Рождественский воришка

      Свежевыпавший снег мог приятно согревать продрогшие уши своим трепетным хрустом и скрипом под тонкой подошвой осенних ботинок. Вот только ещё утром, собираясь на работу, Хосок, по обыкновению, заглянул в приложение прогноза погоды и, увидев вероятность осадков семьдесят процентов, прихватил с собой зонт. О том, что осадки эти будут снежными, почему-то никто не отметил. И сейчас, поворчав немного, он всё же выходит из электрички и осторожными шагами семенит к своему дому.       Хосок переехал сюда в начале осени, и было немного странно видеть столько снега в этом небольшом городишке: по словам здешних, зима здесь наступала недельки на две и для очистки совести сыпала мокрым снежком. Но в этом году, вероятно, она где-то недосы́пала и решила вывалить остатки здесь. И пока кого-то это очень сильно огорчает, другие с визгами и криками суетятся во дворах, лепя снеговиков, сооружая крепости и забрасывая друг друга снежками. Хосок вот тоже искренне не рад всему этому снежному безобразию: ноги замёрзли, щёки горят от сильного ветра, а ушей он и вовсе уже не чувствует. Ещё взял и сдуру пнул ногой небольшой сугроб — вот и мучайся теперь, любезный, не только от холода, так ещё и от неприятно липнущих к ногам мокрых носков.       — Получай! — доносится звонкое со стороны, а затем Хосокову щёку обжигает колючим холодом: рыхлый, совсем неумело слепленный снежок угодил прямо ему в лицо, и мерзкие снежинки бесстыже тут же начали таять, стекая за шиворот и вызывая табун неприятных мурашек.       — Лиён! — раздаётся весёлый мужской голос за спиной Хосока. — Ты немного промахнулась, я здесь.       Хосок не выдерживает такой наглости: резко разворачивается и видит, как мужчина, укутанный в белый пуховик, повернувшись к ближайшему дому, машет рукой. Ну вот, у него даже варежки на руках, яркие такие, красные, точь в точь как у Хосока нос. Он вбирает побольше воздуха, чтобы как следует отчитать нерадивого отца за неприемлемое поведение отпрыска в обществе, но тот поворачивается и с широченной улыбкой низко кланяется.       — Простите, господин, она немного увлеклась. Вы в порядке? — голос, пропитанный ненавистным Хосоку оптимизмом, звучит слишком мягко, чересчур заботливо, а приблизившийся всего за пару шагов мужчина, кажется, пышет жаром: у него такие же румяные щёки и нос, и губы слегка обветрены, но Хосок уверен, прикоснись к ним — они тут же согреют. Светлая чёлка, выбивающаяся из-под капюшона, прикрывает глаза мужчины, но и оттуда исходит странное, до этого ему неведанное тепло. Это что же такое перед ним? Второй источник энергии для их слегка поехавшей экосистемы, или само Солнце снизошло на Землю, чтобы отогреть его промёрзшую до костей тушку? — Позвольте, я вас отряхну, — мужчина принимается стряхивать редкие крошки снега с длинного кашемирового пальто коричного цвета. — У моей сестры прицел с рождения сбит, — он бросает короткий взгляд на девочку, что притаилась за невысоким забором и пристально наблюдает за ними, то и дело поправляя сползающие с мокрого носа очки. — Поверьте, эта охапка снега была уготована мне. У вас тут, — мужчина стягивает варежку, тянется к Хосоковой щеке и легонько проводит указательным пальцем, растапливая своим прикосновением не только снег, но и глыбу льда, затаившуюся где-то глубоко внутри Хосокова сердца. — Боже, да вы совсем замёрзли!       — Всё в порядке, — выходит слишком хрипло, и Хосок слегка прокашливается. — Всего доброго, я пойду, — от неловкости он тычет пальцем куда-то в сторону и пятится назад, а после разворачивается и пулей мчит дальше по улице, прямиком к своему дому.       Сердце грохочет точно обезумевшее, кровь в жилах не просто кипит, она вот-вот прожжёт кожу насквозь. Хосок жадно хватает холодный воздух, отчего голова начинает идти кругом, норовя сбить с пути, а в горле неприятно саднит. В дом Хосок вваливается запыхавшимся и даже слегка вспотевшим: эко его подстегнуло чужое едва ощутимое прикосновение! Быстро снимает одежду и мчит прямиком под струи тёплого душа: холодный — добьёт вконец, и сляжет он с простудой, горячий — сожжёт нахрен и без того зудящую от пугающего жара кожу. И когда брызги воды от сильного напора попадают на его лицо, рука сама тянется к щеке, смахивает редкие капли и невесомо повторяет путь чужого прикосновения. Кожа под пальцами вновь пунцовеет, но в этот раз от стыда: за неловкое молчание, за стремительный побег, за внезапно вспыхнувшее возбуждение, что сейчас приятными волнами ласкает его промёрзшее до костей тело.       — Какого хрена? — прикрыв глаза, раздражённо шепчет Хосок.       Да, мужчина был приветлив, с обаятельной улыбкой и хорошими манерами, вопреки Хосоковым предубеждениям, однако этого определённо недостаточно даже для элементарной симпатии. Сколько уже прошло с момента последних терзаний его доверчивого сердца? Два? Три года? Но это же не повод цепляться за тёплую улыбку первого встречного. Что же тогда?       Натянув на ноги подаренные прошлогодним Тайным Сантой из их скромного коллектива тёплые носки с рождественскими оленями, Хосок надевает пижаму и укутывается в плед. Берёт чашку свежезаваренного чая с бергамотом и включает первый попавшийся ситком. Горячий напиток вливается практически залпом, и тепло тут же берёт его в свои бережные объятия, а затихающий закадровый смех, доносящийся из телевизора, окончательно убаюкивает.

***

      Субботнее утро застаёт его совершенно разбитым в скрюченном, подобно булочке-рогалику, положении и лениво светит в глаз обеденным лучом яркого солнца.       Сегодня выходной — и это огромный плюс, но вот запись в барбершоп никто не отменял, и выпутываться из мягкого тёплого кокона всё же придётся — и это огромный минус. Хосок переехал сюда ещё в начале осени, и с тех пор волосы его из элегантной стрижки «кёртенс» превратились в нехилый такой занавес. Он, безусловно, порою добавляет драмы его хмурому взгляду, но по большей части придаёт виду добрую долю неряшливости, особенно в те дни, когда будильник срабатывает только с третьего разу и укладка остаётся не у дел. А надвигающийся ежегодный рождественский корпоратив на сто двадцать восемь умных голов только подстёгивает привести себя в порядок.       Облачившись в тёплое зимнее пальто и замотав самый длинный из имеющихся шарф на шею, Хосок, нахохлившись, двинулся в путь. До ближайшей парикмахерской было пешим минут пять, не больше, однако всученная в одно злосчастное утро в кофейне визитка местного барбершопа, единственного в их городе, заставила просмотреть отзывы и работы мастеров. И вот он, спешно перебирая ногами по расчищенному от вчерашнего снега тротуару, мчит едва ли не в начало города, чтобы «подстричь кончики».       Дверь отворяется с характерным звоном колокольчиков, и из-за стойки, что прямо напротив входа в салон, выглядывает смуглая девчушка в ярко-зелёных очках с толстенными линзами.       — Здрасте, — тоненьким голосочком приветствует девочка. — Вы по записи?       — Привет, — сперва растерявшись, но всё же, собравшись, отвечает Хосок. — Да, Чон Хосок на четырнадцать ноль-ноль.       — Ага, — девочка кивает в ответ, очевидно, сверившись с записями в блокноте. — Проходите, мастер скоро подойдёт, — она машет в сторону большого настенного зеркала с белой столешницей из камня прямо под ним и большим кожаным креслом рядом. — Он за утро стаканов шесть кофе высербал, так что зов природы игнорировать больше не мог, — зачем-то уточнила девочка, а после встала с насиженного и подошла к успевшему разместиться в жутко удобном кресле Хосоку. — Меня Лиён зовут, — представляется девочка и ловко запрыгивает на столешницу. — Мне скоро десять. Я в своём классе самая высокая, но в рейтинге занимаю пока только третье место. Но это ничего, Тэхёни говорит, что знания куда важнее оценок. А он у меня, знаете, какой умный? В гостиной вся стена долго была увешана всякими его грамотами и дипломами, но потом он всё убрал и прибил большущий стенд. И все мои достижения теперь размещает в красивые рамки и расставляет по полкам. Здорово, правда?       — Лиён! Немедленно слезь! — слышится громкий голос вернувшегося мастера. — Здравствуйте, — обращается он к Хосоку, а у того волосы на загривке дыбом встают: ему же сейчас показалось, правда же? — Прошу прощения, она, вероятно, вас утомила. По выходным мне не с кем её оставить, поэтому беру с собой. Вы уже опре… — слова мастера обрываются, когда взглядом он пересекается с Хосоком. Нет, всё-таки не показалось: это и правда вчерашний нарушитель его спокойствия, и его зовут Тэхён. — Это вы, — на лице светловолосого и, оказывается, достаточно молодого парня мелькает подобие улыбки: неужто ему тоже сейчас неловко? — Всё хорошо? — внезапно спрашивает он. Вероятно, полнейший шок чётко отразился на лице Хосока.       — Да, я… мне нужна стрижка, — мастерски меняет тему разговора Хосок, отводя при этом взгляд в сторону. Вчера он видел всего-ничего, а сегодня этот искуситель решил добить окончательно его слабое сердце: смуглая кожа мягко контрастирует со светлыми чуть взъерошенными волосами, большие карие глаза смотрят невинно из-под пушистых ресниц, а пухлые губы откровенно манят своим влажным блеском.       — Да, конечно, — мастер хватает чёрный атласный пеньюар и набрасывает его на Хосока. — Уже определились со стрижкой? Что-то классическое или хотите кардинально изменить причёску? — парень затягивает его шею бумажным воротничком и аккуратно поправляет края, бездумно касаясь чересчур чувствительной кожи. Хосок чёртов извращенец — не иначе, ибо какого хрена от такого простого касания захотелось спустить эти руки гораздо ниже. — Ну так что? — мастер хлопает его по плечам и смотрит на него в отражении. — Чего вам хочется?       «Поцеловать тебя», — от одной только мысли щёки обдаёт жаром, а сердцу в груди вдруг становится тесно, и Хосок, тяжело вздохнув, вцепляется в подлокотники и сильнее вжимается в кресло. — Я не знаю. Что-нибудь, за чем несложно ухаживать.       Мастер на секунду приоткрыл рот, но затем, сам себе кивнув, принялся за работу. Хорошенько сбрызнув волосы водой, он берёт ножницы, а затем аккуратно отстригает пряди влажных волос. Чем короче становятся волосы, тем чаще щёлкают над ухом ножницы, и Хосок, не на шутку пугаясь за свою шевелюру, решает остановить мастера:       — Простите, — он поворачивает голову вправо и натыкается на плечо парня, с которого бесстыже съехала белая майка, оголив при этом острую ключицу.       — Что-то не так?       От тихого низкого мурчания мастера у Хосока мурашки по телу пробежали. Он, конечно, не псина оголодавшая, чтобы на кости бросаться, но мысленно облизывается и даже немного прикусывает карамельную кожу.       — Нет, всё в порядке, — помедлив с пару секунд, насладившись откровенным и в то же время невинным видом, отвечает Хосок и тут же отворачивается, виновато опуская взгляд, и в очередной раз тяжело вздыхает: всё совсем не в порядке.       Когда раздаётся гул триммера, Хосок обречённо поджимает губы и прикрывает глаза, чтобы мысленно попросить всевышнего о помиловании. Ну не налысо же, правда? И только когда слышится жужжание фена, он смело открывает глаза и пялится в отражение: парень в кресле по ту сторону зеркала неожиданно выглядит моложе, опрятнее и у него появились уши. Мастер, подсушив не успевшие высохнуть пряди, откладывает фен в сторону, разворачивает кресло к себе и пристально рассматривает результат, и, кажется, совсем не замечает, как в глазах напротив алым пламенем загораются яркие сердечки, а их хозяин вот-вот оглохнет от звонкого «дзынь», раздавшегося откуда-то из груди.       Невозможный. Такой красивый. Так близко и так далеко. Он медленно ласкает взглядом ровную, без единого изъяна кожу лица, запоминая расположение всех мелких родинок, чтобы затем, лежа с закрытыми глазами в пустой холодной постели, вспоминать эти отметины, буквально созданные для нежных поцелуев.       — Красивый, — не сумев прикусить язык, говорит Хосок и тут же ловит пристальный взгляд мастера. Сердце галопом несётся куда глаза глядят, а вот тело окаменело и совсем не слушается. Ему бы бежать сейчас, но что поделать, придётся стойко выслушать всё то, что сейчас ему ответят.       — Правда? — на лице парня внезапно появляется лёгкая улыбка, а вот в глазах ни капли намёка на радость. — Вам нравится? — он улыбается шире, но взгляд отводит и разворачивает кресло обратно к зеркалу. — По-моему тоже вышло хорошо. Вам очень идёт, — неестественно звонко звучит его голос. — С вас двадцать тысяч, — мастер торопливо снимает с Хосока бумажный воротник и пеньюар, откладывает их в сторону и начинает убирать инструменты в ящик.       Хосок поднимается с кресла, вынимает бумажник и кладёт несколько купюр на столешницу.       — Тэхён, — обращается негромко к мастеру, а тот, выронив из рук ножницы, удивлённо смотрит в ответ. — Простите, если обидел.       Хосок не дожидается ответа, пулей выскакивает из салона, не забыв прихватить пальто, и несётся прочь: от стыда, неловкости и безответной влюблённости. Такого нежданного подарочка от наступающего Рождества он точно не ждал.

***

      Проведя остаток выходных в четырёх стенах с ведром ванильного мороженного, пятью банками спрайта и горой жаренной курочки в кисло-сладком соусе, Хосок с грацией тюленя ступает на финишную прямую этого года.       Подбив к концу рабочего дня цифровые итоги их отдела и вместе с грузом ответственности бережно всучив всё это великолепие в отдел статистики, он с гордо поднятой головой объявляет жеребьёвку для Тайного Санты. Шум, гам, суета — и вот уже все довольны. Коллеги расходятся по домам, с нетерпением ожидая завтрашнего предрождественского корпоратива, а Хосок ещё долго сидит посреди пустого офиса, совершенно не разделяя всеобщего ликования. Он вынужденно идёт на рождественскую ярмарку, подходит к первой попавшейся торговой палатке и протягивает руки к фарфоровой фигурке белоснежного ангела.       — Здравствуйте. Я возьму его, — обращается к торговцу.       — Скажите, а такие ещё есть? — раздаётся сбоку запыхавшееся и такое знакомое. Хосок поворачивает голову и едва не чертыхается: перед ним во всей своей невозможной красе стоит не кто иной, как мистер его рождественская влюблённость Тэхён. Как тесен мир, однако.       — Увы, все фигурки в единственном экземпляре, — с сожалением отвечает торговец.       — Возьмите мою, — Хосок протягивает упакованного в картон ангела. — Я возьму ещё вот эту, — он тычет пальцем в белого медведя, что, сидя на заснеженном пне и немного сутулясь в плечах, играет на крошечной гармошке.       — Господин Чон. — А парень-то удивлён не меньше: стоит, вытаращив глаза, хлопает своими длинными ресницами, да так, что Хосок опять цепенеет.       — Берите-берите, всё в порядке, — он настойчиво вкладывает коробку в руки растерявшегося парня и забирает упакованного торговцем медведя. Хосок давит из себя вежливую улыбку напоследок, а затем уверенно делает шаг в сторону, но Тэхён внезапно хватает его за рукав.       — Не в порядке! — отчего-то кричит на него парень, вперившись настойчивым взглядом. Хосоку хочется бесконечно любоваться его красотой, Хосоку хочется поцелуями согревать эти румяные от мороза щеки, и губы — они тоже наверняка нуждаются в тепле. — Возьмите хотя бы деньги, — растеряв напор, тише добавляет Тэхён. Он поспешно вынимает пару купюр, но Хосок его останавливает.       — Это подарок.       Ну что за чудо! Неужто и впрямь не понимает, что нравится он одному самодостаточному, но чрезвычайно несмелому мужчине тридцати лет?       — Подарок? — и удивление его совсем не наигранное. — Это так внезапно, но мне приятно, спасибо, — и улыбка на его лице расцветает ярче мака восточного. — Вот только у меня для вас ничего нет, — парень бросает взгляд через дорогу. — Давайте, я прямо сейчас куплю для вас что-нибудь?       Простой как карандаш. И этот по-детски наивный, чистый порыв сделать в ответ что-то приятное заставляет Хосока пойти ва-банк.       — Может быть, вы просто угостите меня чашкой капучино? Скажем, завтра где-нибудь в районе обеда?       — Завтра? Простите, завтра не смогу: Рождество же на носу. Давайте, послезавтра? В той кофейне на углу улицы, где мы уже встречались.       — Встречались? — Хосок в недоумении, растерянности и усиленно пытается вспомнить тот самый момент, но в памяти лишь размытые картинки.       — Визитка, — очевидно, понимая всю соль происходящего, уточняет парень. — Я дал её в то утро, когда ваша причёска напоминала птичье гнездо, — Тэхён вежливо прячет улыбку за варежкой. — Разве вы не поэтому пришли ко мне?       — Боже, ты видел тот утренний кошмар? — Хосок отбрасывает формальности, потому что человек, лицезревший его в то самое первое утро в этом городе, когда все будильники были успешно проигнорированы и электричка уехала ровно в тот момент, когда глаза соизволили открыться, автоматически входит в круг приближённых, ну или в категорию тех, кто слишком много знает.       Вот только кошмаром это было сложно назвать, потому как Тэхён, сперва тщательно облизав взглядом подтянутую смуглую грудь под расстёгнутой чуть больше положенного рубашкой, решил ещё тогда, что ничего сексуальнее не видел. И сейчас, глядя на преступно укутанного и смущённого Хосока, хотелось закричать о несправедливости этого грёбанного мира и никому на хрен не сдавшихся хороших манерах и правилах приличия.       — Я видел живого человека, которому не чуждо ничто земное. И, как ни странно, тот образ мне понравился куда больше, чем вот эти красиво уложенные волосы и аккуратно завязанный галстук, — Тэхён в этот раз не прячет улыбку, но та всё равно быстро исчезает. — Прости, я не хотел обидеть, ты выглядишь очень круто, просто я…       — Что? — Хосок хмурится, чуя неладное.       «Хочу увидеть тебя ранним утром в тёплой постели с такими же непослушными, торчащими в разные стороны прядями и помятым лицом рядом с собой», — хочет Тэхён прокричать в ответ, но: — Я не любитель делового стиля в одежде, — тихо бормочет себе под нос.       Хосок отчётливо слышит ложь, ведь в каждом прекрасном моменте всегда найдётся то самое мерзкое «но», которое перечеркнёт всё хорошее. Но парень тактично умолчал об этом, а Хосок не дурак, ему дважды повторять не нужно.       — Что ж, я пойду, да и вы, вероятно, тоже спешите. С наступающим, — Хосок прощается и быстрыми шагами идёт к выходу с ярмарки.       Актёр из Хосока никудышный, потому как натянутое подобие улыбки и резко сменившийся тон заставляют Тэхёна сильно пожалеть о сказанном, но мужчина снова сбегает, не оставляя и шанса на жалкие оправдания.

***

      Хосок не относит себя к тем горе-начальникам, о которых судачат при любом удобном случае, однако стеснять коллектив своей трезвенной моськой не стал и свалил под шумок обёрточной бумаги, разрываемой в клочья нетерпеливыми коллегами. Свой скромный подарок он, конечно же, тоже получил, но открывать не стал: смущать наигранным визгом восторга от очередной пары новогодних носков как-то не очень хотелось. Впрочем, уж лучше носки, чем пару подставок под чашки в виде кошачьих жопок .       Морозный воздух бодрит. До электрички ещё полно времени, поэтому Хосок не спеша проходит пару кварталов, и когда холод начинает пробираться под плотный слой зимнего пальто, ловит такси и любуется красками рождественского убранства вечернего города уже из машины. Хосока всегда удивляло: почему люди становятся добрее, улыбчивее, счастливее только в канун праздников? Изобилие ярких декораций притупляет грусть-печаль насущных дней? Или же дух Рождества всё же существует? Так или иначе, таксист на прощание желает ему всех земных благ, а проводница в поезде — чтобы сбылась его самая заветная мечта, одаривая при этом обаятельной улыбкой. Вот только Хосок давно перестал мечтать. Может быть, стоит начать?       Та самая кофейня, в которой они с очаровательным барбером так и не встретятся, уже закрыта, и в окнах совсем темно, а вот свет в окнах домов на пустых улицах пестрит разноцветными огнями: а у Хосока уже который год коробка с искусственной елью так и кочует с полки в шкафу на полку в кладовке. Внезапно стало так грустно: почему именно сейчас одиночество и холод так сильно ощущаются? Это злит. Конечно, он мог бы попытать удачу и вывалить все свои чувства на ничего не подозревающего парня, и, возможно, они бы сейчас сидели где-нибудь вместе и болтали о чём-нибудь приятном за бокалом шипучего вина, обмениваясь игривыми взглядами. Но в окнах Тэхёна тоже горит свет, и место рядом наверняка занято.       — А это ещё что такое? — заметив нечто странное, Хосок останавливается прямо напротив Тэхёнова дома.       Щуплый паренёк в вычурном костюме сказочного гнома со смешным колпаком и побрякивающими бубенцами на верхушке, взобравшись на большой уличный вазон и замахиваясь рукой, пытается выбить окно.       — Ах ты мелкий поганец! — перепрыгнув через невысокий забор, Хосок, роняя свёрток с подарком, точно доблестный рыцарь, бросается спасать чужое имущество, а может и прекрасного принца, на честь которого тут бессовестно замахиваются. — Слезай немедленно! Я сейчас полицию вызову!       Паренёк ещё раз замахивается, сильно бьёт в окно, от чего то распахивается, но влезть не успевает: Хосок обхватывает его талию и под испуганный крик злоумышленника спускает на землю.       — Ты чего это? Домушничать в светлый праздник вздумал? — Хосок крепко держит его, прижимая спиной к себе, но атласная ткань под руками ужасно мешает удерживать нарушителя. — Совсем совести нету, — Хосок убирает одну руку, пытается выудить телефон из кармана пальто, но безуспешно.       — Это мой дом! — кричит в ответ парень, не оставляя попытки выбраться из захвата.       — Ну конечно. Не смей лгать! Я знаю хозяина этого дома.       — Господин Чон? — звучит совсем тихое и совершенно неуверенное.       Хосок замирает. Парень пользуется моментом и тут же разворачивается, ошарашивая Хосока, и так же замирает сам.       — Тэ… Тэхён? — Неожиданный поворот — это ещё мягко сказано. — Какого чёрта ты пытался сделать? — голос Хосока пропитан негодованием вперемешку с удивлением, недоумением и любопытством.       — Ну… мы с Лиён готовили поп-корн в микроволновке, затем начали спорить о выборе фильма на вечер и… в общем, он сгорел. Я хотел открыть окно, но оно не поддавалось, вот я и вышел. Обледенело, поэтому… вот, — Тэхён, который хозяин этого дома и, собственно, двора, на котором стоит посторонний, державший его в заложниках ещё минуту назад, говорит сбивчиво, будто мальчишка перед грозным родителем, не хватает только: «Прости, пап».       — Прости, — извиняться тут нужно Хосоку, — я не узнал тебя в этом, — он опускает взгляд вниз и понимает, что на парне и не костюм вовсе, а пижама: тонюсенькая шёлковая изумрудного цвета, а на ногах самые обычные резиновые шлёпки. — Беги в дом, простудишься же. — Хосок поднимает обронивший свёрток, отряхивает его и собирается попрощаться.       — Не хочешь зайти? — опережает внезапным предложением Тэхён. — Если ты не занят, конечно, — он бросает взгляд на пергаментный свёрток.       — Это подарок. Ну, знаешь, Тайный Санта среди коллег, — зачем-то оправдывается Хосок.       — А-а, ну так что, зайдёшь? — понимающе кивает Тэхён и повторяет вопрос, тяжело вздыхая, выпуская при этом на выдохе облачко белого пара изо рта.       — Конечно.       В коридоре загорается неяркая лампочка, как только они входят в дом, и Хосок сразу же снимает заснеженные ботинки, а после стягивает пальто.       — Как же в доме тепло, — растирая плечи руками, говорит Тэхён.       Он вынимает из шкафа гостевые тапочки и ставит перед Хосоком, а тот, долго не думая, набрасывает на его плечи своё всё ещё тёплое пальто. Тэхён с Хосоком почти одного роста, однако сейчас, буквально утопая в твидовой ткани, выглядит таким крошечным.       — Что ты…? — Тэхён даже понять не успевает, что произошло, как Хосок, ухватив его за плечи, крепко прижимает к себе.       — Так быстрее согреешься, — тихо говорит Хосок, прижимаясь виском к виску.       От Тэхёна пахнет чем-то сладким цветочным, немного терпким мускусом и, кажется, жареной курочкой — уютно. Хосоку хочется здесь остаться: в этом моменте, вот так, рядом с ним, крепко обнимая и чувствуя его теплое дыхание.       — Согрелся? — интересуется Хосок, слегка отстранившись.       Тэхён ничего не говорит, вместо ответа он окольцовывает руками чужую талию и прижимается сильнее, опуская голову и упираясь лбом в Хосоково плечо.       — Ещё немного, — бормочет он.       Ещё немного и сердце Хосока прорвёт костяную крепость: невозможный, какой же он невозможный. Хосок вбирает побольше воздуха, мысленно пытается успокоить своё взбунтовавшееся нутро, но, кажется, делает только хуже, ведь при каждом новом вдохе его крепкая грудь ещё теснее прижимается к чужой горячей.       — Тэхёни! — из комнаты выныривает девочка в цветастой пижаме и такой же смешной шляпе с бубенцами, только алого цвета, и радостно кричит, увидев брата. — Я всё убрала, идём готовить новую порцию.       Тэхён тут же отскакивает, сбрасывает пальто с плеч и немедля вешает его на крючок.       — Ой, — заметив Хосока, девочка немного теряется. — У нас гости? Здрасте, — Лиён поправляет очки. — Чон Хосок на четырнадцать ноль-ноль?       — Привет, — Хосок скромно улыбается, ощущая некую странную неловкость. Но ведь они ничего такого не делали, правда же?       — Я встретил на улице господина Чона, ты же не против, если он к нам присоединится? — торопливо говорит Тэхён.       — Нет, — девочка активно вертит головой. — Вместе веселее. Идёмте, — она подбегает, хватает их за руки и тянет на кухню.              Пока кукурузные зёрна задорно лопаются одно за другим, Тэхён с сестрой беззаботно щебечут, улыбаются ярко и малость дурачатся, невольно вовлекая притаившегося в стороне Хосока. Воплощение счастья — так бы Хосок назвал их маленькую семью. Он ещё в коридоре на стене с фотографиями заметил лишь один семейный портрет с родителями, и Лиён на нём совсем ещё крошка.       — Вот, держи, — Тэхён вручает огромную тарелку попкорна с карамелью Лиён. — Можешь идти включать фильм, а я пока разолью какао по чашкам.       Девочка, бережно обхватив тарелку обеими рукам, с важным видом отправляется в гостиную, а Тэхён начинает расставлять чашки на подносе.       — Не против какао? — интересуется он у Хосока. — Могу сделать кофе или чай, но придётся немного подождать.       — Нет, не стоит, всё…       — Всё в порядке? — с лёгкой улыбкой на лице договаривает за него Тэхён.       — Верно, — смущённо улыбаясь, отвечает Хосок. — Но я, правда, совсем не против какао. Тэхён, — сделав небольшую паузу, Хосок решает всё же спросить, — как давно вы вдвоём?       Тэхён, бросив нечитаемый взгляд на Хосока, замирает на секунду, но затем продолжает разливать ароматный напиток по чашкам.       — Лиён тогда было четыре, а значит, уже почти шесть лет их нет с нами, — слегка нахмурившись, парень поджимает губы.       — Прости, это было бестактно с моей стороны.       — Всё в порядке, — Тэхён делает паузу, а затем внезапно возмущается: — Какого чёрта эта фраза всегда звучит так фальшиво?! — он издаёт короткий смешок. — Со стороны всё может выглядеть иначе: многие вообще принимают меня за отца-одиночку и включают режим жалости. Но всё хорошо. Несколько лет мы жили с тётей и дядей, у которых своих трое. Поэтому после школы я пахал на подработках, ходил на курсы, затем пытался устроиться в салон, но мастеров там и своих полно, к тому же я ещё и без опыта работы был. Тётя сказала не вешать нос и посоветовала создать портфолио. Это помогло: я нашёл работу, стал приносить деньги, что-то откладывал. А потом один из клиентов как-то обмолвился, что неплохо было бы, если бы и в их городе был такой салон. Так я узнал об этом месте, и после моего совершеннолетия продал нашу столичную квартиру, оформил опекунство, и мы переехали сюда. Видишь, всё правда не так уж плохо, — Тэхён давит улыбку и хватается за поднос.       — Тэхён, — Хосок делает пару шагов вперёд и накрывает своей ладонью руку парня.       — Я слишком много болтаю? — Тэхён смотрит пугливо, но руку не одёргивает, позволяет Хосоку мягко взять её, а затем потянуть на себя и заключить в тёплые объятия.       — Ты большой молодец, знаешь? Ты так много сделал, много достиг своим трудом. Родители бы тобой гордились, — Хосок говорит тихо, едва ли не шёпотом, своим приятным голосом и ласковыми поглаживаниями по спине убаюкивает.       — Спасибо, — голос Тэхёна слегка дрожит, а следом он шмыгает носом.       — Я рос в большой семье старшим ребёнком, поэтому из гнезда вылетел первым. Мне никогда не говорили, какой я молодец, и я всё больше и больше старался добиться успеха. Я жаждал одобрения, похвалы от родителей, но всякий раз, когда приезжал к ним, они только говорили: «У тебя же всё есть, зачем приехал?». И в какой-то момент я пришёл к осознанию, что пора начать жить для себя. Всегда хотел жить в тихом месте, поэтому переехал сюда. Были некоторые сложности в первые дни с подъёмом, но я быстро адаптировался, — Хосок коротко смеётся, чем вызывает ответный смешок у притаившегося на плече Тэхёна. — Идём, Лиён наверняка уже слопала половину попкорна.

***

      Фильм воистину детский, и Хосоку очень бы хотелось восторгаться яркими красками, захватывающим сюжетом и, так же, как и Лиён, ухохатываться с нелепых действий героев. Но у него под боком самый красивый парень на Земле, а может даже и во вселенной, и смотреть на то, как он своими красивыми пальцами тянется за сладким попкорном, кладёт его в свой красивый рот, а затем обхватывает кончики пальцев своими красивыми губами и слизывает остатки сладости, куда интереснее. Хосок ещё никогда не хотел так сильно стать карамелью. Карамелью на кончиках пальцев одного невозможного Тэхёна.       — Кажется, Лиён уснула, — вдруг говорит Тэхён. Хосок смотрит на девочку возле него, и та, съехав на бок, лежит с плотно закрытыми глазами на плече брата, тихо посапывая. — Отнесу её в кровать.       Тэхён, аккуратно сняв и с себя, и с сестры побрякивающие шляпки, уносит не только спящую сестру, но ещё и тепло: ледяная глыба внутри стремительно тает, когда он рядом, но стоит отдалиться — как она тут же морозит своим колючим холодом. И как бы хорошо Хосоку ни было здесь, но время близится к полуночи, а это значит, что пора и честь знать. Он поднимается с дивана, выходит в коридор и, остановившись у лестницы на второй этаж, решает дождаться Тэхёна.       — Она так сильно хотела дождаться Санту. Утром, наверняка, опять ворчать будет, — Тэхён, спускаясь по ступеням, говорит тихо и улыбается мягко. А Хосоку его в охапку взять хочется, заобнимать до кряхтения, зацеловать до распухших губ, залюбить до сладких стонов.       — Я пойду, поздно уже, — обречённо-вымученно звучит его голос.       — Нет! — вырывается громкое, и Тэхён, обернувшись на миг, быстро спускается вниз и вплотную подбегает к Хосоку. — Не уходи, — говорит тише, вероятно, чтобы не потревожить сон сестры, и в глаза смотрит с мольбой.       — Тэхён…       — Останься, — прерывает его Тэхён, и глаза его как-то подозрительно мерцают влажным блеском. — Ты мне нравишься. Давно уже нравишься, но я боялся в открытую познакомиться: всучил тебе визитку и просто ждал. А ты всё не приходил, и я уже отчаялся. А потом случился неумелый снежок от Лиён, и ты был так близко, что я не смог сдержаться: подошёл и прикоснулся к тебе. А потом ты пришёл и назвал меня красивым, и сегодня обнял: целых два раза, — Тэхён смачивает губы, проходясь меж них языком, и делает глубокий вдох. — Я хотя бы чуточку нравлюсь тебе?       У Хосока диссонанс в голове вот прямо сейчас происходит.       — Но ты же проигнорировал мои слова тогда в салоне, а на ярмарке и вовсе сказал, что тебе не нравятся такие как я.       — Всё не так, — возмущается Тэхён. — В салоне я испугался, что неправильно тебя понял, а на ярмарке, — Тэхён виновато опускает глаза, — пришлось солгать: не мог же я сказать, что с оголённой грудью ты выглядишь притягательнее.       — С оголённой грудью? — брови Хосока в удивлении ползут вверх: когда это он щеголял полуголым перед Тэхёном?       — В то утро на твоей рубашке целых три пуговицы были не застёгнуты, — отчего-то шепчет Тэхён, а на щеках его появляется лёгкий румянец.       Это что же, его так сильно смущают такие вещи?       — Тэхён, сколько тебе лет? — любопытство распирало Хосока ещё на кухне, когда Тэхён едва ли не вывалил разом всю подноготную.       — Двадцать три, — Тэхён поднимает свои большие глаза и с настороженностью смотрит на Хосока. — Будет в конце месяца.       — И отношений у тебя ни с кем ещё не было, так?       — Это сложно: заводить знакомства, ходить на свидания, когда всё время с утра до вечера расписано. Но я не девственник, — добавив нотки горячности, то ли оправдывается, то ли хвастается Тэхён. — Я уже целовался, и секс у меня тоже был.       — Вот как? Тогда разрешишь тебя поцеловать? — Хосок придвигается ближе. — Ты мне тоже нравишься. Очень, — шепчет в самые губы.       Тэхён едва успевает кивнуть в ответ, как Хосок, тщательно сдерживая себя от необдуманных поступков, коротко и нежно целует его в губы.       — Знаешь как сильно билось моё сердце, когда ты прикоснулся ко мне? А каково мне было потом видеть твоё лицо буквально в паре сантиметров от моего? Я так хотел коснуться в ответ, обнять и не отпускать, — Хосок кладёт руку поверх гладкой ткани на талии и несильно сжимает, а затем снова целует. Но в этот раз поцелуй чувственнее, горячее, до порхающих бабочек в животе, до участившегося дыхания, до расцветающего цветком пламени отчаянного желания. — Невозможный, — снова шепчет, нехотя отрываясь от мягких податливых губ. — Ты всё ещё хочешь, чтобы я остался? — скользнув рукой вниз и задержавшись на округлой ягодице Тэхёна, спрашивает Хосок.       — Очень, — шепчет в ответ парень. Он берёт Хосока за руку и ведёт обратно в гостиную. По пути щёлкает выключателем, оставляя комнату в свете разноцветных огней ёлочной гирлянды, и толкает Хосока на диван, а затем забирается сверху и по-хозяйски укладывает руки на его плечи.        — Не боишься спугнуть Санту? — Хосок обхватывает тонкую талию руками и сильнее вжимает желанное тело в себя, позволяя ощутить нарастающее возбуждение.       — Подарок Лиён уже давно под ёлкой, а свой я только что получил, — Тэхён прижимается горячими губами к нежной коже шеи, выбивая из Хосока судорожный вздох. — Осталось только развернуть его и хорошенько насладиться, — он скользит руками по хлопковой рубашке и расстёгивает пару верхних пуговиц, — проникнуться духом Рождества.       — Не знаю как дух, но я готов и проникнуть, и заполнить тебя от макушки до пяток, — бормочет Хосок, несдержанно цепляясь губами за мочку уха Тэхёна, прикусывая её после. — Так хочу тебя, — одной рукой он поддевает резинку пижамных брюк и плавно скользит вниз по мягкой коже, обхватывает ягодицу и с силой её сжимает.       — Хосок, — Тэхён замирает и гулко сглатывает. — Давай, повременим с «проникнуть»?       — Чёрт, прости, — Хосок возвращает руку на талию и смотрит в смущённые глаза. — Прости, я не буду торопить тебя.       — Но я совсем не против петтинга и оральных ласк, — тихо добавляет Тэхён. Он запускает ладони под рубашку Хосока и слегка царапает соски, отчего они тут же твердеют.       — Твою ж, — Хосок шипит и чуть выгибается. — Иди сюда.       Он с жаром впивается в губы Тэхёна, целует тягуче, жадно, терзает мелкими укусами распухшие губы, зализывает старательно. А Тэхён плавится от сильных рук, что бесстыдно прижимают его к себе, бёдрами навстречу подмахивает, дышит сбивчиво в перерывах от поцелуев.       — Сильнее, — забыв о смущении, шёпотом просит.       А Хосок слаб перед ним: перед его нежностью, его порочной святостью и искренней заботой. Ведь сейчас, отдышавшись от стремительной скачки с влажным финишем, Тэхён сползает вниз, заботливо стягивает с него брюки и старательно помогает ему расслабиться. И Хосок не сдерживается, обильно изливает весь накопившийся стресс, не сводя глаз с греховной картины светлого праздника.

***

      Утро начинается не с контрастного душа, не с чашки горячего ароматного кофе и даже не с ленивых поцелуев от самого нежного и горячего парня, что всю ночь жался к Хосоку в поисках тепла и крепких объятий. Утро наступает с топотом маленьких ножек, что приносят ещё полусонную девчушку в комнату Тэхёна.       — Братик, братик! — визжит Лиён. — Просыпайся! К нам Санта приходил! — восторженно выдаёт девочка.       — Санта? — Тэхён выныривает из-под одеяла и нахмурившись смотрит на сестру. — Я что, вчера окно не закрыл? — испуг на лицо: он едва ли не вскакивает с постели, но знакомый свёрток в руках Лиён его останавливает.       — Нет, это лежало у двери. У нас ведь дымохода нет, вот он и протиснулся в замочную скважину. Наверное, поэтому подарок такой маленький, — девочка разворачивает уже порванный свёрток и вынимает разноцветную коробку. — Это, очевидно, мне, а скучная книга без картинок с таким же скучным названием, наверное, тебе, — Лиён протягивает книгу брату и принимается вскрывать коробку. — Ух ты! Смотри, кошачья лапка, — девочка освобождает от пластика игрушку-тянучку и тут же её сжимает.       — Это же, ой! — он не договаривает, потому что Хосок, притаившись за спиной Тэхёна, несильно щипает его за бок. — Я так давно хотел эту книгу, — с наигранным восторгом говорит Тэхён. — Лиён, беги умываться и чистить зубы, а я скоро спущусь и приготовлю что-нибудь на завтрак.       Девочка бодро кивает и убегает, забывая прикрыть дверь, а Тэхён тут же возвращается в постель и ныряет под одеяло.       — Она распотрошила твой подарок, — сдерживая улыбку, шепчет Тэхён. — А ещё у меня к тебе вопрос: твои коллеги юмористы, или это они так мягко намекают на твой скверный характер? — Тэхён поворачивает книгу обложкой и позволяет Хосоку прочесть название.       — «Адекватность: книга-тренажёр эмоционального интеллекта для работы и личных отношений», — Хосок ехидно ухмыляется. — Кажется будущий год для моих подчинённых будет непростым, но результативным. Лично прослежу, чтобы каждое из упражнений ими было сделано.       — Так ты большая рыба, оказывается? — Тэхён откладывает книгу в сторону и укутывается тёплыми объятиями Хосока.       — Ну-у, — тянет Хосок, — среди офисного планктона я, пожалуй, луна-рыба. Но в нашем океане также полно тунцов и акул, так что велика вероятность того, что однажды и меня захотят съесть.       — Не-а, — вертит головой Тэхён и коротко целует Хосока в шею. — Есть тебя — теперь исключительно моя привилегия. И, кстати, с Рождеством, господин Чон.