый, жесткий — растекался лужей под ним, доверялся, позволял все и даже больше. Такая власть пьянила, и, вместе с тем, накладывала обязательства: сделать ослепительно хорошо, занежить, заласкать, залюбить, чтобы в темноволосой умной голове больше не мелькали разрушительные или глупые мысли.       И все же Пит знал, что Вегас ждет от него не только нежности и ласки. С трудом оторвавшись от вкусной кожи на лопатках, он прогулялся к шкафу, где в закрытом на замок с отпечатком пальца ящике они хранили смазку и приблуды для секса. Ладонь ищуще скользнула по плеткам, стекам, паддлам и прочим «милым» устройствам. Пит ловко выцепил клинер для секс-игрушек, маленький тонкий стек, широкий ремень и крупную анальную пробку каплевидной формы. Вернувшись к Вегасу, он скинул все на кровать рядом, надавил на шею партнера, мешая изогнуться и посмотреть «гостинцы», и отвесил по обнаженным ягодицам щедрый, обжегший ладонь шлепок.       — Лежи тихо, я не давал тебе права двигаться.       Вегас замер, упираясь лбом в простыню и тяжело дыша. Пит ласково огладил его шею, покрасневшую от грубой хватки, и потянулся к клинеру и пробке. Очистив игрушку, он смыл вещество в ванной, залил смазкой и одним мягким, длинным толчком затолкал силиконовую игрушку внутрь. Вегас напрягся всем телом, сжал скованные руки в кулаки, и Пит снова шлепнул его, безмолвно требуя подчиниться и расслабиться. Он специально не стал проверять, готов ли любовник к такому испытанию — доверился сходу, зная, что на себя любимого тот бы смазки и времени не пожалел.       Скользнув пальцами вдоль позвоночника, Пит поддразнил Вегаса, играя на контрастах, и взял в руки стек, подходя к изножью кровати. Стопы младшего лежали раскрытыми, разве что пальцы от дискомфортного натяжения из-за пробки поджались к стопе. Пит притронулся к ним кончиком стека, предупреждая. С глубинным, похожим на брызги шампанского восторгом от отметил, как всесильный Вегас вздрогнул всем телом и задышал чаще и тяжелее.       Первый удар получился пробным, легким. Пит примерялся, вспоминал собственные ощущения и сверял с теми реакциями, что демонстрировал Вегас. Например, у Пита пятка была не такой уж и чувствительной, боль от ударов куда сильнее ощущалась в середине стопы или ближе к пальцам. Вегас же был чувствительным везде, он следил за своим здоровьем и красотой, поэтому его ноги были ухоженными, а кожа на стопах тонкой, нежной и чувствительной. Розовые полосы украсили ее, расцветили, подчеркнули природную красоту узких, длинных ног.       Пит оставил по паре осторожных ударов на икрах, не обошел вниманием заднюю сторону бедра, и, дойдя до ягодиц, сменил стек на широкий ремень. Решив вначале немного сменить практику и поиграть с пробкой, он потянул ее на себя, и испуганно отшатнулся: Вегас выдал низкий, болезненный стон и задергался в оковах, дрожа и глотая воздух широко раскрытым ртом. Страх настолько сильно сковал Пита, что он впал в подобие прострации и не заметил того, как Вегас выпрямился и обернулся, изучая взглядом его лицо. В тишине спальни прозвучал один единственный звук — стук костяшек о деревянное изголовье. Ровно один, но разорвавший сознание Пита подобно сильнейшему громовому раскату.       Пит рухнул на колени, отбросив в сторону стек. Закрыл лицо руками и разрыдался второй раз за день, громко всхлипывая и икая. От кровати послышались звуки возни, ругань на английском и шорохи. Пит обхватил себя руками и начал раскачиваться вперед-назад, как часто делал Кхун после особенно сильных, пробирающих истерик. Всего вокруг стало слишком много, звуки долбили со всех сторон, кровь зашумела в ушах, грудь разрывало без воздуха, и он с ужасом подумал, что поймал первую в жизни паническую атаку.       Кто-то резко сел на колени совсем рядом, но из-за цветных пятен перед глазами зрение затуманилось, и Пит видел только одно большое бежевое пятно. Родной хриплый голос заговорил, уверенно и четко, как на учениях в медпункте, обязательных для любого наследника мафиозной семейки:       — Вдох. Давай, Пит, медленный вдох вместе со мной. Молодец, теперь выдох. Снова вдох… выдох… Вдох… выдох… Назови пять предметов, которые видишь?       Пит проморгался и кое-как сел ровно, опираясь на обнаженные предплечья Вегаса. Первым на глаза попался стол, и мужчина с трудом разлепил губы, набираясь сил, чтобы ответить. Дело сдвинулось, он понемногу стал успокаиваться и говорить, что видит, слышит, может потрогать или понюхать. Вегас сидел к нему вплотную, держал руки в своих, гладил запястья большими пальцами, вряд ли это осознавая, и слушал сбивчивую, тихую речь так внимательно, будто ничего важнее и представить себе было нельзя.       Успокоившись немного, Пит первым потянулся к бойфренду, обнял его за спину, вжимаясь в грудь грудью. Вегас не просто позволил ему это сделать, но еще и подхватил под бедра, закидывая на себя, и доставил до кровати на руках, аккуратно уложив на чистую сторону. Прохладная вода, набранная в стакан прямо из-под крана, пролилась в горло Пита амброзией. Он слабо замычал от удовольствия и отдал пустой стакан Вегасу, позволяя обтереть свое лицо мокрым полотенцем.       Молчание густым облаком осело в комнате. Вегас отбросил полотенце на пол, скинул туда же испачканное спермой покрывало, заполз под одеяло к Питу и притянул его к себе, укладывая на своем плече, как на подушке. Пит, все еще сотрясаясь от редких всхлипов, послушался и вытянулся вдоль теплого тела, позволяя гладить себя по голове и мурчать на ухо незнакомый медленный напев.       — Спасибо.       — Обращайся.       — Ты в порядке?       — Ерунда. Даже крови нет.       — Я о другом.       — Yes. Yes, babe, that`s all right. Sleep well now. You deserve it.       — You`re my home. Remember that, please.       — You`re my soul. I love you more than everything in this fucking world.       — Even more than kids?       — Little monkey. Yes. Even more than kids. You`re the glue that makes our family so precious and intact. You`re the main reason why I`m still alive. I wake up every morning to see your face, so innocent and sweet. I look forward every night, because only at night I can possess your body and soul.       — You`re my hook. I depend on your existence.       — Your English is much better than earlier. I`m so proud of you.       — I doesn`t… don`t like this language. But you love it. It made… makes it more… приемлемым.       — Я весьма ценю твои усилия, зверушка. А теперь спи, это был абсолютно пиздецовый день.       Среди ночи Пит подскочил с гулко колотящимся сердцем и в холодном поту. В голове гудели и лопались на части обрывки неясного жуткого сна, подобные воздушным шарам, только наполненным не гелием, а кровью и страхом. Вегас рядом чутко вскинулся, и тут же лег обратно, придерживая безмятежно спящего между ними Вениса, сунувшего большой палец в рот.       — Давно он тут? — шепотом уточнил Пит и перелег на бок, постаравшись как можно меньше дергать одеяло.       — Пару часов. Принес его, подумал: и тебе, и ему так будет спокойнее.       Пит послал Вегасу долгий благодарный взгляд и поправил на безмятежно спящем ребенке одеяло. Во сне Венис выглядел кукольным и миленьким — ни следа взрывного и буйного характера, что в светлое время суток выносил мозг окружающим. Шило в одном месте заснуло, как и сам малыш, и Пит залюбовался губками-бантиками и мягкой линией личика, отвлеченно раздумывая, кто из его детей вырастет большим сердцеедом.       — Или Венис, или Убон, — прошептал Вегас минут через десять, когда Пит уже начал понемногу засыпать, убаюканный размеренным сопением ребенка и ладонью Вегаса, приятно давящей на его бок.       — Что именно?       — Ну, ты же сейчас думал, кто из них вырастет большим нагибатором, я прав? Ставлю на Убон. Ну или на эту жопу мелкую, он в Макао характером пошел, умеет подстраивать реалии под себя.       — Любой из них привлекателен, — возразил Пит и положил ладонь поверх руки Вегаса, переплетая пальцы поверх одеяла.       — Не спорю, но Лиаму и нахер никто не упал, он и Макао к себе так близко подпустил только потому, что наш пиздюк вообще берегов не видит и прет к цели, как бронепоезд. Макао после Лиама в принципе сломался, на других вообще не смотрит. У него никогда отношения дольше месяца не длились, а сейчас как привязанный за ним ходит.       — Убон красивая и умеет этим пользоваться, — Пит тоже решил отстоять свою точку зрения. — Но она хорошая девочка с повышенным чувством справедливости, вряд ли станет крутить ухажерами. А вот Корн…       — Характер не тот.       — Не скажи, это он пока ребенок. Лет через пять — шесть будем отбиваться от девочек только так.       — Это если он гетеро.       — Никогда не спрашивал. Но еще и рано, наверное.       — Ну как сказать, я все еще в двенадцать про себя понял, а ты?       — В четырнадцать. У меня в раздевалке секции привстал. Хорошо хоть никто не увидел, а то отпиздили бы кучей. Ты правда Эну дрочил по пьяни?       — Правда, — фыркнул Вегас без злобы, показывая, что вызвал Пита на откровенный разговор отчасти и из-за этого вопроса, терзающего старшего мужчину уже несколько дней. — Мы нажрались вискаря неразбавленного после того, как дед Эна его в очередной раз под кого-то подложил. Ну и Эн упросил заняться сексом, чтобы «стереть с себя чужие следы». Это было… никак. Если честно, я бы, может, и хотел подарить ему хорошие ощущения. Ну, знаешь, заставить забыть о случившемся хотя бы минут на пятнадцать. Но все вышло механически и быстро. Я тогда выбрал себя, поступил как трус.       — Почему выбрал себя?       — Я ж не дурак, малыш. Я знал, что он меня бросит и уедет. Он должен был уехать как можно скорее и как можно дальше, нам нужно было просто продержаться до конца школы. Влюбляться в него было бы… опасно.       — Ты бы и не смог, Вегас. Чувства или есть, или нет. И все же я рад, что ты не влюбился в него.       — Тебе не к чему ревновать.       — Знаю. Просто он… он странный. И ты меняешься рядом с ним, будто моложе становишься. Чувствую себя сорокалетней женой на встрече одноклассников: смотрю со стороны, как мой муж воркует с бывшим, и ничего не могу сделать. И у нас пять детей… тебе может быстро надоесть такая жизнь.       — Пит, закрой рот, пока не выпорол, — в шепоте Вегаса прорезалась неприкрытая угроза. — Ты думаешь, я идиот и риски оценивать не умею? Я сам тебе сказал комнаты детей подготовить, вот и не пизди больше на эту тему. Решение общее, значит, и ответственность общая.       — А ты еще спрашиваешь, почему я именно тебя выбрал. В тебе море нерастраченной заботы, Вегас, мне одному слишком много.       — Душу тебя, да?       — Не больше, чем Макао Лиама. Это у вас семейное, мы уже привыкли, — Пит залился беззвучным смехом, отпечатывая в памяти озадаченное выражение на лице партнера.       — Думаешь, они продержатся долго?       — Уверен. А ты нет?       — В чувствах Макао, как ни странно, уверен. Он реально влюбился и привязался накрепко, хер развяжешь. А вот Лиам… Я ему доверяю, конечно, но от него теперь напрямую состояние моего брата зависит. Стремно как-то.       — Зато теперь ты понимаешь Порша и его нелюбовь к Киму. Да, исправился, да, молодец и старается больше не лажать, но он всерьез ранил Порче, такое непросто простить.       — Если наши мелкие круто поссорятся, на чью сторону встанем?       — Пиздец ты пессимист.       — Реалист, детка. Мы о Макао говорим, он сто процентов облажается, — Вегас перелег на спину, уставившись невидящим взглядом в потолок. — У нас с ним одна на двоих ревность, но я свою могу в узде держать или сублимировать в секс, а он пока не научился. Да и Лиам не ты, с ним совсем другой подход нужен.       — Боишься, что опять поссорятся? Из-за чего хоть?       — Ревность. Макао с неделю назад приходил, еще до вашей встречи с Эном, совета спрашивал. Как, мол, я тебя с Тэ и Кхуном одного гулять отпускаю, вдруг ты кого встретишь и свалишь от нас.       — Бля. Это все усложняет. Откуда в нем это?       — Отец не сразу сказал ему, что мать умерла. Макао тогда был у родителей матери, и ему напиздели, что она просто ушла от нас. Вот малой теперь и боится, что Лиам тоже вот так уйдет. Плюс гормоны, не забывай, ему восемнадцати нет. Плюс риски нашей жизни, плюс личные загоны на тему того, что он Лиама не заслужил. Причин много, на самом деле. Вот и спрашиваю, как мозги им вправлять будем? Оно ж точно ебнет.       — Я в любом случае не буду заставлять Лиама делать то, чего он не хочет, — категорично высказал свою точку зрения Пит, тоже укладываясь на спину слева от малыша. — Давить не буду, обвинять Макао тоже. Но, если Лиам скажет, что не готов продолжать их отношения, я буду защищать и его самого, и его точку зрения.       — Я бы вправил мелкому мозги подзатыльником, но это не поможет. Он должен сам осознать, что иногда творит хуйню.       — А кто вправлял мозги тебе?       — Ноп.       — Серьезно? — Пит аж сел, удивленно захлопав глазами на хмыкнувшего Вегаса.       — Ну да. Когда у нас с тобой все завертелось, я ходил, как идиот, дурной и неприкаянный, все из рук валилось, папа срывался на мне сильнее, чем обычно, но мне как-то похер было. Тот вопрос, помнишь? Когда я пришел с синяком на лице, а ты — избитый, голодный, скованный, слабый после лихорадки — первым делом спросил, в порядке ли я. — Вегас отвел взгляд и мечтательно улыбнулся кончиками тонких губ. — У меня мир перед глазами за секунду перевернулся. Я никогда еще таких не встречал, Пит. Таких… самоотверженных. Наивных. Неиспорченных быстрым сексом ради сброса напряжения. Мне тогда впервые стало страшно тебя сломать.       — А потом? — затаив дыхание спросил Пит. Его взгляд бегал по задумчивому лицу Вегаса, пока тот вспоминал подробности своего состояния и кривил губы в гримасе не то страдания, не то боли.       — А потом ты сбежал. Я даже злиться на тебя не мог. Понимал, что для тебя так будет лучше. Думал, ты навсегда ушел, но Ноп предложил пойти к тебе и поговорить. Сказал: ты в любом случае заслуживаешь нормальных извинений. Нормальных, конечно, не вышло, это ж, блять, я, но в тот момент, когда ты был так близко ко мне, я понял, что боюсь сломать еще сильнее. Когда в себя пришел в больнице после операций и перевязки и тебя увидел, подумал, что ты мне снишься. Ну или я умер, и это мой личный ад.       — Ад? Почему это ад? Так, значит, ты жизнь со мной воспринимаешь, задница избалованная! — обиженно прошипел Пит, смаргивая с ресниц спокойные, тихие слезы нежности и сочувствия. Он даже представить не мог что однажды замкнутый, хитрый, изворотливый и отстраненный Вегас вот так вывернет перед ним душу не только действиями, но и словами.       — Потому что я всерьез думал, что ты откроешь рот и скажешь, что нашел получше и уходишь от меня. Мой ад, думаю, выглядит именно так.       — И Макао…       — Такой же. Не знаю, почему именно Лиам, Као как перемкнуло на нем, но факт есть факт: Лиам свалит, и мой брат неизбежно изменится в худшую сторону. Видел же, что с ним в прошлый раз было.       — Сука, как же сложно с ними… Стой. Вегас, скажи правду: ты взял смешинку, чтобы меня удержать? Не ври, я не обижусь.       — Да. Ты захотел его оставить, аж светился весь, когда он был рядом. И ты никогда у меня ничего не просишь, так что я подумал, что ребенок будет хорошей идеей, если для тебя это важно. Дурак, да?       — Дурак, — вдохнул Пит и встал, обходя кровать и садясь со стороны сдвинувшегося ближе к ребенку Вегаса. — Дети должны появляться по готовности, а не из страха потери.       — Откуда бы мне это знать, малыш? — горечь притаилась в уголках губ Вегаса и в его глазах, и Пит поспешил наклониться, слизывая ее языком, забирая губами и касаниями, растворяя в ласке без следа.       — Я рядом. Я люблю вас. Всех вас. Не покину ни за что, слышишь? Я буду бороться за нас до самого конца, что бы ни случилось.       Вегас бросил короткий взгляд на спящего как ни в чем не бывало ребенка, подхватил Пита за локоть и уволок в ванную, заталкивая под расслабляющий душ. Одежда соскользнула по телу мужчины вниз, упругие струи ударили в плечи и спину, наполняя воздух небольшой ванной влажностью. Он прикрыл глаза и позволил родным рукам неспешно скользнуть от плеч до ягодиц, в тысячный раз по одному и тому же пути, разжигающему в груди неукротимое пламя. Пит чувствовал себя окрыленным, обновленным, воодушевляюще пустым и готовым наполниться чем-то более значимым и важным, чем сожаления о прошлом и неуверенность в том, что он достоин занять место в этом доме и в этой постели.       Вегас ласкал его так спокойно и вдумчиво, будто у них было все время мира, а за стенкой не спал, как ангел, их маленький сын. И Пит, не желая стоять бревном, без напоминаний и понуканий опустился на колени, ловя на язык капли воды с идеального бедра. Весь мир за пределами ванной стал далеким и неважным: остались только сдержанные стоны Вегаса, шум текущей воды и вкус естественной смазки на языке, вскоре сменившийся спермой — Вегас явно не хотел растягивать удовольствие. Послушно проглотив все, что попало на язык, Пит шаловливо размазал остатки по губам и подбородку, бросая лукавые и хитрые взгляды снизу вверх. Прием сработал безотказно, уже через две минуты Вегас, несдержанно кусаясь и ворча, растягивал его пальцами, вытащив из душевой кабинки волоком. Пит уперся обеими руками в мраморную массивную тумбу с банными мелочами и прогнулся, позволяя длинным пальцам в густой и холодной смазке проникнуть как можно глубже и дальше. Дышать из-за повышенной влажности было трудно, простата на каждый толчок посылала по нервам сладкую дрожь, мурашки от холода и возбуждения то и дело пробегали вниз по позвоночнику. Каждое движение Вегаса погружало Пита в состояние, близкое к экстазу.       Между ними бывали разные ситуации. Был быстрый, грубый секс, когда разрядка приходит за пять минут интенсивных движений. Были долгие и проникновенные сессии, когда Пит исследовал свои возможности и пределы, а Вегас безоговорочно господствовал и доминировал. Был будничный секс, не то чтобы бесцветный, скорее, обычный и незапоминающийся, когда вроде и хочется ласки, но изгаляться с игрушками лень. Однако такого разрушительного довольствия, тесно замешанного на благодарности, доверии и чувственности, Пит не испытывал ни разу.       Вегас отлично знал его тело, пользовался этим, но не перегибал. Останавливался ровно за миг до того, как сладкая пытка перешла бы в откровенную боль, постоянно менял темп касаний, использовал губы, язык и зубы, чтобы заставить член Пита истекать смазкой, а его самого насаживаться на пальцы сильнее. Он не стал искать презервативы, хотя в ванной они точно где-то были. Облил себя дополнительной смазкой и вошел прямо так, изменив железной привычке заниматься сексом только в защите. Пит охнул, прогнулся больше, ложась грудью на холодную поверхность тумбы, и приподнялся на носочках, улучшая угол. Так проникновение ощущалось жарче и четче, Пит мог почувствовать в деталях, как в нем туда-сюда ходит крайняя плоть мужчины, толкающегося бедрами в весьма бойком темпе.       Обычно Вегас выдерживал минуту или две, прежде чем начать сжимать его бедра, шлепать, поливать грязными словечками или хватать за бока и с силой натягивать на себя. В этот раз он молча трахал, гладил взмокшую спину Пита, пощипывал затвердевшие соски, обнимал ладонями бока и то и дело спускался к дрожащим от неудобной позы бедрам. Когда руки сместились на ягодицы, Пит зажмурился и закусил губу, ожидая хлесткого, жгучего удара. Однако Вегас сумел удивить: раздвинув ягодицы посильнее, он вытащил член до половины, щедро на него сплюнул и загнал обратно, помечая Пита собой со всех сторон.       Меж губ тяжело дышащего мужчины протолкнулись чистые пальцы и сразу зажали меж указательным и средним язык. Пит послушно обхватил их губами, освободил язык и втянул их как можно глубже, до самого горла. Вегас играл с ним, как кот с мышью, заставлял ерзать и хныкать, всем телом выпрашивать ласку. Пит принял правила игры, повиливая бедрами и ягодицами, и показал себя во всей красе, улегшись грудью на тумбу и раздвинув ягодицы освободившимися руками.       Второй раз он кончал дольше и ярче, продолжая машинально двигаться вперед-назад. Вегас придержал его за бедро, останавливая, перехватил оба запястья в одну свою руку, прижал к мокрой от пота и конденсата пояснице и ускорился, безжалостно вдалбливаясь на хорошей скорости. Пит в последнюю секунду вспомнил, что в спальне спит Венис, и успел прикусить губу до крови, сдерживая крик. Вегасу, к счастью, не понадобилось много времени на эякуляцию, но Пит и эти минуты с трудом пережил, плача от непрерывной стимуляции крайне чувствительной после оргазма простаты.       Вегас действительно знал свое дело, Пит не смог затвердеть вновь так быстро, зато успел впасть в нирвану, когда внутри него толчками пролилась горячая густая жидкость. Медленно покинув его тело, Вегас вымыл член и поухаживал за Питом, убирая сперму из заднего прохода, чтобы не было осложнений с кишечником. Все так же на руках доставив разморенного мужчину до кровати, он уложил его слева от Вениса, чмокнул в губы и улегся с другого края, поправляя на ребенке и Пите одеяло. Все, на что хватило Пита: это устало улыбнуться и сжать в ладони те пальцы, что еще полчаса назад его растягивали. После всего случившегося за день он засыпал с улыбкой на лице и легкостью в душе — Вегас не мог сделать ему подарка ценнее.

***

      — Охуеть вы вчера развлеклись! — встретил Пита голос Макао, едва мужчина пересек порог кухни утром, держа Вениса на руках.       — Не пизди мне тут, я отсюда вижу, как аккуратно сидит Лиам. Опять проникающим занимались? — строго осек брата Вегас, перекладывая закуски на общую тарелку.       — Мы в отношениях вообще-то, — огрызнулся Макао и прикрыл плечом невозмутимо завтракающего Лиама. Впрочем, сидел парень на мягкой пышной подушечке, что подтверждало предположение Вегаса.       — Никаких. Девочек. До восемнадцати. Нет, до двадцати, — закатил глаза Корн, выкладывая на стол чистые тарелки и приборы. — Как ты, па?       — Все хорошо, медвежонок. А ты как? И где Убон?       — Я в порядке, а сестра с пи’Дао болтает уже минут сорок. О чем столько вообще можно говорить?       — О любви, — подмигнул сыну Вегас, взъерошил смоляные пряди и указал ребенку на стул. Корн на этот жест гордо вздернул нос, демонстрируя независимость от всяких там взрослых, и подбежал к Питу, с разбега обнимая за талию и вжимаясь личиком в грудь.       — Па, я тоже таким стану, да? Или болтать часами, или вот это самое?       — Нет, Корн, конечно, нет. Смысл быть взрослым как раз в том, что ты сам выбираешь, как тебе жить и сам несешь за это ответственность. Если ты не захочешь встречаться, целоваться и болтать с девочками часами, то никто этого от тебя требовать не будет. И вообще, тебе двенадцать только, рано еще про девочек думать. Иди за стол, малыш. Не знаю, как вы все, а я жутко голоден.       — Не Киса Хи, конечно, готовил, но повар вроде постарался, — поддержал Пита Макао и сразу же переложил немного тушеных овощей в пиалу с рисом Лиама.       Дверь с легким скрипом открылась, и в столовую, сопряженную с кухней, позевывая и потягиваясь, выполз Танкхун. В отличие от ярких образов, старательно создаваемых им для выхода в свет, сейчас мужчина был сонным, растрепанным, чуть опухшим и с розовым следом от подушки на щеке. За ним плелись Арм и Пол в шортах и футболках, что Макао и Ноп откопали для них вчера в своих гардеробах — одежда Вегаса и Пита просто не налезла бы на чересчур широкие плечи телохранителей.       Усевшись за стол, Пол сходу потянулся к графину с водой и лимоном, а Арм начал накладывать в пиалу Кхуна закуски и мясо. Понаблюдав за ними пару минут с очень задумчивым выражением на не накрашенном, и от того особенно юном и красивом лице, Кхун поймал мужчин за ладони и положил на свои щеки с двух сторон. Оба замерли, как кролики при виде охотника, медленно, не глядя, отложили палочки и сгрудились вокруг избранника, забирая его в кокон рук, скрывая за своими спинами.       — Ну и что это было? — ворча, Вегас устроился на стуле рядом со столиком для кормления, поднося первую ложку каши к тихо лопочущему детскую песенку Венису.       — Высшее проявление доверия, думаю, — Кинн в гостевом халате тоже присоединился к сидящим за столом, пока Порш с шипением и беззлобной руганью отбирал у Вегаса ложечку и мисочку с жидкой кашей.       — Хуле ты его кормишь? Пусть сам пробует.       — Тогда вся кухня будет в каше, отмывать лень, — отозвался Вегас, но тарелочку отдал. Порш плюхнулся с другой стороны от столика для кормления и поставил на него тарелочку, вручив пластиковую ложку обрадованному новым развлечением Венису. Нацепив на ребенка слюнявчик побольше, Порш авторитетно заявил:       — Отмоешь, не развалишься. Как он должен учиться делать все сам, если не будет пробовать?       — Вонхи ему разрешал все пачкать, — подметил Макао задумчиво. — И Лиам иногда. Малой умеет сам есть, просто он как свинка… Блять, прости, малыш, я не то хотел… — На губы паникующего парня легла ладошка с аккуратно подстриженными ноготками, выкрашенными в черный цвет. Лиам заглянул Макао в глаза, ведя непонятный для остальных молчаливый диалог, закончившийся капитуляцией младшего и осторожным поцелуем в центр миниатюрной ладони. В ответ Лиам скользнул пальцами по щеке партнера, очертил скулу, погладил губы и кончик носа. Пит даже залюбовался тем, как подростки умудрялись гасить негативные эмоции друг друга еще на взлете — они и впрямь были хорошей, красивой и гармоничной парой, несмотря на молодость и отсутствие опыта.       — В любом случае, ребенок должен сам пробовать, — перевел на себя всеобщее внимание Порш и ловко убрал обнаженное предплечье, по которому Венис, гогоча, как чайка, попытался размазать кашу. — А ну не шебурши, зараза мелкая! Давай, ам-ам, иначе откуда ты возьмешь силы, чтобы целый день весь дом изводить?       Венис прекратил хихикать и глубоко задумался. Покосился на ложку, помахал ею в воздухе, примеряясь, зачерпнул жидкой белой каши и попытался отправить ее в рот. Первые два раза промахивался, расплескивая половину содержимого на столик и свою одежду, но потом приноровился и стал доносить до рта почти две трети. Пит показал Поршу большой палец и удивленно уставился на то, как невозмутимый Кинн уселся рядом с бойфрендом и начал кормить его со своих палочек, успевая перехватить в промежутке что-то для себя. Такое поведение считалось для Кинна верхом неприличия и развращенности при Корне, он никогда никого не кормил с рук, разве что мог поднести раненым ребятам стакан воды с трубочкой в больничном крыле. Сейчас же глава семьи каждым жестом, каждым словом доказывал, что Порш ему стал дороже и важнее всего, что было ранее. Питу оставалось лишь искренне порадоваться за друга и бывшего нанимателя — осознав проступки, Кинн стремился все исправить и заслужить доверие любимого человека.       От врачей, поймавших его еще до завтрака, Пит узнал, что Чимлин все это время продержали на сильных успокоительных. Женщина пережила серьезный нервный срыв, поэтому теперь много спала в отдельной палате, надежно охраняемой людьми Кинна. После вчерашнего разноса, устроенного кузенами Тирапаньякул, охрана вообще ходила по стеночке и взгляды от пола не отрывала, опасаясь нарваться на новую трепку. Вегас безжалостно уволил или отослал в провинции тех, кто находился на постах и пропустил в дом Нока, попутно лишив зарплаты за месяц, а некоторых особо слепых и тупых еще и проучив физически. От серьезного кровопролития их с Кинном удержал только Кхун, здраво заметив, что травмы на идиотах ничего уже не изменят, проще уволить неучей и нанять более компетентных сотрудников.       Отловив за локоть одну из служанок после завтрака, Пит попросил ее приглядывать за Чимлин. Сам он не желал даже порог палаты переступать — вчерашняя злость на бабушку никуда не делась, обида все еще вставала комком в горле, стоило вспомнить ее оправдания и крики, да и страх за младшего ребенка вырос в геометрической прогрессии. Вегас притянул дополнительных людей с дальних точек, сделав значительную ротацию кадров. Ким и Кинн помогли заменить бреши в охране товара и складов своими людьми, за что Пит был готов кланяться обоим в ноги — разбираться со сроками поставок, нелегальным оружием и контрабандной ювелиркой у него не было ни сил, ни времени.       Нока ребята Кинна запаковали в наручники и перевезли в частную психиатрическую клинику. Кхун — автор и главный вдохновитель сего действия — подошел к Питу, курящему в саду возле оранжереи, и обнял, по обыкновению вжимая лицом в свое плечо.       — Его уже перевезли, малыш Пит. Он будет под надежной охраной 24/7, его закормят психотропами, и страдания растянутся на долгие часы и дни. Он никогда больше оттуда не выйдет, разве что вперед ногами. Я тебе обещаю.       — Спасибо, пи’Кхун, — Пит отбросил наполовину выкуренную сигарету на траву, затушил ее подошвой шлепанца и полноценно обнял бывшего работодателя, находя в худых, но сильных руках желанный покой и утешение. Кхун тепло фыркнул ему на ухо, зарыл ладонь в волосы на макушке и растрепал — тот самый жест немого родительского участия, что демонстрировал Порш в адрес Че, Вегас в адрес детей и сам Пит, когда возился с Корном. Пит впервые чувствовал такое в свой адрес, и понял, почему дети при любом удобном случае льнули к нему и Вегасу — ощущение сопричастности, уюта и домашнего тепла зашкаливало, хотя Кхун ничего особенного и не сделал.       — Тебе не за что меня благодарить, крошка Пит. Когда мне было плохо во время приступов, истерик или похищений, ты был рядом и защищал меня, — пальцы мужчины скользнули по лопатке Пита, безошибочно находя тонкий и старый, едва видный шрам, который тот получил в девятнадцать, спасая Кхуна от похитителей. — Теперь моя очередь.       — Это была моя работа, кхун Танкхун.       — Нет. Твоя работа — следить, чтоб я не покалечился сам или с чужой помощью. А не таскать мне желейных мишек в три ночи, краситься со мной под призраков на Хэллоуин и сплетничать о новом наборе телохранителей, как две школьницы в начале учебного года. Ты уже давно стал для меня чем-то большим, чем просто наемный работник. И для меня, и для Кинна, только он эмоции еще херовее показывает, чем я. Хуже только Ким с Чаном, но там уж кровь — не вода.       — До сих пор не могу поверить, что вы единоутробные, если честно.       — Я тоже. Смотрю на Кима и вижу в нем только маму, а потом как повернется, как скажет что-то — и сразу видна кровь Чана. Чудо, как мы раньше этого не замечали, и как отец… Корн не заметил. Кстати, мои мелкие сиблинги хотят съездить на пару дней в Паттайю, отдохнуть, вместе с отцом Таном и мамой Ради. Отпустишь своих младших с нами?       — Надо у них спросить, но если они захотят, то почему бы и нет? Только охрана…       — Разумеется, все будет в лучшем виде, — предельно серьезно заверил Кхун и расплылся в шкодливой улыбке. — Тем более мы с Полом и Армом тоже едем. Я так давно не был у большой воды!.. Пляж, песок, солнце, коктейли, вода до горизонта…       — Надеюсь, поездка пройдет хорошо. Когда им собираться?       — В четверг кортежем выезжаем от нас. По пути заедем к вам, заберем твоих мелких. Не забудь закинуть им крем от загара и аптечку.       Дети согласились на поездку без колебаний. И Убон, и Пакорн были в восторге от младших Кхуна, с удовольствием проводили с ними время и весьма уважали Танайята и Ради. Вторым весомым доводом выступало то, что детям нужна была хоть какая-то смена обстановки после всего случившегося, и море могло послужить отличным и безвредным сбросом негативных эмоций.       В дорогу также отправились самые квалифицированные охранники и подпрыгивающий от нетерпения Кхун в сопровождении двух неизменных теней — Арма и Пола, на время сменивших строгие костюмы на шорты и рубашки, хотя Пит не обманывался их расслабленностью — даже без оружия вообще Арм и Пол могли серьезно покалечить противников в рукопашной, да и пистолеты у них все же при себе были, только хорошо спрятанные.       Макао предложил и Лиаму проветриться, но тот с улыбкой отказался, отговорившись школьными проектами и нелюбовью к большим открытым водоемам. Юный Тирапаньякул постарался не показывать виду, но выдохнул намного свободнее — поехать вместе с младшими он не мог, требовалось срочно помочь Вегасу с мелкими делами и охраной дома, а отпускать Лиама одного, еще и так далеко, не позволяли ревность и тревога.       Когда они уже прощались на пороге дома, Убон случайно уронила сумку. Из нее выпали блеск для губ, маленькая расческа и небольшой нож в ножнах на заклепках.       — Убон, а это что? — Пит помог девушке упаковать все обратно, мельком осмотрев оружие.       — Дядя подарил. У Корна лучше, конечно, метать получается, но в любом случае полезная штука. Надеюсь, не пригодится, — ослепительно улыбнулась девушка и крепко обняла Пита, щекоча нос и подбородок распущенными волосами. — Мы всего на два с половиной дня едем, па. Заметить не успеешь, как вернемся. Не нервничай, много не кури и помни, что мы тебя очень любим.       — Па, все будет хорошо, мы будем писать каждое утро и вечер. Все опознавательные знаки помним, оборудование взяли, — отчитался Корн, в свою очередь прижимаясь к груди Пита щекой. — Отдохните хорошо.       — Это же вы на отдых едете, — Пит ласково огладил пока еще узкие плечи мальчика.       — Мы-то едем, а тебе на два рта утром меньше кормить и уроки с нами не делать, тоже отдых. Берегите себя, ладно? — отпустив Пита, Пакорн коротко обнял Лиама и Макао сразу и поймал ладошку Вениса, сидящего на руках у последнего. О чем-то с ребенком поворковав, Корн с улыбкой погладил его по носу, как котенка, и чмокнул детскую ладошку, отчего малыш залился звонким, счастливым смехом. Оглянувшись на дом, Корн помахал кому-то за спиной Пита и выкрикнул: — Здорова, дедуль!       — Вот же паршивец мелкий, ну я тебе… — проворчал Кхун себе под нос и помахал ребенку в ответ, громко прося перепроверить, все ли чемоданы тот взял. На целых полминуты прижав к себе Пита, Кхун покачал его из стороны в сторону и прошептал на ухо: — Мы обо всем позаботимся и за всем проследим. Ты доверил мне своих детей, я не подведу, малыш Пит.       — Спасибо, кхун… пи’Кхун. Стой, а это что, Тэ? — Пит чуть отодвинулся, наблюдая, как Тэ в шортах-разлетайках, гавайской рубашке, шлепанцах, панамке и солнечных очках подкатил к машине Кхуна гламурный розовый чемодан средних размеров.       — Да, он с нами поедет. В последний момент решился — пи’Чан настоял. Тэ нужно сменить обстановку и разобраться в себе. Побережье и частный пляж этому весьма способствует. Ну и лишние руки в охране мелких не помешают.       Тэ помахал мужчинам рукой и повернулся к Чану, прощаясь. Старший мужчина наклонился, обнимая одной рукой талию избранника, а второй цепляя на его запястье браслет из синих круглых бусин, в котором, Пит руку мог дать на отсечение, прятался маячок. Тэ не возражал, наоборот, что-то мурчал в ответ на заботу и смотрел на Чана огромными преданными глазами.       — У них поправилось все вроде бы, — подметил Кхун, с чисто сыновьей нежностью наблюдая за тем, как Чан поправил на плечах Тэ рубашку, в последний раз придирчиво оглядывая его перед отъездом и выясняя все детали путешествия. — Тэ стал поспокойнее, кажется, они наконец перешли в горизонталь.       — А они разве еще не?..       — Нет. Чан очень боялся его поранить. После всего, что Тэ пережил по вине того куска дерьма, многие самые простые вещи стали для него слишком трудными. Чан перестраховывался, и я его хорошо понимаю, хотя Тэ бесился и даже начал загоняться, что нежеланный и неправильный. Но пару дней назад вроде получше стало, ну, после того костюмчика. Чувствую себя Купидоном на полставки, это ж я ту фотку сделал…       — Я рад за них. Кх… Тэ заслуживает счастья.       Ради, Тонг и их дети должны были присоединиться к кортежу уже на выезде из города, поэтому все быстро загрузились по шести машинам и выехали им навстречу. Пит помахал вслед отъезжающим машинам и забрал у Макао ребенка, позволяя пухлым пальчикам потыкать в ямочки на своих щеках.       — Стоп. Дядя нож подарил. Какой дядя вообще? — встряхнулся он, вспомнив недавние небрежно оброненные слова Убон. Стоящий рядом с ним Чан снял галстук и отдал в загребущие лапки Вениса, пощекотав его под подбородком:       — Кинн. Это он ей нож подарил, — добавил Чан после вопросительного взгляда Пита. Тот подавил желание схватиться за голову — он совершенно пропустил момент, когда его дети ближе сошлись не только с Кхуном, но и с Кинном.       Без детей в доме стало пусто и тихо. Пит суетился с делами и ребенком, но каждый раз, когда хлопала дверь на нижних этажах, чутко прислушивался и ловил себя на мысли, что ждет знакомых легких шагов, нежного запаха духов Убон или радостного голоса Корна, пересказывающего взахлеб события дня.       Старшие дети поспешили уединиться и не отсвечивать, пока была такая возможность. Глаза Макао горели, как две звезды, когда он за руку тащил румяного Лиама обратно в их комнату, собираясь с разрешения Пита прогулять школу и хорошенько развлечься. Пит искренне радовался за младших, но сам невольно возвращался к мысли о том, что случилось недавней ночью между ним и Вегасом.       За размышлениями он выполз в сад вместе с ребенком на короткий отдых. Вегас опустился на покрывало к нему и мягко коснулся губами ключицы, виднеющейся в вороте свободной растянутой футболки.       — Эн пригласил завтра на встречу в кафе. Пойдем или не вывезешь?       — Вывезу. Пойдем, — отозвался Пит и самовольно увлек партнера в долгий мокрый поцелуй.       Ветерок овевал их прохладой, над головами трепал краями огромный зонт, установленный охраной специально для Пита и малыша, Венис спал на свернутом клубке из пледа, подложив под щечку ладошку и умилительно пуская на нее слюну. Хотелось забыть хоть ненадолго о проблемах и тревогах, окунуться в атмосферу дома и побыть наедине с дорогим сердцу человеком, чем Пит и занялся.       Они целовались не меньше получаса, пока не проснулся Венис, сходу затребовавший новых игрушек или, на худой конец, какую-нибудь веревочку — кушать и играть. Вегас, с распухшими губами и капельками пота на лбу, отволок его на руках на кухню, угощаться полдником, а Пит собрал одеяло и прикинул, кого лучше взять с собой на знаменательную встречу. Не было и капли сомнений, что она таковой станет и для них с Вегасом, и для Эна.

***

      Кафе, выбранное Эном, относилось к европейскому стилю и производило впечатление милого и приторного пряничного домика. Большой светлый зал на три десятка столиков, мягкие диванчики и кресла, подушки и статуэтки в декоре, акварели с цветами и абстракциями на стенках, выкрашенных в бежевые и мятные цвета, плетеные люстры и парочка толстых красивых котов, живущих при кафе на попечении работников — все производило впечатление хорошего дорогого места с вышколенным персоналом и разнообразным меню.       Пит ожидал увидеть и Поля, но за столиком на четверых Эн сидел один. От его маленькой сгорбленной фигуры веяло чем-то тяжелым и тоскливым, узкие плечи понурились, светловолосая голова низко склонилась к тонкостенной, почти кукольной чашечке с нетронутым напитком. Он выделялся из толпы респектабельных посетителей, как белая ворона в стае черных, и даже Питу, в целом мало с ним знакомому, захотелось его утешить и поддержать.        Вегас первым скользнул к прямоугольному столику у намытого до блеска французского окна, показывающего небольшой тупичок и сплошную кирпичную стену вдалеке, изрисованную цветными граффити. Через яркие кляксы лейтмотивом проходила надпись ядовито-желтой краской, завершающаяся жутковатым смайликом: «Put on a happy face». Было в ней что-то зловещее, темное, пугающее и неестественное, и Пит поспешил повернуться боком и обратить все внимание на Эна, расцветшего милой улыбкой при виде Вегаса. Они коротко обнялись, на пару секунд прижавшись грудью друг к другу. Для того, чтобы достать, Эн приподнялся на носочки, и Пит невольно улыбнулся уголками губ — непосредственность молодого мужчины выглядела милой. Тем более, что Питу тот не менее искренне улыбнулся и протянул руку по европейской традиции. Маленькие короткие прохладные пальцы пожали ладонь Пита с обезоруживающей деликатностью и бережностью, будто могли как-то навредить.       — Я думал, твой тоже будет, — Вегас уступил Питу место у окна, бросил последний оценивающий взгляд на благостную и мирную обстановку кафе и сел свободнее, откидываясь на мягкую спинку темно-бежевого диванчика.       Пальцы его переплелись с пальцами Пита в самом естественном жесте в мире, и Понгсакорн подавил улыбку — ему было лестно, что в компании друга и небезразличного в прошлом человека Вегас пытался уплотнить их контакт через прикосновения. Купол спокойствия накрыл его плотнее, когда большой палец бойфренда коснулся костяшек, поглаживая их рассеянным, но исполненным нежности жестом.       — Поль позже подойдет. Сначала я хотел бы поговорить с вами наедине, — по большим губам Эна скользнула слабая улыбка. Он придвинул к мужчинам пухлую папку через полупустой стол: — Это документы, способные похоронить Сувванаратов раз и навсегда. Наш с дядей подарок к свадьбе.       — Вы с Полем женитесь так скоро? — вскинул бровь Вегас, и Эн кивнул, почему-то поежившись, будто ему стало холодно, хотя в кафе были выставлены комфортные 25 по Цельсию, отражающиеся на дисплее тихо гудящего неподалеку от мужчин кондиционера.       — Да. Только это подарок не к нашей свадьбе, а к вашей. Ви, ты не можешь тянуть так долго. Пит заслуживает знать, что он не менее ценен для всей семьи, чем ты. Просто поверь: ему нужно это кольцо, даже если он этого пока не осознает.       — Не думаю, что мне нужно предложение из-под палки, — скривил губы Пит, не боясь больше вмешаться в чужой разговор. Видимо, животворящий секс в активной роли и впрямь сотворил чудеса, добавив ему храбрости не только в постели, но и в реальной жизни.       — Оно не из-под палки, поверьте, кхун Пит, — в глазах Эна появилось теплое, даже ласковое выражение. — Ви просто дурак неуверенный. Его бы воля — и вы бы уже давно с кольцом и штампом ходили. А то и с другой фамилией, с него бы сталось.       — Почему же тогда до сих пор не сделал? — в лоб спросил Пит, не обращая внимания на то, что Вегас тоже находился за столом с ними и все слышал.       — Потому что боится показаться недостойным, — последовал спокойный ответ, выбивший из-под ног Пита твердую землю. — Это он только с виду альфач, а внутри ему очень, очень страшно вас потерять. Он хочет видеть на вас свое кольцо, но при этом боится, что если надавит, то вы уйдете, сорветесь с крючка.       — Эн, блять, завали хлебальник, пока я не закрыл его тебе сам! — рявкнул Вегас, вызвав шквал шепотков и недовольных взглядов от нескольких посетителей, расположившихся за столиками неподалеку.       — Если ты язык из жопы не высунешь, Ви, ничего с места не сдвинется, — парировал Эн и все-таки сделал маленький глоточек молочного кофе из своей чашки. — И детей усыновите, а то у них статус неопределенный, это плохо и для них, и для вас.       — Еще пожелания? — ядом в голосе Вегаса можно было смело травить людей, но с Эна он стек, как с гуся вода.       — Да. Подарок есть, только не для тебя.       Светловолосый мужчина покопался во внутреннем кармане синего пиджака, накинутого поверх жилетки и белой рубашки, и протянул Питу медальон на тонкой золотой цепочке. Пит перехватил подарок на весу и рассмотрел подробнее: перед глазами покачивалась детально сделанная веточка какого-то растения из золота высшей пробы, размером в три или около того сантиметра.       — Прошлое не уйдет от нас, как бы быстро и далеко мы от него не бежали. Надеюсь, это маленькое напоминание позволит вам примириться с прошлым, как подарок Ви помог в свое время мне.       — Это растение же что-то значит? — спросил Пит, разглядывая подарок внимательнее. Выглядело знакомо, но на ум ничего не приходило.       — Это омела, она означает «преодолевая все трудности», — охотно пояснил Эн и зачем-то натянул рукава рубашки поглубже, пряча запястья. — Это то немногое, что осталось у меня на память о родителях. Мама любила ухаживать за садом и знала язык цветов. Они с мамой Ви могли бы подружиться, но не судьба.       — Спасибо, — Пит скользнул пальцами по изгибам украшения, забавным овальным листкам и крохотным круглым бутонам, теряющимся в них. Подумав, он еще раз осмотрел украшение, но прятать камеры или чипы было не в чем — пластинка с веточкой была совсем тонкой. Он расстегнул замочек и надел украшение, идеально улегшееся поверх ямки меж ключиц.       — Вам идет, кхун Пит. И украшение, и его значение.       — Не "кхун" для вас. Вы — большая и важная часть прошлого моего партнера, может, перейдем на «ты»?       — С радостью. Ви счастлив с тобой, не передать словами, как я рад, что могу это увидеть. Спасибо.       Эн говорил вроде как с Питом, но тот отчетливо ощутил, что обращается он и к Вегасу тоже, только с другим оттенком. Не «спасибо за то, что делаешь его счастливым», а «спасибо за то, что я могу увидеть это своими глазами».       — Ты счастлив с ним, Эн? — спросил Вегас серьезно и едва слышно, разбивая уютную тишину, повисшую за их столиком.       Эн горько улыбнулся и задрал рукав, обнажая серебряный браслет с тремя подвесками в виде цветов. Именно его он до этого пытался спрятать под манжетой. Вегас поймал протянутое к нему костистое запястье, внимательно рассмотрел подвески и закатил глаза, цокнув языком.       — И ты еще посмел пенять мне, что я недостаточно в себя верю, когда сам носишь на руке эту дрянь.       — Скажи спасибо, что я их на коже не выбил, поверх шрамов от бритвы, — расхохотался Эн, вот только глаза его так и остались стылыми и грустными. Повернувшись к Питу, он показал украшение и ему, указывая на каждый цветок, выполненный в том же детальном и натуральном стиле, что и подвеска с омелой: — Это базилик, означает «отвращение», это болиголов, он означает «смерть», а это бегония — плата за услугу и вместе с тем предупреждение       — Пиздец букетец, тебе вообще норм на себе такое таскать? — пробурчал Вегас и отвлекся, заказывая у официантки мятный чай для себя и латте для Пита.       — Да, я привык уже. От прошлого не сбежать, — повторил Эн, пожал плечами, будто в упор не видел проблемы.       — Ага. Можно только прикрыться улыбкой, как ебаным щитом, и спрятать от всех нехуевую часть своего прошлого, — раздался позади них ломаный тайско-английский. Эн вздрогнул, как от удара, обернулся к тяжело дышащему Полю, нависшему над ним грозовой тучей, и прошептал:       — Почему ты так быстро, пятнышко?       — Потому что люблю тебя, долбоеба, — устало закатил глаза мужчина, поддернул черные брюки и опустился на колено перед креслом Эна, открывая перед ним продолговатый темно-зеленый бархатный футляр с тремя маленькими подвесками в виде цветов. Когда Эн рассмотрел их поближе, по его побледневшему лицу прошла дрожь, большие губы скривились, нос наморщился, брови сошлись к переносице, и он заплакал, как дитя — громко, обиженно, с подвываниями и крупными каплями слез, беспорядочно текущими по щекам.       Поль отложил коробочку на стол и поймал партнера в крепкие, стальные объятия, зарываясь носом в его плечо. Рядом с изящным и тонким Эном он казался монолитной скалой, что только подчеркивали брюки и рубашка цвета мокрого асфальта. В его светлых, выразительных глазах тоже блестели слезы, но он улыбался, счастливо и тепло, обнимая Эна с такой отчаянно-сладкой нежностью, что Пит отвел взгляд — настолько сцена перед ним была интимной и деликатной.       Вежливые аплодисменты затопили помещение. Со стороны казалось, что Поль сделал Эну предложение руки и сердца, и совершенно незнакомые люди радовались и поздравляли их, выкрикивая пожелания долгой жизни и счастливого брака на тайском, английском и, кажется, немецком. Поль поднялся на ноги, обернулся, благодарно поклонился остальному залу и заодно прикрыл от всех собой своего вконец расклеившегося избранника. Коротко поцеловав дрожащие губы Эна в знак скрепления предложения, он потеснил его к окошку и сел напротив Вегаса. Впрочем, отпускать жениха от себя хотя бы на пару сантиметров в сторону Поль точно не собирался, поэтому пригреб Эна к боку и позволил уткнуться лицом в свою шею, пряча от свидетелей все еще текущие по лицу мужчины слезы и разболтанное психическое состояние.       Вегас с любопытством заглянул в коробочку и показал Полю одобрительный знак, специально для Пита объяснив:       — Вот это асфоделиус, он значит «мои сожаления последуют за тобой в могилу». Думаю, Поль имел в виду, что глубоко сожалеет о прошлом Эна. Цветок лилии означает чистоту. А это цветок апельсина.       — Вечная любовь, — всхлипнул Эн, перебив Вегаса.       — Точно. Люблю тебя, малыш. Больше всего на свете я люблю тебя и хочу видеть счастливым и свободным. Ты нужен мне. Ты важен мне. Я хочу тебя таким, какой ты есть, — Поль ласково погладил спину Эна, одновременно и успокаивая, и поддерживая. — Ты выйдешь за меня?       — Да! Да, Поль, да!       Поль учтиво помог Эну заменить подвески на браслете, прошлые спрятав в футляр, заставил выпить поднесенный испуганной и смущенной официанткой стакан воды и снова привлек к себе, зарывая пальцы в светлое гнездо на макушке.       — Спасибо, месье Вегас. За все, — Поль открыто посмотрел в глаза Вегаса, показывая, что говорит от всего сердца. — Я обязан вам своим счастьем, вы всегда можете рассчитывать на мою помощь и поддержку.       — Отлично, у меня к тебе вопрос, даже два. Во-первых, я хочу знать, как вы познакомились и почему ты выбрал именно это наглое и склонное к суициду создание. Во-вторых, как ты решился сделать ему предложение?       — Начну с конца, если позволите. Представил, что его больше не будет в моей жизни. Не хотел быть банальным, поэтому заранее заказал у его любимого ювелира эти подвески. У нас не будет обручальных колец. Только эти браслеты, — Поль показал пока еще пустующий свой — копию того плетения, что украшало более тонкую руку Эна. — Да, с ним бывает сложно, он нестабилен, закомплексован и глубоко сломлен. Но каждую секунду, когда он рядом, я чувствую, что живу. Я дышу полной грудью рядом с ним и ни за что не уйду.       — Поль!.. — проскулил Эн, цепляясь за светлую рубашку партнера до побелевших пальцев. Было странно видеть его — одного из опаснейших людей страны — таким разбитым, нуждающимся в поддержке и помощи.       — Я здесь, сокровище. Ты можешь быть каким угодно рядом со мной, я не сбегу. Ну все, все, хорош плакать, у тебя глаза так опухнут и в щелки превратятся, — Поль поднес Эну под нос платок, вытащенный из нагрудного кармана рубашки, повернулся к Вегасу и ответил на первый вопрос: — Мы встретились в госпитале. Я попал в автомобильную аварию, получил легкое сотрясение и рассек кожу головы, а Эн пришел навестить коллегу со сложным переломом. Мы столкнулись в коридоре, я случайно опрокинул на него апельсиновый сок. Кажется, я пропал в ту же секунду, как увидел его лицо вблизи.       — Я тоже, — Эн допил воду, знаками попросил официантку принести еще и вытер вовсю текущий нос, деликатно отвернувшись в сторону окна. — Поль начал извиняться за сок, попросил визитку, сказал, что возместит химчистку или стоимость нового костюма, а я как идиот стоял посреди коридора и понять не мог, чего от меня хотят. Его глаза… Меня затянуло в них, как в омут. А ты как встретил Пита, Ви?       — Он работал на Кинна, шпионил за мной. Я его поймал и пытал. Держал на цепи в одном из запасных домиков отца, — как ни в чем не бывало отозвался Вегас, но Пит знал, что прошлое все еще грызет мужчину, просто тот старается не показывать настоящих эмоций. — Потом пришел от папы избитый, ну, как обычно, ты ж помнишь, а это чудо первым делом спросило, все ли со мной окей. Так и влюбился.       — Прости, Вегас, скажу правду. Я переспал с тобой, чтобы выжить, — Пит храбро заглянул в глаза своего мужчины, больше не боясь признать очевидное. Не после того, что случилось между ними совсем недавно. — Но это было так хорошо, что я подсел на тебя, как на наркотик. И сознательно отказываюсь слезать с иглы.       — Кожаной? — вставил Эн с самым невинным видом, и Поль подавился принесенным официанткой травяным чаем, пытаясь откашляться.       — С нее самой, — с не менее невинной и ослепительной улыбкой заверил Пит. Благодаря стервозности Тэ и изобретательности Кхуна, изрядно прокачавшим его навыки в спорах, он больше не боялся огрызаться и отстаивать свою точку зрения. Тем более перед бывшим Вегаса.       — Ядовитая рыбка, — вернул усмешку Эн, потихоньку отходящий от эмоционального потрясения. Теперь, узнав его поближе, Пит хорошо видел, на почве чего Вегас и Эн смогли так крепко и тесно сойтись — оба были отбитыми наглухо, язвительными, хитрыми и проницательными. И оба не боялись ни смерти, ни увечий, воспитанные в парадигме, что их тела и жизни не стоят и ломаного гроша.       — Я бывший телохранитель Танкхуна. Уж ему-то нет равных в иронии и яде, — вспомнил Пит лихие пассажи, которые Танкхун играючи заворачивал на приемах, куда его насильно таскал кхун Корн, чтобы показать, что его старший сын все еще жив, здоров и не совсем адекватен. Вернее, Корн до последнего рассчитывал, что сын образумится и вернется в лоно семейного бизнеса, но после пережитых похищений, пыток и насилия Кхун вертел на одном месте все его попытки и не стеснялся это демонстрировать.       — Отношения ему к лицу.       — Нам всем к лицу, — отмахнулся Пит и сделал глоток вкуснейшего кофе, приправленного ароматной корицей. — Поженитесь во Франции?       — Да. Я не хочу свадьбу, мы поэтому и ссорились все время. Придем, распишемся и все. Не хочу ни цветов, ни праздника, ни гостей. Только Поль и я.       — И отличный вид на Эйфелеву башню из окна нашей новой квартиры.       — Нет! Ты не мог… — протянул Эн, качая головой и странно глядя на довольного Поля.       — Да, малыш. Мог. Я купил тот пентхаус, ты теперь не отвертишься.       — Вот же ж гадина. Я просил снять, слышишь? Снять на время апартаменты средней паршивости, а не покупать охрененно дорогое жилье в шаговой доступности от крупнейшей достопримечательности Парижа! — Эн запустил пальцы в растрепанные волосы, нещадно их ероша и потягивая. Поль потянулся его остановить, но не успел, Вегас справился быстрее, несильно пнув друга носком туфли по голени.       — Не наглей, Дазай на минималках. Лучше подумай об этом как о большом, даже громадном, я бы сказал, акте доверия с его стороны.        — Ты о чем, Ви?       — О том, что если тебе, суициднику хуевому, подогнали пентхаус, значит, не боятся, что твои мозги в одно прекрасное туманное утро украсят парижскую мостовую.       — Вегас! — в голос возмутился Пит и сам пнул партнера под столом, постаравшись задеть посерьезнее, чтобы точно внял. — Эн переживает такой сложный период, а ты зубы скалишь и в остроумии упражняешься. Сейчас не время для таких шуточек, не думаешь?       — Нет, Пит, все в порядке, — Эн протянул маленькую ладонь через стол и осторожно пожал руку Пита, успокаивая. — Это наш форменный стиль общения. Когда учились, только это и спасало…       — Меня от сумасшествия, его — от смерти, — спокойно закончил Вегас слова друга, когда тот осекся, а его взгляд затуманился от старых болезненных воспоминаний. — Хорошо, что ты свалил, Эн. Ты выглядишь намного здоровее и живее прежней версии.       — Ты тоже, Ви. Как ни странно, ты тоже, — вернул слабую усмешку Эн и обессиленно прижался щекой к плечу Поля, только теснее обнявшего хрупкого, будто сделанному из тончайшей рисовой бумаги, избраннику.       Вернувшись из кафе, Пит силой воли заставил себя опустить руки и перестать теребить подаренный медальон. Он все же сдал его на проверку технарю, и принял видеозвонок от Корна, плюхнувшись на диванчик на кухне, на котором обычно устраивал посиделки с рукоделием Тэ. Мальчик уже успел покрыться красивым золотистым загаром и выглядел абсолютно счастливым.       — Па, тут так круто! Мы с пи’Сомом в одну комнату заселись, ну, чтобы комнат на всех хватило. Кхун Тэ же в последний момент поехал, поэтому мы с Сомом живем на втором этаже, а сестра с пи’Сухон тоже в одной комнате, но на первом. Тут офигенно, есть бассейн личный, вкусно кормят три раза в день, пляж в двух минутах от домика. Мы обязательно должны приехать сюда все вместе! Венису и хиа’ тут точно понравится. Смешинка же моря еще ни разу не видел, да? А хиа’ обожает плавать и купаться, он раньше из моря вообще не вылезал, когда мы с теми людьми отдыхать приезжали. И ты бы тоже отдохнул, вода просто нереальная!       Мальчик захлебывался словами, стремясь выразить впечатления, и крутился вокруг своей оси, показывая двухэтажную виллу с бассейном, шезлонгами и зонтиками на заднем фоне, отчего все смазывалось в одну яркую картинку. Когда Корн все же немного замедлился, Пит смог рассмотреть Арма, устроившегося на одном из белых раскладных кресел у бассейна. Из одежды на нем были только шорты и солнечные очки, поверх его груди вольготно разлегся Кхун в одном пляжном полупрозрачном халатике салатового цвета. Старший мужчина выглядел заласканным, усталым и очень довольным, то и дело хихикал и шептал что-то на ушко своему мужчине, пока на песке в паре десятков метров от них Пол, Тэ, Танайят и Сом играли с надувным мячом, ловко и быстро перекидывая его друг другу.       Сухон и Ради, как понял Пит из болтовни Корна, отправились на шоппинг в ближайший городок, решив накупить на всех сувениров, а Убон болтала с Дао. Корн перехватил смартфон поудобнее, меньше, чем за минуту бегом добрался до воды и показал Питу Убон, медленно бредущую по линии прибоя в наушниках. Вегас, заглянувший мужчине через плечо, замер, затаив дыхание, впрочем, как и сам Пит. На фоне оранжево-розового заката девушка выглядела особенно хрупкой и нежной. Ее черный раздельный купальник частично закрывало черное платье-сетка, подчеркивающее талию и доходящее до острых колен. Длинные волосы, украшенные лишь маленьким крабиком, придерживающим на затылке пряди от висков, развевались от встречного ветра и путались. Убон повернулась к ним лицом, добравшись до одной ей известного ориентира. Заметила Корна, светло улыбнулась и помахала мужчинам.       Пит деревянной рукой помахал в ответ, думая, что они с Вегасом просто не могли продолбаться сильнее. Девушке исполнилось шестнадцать, она несколько месяцев называла их отцами, а они даже не додумались спросить, куда та собирается поступать после школы. Заметив его сложный взгляд, Корн усмехнулся уголком губ, точь-в-точь как Вегас, пребывающий в хорошем настроении, и весело подметил:       — Па, спокойно, не грузись раньше времени. У сестры получается играть на сцене, но она сама как-то сказала, что ей не хотелось бы всю жизнь за этим провести. Ей больше нравится стоять с той стороны объективов, хотя камера ее любит.       — Тебя тоже, медвежонок, — вынырнул из раздумий Пит, жалея, что не может прямо сейчас добраться до сына и обнять его покрепче. — Ладно, отдыхайте, малыши, мы ждем вас дома.       — Мы тоже скучаем, па, — Корн помахал рукой на прощание и отключился.       Как только экран телефона погас, Вегас прижал Пита животом к мойке, покрывая его плечи и шею мелкими, ленивыми поцелуями. Они сильно отвлекали, погружая в воспоминания о сладком, умопомрачительном сексе в ванной, который начинался примерно так же. Но, перед тем как окончательно сдаться и позволить Вегасу подсадить себя на кухонный стол, Пит успел заметить широкоплечую тень, бесшумно скользнувшую к лестнице на второй этаж. Пит вздохнул, предчувствуя новый виток выяснения отношений и скандалов в паре младших, и задумался, что именно могло смутить Макао в словах Корна.       Только когда его член погрузился в горячий и мокрый рот Вегаса Пит, запустив руку мужчине в волосы, осознал, что именно резануло и его в сбивчивой и громкой речи перевозбужденного поездкой Корна.       «Хиа’ тут точно понравится… Хиа’ обожает плавать и купаться, он раньше из моря вообще не вылезал, когда мы с теми людьми отдыхать приезжали»…